Хрусталь на крови

Сплетни, домыслы, слухи. Ничего конкретного. Но напряжение в воздухе было почти осязаемым. Смерть Орлова была не просто трагедией, она была событием, нарушившим хрупкое равновесие их мира. Он был крупным игроком, и его уход с доски менял всю партию. Екатерина чувствовала на себе любопытные взгляды. Ее уход из Эрмитажа и открытие собственного магазина в свое время наделали много шума. Одни считали ее чудачкой, променявшей престижную работу на сомнительный бизнес, другие – хищницей, решившей играть самостоятельно. Но все сходились в одном – Сомова была профессионалом высочайшего класса. Ее мнение ценили, ее интуиции доверяли. И боялись.

– Катя. Не ожидал тебя здесь увидеть. Ты редко жалуешь нас своим присутствием.

Голос был тихим, вкрадчивым, с легкой усмешкой. Екатерина медленно обернулась. Перед ней стоял Алексей Волков. Высокий, элегантный, в дорогом итальянском костюме, который сидел на нем идеально, в отличие от мешковатых пиджаков нуворишей. У него были умные, холодные глаза и обаятельная улыбка, которая никогда не казалась искренней. Волков был одной из самых темных и влиятельных фигур на антикварном рынке Петербурга. Официально он был консультантом и посредником, но все знали, что его настоящая сфера деятельности – контрабанда, работа с «черными» коллекциями и решение «деликатных» вопросов. Он был партнером Олега в последние, самые мутные месяцы его жизни. Екатерина его не переносила.

– Здравствуй, Алексей, – ровно ответила она. – Решила посмотреть, что предлагают.

– И как тебе? – он обвел зал рукой. – Все то же самое. Пыльные сокровища для пыльных людей. Орлов бы оценил. Кстати, о нем. Ужасная история, не правда ли? Такой знаток. Такая потеря для всех нас.

Он произнес это с такой фальшивой скорбью, что Екатерине захотелось отшатнуться. Его глаза внимательно, изучающе смотрели на нее.

– Ужасная, – подтвердила она, стараясь, чтобы ее голос звучал безразлично.

– Да, – протянул Волков, понизив голос. – Говорят, искали что-то конкретное. Перевернули всю его библиотеку. Не просто ограбление. Искали информацию. Олег, покойный, всегда говорил, что информация дороже любого предмета. Он был умным человеком. Жаль, что неосторожным.

Упоминание Олега было ударом ниже пояса. Волков знал, куда бить. Он намекал на что-то, проверял ее реакцию. Екатерина почувствовала, как внутри все сжалось в ледяной комок, но лицо ее осталось непроницаемым. Этому она научилась в Эрмитаже, где под маской академической вежливости порой кипели настоящие византийские страсти.

– Олег давно в прошлом, Алексей. Не стоит его тревожить.

– Ну что ты, я просто вспомнил, – его улыбка стала шире. – Мы с ним хорошо работали. У него был нюх на действительно стоящие вещи. Вещи с историей. С… двойным дном. Как у тебя дела, кстати? Ничего интересного в последнее время не попадалось? Из тех, что приносят не в картонных коробках, а в бархатных мешочках?

Он смотрел ей прямо в глаза. Это был уже не намек. Это был прямой вопрос. Он что-то знал. Или догадывался. Холодная волна страха прокатилась по спине Екатерины. Она поняла, что прийти сюда было ошибкой. Она не растворилась в толпе, она выставила себя на всеобщее обозрение, как один из лотов. И Волков был одним из потенциальных покупателей.

– Только хлам, который несут пенсионеры, чтобы заплатить за квартиру, – холодно ответила она. – Ты же знаешь мой магазин. Ничего для тебя интересного.

– Жаль, очень жаль, – он театрально вздохнул. – А то ведь сейчас на рынке начнется движение. После смерти Орлова многие вещи могут всплыть. Очень редкие вещи. Нужно держать ухо востро. Если что, ты знаешь, где меня найти. Всегда рад помочь старому другу.

Он легко коснулся ее руки своими холодными пальцами и, кивнув, отошел, растворяясь в толпе так же легко, как и появился. Екатерина осталась стоять у окна, чувствуя себя так, словно ее только что обыскали. Разговор с Волковым высосал из нее все силы. Она поняла две вещи. Первая – Волков был в курсе поисков Орлова и, возможно, имел к ним отношение. Вторая – он подозревал, что искомый предмет мог оказаться у нее. Олег. Что же ты натворил? И во что втянул меня даже после своей смерти?

