Мое темное желание

– Я пришла. – Она повесила по три дизайнерских пакета на предплечья, а ухоженными пальцами сжимала стакан с бабл-ти.

Я надавил пальцами на глазницы.

– Тебя не приглашали.

Айи бросилась ко мне и одарила поцелуями, держась в полуметре от обеих щек. Знала, что лучше ко мне не прикасаться.

– Прошу прощения, что пропустила твою небольшую вечеринку, Закари. Ты же знаешь, что пятнадцатого числа каждого месяца я летаю на косметические процедуры в Сеул.

– Ничего страшного.

На вечеринку я ее тоже не приглашал. Главным образом потому, что Селесте Айи даже кредитку нельзя доверить, что уж говорить про других людей. Она, наверное, спровоцировала бы дипломатический кризис.

– Разве я не сияю? Инъекции Rejuran Healer[22] и Chanel, биоревитализация и процедура омоложения Baby Face. Только так и могу поддерживать кожу как у двадцатидвухлетней. – Не было у нее кожи двадцатидвухлетней. Да и вообще почти не осталось кожи. Она на 99 % состояла из филлеров.

Я увернулся от ее сумки Birkin, когда Селеста бросилась к диванам, чтобы обнять маму, и оказался прямо перед доской для игры в го, на которую умудрялся не обращать внимания после вечеринки. Я создал идеальное положение Ко, чтобы прикончить Осьминожку. Какая же она трусиха, раз убежала от неизбежного поражения. Селеста Айи прижала мамину голову к груди, вынуждая ту согнуться.

– Мы тут просматриваем варианты. – Мама отмахнулась от Айи и указала на импровизированное брачное агентство, некогда известное как мой журнальный столик. Они заговорили на мандаринском наречии. – Потому что Закари не смог выбрать себе жену на мероприятии. Не поделишься с нами соображениями?

– Да, конечно. – Айи бросила пакеты на пол и поспешила сесть рядом со старшей сестрой. Со стуком поставила бабл-ти на столик и потерла ладони. – Наконец-то вам двоим хватило ума спросить мое мнение.

Строго говоря, спросила мама. Я понятия не имел зачем. Селеста Айи совершенно чокнутая, и я говорю это со всей симпатией и обожанием, какие способен испытывать такой, как я. Когда папы не стало, она переехала в особняк моего детства, что через несколько домов отсюда, чтобы помогать меня растить, но так и не удосужилась оттуда съехать, когда я уехал в колледж. Семнадцать лет назад. Сестры до сих пор жили вместе, хотя не имели ничего общего.

Мама – чопорная, в прошлом профессор с докторской степенью, которая посвятила жизнь тому, чтобы вырастить меня в соответствии с общественными ожиданиями. Успешным. Собранным. Трудоголиком с безупречными манерами.

Селеста же – трижды разведенная бездетная певица и автор песен, которая изредка летала в Китай, чтобы выступить, заработать и развлечься с новым молодым любовником. Она поглощала больше теорий заговора, чем книг, считала торговые центры продолжением своей гардеробной, а чужое мнение волновало ее даже меньше, чем сочетаемость цветов.

Айи порвала фотографию и кинула обрывки себе за спину.

– Слишком похожа на любовницу Тао.

Тао (только по имени) и Селеста были как китайские Сонни и Шер[23], только сверхсексуализированные. Когда-то газеты провозгласили Селесту Айи самой провокационной и противоречивой певицей страны. Она поместила статьи в рамки, будто ими можно гордиться. А потом застала Тао в джакузи с тремя женщинами. Два месяца спустя он превратился из второго мужа во второго бывшего мужа. Теперь они просто терпели друг друга на публике ровно столько, сколько требовали нечастые концерты и фотосессии.

Айи постучала по фотографии накрашенным ногтем.

– А эта?

Мама содрогнулась в своем стильном костюме.

– Ни в коем случае. Ее отец оказался в тюрьме за уклонение от уплаты налогов. Теперь ее семья живет в крохотном ветхом доме в Мак-Лейн, который оценивается от силы в миллион и триста тысяч. Вся округа обратилась к городу с петицией, чтобы его признали непригодным.

Маму волновала не бедность, а проблемы, которые та за собой влекла.

Само собой, она схватила фотографию и бросила в стопку на выброс.

– Даже не знаю, как она здесь оказалась. Запомни, Закари: ты наследуешь проблемы родни со стороны супруги, так что выбирай с умом.

