Хрусталь на крови

Где она, Екатерина Андреевна? – тихо спросил Ларин.

Она посмотрела на него. В его серых, усталых глазах она не увидела угрозы. Она увидела профессионализм и какую-то глубинную, застарелую печаль человека, который каждый день смотрит в лицо худшим проявлениям человеческой натуры. Ему можно было доверять? Больше, чем Волкову? Безусловно. Но доверять полностью?

Она у меня, – произнесла она наконец, и эти два слова прозвучали как приговор. – В мастерской.

Она встала. Ноги казались ватными. Ларин поднялся вслед за ней. Она провела его мимо стеллажей с книгами, мимо рабочего стола с недоделанной фарфоровой балериной, в самый дальний угол своей маленькой мастерской. Она снова отодвинула каталоги, нажала на сучок. Панель беззвучно отошла в сторону. Он смотрел на ее действия молча, без удивления, словно ожидал чего-то подобного. Она достала шкатулку, все еще завернутую в бархат, и положила ее на рабочий стол под яркий свет лампы.

Ларин подошел ближе. Он не прикоснулся к ней. Он просто смотрел. Потом он достал из кармана плаща пару тонких резиновых перчаток и аккуратно надел их. Только после этого он осторожно взял шкатулку в руки.

Екатерина молча наблюдала за ним. Она почувствовала себя опустошенной, словно у нее отняли что-то важное.

Вы ее открывали? – спросил он, не отрывая взгляда от предмета.

Да. Замок был сложный, английский.

Он поднял на нее бровь. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на уважение. Он осторожно открыл крышку. Его взгляд упал на фотографию, потом на ключ. Он ничего не сказал. Он просто смотрел, и в тишине мастерской было слышно только его ровное дыхание. Он достал пинцетом фотографию, перевернул ее, прочел надпись.

«Лев стережет жемчужину», – произнес он вслух. – Александрия. Парк в Царском Селе. Что-то из фонтанов? Или павильонов?

Я не знаю. Я собиралась поехать в архивы, посмотреть старые планы парка.

Он положил фотографию обратно. Потом его взгляд остановился на темном пятне в углу. Он наклонился ближе, внимательно рассматривая его.

Это то, о чем я думаю?

Да, – тихо ответила Екатерина. – Я реставратор. Я работала с разными материалами. Это кровь. Старая. Очень старая.

Ларин медленно выпрямился. Он посмотрел на Екатерину долгим, тяжелым взглядом.

Екатерина Андреевна, вы понимаете, во что ввязались? Это не просто антиквариат. Это ключ к чему-то, за что уже убили как минимум одного человека восемьдесят лет назад, и еще одного – два дня назад. Ключ к «Царскому хрусталю».

Царский хрусталь? – переспросила она.

Легенда, – сказал Ларин, снимая перчатки. – Или не легенда. Одна из тайн дома Романовых. Незадолго до революции императрица Александра Федоровна заказала у Фаберже особую коллекцию. Не пасхальные яйца. Что-то другое. Уникальные изделия из горного хрусталя и бриллиантов. Говорили, что это был ее личный, сокровенный заказ, своего рода талисман для спасения династии. После революции коллекция бесследно исчезла. Ни описей, ни эскизов, ничего. Большевики искали ее, но не нашли. Многие считали это просто красивой сказкой. Но, видимо, Орлов так не думал. И он нашел к ней ключ. Буквально.

Он закрыл шкатулку.

Я должен это забрать. Как вещественное доказательство. Мы составим протокол. Вы будете проходить по делу как свидетель. Пока как свидетель.

Екатерина кивнула. Она чувствовала себя одновременно и слабой, и испытавшей странное облегчение. Бремя тайны было снято с ее плеч. Теперь это была его забота. Его опасность.

Майор… – начала она. – Анна Сергеевна. Та женщина, что принесла шкатулку. Убийцы могут выйти на нее?

Мы приставили к ней охрану, – ответил Ларин. – Она в безопасности. А вот вы… – он сделал паузу. – Я не могу приставить охрану к вашему магазину. Это привлечет ненужное внимание. Но я хочу, чтобы вы поняли. Для тех, кто ищет эту шкатулку, вы теперь единственная нить. Они не знают, что она у меня. Они будут думать, что она все еще у вас. Ваш магазин, ваш дом – все это теперь опасная зона. Вам стоит на время уехать. К сестре, к друзьям.

