Мое темное желание

Выражение его лица оставалось невозмутимым.

– Может, у меня и нет сердца, зато мозг компенсирует его отсутствие и сейчас велит наказать тебя за твое…

Я не стала задерживаться, чтобы дослушать. Развернулась, резко распахнула двойные двери и выбежала наружу. Зак тотчас бросился за мной. С каждым широким шагом его парадные ботинки стучали по мрамору. Я подбежала к краю лестничной площадки, запрыгнула на перила и стала съезжать по ним так быстро, как только сумела.

Зак щелкнул пальцами.

– За ней.

В одночасье появились два человека и помчались за мной по лестнице. Зак по-прежнему держался ближе всех, но даже он не мог сравниться со мной в скорости и ловкости. «Настоящий олимпиец, детка», – хотелось подразнить его мне. В другой жизни мы с Заком были бы друзьями. Возможно. Играли бы в го. Занимались устным счетом. Обменивались идеями. Я бы побеждала. По крайней мере, иногда. Не давала бы ему расслабляться.

У подножья лестницы я спрыгнула с перил, слегка покружилась и, подмигнув, бросилась к выходу. Особняк опустел. Остались только уборщицы и организатор мероприятий. Они вскрикнули от моего внезапного появления. Швабра вылетела из рук, разбрызгав мыльную воду, судя по всему, на оригинальное полотно Базелица[18]. Ой-ой.

Не сбавляя шага, я выскочила из парадных дверей, напугав лакея, который вышел на перекур. Свежий воздух нисколько не охладил разгоряченное тело. Я прибавила скорость, бедра горели от напряжения. Андраш пошел бы на человеческое жертвоприношение, лишь бы я так же упорно выкладывалась на каждой тренировке.

Мое тяжелое дыхание заглушало стрекот сверчков. По спине тек сладкий летний пот. С каждым шагом разрез платья становился все выше. Я до смерти перепугалась. Но в то же время давно не чувствовала себя такой живой.

Я схватила с газона брошенный шланг и, направив на сотрудников, облила их, отчего они повалились, как костяшки домино. Из горла вырвался сдавленный смех. Что ты творишь, Фэй? Веселюсь. Что почти разучилась делать.

Отбросив шланг в сторону, я ускорила шаг. К этому времени я уже оторвалась от сотрудников. Только Зак сумел за мной поспевать.

– На твоем месте я бы не стал этого делать. – Почему-то он говорил совершенно ровным голосом. Ни запыхавшись, ни поразившись моей внезапной храбростью. – Можешь убежать, но тебе не спрятаться. Я всегда получаю желаемое. И сейчас я хочу ответы.

Кеды вонзались в мягкую землю, портя аккуратно подстриженный газон. Включились дождеватели и, конечно же, не случайно. Вода брызгала со всех сторон, промачивая сорочку, пока атлас не прилип к телу. Но я отказывалась сбавлять скорость.

Мрачный смешок окутал мою мокрую кожу, словно плющ.

– С тобой очень весело, Осьминожка.

– Почему ты называешь меня Осьминожкой? – прокричала я. Не хотела показывать, как сильно он меня взбесил, но не сдержалась. Из всех прозвищ на свете я не смогла бы придумать менее лестного. Даже если бы выдумывала его десяток лет.

– Потому что ты осьминог, – непринужденно ответил он. Будто я не убегала, а он не гнался за мной. – Исключительно умная. Пронырливая. И ядовитая. А еще самки осьминогов бросают ракушки в самцов, которые им досаждают.

– Раз понимаешь, что досаждаешь мне, так прекрати.

– Как насчет пятницы? – Зак умудрялся копаться в телефоне, набирая скорость. До чего же странный человек. – Могу вписать игру между одиннадцатью часами вечера и часом ночи.

Час ночи? Ради игры в го?

Больше, чем развернуться и послать его к черту, я хотела лишь одного – пережить эту безумную встречу. Проглотив свою гордость, я помчалась так быстро, что от трения рисковала поджечь сорочку Реджи.

– Осьминожка.

Я не собиралась откликаться на это глупое прозвище. Нет уж.

– Осьминожка, ты должна остановиться. Мне бы очень не хотелось проделывать дыру в твоем черепе – у тебя в нем и впрямь не пусто, – но мы оба знаем, что я это сделаю.

– Это единственная дырка, которая тебя сегодня интересует, – процедила я и приподняла разрез платья, когда чуть не споткнулась. – Жаль, что женское население Потомака этого еще не поняло.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

– В пятницу в одиннадцать?