Она уже хотела уйти, когда заметила какое-то движение у входа. Шумные разговоры стихли, люди стали переглядываться. В зал вошли двое. Они были одеты в невзрачные, плохо сидящие костюмы и выглядели здесь так же чужеродно, как и «новые русские», но по другой причине. В их манере держаться, в том, как они осматривали помещение – цепко, оценивающе, без всякого интереса к искусству, – безошибочно угадывалась принадлежность к правоохранительным органам.

Один был моложе, с самоуверенным выражением лица. Второй – старше, лет сорока, с усталыми, но очень внимательными серыми глазами. У него было лицо человека, который давно ничему не удивляется и ни во что не верит. Он неторопливо прошел в центр зала, и толпа почтительно расступилась перед ним. Он остановился, еще раз обвел всех взглядом, и его глаза на мгновение встретились с глазами Екатерины. В его взгляде не было ничего особенного, просто профессиональное любопытство, но Екатерине показалось, будто ее просканировали, взвесили и занесли в какую-то невидимую картотеку.

Директор аукционного дома, маленький, суетливый человечек, подбежал к ним.

– Господа, чем могу быть полезен?

– Майор Ларин, уголовный розыск, – представился тот, что был старше, голосом, лишенным всяких интонаций. Он показал удостоверение. – Мы по делу об убийстве гражданина Орлова. Нам нужно задать несколько вопросов. Не будем мешать вашему мероприятию. Просто поговорим с людьми. Он ведь был здесь частым гостем?

– Да, конечно, Сергей Аркадьевич был нашим постоянным клиентом, – заискивающе пролепетал директор. – Ужасная трагедия! Просто немыслимо!

Ларин не обратил на его причитания никакого внимания. Он кивнул своему напарнику, и тот направился к одной группе антикваров, а сам майор медленно пошел вдоль витрин, время от времени останавливаясь и задавая тихие вопросы то одному, то другому гостю. Он двигался с неожиданной для его плотной фигуры легкостью, и в его движениях не было ни суеты, ни спешки. Он был похож на опытного рыбака, который неторопливо забрасывает сеть, зная, что рыба никуда не денется.

Екатерина поняла, что ей нужно уходить. Немедленно. Быть здесь, когда полиция начала опрос, было верхом неосторожности. Она развернулась, чтобы незаметно пройти к выходу, но было уже поздно. Майор Ларин направлялся прямо к ней.

Он подошел и остановился в паре шагов. От него пахло дешевым табаком и чем-то еще, казенным – запахом кабинетов, бумаг и бессонных ночей.

– Екатерина Андреевна Сомова? – спросил он так, будто уже знал ответ.

– Да, – ее сердце пропустило удар, но она заставила себя стоять прямо и смотреть ему в глаза.

– Майор Ларин. Мне сказали, что вы здесь. Я как раз собирался заехать к вам в магазин.

– Ко мне? Зачем? – в ее голосе прозвучало искреннее удивление, которое, она надеялась, он примет за чистую монету.

– Вы были знакомы с Сергеем Орловым?

– Шапочно. Мы несколько раз пересекались на подобных мероприятиях. Не более.

– Он никогда не заходил к вам в «Феникс»?

– Нет. Мой магазин – не его уровень. Орлов интересовался вещами музейного класса. У меня в основном… – она на мгновение запнулась, подбирая слово, – …предметы с душой, а не с родословной.

Ларин чуть заметно усмехнулся.

– «Предметы с душой». Красиво сказано. А вы ведь, кажется, раньше в Эрмитаже работали? Реставратором.

Он был хорошо информирован. Это было плохо.

– Да, работала. Давно.

– Странная смена карьеры, – заметил он, не сводя с нее глаз. – От сохранения национального достояния к продаже, как вы выразились, «хлама для пенсионеров».

Его тон был ровным, почти безразличным, но Екатерина чувствовала стальную хватку за этим показным спокойствием. Это был не просто разговор. Это был допрос.

– У каждого свои причины, майор.

– Конечно, – легко согласился он. – Например, ваш покойный муж, Олег Сомов. Он тоже был в этом бизнесе, не так ли? Говорят, у него были… широкие связи.

Снова Олег. Сегодня был определенно его день. Сначала Волков, теперь полиция.

– Мой муж погиб два года назад, – отчеканила она, чувствуя, как подступает холодная ярость. – Я не вижу связи между его делами и убийством Орлова.

– А я и не говорил, что она есть, – мягко возразил Ларин. – Я просто собираю информацию. Работа у меня такая. Орлова убили не из-за денег в кошельке. У него в квартире были вещи на миллионы долларов, их не тронули. Убийца искал что-то конкретное. Что-то небольшое, но очень ценное. Возможно, не в материальном плане. Может, какой-то документ. Или ключ. Вы ничего не слышали о том, что Орлов искал в последнее время? В вашем мире слухи распространяются быстро.