Уехать? – мысль показалась ей дикой. Бросить «Феникс»? Сбежать?

Это самый разумный выход. Пока мы не найдем убийц.

А если я не уеду? – спросила она, сама удивляясь своему упрямству.

Тогда будьте предельно осторожны, – сказал он серьезно. – Никому не открывайте. Не ходите по темным улицам. И сообщайте мне о любом подозрительном происшествии. О любом странном звонке. О любом визите. Особенно если снова появится господин Волков.

Он знал и про Волкова. Конечно, он знал. Он, казалось, знал все.

Он достал из кармана визитку, ту же, что и на аукционе, и положил ее на стол.

Звоните в любое время. Днем или ночью. Это не просто формальность. От этого может зависеть ваша жизнь.

Он аккуратно упаковал шкатулку в специальный пакет для вещдоков, который достал из своего портфеля. Процедура составления протокола заняла еще около получаса. Екатерина отвечала на вопросы механически, мысли ее были далеко. Она смотрела, как исчезает в казенном пакете маленькая палисандровая коробочка, унося с собой тайну, кровь и проклятие Романовых. Но она знала, что это иллюзия. Шкатулки не было, но ее тень осталась. Тень осталась с ней.

Когда все формальности были улажены, Ларин направился к выходу. Уже стоя на пороге, он обернулся.

Екатерина Андреевна, – сказал он. – Один последний вопрос. Почему вы не сообщили о находке сразу? Почему не позвонили в полицию, как только поняли, что это не просто старая вещь?

Екатерина посмотрела на него. Это был главный вопрос. И на него она должна была ответить честно. Хотя бы себе.

Потому что, майор, – тихо сказала она. – Есть тайны, которые нельзя доверять протоколам. Есть истории, которые нужно сначала понять, а не просто сдать в архив. Я реставратор. Моя работа – не просто склеивать осколки. Моя работа – возвращать вещам их голос. И я хотела услышать, о чем молчит эта шкатулка.

Ларин долго смотрел на нее, и в его усталых глазах впервые за все время их знакомства промелькнуло что-то похожее на понимание. Он ничего не ответил. Просто кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.

Екатерина осталась одна в оглушающей тишине своего магазина. Неудобный визит закончился. Она чувствовала себя выпотрошенной. Шкатулки больше не было, но опасность никуда не делась. Наоборот, она стала более реальной, более конкретной. Ларин унес улику, но оставил ей страх. И предупреждение.

Она подошла к окну и осторожно отодвинула край шторы. Ларин садился в неприметную серую «Волгу», припаркованную на другой стороне улицы. Машина тронулась и растворилась в потоке других машин. Все было кончено? Нет. Она знала, что все только начинается. Ларин будет вести официальное расследование, по протоколу, по правилам. А убийцы будут действовать по своим правилам, в которых нет места закону. И где-то между ними была она.

Она посмотрела на визитку, оставленную на столе. Потом ее взгляд переместился на телефон. Уехать. Спрятаться. Это был разумный совет. Это был правильный совет. Но когда она думала о сером, промозглом парке в Царском Селе, о фонтане со львом или таинственном павильоне, она понимала, что не может уехать. Тайна позвала ее, и она ответила. Она уже была не просто хранителем, она стала частью этой истории. И чтобы выжить, ей нужно было узнать, чем она закончится. Она должна была сама найти эту «жемчужину». Не ради сокровищ. Ради ответов. Ради того, чтобы прошлое, наконец, перестало убивать. Она взяла телефонную трубку, но набрала не номер сестры. Она набрала номер справочной, чтобы узнать расписание электричек до Царского Села. Неудобный визит майора Ларина не заставил ее спрятаться. Он заставил ее действовать.

Призраки империи

Утро встретило Екатерину не робким рассветом, а все той же серой, плотной мглой, что прилипла к стеклам окон, словно мокрая вата. Город не просыпался, а тяжело ворочался в беспокойной, лихорадочной дреме. Гудки редких машин звучали глухо, утопая в сыром воздухе. Ночь не принесла покоя, лишь вымотала окончательно, оставив после себя горький привкус тревоги и свинцовую тяжесть в висках. Решение, принятое вчера в порыве какого-то отчаянного упрямства, сегодня утром казалось безрассудным, почти самоубийственным. Уехать. Спрятаться. Совет Ларина был голосом разума в этом царстве теней и недомолвок. Но что-то внутри, какая-то струна, натянутая до предела, сопротивлялась. Уехать – значило сдаться. Оставить тайну палисандровой шкатулки в руках методичного, но чужого следователя. Стать просто строчкой в протоколе, свидетельницей, которую допросят и забудут. А история, начавшаяся с пятна крови на вишневом бархате, требовала иного. Она требовала участия, понимания, почти сострадания. Она выбрала ее, Екатерину Сомову, и отступить теперь было равносильно предательству. Не только памяти несчастной царской семьи, но и своей собственной.