– В следующий раз я добровольно окажусь в одном с тобой помещении, только когда приду на твои похороны, чтобы убедиться, что ты мертв.

Внезапный свист пронзил воздух. Ноздри обжег запах металла. На траву в нескольких сантиметрах от меня упал красивый золотой нож. Черт. Он бросил его в меня. В самом деле бросил в меня нож. Ситуация быстро накалилась. Вера всегда говорила, что мой острый язык доводит меня до беды. Но я никогда не думала, что однажды разозлю кого-то настолько, что меня попытаются убить. Я стала бежать зигзагом, зная, что это меня замедлит, но в то же время не желая покидать это место с сувениром в виде второго заднего прохода. Позади раздался мрачный и угрюмый смех Зака. Да ему это нравится! Социопат.

По легенде, Зак Сан никогда не смеялся. Почти не улыбался. Был угрюмым, бесстрастным человеком с черствым сердцем. Так вот от чего его показной облик дал трещину?

Я отомщу этому мудаку, даже если это станет последним моим поступком в жизни. От спешки один кед слетел с ноги и увяз в грязи. У меня не было времени оглянуться. Остановиться. Я понеслась дальше в одном кеде. Вода вмиг окатила мою босую ногу. Добежав до кованых ворот, я поняла, что он решил, будто загнал меня в угол. А еще поняла, что, как только окажусь за оградой, Заку хватит ума не бросать в меня нож. Сложно доказать, что действовал в рамках самообороны, когда у твоей жертвы дыра в спине, даже если сам ты пятый среди богатейших людей на Земле и все относятся к тебе так, словно у тебя позолоченный член.

Смотри и учись, сосунок.

Я с размаху закинула ногу на металлическую перекладину и взобралась на чудовищную конструкцию в три с половиной метра. На решетке не за что было зацепиться, но мне хватило разгона и силы воли, чтобы перебраться через ограду. Спрыгнув с другой стороны, я отвесила театральный поклон, на сей раз подхватив перепачканный подол платья для большей выразительности. Когда я приподняла воображаемую шляпу, Зак напряг челюсти. Эта мимолетная реакция воспринималась как победа. Осьминог: 1. Омар: 0.

Я промокла, как бродячая кошка, волосы спутались, и сердце норовило выпрыгнуть из груди, но я никогда не доставлю Закари Сану удовольствие видеть, как я даю слабину.

– Всего хорошего, Омар. И спасибо за рыбу[19].

– Омар?

– Любимая закуска осьминогов.

Я исчезла в ночи до того, как распахнулись тяжелые ворота. Люди Зака искали меня, словно гончие, пронзая темноту лучами фонариков. В ушах стоял гул гольфкаров, но я ускользала от них, пробираясь по лесистой местности вокруг поместья.

В чем особенность осьминогов? Мы прекрасно умеем маскироваться.

Когда я вернулась домой, мне хватило сил только на то, чтобы забраться в кровать. Грязь толстым слоем засохла на моих голенях и щиколотках. Завтра я проснусь простуженной из-за промокшего платья. Но сегодня могла лишь рыдать в подушку до самого утра. Из-за подвески, которую не сумела забрать. Из-за мечтаний, которые так и остались недосягаемыми. Из-за папы.

В следующий раз, пап. Обещаю.

Глава 3

Зак Сан: «Гранд Риджент». Через полтора часа.

Олли фБ: Я пас. Вечеринка вчера была классная, Сан. Но я все еще прихожу в себя после сексуальных похождений прошлой недели.

Ромео Коста: Ты про исторический званый вечер, который проходил в твоем отеле?

Олли фБ: Ага.

Зак Сан: Тот самый, 90 % присутствовавших на котором уже на пенсии?

Олли фБ: Никто не отсасывает лучше беззубых.

Ромео Коста вышел из чата.

Зак Сан вышел из чата.

Олли фБ переименовал чат в «Управление социального обеспечения».

Глава 4

= Зак =

Я повертел в руках грязный кед, внимательно его изучая. Он был таким изношенным, что я не мог разобрать бренд. Поискав информацию в интернете, я заключил, что это либо Vans, либо Converse. С помощью дедукции (и клятой логики) я догадался, что это самый дешевый из двух вариантов. Похоже, девчонка так бедна, что ни черта не могла себе позволить.