Я зевнул, оставляя без внимания с десяток сообщений, которыми Олли забрасывал групповой чат.

– Похоже, решение – вовсе не обзаводиться родственниками со стороны жены.

– А эта? – Айи, прищурившись, указала на другую фотографию. – Довольно симпатичная. Круглые глаза. Молочная кожа.

– Ты описываешь козу? – Я выронил теннисный мячик. Он отскочил от стола, ударился о паркет, а потом упал на журнальный столик и покатился, пока не закрыл полароидный снимок. – Впрочем, козу проще содержать, чем жену. Давайте дальше.

Они не обратили на меня внимания. Мама недовольно скривила губы.

– Да, красивая, но она инфлюенсер. – Мама изобразила на слове кавычки. – Это бестолковая работа.

– Это вообще не работа, – перебил я. – А хобби, за которое платят, пока не изменится алгоритм и не утратится влияние. – Я терпеть не мог социальные сети. Их единственное достоинство в том, что они, по всей видимости, приближали нас к закату цивилизации.

– О, вот отличный вариант. – Мама взяла еще один снимок со стола и поднесла к естественному свету, струившемуся сквозь занавески. – Она врач. Невролог.

– В двадцать два года? – Я следил краем глаза, как мама спешит ко мне с папкой. – Идеальный возраст, чтобы стать специалистом по мозгам – когда собственный еще не сформировался.

– Она твоя ровесница. – Мама пропустила мою остроту мимо ушей и положила передо мной ее анкету. – Не лучший вариант, если хочешь иметь четверых детей, а это, признаться, самый минимум.

У нас тут не детский сад. Мне не нужен целый выводок детей, чтобы оставаться на плаву.

Я открыл рот, а потом захлопнул его, решив промолчать. Все, что связано со смертью, служило для мамы триггером. В то время как я впадал в оцепенение, она срывалась на крик. И то, и другое причиняло неудобства, но только последнее вызывало головную боль.

Мама постучала пальцем по губам.

– Однако она из хорошей семьи и активно ищет мужа. Я одобряю.

– Я тоже одобряю. – Селеста Айи неспешно подошла к тележке с напитками и налила себе двойной скотч со льдом. – Наверняка она знает хорошего пластического хирурга. Я уже давно хочу сделать легкую подтяжку. Все уже сделали.

В горле застрял горький смешок. Как же жестока жизнь, если единственное, чего желал для меня отец: жена, дети, счастье, – я презирал сильнее всего?

И все же. Все же. Я не мог подвести маму. Когда папа умер, он защитил меня от верной смерти. Если бы он не закрыл меня своим телом, то остался бы жив. У мамы был бы муж, в котором она могла души не чаять. Селеста Айи могла бы спокойно искать себе четвертого мужа. Все в мире происходило бы так, как должно. Но он покинул нас. И помимо безумной Айи, я приходился Сан Юй Вэнь единственным живым родственником.

Всю жизнь я испытывал только одно человеческое чувство. Вину. Вину за то, что убил отца. За то, что погубил свою мать. За то, что разрушил свою семью. Отпустив это чувство, я бы окончательно отделился от себе подобных. Я держался за него как за доказательство тому, что я не полный психопат. Бремя вины приятно давило, а его удушающая боль напоминала, что я еще не онемел окончательно.

– Вот она. – Мама сунула фотографию мне в лицо. Так и не убрав ноги со стола, я взглянул на снимок, чуть повернув голову набок. – Зовут Эйлин.

Эйлин была объективно привлекательна. Теплая улыбка. Красивая фигура. Все как нужно. И все же она повергала меня в страшную скуку, хотя мы еще даже не перекинулись и парой слов.

Я вернул маме фотографию, качая головой.

– Слишком благонравная.

Телефон завибрировал от очередного сообщения от Оливера. Я вздохнул, решив, что отвечу, пока он не нашел способ накалить обстановку. Не дай бог, тоже сюда притащится.

Олли фБ: Уверен? Я знаю частного детектива, который может в два счета выследить твою мошенницу.

Зак Сан: Когда я в последний раз нанимал кого-то по твоей рекомендации, в моем фильтре для бассейна застрял чей-то фаллоимитатор. Точно откажусь.

Зак Сан: Я скорее доверюсь Фрэнки Таунсенд, чем тому, кого ты посоветуешь.

Олли фБ: Ой-ой. Какой вспыльчивый. Может, тебе пора потрахаться.