Она оделась просто и неброско: темные шерстяные брюки, теплый свитер с высоким горлом, удобные ботинки на низкой подошве. Сверху – то же строгое пальто, ставшее за последние дни почти броней. Она не смотрела на себя в зеркало, боясь увидеть в своих глазах страх, который она так старательно пыталась загнать поглубже. Взяла небольшую сумку, положив туда лишь кошелек, записную книжку, ручку и карту города Пушкина, вырванную из старого туристического справочника. Она действовала на автомате, как хирург перед сложной операцией, отгоняя лишние эмоции, сосредотачиваясь на механике движений. Каждый шаг, каждое действие были маленькой победой над парализующим ужасом.

Витебский вокзал, с его причудливым модерновым дебаркадером, походил на декорацию к забытому спектаклю. Под его ажурными металлическими сводами клубился пар, смешиваясь с сизым табачным дымом и запахом креозота. Суетливая, разноголосая толпа девяностых – хмурые люди в потертых куртках, женщины с огромными клетчатыми сумками, растерянные солдаты-срочники, шумные студенты – наполняла это пространство имперской архитектуры своей нервной, дерганой энергией. Екатерина купила билет в кассе с облупившейся краской и прошла на перрон. Холодный ветер пробирался под пальто, заставляя ежиться. Электричка, старая, зеленая, с обшарпанными вагонами, подошла, тяжело вздохнув. Внутри пахло сыростью, несвежей едой и людским утомлением.

Она нашла свободное место у окна. Стекло было заляпано грязными потеками, сквозь которые пригородный пейзаж казался размытым и нереальным. Поезд тронулся, дернув состав, и пополз мимо унылых промышленных зон, гаражных кооперативов, ржавеющих остовов какой-то техники. Петербург нехотя отпускал ее, показывая свою самую неприглядную изнанку. Екатерина смотрела на мелькающие за окном серые коробки панельных домов, на голые, черные деревья, на людей, ждущих на унылых платформах, и думала о том, как хрупка и условна грань между эпохами. Здесь, в спальных районах, не было и намека на имперское величие. Здесь царила своя реальность – тяжелая, вязкая, бесцветная. А всего в получасе езды ждал другой мир. Мир дворцов и парков, золоченых оград и лебединых прудов. Мир призраков.

Она достала из сумки записную книжку. На чистой странице каллиграфическим, почти неотличимым от почерка на фотографии почерком вывела: «Лев стережет жемчужину». Три слова. Поэтическая шарада, ключ к тайне, стоившей жизни как минимум двоим. Александрия. Так в кругу семьи называли парк вокруг любимого дворца Александры Федоровны в Царском Селе. Это была отправная точка. Но что дальше? Лев. Жемчужина. В имперской символике, в архитектуре парков львов было не счесть. Они украшали мосты, ворота, фонтаны, террасы. Они были символами власти, силы, стражами. Какой из них был тем самым? И что за жемчужина? Буквальный драгоценный камень? Вряд ли. Слишком просто для тайны такого уровня. Метафора? Название павильона? Деталь ландшафта?

Екатерина закрыла глаза, пытаясь отстраниться от гула вагона, от разговоров соседей, от плача ребенка за несколько рядов от нее. Она пыталась думать как реставратор, как историк. Фаберже. Его стиль – это изящество, тонкость, скрытые механизмы, сюрпризы. Тайна должна быть под стать мастеру. Не грубой, а элегантной. Не на поверхности, но и не зарытой на саженную глубину. Она должна была быть частью ансамбля, деталью, на которую не обратишь внимания, если не знаешь, что искать. Лев, который не просто рычит, а что-то делает. Стережет.