– А потом она залезла на твои ворота, перепрыгнула на другую сторону и отвесила поклон? – Ромео нажал на кнопки на панели криокамеры. – Ты уверен, что это правда произошло, а не, ну… не приснилось тебе?

Футболка намокла от пота после нашей утренней тренировки – что примечательно, не такой изнурительной, как моя вчерашняя пробежка с Осьминожкой. Я схватился за ворот сзади, одним движением стянул ее через голову и, смяв мембранную ткань в кулаке, бросил ее в корзину.

– Я уверен, что мой разум не выдумал преступницу, которая умеет играть в го и расхаживает в прозрачном нижнем белье.

Ромео включил свет в криокамере.

– Почему бы и нет? Очень похоже на твою фантазию.

У меня нет фантазий, тупица. А тем более о женщинах. Человеческое тело вызывало у меня отвращение.

Он вытянул руки.

– Может, дело в алкоголе? Ямайский ром был жутко крепкий.

– Я не был пьян.

– А я был. – Олли вышел из ванной полностью голым, размахивая членом из стороны в сторону. Эта штуковина была длиннее хвоста лемура. Надеюсь, на свиданиях он приклеивал его к бедру липкой лентой. Все его существование – одно сплошное сексуальное домогательство. – В стельку.

Оливер остановился возле панели, плечом оттолкнув Рома в сторону, и выбрал расширенные параметры. Ниже минус ста шестидесяти пяти градусов. Четыре минуты. Экран отобразил, как температура внутри стремительно падала, а с ней иссякало и мое терпение. Оливер все утро жаловался на похмелье.

Поскольку мы втроем жили на одной улице, хватило всего пары секунд, чтобы вломиться к нему домой, вытащить его оттуда за ухо и уволочь в шикарный трехэтажный пентхаус в роскошном отеле его семьи. Он стенал про головную боль, пока мы еще даже напрячься не успели.

– Оливер, убери эту штуковину. – Я оскалился. – По полу волочится.

– Кстати, Заки, надеюсь, ты не исполнен решимости найти себе в невесты девственницу, потому что я сорвал несколько вишенок прошлой ночью. – Оливер, не обращая на меня внимания, почесал задницу. – Ну ладно. Целую уйму. Тех фермерских, которые продаются в Costco.

Ромео издал смешок.

– Когда это ты бывал в Costco?

– Никогда, но наслышан. Кого ты в итоге выбрал и почему у тебя в руке ботинок Оливера Твиста? – Олли тряхнул кудрявой светловолосой головой, хмуро на меня глядя. – Прошу, скажи, что это какой-то фетиш. Хоть что-то в тебе обретет для меня логическое объяснение, только если ты скажешь, что у тебя фетиш на грязные ноги.

– Господи, – хмыкнул я, качая головой.

– Что? Я не осуждаю. Мы все знаем о моих отношениях с собачьими поводками.

– Нельзя иметь отношения с неодушевленными предметами, – медленно проговорил я в надежде, что до него дойдет, но знал, что этого не случится.

Олли указал пальцем на Рома.

– Скажи это его жене и ее холодильнику.

Вопреки всеобщему мнению, Олли вовсе не идиот. Он просто прикидывался им, чтобы избавить себя от всех тех ожиданий и обязательств, которые обычно возлагались на мужчину его положения. Признаться, это очень умный ход. Сам я до такого не додумался. Из нас троих он последним останется холостяком, поскольку создал себе такой имидж, что никто и ни за что не пожелает, чтобы его дочь с ним встречалась, и плевать на богатство и статус. Он был настолько развращен, настолько испорчен, что большинство семей скорее приняли бы в качестве жениха аквариумную рыбку, нежели Оливера фон Бисмарка. А еще он незаметно удвоил свое естественное богатство с помощью инвестиций, о которых его никто никогда не спрашивал, потому что все считали, будто мозгов у Оливера не больше, чем у выброшенного сперматозоида. За все тридцать лет, что я его знаю, он ни разу не разбивал никому сердце, никогда не был вынужден с трудом заканчивать отношения и не совершил ни одной ошибки в бизнесе, хотя и старался делать вид, будто понятия не имеет, что делает, и добился успехов по чистой случайности.

Оливер шел по жизни без преград, притворяясь идиотом. Гениальнее не придумаешь.

Я спустил спортивные штаны и бросил кед Осьминожки на деревянную скамейку.

– Это принадлежит кое-кому, кто вторгся сюда вчера.