Ромео Коста: С кем-то, помимо собственной руки.

Олли фБ: Бедный его член. Наверное, отправляется в постель с воплем: «Помогите! Мой хозяин передергивает меня каждую ночь».

Ромео Коста: Безупречная грамматика. Пятерка с плюсом.

Зак Сан выключил звук уведомлений.

Мама тем временем все не смолкала. Сунула фотографию под край изготовленной на заказ стеклянной рамки, под которой хранился оригинальный набросок Твомбли[24].

– А благонравная – это плохо?

– Человеку с IQ около двухсот с такой может стать скучно.

– Как ни странно, она увлекается стрельбой из лука. – Мама прокашлялась. – И умеет готовить.

– Хирурги без конца работают. Она не подойдет на роль матери.

– Я сказала «невролог», а не нейрохирург. Будь она нейрохирургом, я бы без лишних вопросов забронировала вам место для проведения свадьбы. – Не добившись улыбки, на которую рассчитывала, мама вздохнула. – К тому же она планирует взять академический отпуск, а потом перейти на неполный рабочий день.

Я встал и принялся расхаживать по кабинету, в котором все меньше и меньше пахло моим королевством с тех пор, как в нем побывала Осьминожка. В воздухе витал ее запах – апельсины, фруктовые ароматизаторы, дешевое мыло и нотка какого-то очищающего средства.

– Она не подходит, – проворчал я, приковав взгляд к незаконченной игре в го, которая дразнила меня больше, чем улыбка неизвестной женщины.

– Она замечательная. – Мама ходила за мной по пятам, а Айи собрала оставшиеся фотографии и воспользовалась ими в качестве подстаканника. – Ваши отцы были хорошими друзьями в колледже. Познакомились в Цинхуа перед тем, как твой отец уехал в Оксфорд получать степень магистра. Они были xué zhang и xué di. – Старший и младший. Видимо, они были близки. Я остановился как вкопанный.

Повернулся лицом к маме, отчего она резко остановилась.

– Папа ее знал?

Мамины поджатые губы тронула невинная улыбка, которая нисколько не скрывала ее истинные мотивы.

– Он много раз с ней виделся, пока ее семья не переехала в Берлин из-за бизнеса. Вообще-то, он был ее крестным отцом. Уверена, ей есть что рассказать о нем.

Я снова взял фотографию Эйлин. На миг мысль о встрече с ней почти меня прельстила. Врачи – люди с аналитическим складом ума, ведь так? Может, я сумею объяснить ей свою ситуацию. Свои условия и положения. Все важные нюансы. Мы подойдем к вопросу прагматично, сознательно и с обоюдной выгодой. Я могу дать ей богатство, статус и привилегии. Только не любовь, преданность и все прочее, что подразумевают настоящие партнерские отношения. Дети у нее тоже появятся, и Эйлин даже не придется делать вид, будто ей нравится, как ее пронзает мой огромный член. Мы могли бы заключить удобное соглашение. Своего рода коммерческую сделку.

Но другая часть меня, гораздо большая, знала, что ни одна адекватная женщина никогда не обречет себя на подобное существование. Во всяком случае, в свободном мире. Все они хотели романтических ужинов, отпусков, достойных Instagram, разговоров по ночам и секса при свечах. Прикосновений. Прикосновений. Прикосновений.

Я не мог прикасаться к людям. И это моя самая страшная тайна. Мне претило касание чужой липкой горячей кожи к моей. Я не пожимал никому руку. Не хлопал никого по спине и не целовал в щеку. Я не обнимался, не нежничал, не целовался. А секс? Вообще не обсуждается. Меня мутило от одной мысли о том, как кто-то лежит на мне. Стоило хотя бы помыслить о поцелуе, от воспоминаний о том, как я был заточен под безжизненным телом моего отца, тотчас возникало чувство, будто по коже хлестали кожаным ремнем с шипами.

Я решил пощадить папину крестницу.

– Нет. – Я разорвал фотографию женщины и рассыпал обрывки по полу, как конфетти. – Не интересует.

– Я никогда не надену платье, которое купила на его свадьбу. – Селеста Айи покачала головой, одним глотком допила виски и жахнула бокалом по тележке с напитками. – Надо просто пойти в нем на свидание.

Мама разгладила пиджак, продумывая свой следующий шаг.

Я оскалился.

– Что?

Она стояла, расправив плечи и гордо вскинув голову, в безупречном костюме и с такой же безупречной прической. Но я знал, что внутри она теряла самообладание. Что я каждый день разбивал ей сердце, затем просыпался по утру и повторял все снова.