Ключ. Он сказал «ключ». У Екатерины пересохло во рту. Она изо всех сил старалась сохранить невозмутимое выражение лица. Она смотрела на серое, ничем не примечательное лицо следователя и понимала, что перед ней очень опасный человек. Не опасный, как Волков, с его змеиным обаянием и скрытой угрозой. Ларин был опасен своей методичностью, своим упрямством, своей способностью видеть то, что скрыто за красивыми фасадами и вежливыми словами. Он был чужим в этом мире антиквариата, и именно поэтому он видел его насквозь, со всей его фальшью, алчностью и тайнами.

– Нет, майор. Ничего не слышала, – солгала она. Ложь далась ей тяжело, она почувствовала, как на лбу выступила испарина. – Я не очень общительный человек. Я занимаюсь своей работой, и меня мало интересуют слухи.

Ларин помолчал, разглядывая ее так, словно она была одним из экспонатов, пытаясь определить подлинность.

– Понятно, – сказал он наконец. – И все же, я бы хотел, чтобы вы вспомнили. Вчера, позавчера. Никто странный не заходил? Никто не предлагал вам купить что-нибудь необычное? Старую шкатулку, например?

Шкатулку. Он знал. Он не мог знать, это было невозможно. Это была просто догадка, выстрел в темноту. Или кто-то уже навел его на нее? Старушка? Но это было маловероятно. Волков? Возможно. Он был способен на все.

– Майор, через мой магазин проходят десятки людей в день, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал устало и немного раздраженно. – Они приносят десятки вещей. Старые самовары, треснувшие чашки, пожелтевшие фотографии. Я не могу помнить все.

– Постарайтесь вспомнить, Екатерина Андреевна, – его голос стал жестче. – Это очень важно. От этого может зависеть не только раскрытие убийства, но и ваша собственная безопасность. Человек, убивший Орлова, не остановится ни перед чем, чтобы найти то, что ему нужно. И если он решит, что это у вас… – он не договорил, но в этой недосказанности было больше угрозы, чем в любых словах.

Он протянул ей визитку. Простая белая карточка с напечатанным на ней именем и номером телефона.

– Если что-то вспомните, позвоните. В любое время.

Он кивнул ей и, не прощаясь, отошел, продолжая свой неторопливый обход зала. Екатерина смотрела ему вслед, чувствуя, как дрожат ее пальцы, сжимающие каталог. Аукцион превратился в ловушку. Холодный аукцион. Холодный от страха, от лжи, от присутствия смерти и закона. Она больше не могла здесь оставаться. Она быстрым шагом, не глядя по сторонам, направилась к выходу. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за ней, отрезая ее от мира приглушенных голосов и блеска старинных вещей.

Она оказалась на Невском, среди шума и суеты дневного города, но чувствовала себя бесконечно одинокой и уязвимой. Ей казалось, что за ней следят из каждого окна, из каждой проезжающей машины. Взгляд майора Ларина преследовал ее. Его тихие, но настойчивые вопросы эхом звучали в ее голове. Он подозревал ее. Она не знала, на чем основывались его подозрения, но она чувствовала их так же ясно, как холодный ветер с Невы.

Она почти бежала по мокрому асфальту, обратно, к своему магазину, который еще вчера казался ей надежным убежищем, а теперь представлялся мишенью. Она была зажата между двух огней. С одной стороны – безжалостные и невидимые убийцы, ищущие тайну шкатулки. С другой – упрямый и проницательный следователь, идущий по их следу и видящий в ней одно из звеньев цепи. И где-то рядом, в тени, притаился Алексей Волков, который вел свою собственную, непонятную игру.

Вернувшись в «Феникс», она заперла дверь на все замки и задернула шторы. Полумрак магазина, который всегда ее успокаивал, теперь казался зловещим. Каждый предмет, казалось, смотрел на нее с немым укором. Тиканье часов отмеряло не спокойные секунды вечности, а мгновения приближающейся опасности. Она подошла к тайнику, отодвинула каталоги, открыла его. Палисандровая шкатулка, обернутая в бархат, лежала на месте. Она достала ее. Дерево было холодным на ощупь. Она открыла крышку. Фотография счастливой обреченной семьи. Ключ с вензелем «АФ». И темное, запекшееся пятно на вишневом бархате. Кровь. Цена тайны. И эта цена, она теперь понимала это с ужасающей ясностью, еще не была уплачена полностью.