Ром издал смешок.

– Сексуальной чудачке, которая пришла в одном нижнем белье и навешала ему его же лапшу на уши. Есть только одна проблема – он не знает ее имени.

Признаться, это меньшая из моих проблем. Даже если бы я и впрямь рассматривал кого-то на роль жены, Осьминожка точно не стала бы подходящей кандидаткой. Она обманщица, явно ниже меня по статусу да к тому же блондинка. Мама никогда не рассмотрит ее на эту роль. А даже если рассмотрит, то я не стану. Она не обладала ни одним из качеств из моего списка. И да, у меня был список: неприлично богата, готова к соглашению по расчету и – самое главное – послушная. Я не выносил любовь. Терпеть не мог романтику. Активно ненавидел род людской. А она и правда была очень человечна. Плоть и кровь. Пылкий нрав и сексуальное тело.

Экран криокамеры трижды издал сигнал, возвещая о готовности.

– Ив чем проблема? – Олли сунул свои огромные ступни в тапочки и рывком открыл дверь в кабину для криотерапии. Бело-голубой дым хлынул густыми волнами, стелясь по полу. – Просмотри список приглашенных.

Я пошел за ним, стиснув зубы.

– Будь она в списке, мы бы не вели сейчас этот разговор.

Я был не в лучшем настроении. Не любил, когда меня обводили вокруг пальца. Нет, позвольте перефразировать: не привык, чтобы меня обводили вокруг пальца. Юная невеста Сатаны ворвалась в мою жизнь, словно торнадо. Просочилась в мои владения, копалась в моих вещах, почти победила меня в го. А потом в довершение всего сбежала, как мультяшный персонаж, перебравшись через высокие ворота, словно ящерица. Кем бы она ни была – точно не обеспеченной наследницей с сумасбродными мечтами и черной карточкой Атех в винтажной сумке Birkin.

Ром зашел в камеру последним и закрыл за собой дверь.

– Не могу поверить, что говорю это, но Олли прав. – Электронные часы над нами начали обратный отсчет четырех минут, едва виднеясь за белыми ледяными облачками. Оба моих друга дрожали. Я, как и всегда, ничего не чувствовал. Ром размял шею, напрягая пресс. – Даже если ее не было в списке приглашенных, она приехала с одним из гостей. В его машине. Иначе через охрану не пройти. Территория очень хорошо защищена. И у тебя есть обувь для ориентира.

– Это обыкновенная обувь, – проворчал я.

Однако нехарактерного для женщины размера. Сорок первый, зауженная колодка. Она была высокой. Энергичной. Почти андрогинного телосложения. Аморфное создание. Я даже не мог сказать, было ли ее лицо привлекательным в традиционном понимании. Помнил только, что хотел отвернуться каждый раз, когда мы встречались взглядом, потому что она смотрела на меня как на кубик Рубика, который хотела собрать, а не как на дойную корову.

– А ты находчивый парень. – Олли стряхнул с плеча льдинку. – У принца из «Золушки» получилось.

– Это была сказка. – А они повергали меня в ужас. Мне претила мысль о «жили долго и счастливо». Угнетающие трагичные финалы больше в моем стиле. – К тому же в версии братьев Гримм сестры Золушки подрезали себе ноги, чтобы туфелька подошла.

Ромео подпрыгивал на месте, чтобы слегка разогнать холод. Мы тренировались шесть раз в неделю – вместе, когда позволял график, а потом повторяли ритуал с криокамерой, инфракрасным излучением, суховоздушной сауной и капельницами. Обычно все это проходило у меня дома, но иногда в отеле «Гранд Риджент», когда я жаждал отправиться туда, где мама меня не найдет.

– Сказки существуют. – Ромео указал на себя. – Взгляни на меня.

Я скривил верхнюю губу в усмешке.

– У вас с женой не сказка.

– А как это тогда называется?

– Худшее финансовое вложение в истории человечества.

– Он прав. – Оливер издал смешок. – Ты знаешь, я обожаю Дал, но мне попадались частные самолеты более рентабельные, чем она.

Ром выдохнул облачко пара.

– Ты не веришь в судьбу? – Можно подумать, он сам верил, пока не стал безумно одержим своей второй половиной. Или, лучше сказать, – четвертью. Его жена – настоящая кроха, но ужасно шумная.

– Я скорее сторонник теории хаоса. А она похожа на олицетворение анархии.