Поезд замедлил ход, и за окном поплыло название станции: «Детское Село». Советский эвфемизм, так и не сумевший вытеснить из памяти настоящее, гордое имя – Царское Село. Екатерина вышла из вагона на продуваемую ветром платформу. Воздух здесь был другим. Чище, прозрачнее, с горьковатым запахом прелой листвы и дыма из печных труб. Суета большого города осталась позади. Здесь даже время текло иначе, медленнее, словно оглядываясь на величественное прошлое, которое проступало сквозь ткань современности в каждой детали: в старинных фонарных столбах, в изгибах улочек, в фасадах старых дач, прячущихся за заборами.

Она не пошла по главному проспекту, а свернула в тихие боковые улочки, где под ногами шуршали ковры из кленовых и дубовых листьев. Особняки начала века, с башенками, верандами и мезонинами, смотрели на нее темными окнами. В этих домах когда-то жили придворные, гвардейские офицеры, поэты Серебряного века. Теперь в одних располагались какие-то унылые конторы, другие были разделены на коммунальные квартиры, третьи стояли заброшенными, с выбитыми стеклами, медленно разрушаясь под натиском времени и равнодушия. Призраки империи. Они были повсюду.

Ее целью был не сам дворец, а парк. Александровский парк, огромный, раскинувшийся на сотни гектаров. Место для уединенных прогулок последней царской семьи. Их личное пространство, их убежище. И где-то здесь, среди искусственных руин, каналов, мостиков и павильонов, была спрятана разгадка. Войдя под сень старых лип, Екатерина почувствовала, как мир вокруг изменился. Шум города стих, его заменили шелест ветра в оголенных ветвях, крики ворон, плеск воды в канале. Осенний парк был меланхоличен и прекрасен. Туман, цеплявшийся за стволы деревьев, скрадывал перспективу, делая аллеи бесконечными и таинственными. Земля была покрыта влажным, пестрым ковром из листьев, пахнущим тлением и землей.

«Лев стережет жемчужину». Просто бродить по парку в поисках всех львов было бессмысленно. Нужен был план, нужна была система. И первое, что нужно было сделать – это найти старые карты, планы парка дореволюционных времен. Екатерина знала, что в одном из флигелей Екатерининского дворца, где располагалась администрация музея-заповедника, был архив. Туда она и направилась.

Архив оказался небольшой, тихой комнатой, где пахло старой бумагой и пылью. Пожилая сотрудница в очках с толстыми линзами и шерстяной кофте, удивленно посмотрев на посетительницу, все же прониклась серьезностью ее просьбы. Екатерина представилась частным исследователем, изучающим ландшафтную архитектуру начала века. Ложь была гладкой и правдоподобной. Ей выдали несколько папок с копиями старинных планов и подшивку дореволюционного журнала «Столица и усадьба».

Она села за большой дубовый стол у окна, выходившего на пустынный внутренний двор. Время потекло незаметно. Пальцы осторожно перелистывали хрупкие, пожелтевшие листы. Карты, схемы, чертежи. Она погрузилась в этот мир с головой, с тем азартом исследователя, который был ей так хорошо знаком. Вот Арсенал, вот Белая башня, вот Детский пруд. Названия были знакомы, но на старых планах они жили своей, особой жизнью. Она искала львов. И находила их. Львиный мост, или Большой китайский мост, с фигурами крылатых львов. Нет, слишком очевидно. Фонтан «Девушка с кувшином»? Рядом когда-то стояли вазы с львиными маскаронами. Тоже не то. Она выписывала в блокнот все упоминания, все объекты, хоть как-то связанные со львами. Список рос, но интуиция молчала. Ничто не цепляло. Все это было парадным, на виду. А тайна должна прятаться.

Она отложила карты и взялась за журналы. Разглядывала выцветшие фотографии. Вот императрица с дочерьми на прогулке у пруда. Вот цесаревич Алексей на своем ослике. Счастливые, беззаботные лица. Призраки. Они смотрели на нее из прошлого, и в их взглядах не было и тени предчувствия грядущей катастрофы. На одной из фотографий она увидела семью на фоне небольшого, изящного павильона. Подпись гласила: «Павильон Шапель». Готическая капелла, искусственная руина, модная в эпоху романтизма. И что-то в ее памяти шевельнулось. Шапель. Она знала, что павильон был сильно разрушен во время войны и до сих пор стоял в руинах, в стороне от основных туристических маршрутов. Место уединенное, заброшенное. Идеальное для тайника. Она снова взяла карту. Нашла Шапель. Рядом с ней, на плане, был обозначен источник, некогда питавший каскад ручьев. И рядом с источником была пометка, сделанная карандашом каким-то давним архивистом: «Львиный ключ».