Неудобный визит

Тишина в «Фениксе» после возвращения с аукциона стала плотной, почти осязаемой. Она больше не была спасительным коконом, убежищем от суеты и шума Невского. Теперь она походила на сгустившийся туман, в котором каждый предмет, каждая тень таили в себе скрытую угрозу. Екатерина заперла тяжелую дубовую дверь на все замки, провернув ключ в скважине дважды, словно это могло защитить ее не от обычных воров, а от призраков, которые уже проникли внутрь вместе с ней. Она задернула тяжелые бархатные шторы на окнах, отрезая себя от серого, безразличного света петербургского дня. В образовавшемся полумраке старинные вещи приобрели новые, зловещие очертания. Блеск полированного дерева казался холодным и хищным, фарфоровые статуэтки смотрели на нее с застывшими, нечитаемыми улыбками, а массивный дубовый буфет с львиными мордами выглядел как древний идол, требующий жертвы. Даже тиканье часов в корпусе из красного дерева изменилось. Раньше оно было мерным, успокаивающим сердцебиением ее маленького мира. Сейчас каждый щелчок маятника отдавался в висках ударом молоточка, отсчитывая мгновения до чего-то неминуемого и страшного.

Она прошла в свою каморку, служившую мастерской и кабинетом. Воздух здесь был пропитан знакомыми, родными запахами скипидара, льняного масла и старого дерева, но и они больше не приносили утешения. Все мысли были там, на Невском, в душном, наэлектризованном пространстве аукционного зала. Разговор с Волковым прокручивался в голове снова и снова, как заевшая пластинка. Каждое его слово, каждая интонация, его холодная, притворная улыбка – все было тщательно выверенным ходом в какой-то сложной, непонятной ей игре. «Вещи с историей. С двойным дном». Он не просто догадывался, он намекал. Он проверял ее, словно опытный оценщик, постукивающий по старинной вазе, чтобы определить по звуку, нет ли в ней скрытой трещины. И упоминание Олега… это был не просто удар ниже пояса. Это была угроза. Волков давал ей понять, что знает о ее прошлом, о прошлом ее мужа, больше, чем она могла себе представить. Что же ты наделал, Олег? В какие долги влез, в какие тайны впутался, что даже спустя два года после твоей смерти их тени приходят за мной?

А потом появился Ларин. Майор Артем Ларин. Он был полной противоположностью Волкова. Никакого лоска, никакого змеиного обаяния. Только серая, казенная одежда, усталые глаза и въедливое, неторопливое упрямство человека, для которого не существует красивых фасадов, а есть только голые, зачастую уродливые факты. Он был чужим в их мире антикваров, и именно поэтому он видел его насквозь. Он не отвлекался на патину времени и блеск позолоты. Он смотрел в самую суть. И он тоже знал. Или, по крайней мере, подозревал с такой уверенностью, которая была почти равносильна знанию. «Старую шкатулку, например?» Этот вопрос, брошенный как бы невзначай, до сих пор звенел у нее в ушах. Откуда? Кто мог навести его на нее? Та тихая, печальная женщина? Маловероятно. Она была слишком напугана жизнью, чтобы связываться с полицией. Волков? Возможно. Он был способен на любую, самую изощренную интригу, если это сулило ему выгоду. Он мог «сдать» ее полиции, чтобы посмотреть на ее реакцию, чтобы столкнуть ее со следователем и понаблюдать за их игрой со стороны.

Екатерина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она была зажата между двух огней. С одной стороны – неведомые убийцы Орлова, безжалостные и профессиональные, ищущие то, что сейчас было спрятано в тайнике ее мастерской. С другой – упрямый и проницательный следователь, который шел по их следу и уже вписал ее имя в свой список подозреваемых. А где-то в тени, за кулисами этой мрачной сцены, стоял Алексей Волков и дергал за невидимые ниточки, преследуя свои, только ему известные цели. Ее маленький, тихий «Феникс» перестал быть убежищем. Он стал мишенью. А она сама, хранительница чужих историй, оказалась в центре самой опасной истории в своей жизни.

Она подошла к тайнику, машинально отодвинула стопку старых аукционных каталогов. Пальцы коснулись неприметного сучка в деревянной панели. Щелчок. Она достала палисандровую шкатулку, завернутую в кусок вишневого бархата. Развернула ткань. Даже в полумраке мастерской темное дерево казалось почти черным. Она открыла крышку. Фотография счастливой, обреченной семьи. Ключ с изящным вензелем. И пятно на обивке. Старое, бурое, запекшееся. Кровь. Цена тайны. И эта цена, как она теперь понимала с ужасающей ясностью, еще не была уплачена полностью.