Ромео заставил Даллас выйти за него замуж, что обернулось головокружительным романом со взлетами и падениями и таким количеством страхов и тревог, что хватило бы на три посредственные исторические драмы. Спустя год и убыток в четыре миллиона и триста тысяч долларов, казалось, он счастлив со своей женой. Но я встречал людей, которые чувствовали себя счастливыми, страдая при этом от болезни Лайма. Людям в общем и целом чуждо понятие нормы.

– Анархия или нет, но она завладела твоим вниманием, чего не удавалось еще никому за все тридцать с лишним лет, что я тебя знаю. – Ромео посмотрел на таймер. Наверное, считал секунды до воссоединения с Даллас. Мне от них становилось тошно. – Это должно что-то значить.

– Это значит, что она ненормальная, – подсказал я. – Совершенно чокнутая и настолько глупая, что проникла в мое логово без приглашения.

– Она пробралась и задержалась на несколько часов. – Олли стал прикрывать свои яйца ладонями, чтобы защитить их от холода. – А это значит, что тебе понравилось ее общество.

– Я не стану ее искать. – Я наблюдал, как моя кожа приобретает приятный голубоватый оттенок, и гадал, почему ощущения нисколько не изменились. Часы показывали две минуты. Олли и Ром начали стучать зубами, дрожать и прыгать. Неженки. Полные жизни и в гармонии со своими дурацкими телами. Я не мог определиться: то ли завидую, то ли раздражаюсь.

Ром двинулся к выходу.

– Почему?

– Потому что она мне не нужна.

– Вы не закончили игру в го, – Олли щелкнул пальцами. – Ты же знаешь, что не сможешь смириться с мыслью о том, что она могла тебя победить.

– Не могла. Она едва продержалась во время игры. – Я не сомневался, что скоро ее забуду. Ее ничтожное существование особо не повлияло на мою жизнь.

– Он будет ее искать. – Ромео провел рукой по своей темной гриве, глядя на часы над нашими головами. – Черт, такое чувство, будто я сижу тут с прошлого четверга. Время тянется медленно, когда замерзаешь до смерти.

– Я не буду ее искать, – возразил я, не шелохнувшись. Ледяные пары нисколько не проникали в мое тело. Я оцепенел. Совершенно оцепенел. Пребывал в вечном оцепенении.

Олли подтолкнул Рома локтем и, наклонившись, прошептал:

– Как думаешь, как они назовут своих детей?

Ром оттолкнул его. Член Олли закачался от этого движения. Он не уменьшился ни на сантиметр при минусовых температурах. Наверное, это какое-то заболевание. Полагаю, одно из многих.

– Проваливай-к-черту и Смазливый-тупица, – процедил я сквозь зубы.

Олли склонил голову набок.

– Это на китайском?

Ромео содрогнулся.

– Это на языке Зака.

Осталось двадцать секунд. Парни стали бесцельно расхаживать по камере, пытаясь хоть как-то согреться. Я оставался неподвижным.

Оливер почесал подбородок.

– Она первая женщина, о которой он заговорил.

– И последняя, с кем ему стоит быть. – Ромео оттолкнул Олли локтем, когда тот попытался прижаться к нему в поисках тепла. – Она мошенница. Помнишь?

Десять секунд. Я отказывался участвовать в этом разговоре. Незачем поощрять этих двух идиотов развивать тему.

– Жизнь Зака упорядочена до омерзения. – Оливер устремился к двери, демонстративно потирая ухо, за которое мы его схватили сегодня утром. – Ему нужен небольшой бардак. Она ему подойдет.

Пять секунд.

Ромео стряхнул льдинки с волос и пошел за Оливером.

– Я бы щедро заплатил, чтобы воочию наблюдать его крах.

На часах над нами раздался звуковой сигнал. Мы высыпали друг за другом. Олли взял цифровой термометр и прижал его к своей ноге. Потом к ноге Ромео. Потом к моей.

– Черт, Зак. Твоя температура все еще восемнадцать градусов[20], – захохотал Оливер. – Прикалываешься? Ты вообще человек?

Я и впрямь был не слишком похож на человека. И хотел таким и оставаться. Человечество небрежно, посредственно и склонно совершать ошибки.

Я принял решение. Не стану ее искать.

Лучше вообще забыть о ее существовании.