Сердце пропустило удар. Львиный ключ. Не фонтан, не мост. Ключ. Родник. Это было уже что-то. Неброское, непарадное. Но где же жемчужина? Она снова и снова перечитывала свои записи. Ничего. Она начала просматривать описание павильона. Архитектор Адам Менелас. Готический стиль. Статуи апостолов Петра и Павла у входа. Разбитая статуя Христа внутри. Никаких жемчужин. Екатерина почувствовала, как волна разочарования подступает к ней. Она была так близко, но снова зашла в тупик.

Она поблагодарила сотрудницу архива и вышла на улицу. День клонился к вечеру. Небо стало еще ниже и темнее, наливаясь свинцом. Пора было возвращаться. Но мысль о заброшенной Шапели и Львином ключе не отпускала ее. Она должна была посмотреть. Просто увидеть это место своими глазами.

Она снова углубилась в парк, сверяясь с картой. Аллеи здесь были почти нехожеными. Под ногами чавкала мокрая земля. Ветер стонал в верхушках сосен. Атмосфера становилась все более гнетущей. Вскоре она увидела их. Краснокирпичные руины, поросшие мхом и диким плющом. Павильон Шапель. Даже в разрушенном виде он сохранял готическое изящество. Пустые глазницы стрельчатых окон смотрели в серое небо. Это было место скорби и забвения. Екатерина обошла павильон. У подножия холма, на котором он стоял, она увидела то, что искала. Небольшой, заваленный гнилыми листьями и ветками грот из грубых валунов. Из центра грота, из стены, была выведена проржавевшая труба, из которой тонкой струйкой сочилась вода. А над трубой, в камне, был высечен барельеф – львиная морда. Почти стершаяся от времени, покрытая зеленым налетом, но все еще узнаваемая. Львиный ключ.

Она подошла ближе, сердце колотилось в груди. Она опустилась на колени, не обращая внимания на сырость и холод. Разгребла мокрые листья. Вода в маленьком бассейне под ключом была ледяной и прозрачной. Она провела рукой по камням вокруг львиной головы. Холодный, шершавый гранит. Ничего. Никаких потайных кнопок, никаких щелей. «Лев стережет жемчужину». Он стережет. Значит, она где-то рядом. Но где?

Екатерина подняла взгляд. Лев смотрел на нее пустыми каменными глазами. И тут она заметила. Прямо под его пастью, там, где из трубы вытекала вода, в кладку был вмурован небольшой, идеально круглый камень. Белый, почти молочный кварц, отполированный десятилетиями стекавшей по нему воды. Он выделялся на фоне серого, пористого гранита. Он был размером с крупную жемчужину.

Жемчужина.

Дыхание перехватило. Она коснулась его пальцами. Гладкий, холодный. Она попыталась его повернуть, нажать. Камень сидел в кладке намертво. Это не был механизм. Тогда что? Может, жемчужина – это просто указатель? Что под ней? Или за ней? Она провела пальцами по шву раствора вокруг камня. В одном месте, снизу, почти незаметно, палец нащупал крошечную выемку. Она надавила. Ничего. Она надавила сильнее, всем весом. И услышала тихий, едва различимый скрежет. Камень не сдвинулся, но слева от львиной головы, один из валунов в кладке грота чуть-чуть подался вперед, открывая темную щель.

Екатерина замерла. Она нашла. Она нашла. Радость открытия смешивалась с леденящим страхом. Она была одна, в заброшенной части парка, наступали сумерки. И она собиралась засунуть руку в темную нишу, которая была скрыта от всего мира почти восемьдесят лет. Она глубоко вздохнула и осторожно просунула пальцы в щель. Камень был холодным и влажным. Она потянула его на себя. Он поддался, со скрежетом отодвигаясь в сторону и открывая небольшую, размером с книгу, полость.

Внутри, на сухой подстилке из мха, лежал небольшой предмет, завернутый в промасленную ткань. Руки дрожали так, что она едва могла ухватить сверток. Она вытащила его на свет. Ткань истлела по краям, но в целом сохранила прочность. Екатерина осторожно развернула ее.