– Ты гей? – выпалила она на одном дыхании. В ее голосе не слышалось осуждения, скорее отчаяние. Мольба объяснить последнее десятилетие. Сказать что-то хоть с толикой смысла, чтобы она смогла понять, почему я не могу найти жену. Должно быть, она много лет хотела задать этот вопрос.

– Нет. – В таком случае не был бы одинок.

– Ты же знаешь, что можешь мне сказать…

– Я не гей. Дело не в этом.

– Тогда в чем?

В моей неспособности терпеть тех, кого не могу использовать. А уж тем более выражать к ним теплые чувства.

– У меня есть стандарты.

– Которым никто не отвечает.

– Ну, они не сказать чтоб социальные. Как и их носитель.

– До меня дошли слухи. – Мама сложила руки за спиной и подошла к противоположной стене. По обеим сторонам от нее оказались мои полотна Дэмиена Херста и Уорхола. – Что на вечеринке ты был с какой-то девушкой.

Я напряг челюсти при упоминании этой маленькой беглянки.

– Да она вообще никто.

– При этом ты провел с ней три часа. – Мама окинула меня оценивающим взглядом, вернулась к журнальному столику и вынула полароидные снимки из-под бабл-ти Айи. Смахнула конденсат. Мы с мамой похожи в том, что не терпели изъяны во всем, что делали.

– Мы играли в го.

Она замерла. Усмехнулась.

– Это какая-то кодовая фраза?

– Да. – Я продолжил бесцельно бродить по комнате, выискивая любые свидетельства тому, что моя незваная гостья в самом деле была здесь два дня назад. – Для обозначения игры в го.

Я прикоснулся к декору, документам и мебели. Удостоверился, что все на своих местах. Пока казалось, что Осьминожка не стащила себе сувенир. Все здесь, все в полном порядке.

– Я слышала, что она… – Мамины плечи слегка задрожали. – Блондинка?

Как ни странно, я даже не помнил, какой у нее цвет волос. Помнил только, что они светлые. И что на нее было не так уж и неприятно смотреть. Что я не чувствовал, как к горлу подступает желчь, когда мы стояли слишком уж близко. Что я не спешил отступить подальше, когда меня окутал ее запах.

– Вот как? – Я остановился перед полками за настольными мониторами и осмотрел их. – Вполне может быть. Я не обратил на нее особого внимания. Только на то, что у нее есть пара мозговых клеток и что посредственный игрок мог бы счесть ее достойным противником.

У стоявшей позади меня мамы сбилось дыхание. Не на такие новости ты надеялась? Впрочем, я уже много лет не сообщал ей желанную новость.

– Значит, она умна? – засопела мама, пытаясь изобразить хоть какой-то энтузиазм. – Чем она занимается?

– Не знаю.

– Тогда какова ее специальность?

– Не уверен, что у нее есть высшее образование. – Я поправил резную деревянную фигурку Шоу-сина на полке. Бога долголетия. Этого в семействе Сан сильно не хватало. Я перешел к следующей полке. – Признаться, сомневаюсь в этом. – Осьминожка казалась слишком дикой, чтобы вытерпеть четыре года высшего образования. Мое внимание привлекло кое-что примечательное.

Мама ахнула.

– Что тебе о ней известно? – Она запустила пальцы в волосы, портя новую укладку. Затем щелкнула пальцами, указав на Селесту Айи. – Нам нужно проверить ее кредитную историю, криминальное прошлое и полный психологический портрет, прежде чем ты сможешь появиться с ней на людях.

Мои мысли заглушили ее голос. Маленькая мерзавка. Осьминожка пыталась украсть мои нефритовые подвески. Комплект для него и для нее. Папино последнее приобретение. Замок опоясывало глубокое полукруглое отверстие. Она не солгала. В самом деле пришла ради искусства. Вот только не упомянула, что пришла его выкрасть.

Я плохо ладил с людьми.

Но с ворами ладил еще хуже.

– Зак? Закари? – Позади меня мама стала расхаживать из стороны в сторону, громко топая по паркету, хотя была легкой как перышко. – Ты слушаешь? А как насчет того обстоятельства, что, по словам гостей, она была неприлично одета? Может, хотя бы подумаешь о том, чтобы отправить ее к моему личному стилисту? Я оплачу.