Глава 5

= Зак =

– Закари, сосредоточься. Как тебе эта? – Мама, сидевшая в другом конце кабинета, помахала полароидным снимком длинноволосой красавицы с алыми губами. – Мне очень нравится ее семья. Ее мать состоит в нашем загородном клубе. Она адвокат по вопросам налогообложения. Работает в «Кларк & Янг». Еще не стала партнером… – Она нахмурила изящные брови, просматривая анкету. – Нет, нет. Она не подойдет. Слишком ленивая. Всего дважды выступала волонтером за время учебы в колледже.

Мама бросила снимок в кипу на выброс, валявшуюся на ковре. Весь журнальный столик усыпали десятки фотографий. На всех – потенциальные невесты вашего покорного слуги. Все подходящие. Все скучные, как свежевыкрашенная белая стена. Эта конкретная группа не присутствовала на званом вечере, на котором я не справился со своей задачей – к полуночи выбрать себе невесту. Вчера мама ворвалась в брачное агентство своей подруги и забрала эти анкеты. Это знаменовало начало плана X. За последние пять лет она перебрала все от А до Я, когда стало ясно, что без божественного вмешательства меня к алтарю не затащишь.

Я зевнул, закинув скрещенные в лодыжках ноги на стол и подбрасывая к потолку теннисный мячик. Туда-сюда. Туда-сюда.

– Что с того, что она не стала партнером в фирме?

– Ей уже двадцать пять. Она должна уверенно продвигаться к созданию собственной компании. – Мама резко подняла голову. – Порой ты меня удивляешь.

Может, потому что ты сама изменилась, мама.

Сан Юй Вэнь (американское имя Констанс) думала только об одном: как найти мне невесту. Время у нее поджимало, а у меня заканчивались варианты. В особенности после вчерашнего мероприятия, которое она сочла ужасным провалом. Мама организовала его, чтобы я нашел себе жену. А в итоге я даже не вышел из кабинета.

В сложившихся обстоятельствах лучший для меня вариант – выбрать невесту из брачного каталога. Такая не станет роптать, когда я поселю ее в гостевом доме. И глазом не моргнет, когда заставлю ее пойти на ЭКО, чтобы не пришлось к ней прикасаться. Не будет обижаться, когда в очередной раз впаду в мрачное настроение и не захочу никого видеть и слышать. Она не станет возражать, когда поймет, что я не могу предложить ей ничего, кроме денег и премиальной спермы.

Я бросил мячик.

– Какая разница, если она не трудяга?

Я понимал, что играю с огнем, но никак не мог примириться со своей судьбой – и с появлением жены, которую не желал. Мама хотела жить опосредованно через меня. Знала, что сама больше никогда не выйдет замуж. Не откроется другому человеку. Поэтому в одностороннем порядке решила, что я должен заполнить ее внутреннюю пустоту безупречной невесткой, внуками и еще большим количеством людей, о которых она может заботиться. А пустота была необъятная. После смерти моего отца мама даже сменила фамилию с Чжао на Сан, а это очень существенно, потому что, во-первых, китаянки не меняют свои фамилии. А во-вторых, «Чжао Юй Вэнь звучит гораздо лучше». Ее слова, не мои.

Мама разгладила твидовый пиджак от Chanel, недовольно поджав губы.

– Хочешь сказать, что пожелал бы жениться на лентяйке?

– Я хочу сказать, что ты напоминаешь мне бабушку.

Ту самую бабушку, которая никогда не одобряла ее брак с папой. А это мамина болевая точка. Та, на которую я давил только в случае крайней необходимости.

Мама покачала головой и так сильно сжала уголок фотографии, что у нее покраснели пальцы.

– Я не так тебя воспитывала.

– Значит, это дело рук одной из нянечек.

У нас их было три, и они постоянно сменяли друг друга. Я до сих пор ежегодно отправлял им открытки, лунные пряники[21] и фруктовые корзины на Новый год – к большому недовольству моей матери. Она не одобряла, что я отношусь к ним как к людям. Когда речь заходила о нянечках, ее ревность стремительно поднимала свою уродливую голову. Мама так и не поняла, что на самом деле у меня не было с ними отношений. Просто с ней у меня их тоже не было. После смерти отца она провела весь остаток моих подростковых лет в собственных мыслях и скорби, пока тетя не заставила ее взять себя в руки.

Помяни черта. Чжао Юй Тин (американское имя – Селеста, но для меня – Селеста Айи) ворвалась в мой кабинет в пошлом спортивном костюме Juicy Couture с поясной сумкой Gucci, напоминая пародию на богатого туриста.