Внутри лежал не хрусталь. Это был небольшой кожаный несессер с потускневшим золотым тиснением в виде двуглавого орла. Она открыла его. На бархатной подкладке лежало несколько предметов: сложенная вчетверо карта, но не парка, а чего-то другого, испещренная какими-то пометками. Рядом – маленький ключ, похожий на тот, что был в шкатулке, но другой формы. И еще один предмет. Один-единственный. Он лежал в специальном углублении. Это была миниатюрная фигурка, не больше мизинца. Она была вырезана из цельного куска горного хрусталя. Фигурка ангела с крошечными бриллиантовыми глазками. Работа была настолько тонкой, что казалось, будто ангел светится изнутри. Екатерина никогда не видела ничего подобного. Это был он. Первый осколок «Царского хрусталя».

Она смотрела на него, завороженная, забыв обо всем на свете. О холоде, об опасности, о времени. Она держала в руках чудо, фрагмент великой тайны. И в этот момент она услышала за спиной хруст ветки.

Резкий, оглушающий звук в мертвой тишине парка.

Екатерина обернулась так быстро, что едва не выронила несессер. В нескольких шагах от нее, на фоне темнеющих деревьев, стоял человек. Он был в темной куртке с накинутым на голову капюшоном, скрывавшим лицо. Она видела только массивный подбородок и тень на месте глаз. Он не был похож ни на случайного прохожего, ни на охранника парка. В его неподвижной фигуре была угроза. Концентрированная, хищная.

Он следил за ней. Он шел за ней от самого архива, а может, и от вокзала. Ждал, когда она сама приведет его к цели.

– Положи, – голос был низким, хриплым. Бесцветным.

Екатерина инстинктивно сжала несессер в руке. Мозг лихорадочно искал выход. Бежать. Но куда? Вокруг – пустынный парк, лабиринт аллей, которые она знала только по карте. Он был между ней и выходом.

– Я не повторю, – сказал человек и сделал шаг вперед.

И тогда она побежала. Не в сторону аллеи, а вглубь, к руинам Шапели, вверх по склону. Адреналин ударил в кровь, прогоняя оцепенение. Она слышала за спиной тяжелые шаги, ломаемый сушняк. Он бежал за ней, неторопливо, уверенно, как волк, загоняющий оленя. Она влетела под своды разрушенного павильона. Внутри было почти темно. Битый кирпич и камни под ногами. Она метнулась за остатки стены, пытаясь отдышаться. Сердце билось где-то в горле. Она сунула несессер за пазуху, под свитер. Даже если он ее поймает, он не получит его сразу.

Она услышала его шаги на каменном полу. Он вошел в павильон. Он не торопился. Он знал, что она в ловушке. Екатерина заглянула за угол. Он стоял в центре разрушенной ротонды, медленно поворачивая голову, осматриваясь. Она увидела его профиль. Жесткий, с приплюснутым носом. Лицо бандита из тех, что она видела по телевизору в криминальной хронике.

Нужно было что-то делать. Она нащупала под рукой обломок кирпича. Тяжелый, с острыми краями. Оружие. Жалкое, но единственное, что у нее было. Она выглянула снова. Он пошел в противоположную сторону, заглядывая в темные ниши. Это был ее шанс.

Она выскользнула из-за стены и бросилась к другому выходу, пролому в стене, заросшему кустарником. Она почти добралась, когда он ее заметил. Раздался крик, полный ярости. Она рванулась сквозь колючие ветви, царапая лицо и руки, и выкатилась на другой склон холма. Она бежала, не разбирая дороги, перепрыгивая через корни, скользя на мокрых листьях. Она слышала его преследование, он был близко.

Впереди показался просвет – один из каналов, пересекавших парк. И перекинутый через него ажурный чугунный мостик. Ее единственный путь. Она припустила что было сил. Легкие горели огнем. Она выбежала на мостик, ее шаги гулко отозвались о металл. Она обернулась. Он выскочил из-за деревьев, он был всего в двадцати метрах. В его руке что-то блеснуло. Нож.

Екатерина добежала до конца моста и, не раздумывая, свернула с тропинки в густые заросли какого-то кустарника. Она продиралась сквозь них, ветки хлестали по лицу. Шум погони стал глуше. Она бежала наобум, петляя, пытаясь сбить его со следа. Она уже не понимала, где находится. Вокруг были только черные стволы деревьев и сгущающийся мрак. Наконец, силы оставили ее. Она упала на колени за толстым стволом старого дуба, прижимаясь к шершавой, мокрой коре, пытаясь слиться с ней, стать невидимой. Она затаила дыхание, прислушиваясь.