Но почему мою таинственную гостью привлекло именно это произведение искусства, когда по всему дому расставлены еще сотни более дорогих и менее защищенных предметов? Она могла выбрать стоящую рядом статуэтку. Не спрятанную под замком. Не охраняемую. И стоит та вдвое дороже.

Должно быть, подвески что-то для нее значили.

Или, по крайней мере, одна из них.

– …могу смириться с тем, что она блондинка, но не приму в качестве невестки необразованную потаскуху, – продолжала бубнить мама на заднем плане. – Более того, не стану обещать, что вообще ее приму. Ох, это ужасно. Почему у тебя нет вкуса?

– Потому что в противном случае с ним было бы весело. – Селеста Айи, которая уже давно взялась за третью порцию выпивки, со стуком поставила бутылку виски на тележку и опустошила очередной бокал, будто пила воду. Она глянула в окно, прижав бокал к груди. – Такова моя доля, что мне достался самый скучный на свете племянник. Так мне сказала гадалка, когда я летала на девичник на Гавайи. Ты знаешь который. Сказала, что от него будет одна только головная боль. И знаешь что? Я правда считаю, что он виноват в моей зависимости от обезболивающих.

Ни я, ни мама не обращали на нее внимания. Я мысленно перебирал все предметы искусства, которые приобрел в этом году, пока не дошел до подвески. Аукцион «Сотбис». Недавно овдовевшая домохозяйка. Я тайно связался с продавцом еще до начала аукциона и предложил за подвеску сумму намного больше той, что указана в оценке, поскольку не желал участвовать в торгах. Ведь папа хотел собрать комплект для него и для нее.

Я помнил продавца. Примерно пятидесяти лет. Коренастая. С выбеленными волосами. А в лице столько искусственных вмешательств, сколько пластика в дешевом садовом кресле. Она тараторила без конца и то и дело предлагала познакомить меня с ее дочерями. Среди которых могла быть и Осьминожка. Казалось, между ними не было кровного родства, но, возможно, ее безмозглую мать уравновешивал отец. Есть только один способ это выяснить.

– Ты слушаешь? Зак? Закари? – Мама щелкнула пальцами перед моим лицом. – В следующем месяце возьму тебя с собой в Шанхай, чтобы найти тебе пару. Я не… – Ее голос утонул в бушующем океане моих мыслей.

Знаю, я обещал себе, что не стану ее искать, но это было до того, как я выяснил, что она пыталась меня обокрасть. Теперь эта необычная встреча переросла в нечто совершенно иное.

Осьминожке нужно преподать урок.

А я отличный учитель.

Глава 6

Ари: Ну что? Достала подвеску?

Фэрроу: Нет.

Фэрроу: Он меня поймал.

Ари: ОН ТЕБЯ ПОЙМАЛ? ЗАКАРИ САН ТЕБЯ ПОЙМАЛ?

Ари: КАК ТЫ МОЖЕШЬ БЫТЬ ТАКОЙ СПОКОЙНОЙ? Мне приехать и внести залог?

Ари: Всегда хотела это сделать. В фильмах выглядит очень круто.

Фэрроу: Он отпустил меня.

Ари: Это очень… великодушно с его стороны?

Фэрроу: Этот человек не проявил бы великодушие, даже если бы от этого зависело будущее континента. Он поймал меня на любопытстве, а не за воровством. Было очень странно. В итоге мы играли в го.

Ари: Я озадачена и немного возбуждена от такой череды событий.

Ари: Ты хотя бы выиграла?

Фэрроу: Мы так и не закончили игру.

Ари: Ты ушла, не оставив ему свой номер телефона?

Фэрроу: Он гнался за мной через весь двор и пытался зарезать.

Ари: Понятно. Тогда хорошо, что ты не дала ему свой номер. Ари: А он правда пытался тебя зарезать?

Фэрроу: Он бросил в меня нож. Я даже три дня спустя чувствую запах стали.

Ари: Очевидно, что ты произвела впечатление. Как думаешь, он знает, кто ты?

Фэрроу: Точно нет. Меня собственная семья едва знает, а мы живем под одной крышей.

Ари: И что ты теперь будешь делать?

Фэрроу: Проберусь обратно и заберу подвеску, пока его не будет дома. Придется попотеть, но я справлюсь.

Ари: Ты сумасшедшая.

Фэрроу: Сумасшедшая, но везучая. Может, я и не выиграла в го, зато победила в догонялки.

Глава 7

= Фэрроу =

Как и все беды, моя настигла меня в самый неудачный момент. Я оттирала остатки лазаньи, чувствуя, как ее похожая на мозги консистенция пропитывает мои спортивные штаны, когда в дверь вдруг позвонили. Томатная паста размазалась по моему лицу, как боевая раскраска. Тэбби решила, что семейный клининговый бизнес «Горничная в Мэриленде» не для нее. Она начала карьеру кулинарного блогера. А то, что повар из нее никакой, нисколько ее не останавливало.

Со второго этажа донесся голос Реджи, перекрывая завывания Оливии Родриго.

– Кто-нибудь, откройте дверь. – Порой я задавалась вопросом, сколько ей: двадцать два, как и мне, или двенадцать?

– Я занята. – В столовой что-то упало, а следом раздался громкий стон Тэбби. – Тьфу, дурацкая длиннющая селфи-палка.

– Фэрроу. – Вера прибавила звук телевизора в гостиной. «Настоящие домохозяйки Потомака». Однажды в баре она загнала в угол продюсера и упросила его снять ее в эпизодической роли. – Сделай что-нибудь полезное и открой дверь.

Я стиснула зубы, изо всех сил стараясь не заорать.

– Я убираю. – Бардак за твоим взрослым ребенком.

Одно из блюд Тэбби от Le Creuset не пережило путь от плиты до стола. На коленях начали проступать красные синяки после того, как я двадцать минут соскребала лопаткой болоньезе с плитки в мусорное ведро. Кожу на ладонях и руках покалывало и жгло по милости опустевшей бутылки отбеливателя, что стояла рядом со мной. Из-за паров, которые весь день вдыхала, я не могла сформулировать ни одной связной мысли. Я в одиночку убирала два особняка в двенадцать тысяч футов, потому что Вера решила уволить большинство наших сотрудников, чтобы «снизить затраты». Боже упаси, чтобы она или ее дочери взялись восполнять нехватку рабочих рук. В последнее время я начинала рабочий день в четыре утра.

В дверь снова позвонили. Семейство Баллантайн дружно решило не обращать внимания. Последовал резкий, сердитый стук.

– Господи. – Реджи застонала наверху, поставив музыку на паузу ровно настолько, чтобы мы точно прочувствовали всю силу ее раздражения. – Точно не «Амазон», потому что им хватает такта не доставать нас. – Песня снова заиграла на полную громкость.

Вера выключила свое шоу.

– Почему в этом доме все должна делать я? – Она прошла из кухни в коридор, издавая тяжелый вульгарный топот.

Я ущипнула себя за запястье, чтобы отвлечься от боли, которая сковывала бедра. Стучащему лучше бы поскорее уйти или принести вина. Меньше всего мне сейчас нужно чье-то общество. Впрочем, гостей у нас и так было немного. Мои сводные Баллантайны любили делать вид, будто они основа местного сообщества. В действительности же наши соседи даже не знали, как их зовут, а мы прожили здесь почти двадцать три года.

Вера распахнула дверь и ахнула. Затем наступила тишина. Долгая-долгая тишина. Вера не лишилась дара речи, даже когда ее скрутил охранник за то, что приставала к продюсеру, значит, настал апокалипсис. Чему я очень рада. Мне бы не помешало немного отдохнуть.

– М-мистер Сан. – Лопатка со стуком выпала у меня из рук. Я на миг затаила дыхание. Вера продолжила, запинаясь: – Зачем… я… Как неожиданно.

Черт подери. Как он догадался?

Реджи и Тэбби показались из нор, в которых прятались, и поспешили ко входу. Я сунула ведро в ближайший шкафчик, прикрыла пятно на полу тряпкой и бросилась в кладовую. Не лучшее укрытие, но я бы не смогла незаметно пробежать мимо стола.

Наш дом был самым старым на улице. Крохотным, устаревшим и державшимся на честном слове. Но переезжать – не вариант. В каждой царапине, в каждой вмятине и бреши запечатлелись наши с папой общие воспоминания. Я ни за что от этого не откажусь. К тому же все адвокаты, с которыми я консультировалась, предупреждали, чтобы я не переезжала, если намерена оспаривать завещание. Это я и собиралась сделать. Готова дать на отсечение руку, которой фехтовала, что завещание, преподнесенное Верой на оглашении, было поддельным. К сожалению, у меня не было денег, чтобы нанять представителя и противостоять ей. До тех пор я буду вести себя примерно и усыплять ее бдительность.