Внезапный, резкий звон дверного колокольчика заставил ее вздрогнуть так, что шкатулка едва не выскользнула из рук. Сердце пропустило удар и бешено заколотилось где-то в горле. Она замерла, прислушиваясь. В магазине никого не должно было быть. Она повесила на дверь табличку «Закрыто по техническим причинам». Кто это мог быть? Случайный посетитель, не обративший внимания на табличку? Или…

Звонок повторился. Более настойчивый, требовательный. Он резал напряженную тишину, как скальпель. Екатерина быстро, но беззвучно положила шкатулку обратно в тайник, закрыла панель, вернула на место каталоги. Руки ее дрожали. Она на несколько секунд прислонилась лбом к прохладному дереву шкафа, пытаясь унять дрожь и заставить себя дышать ровно. Бежать было некуда. Прятаться бессмысленно. Она медленно, словно марионетка, пошла к двери. Посмотрела в глазок. На пороге стоял майор Ларин. Один. Без формы, все в том же сером, невзрачном костюме. Он не смотрел в глазок, он рассматривал старую латунную ручку на ее двери с тем же внимательным, изучающим выражением, с каким разглядывал лоты на аукционе.

Екатерина глубоко вздохнула, собирая всю свою волю в кулак. Она отодвинула тяжелый засов и повернула ключ в замке. Дверь со скрипом отворилась.

Ларин поднял на нее свои усталые серые глаза. В них не было ни удивления, ни нетерпения. Только спокойная уверенность человека, который знал, что ему откроют.

Добрый день, Екатерина Андреевна. Прошу прощения за беспокойство. Неудобный визит, понимаю. Но разговор у нас серьезный. Могу я войти?

Его голос был таким же ровным и лишенным интонаций, как и на аукционе. Он не спрашивал разрешения, он констатировал факт. У Екатерины не было выбора. Она молча отступила в сторону, пропуская его внутрь. Он вошел, и вместе с ним в магазин проник запах мокрого асфальта, дешевого табака и чего-то еще, казенного, неуловимого – запаха полицейских кабинетов и бессонных ночей. Он контрастировал с ароматами воска и старого дерева так же сильно, как сам Ларин контрастировал со всем этим антикварным миром.

Екатерина закрыла за ним дверь, не поворачивая ключ. Это был маленький, иррациональный жест, слабая попытка сохранить иллюзию, что он просто гость и может уйти в любую минуту, и что она не заперта здесь с ним наедине.

Проходите, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. Она жестом указала на два старинных вольтеровских кресла, обитых потертым зеленым бархатом, которые стояли у небольшого столика из карельской березы.

Ларин не спешил садиться. Он медленно обвел взглядом полутемное помещение. Его взгляд не был взглядом ценителя или покупателя. Он не оценивал стоимость предметов. Он сканировал пространство, отмечая детали, выстраивая в своей голове картину мира хозяйки этого места. Он задержался на мгновение на часах с маятником, на витрине с тускло поблескивающим серебром, на книжном шкафу, забитом фолиантами по истории искусства.

У вас здесь… тихо, – произнес он наконец. Это была не похвала, а простое наблюдение. – Словно время остановилось.

Иногда это полезно, – ответила Екатерина, садясь в одно из кресел. Она намеренно выбрала то, что стояло спиной к мастерской. – Время бывает очень жестоким.

Ларин хмыкнул, но не улыбнулся. Он опустился в кресло напротив. Он не развалился в нем, а сел прямо, положив руки на колени. Плотный, крепко сбитый человек, который в любом, самом изящном интерьере оставался самим собой – следователем при исполнении.

Екатерина Андреевна, я не буду ходить вокруг да около, – начал он, глядя ей прямо в глаза. – Наш разговор на аукционе был не просто светской беседой. Я пришел к вам по делу. По делу об убийстве Сергея Орлова.

Я это поняла, майор. Но, как я уже говорила, я едва знала покойного и ничем не могу вам помочь.

Вы работали в Эрмитаже, – продолжил он, словно не слыша ее слов. – Реставратором. Одна из лучших в своем деле, как говорят. Потом ушли, открыли этот магазин. Ваш муж, Олег Сомов, тоже занимался антиквариатом. У него была… скажем так, неоднозначная репутация. Широкие связи, в том числе и с такими людьми, как Алексей Волков. Два года назад он погиб в автокатастрофе. Дело закрыли. Несчастный случай.

К чему вы все это говорите? – в голосе Екатерины появился лед. Она чувствовала, как он методично, слой за слоем, снимает с нее защитную броню, добираясь до самых болезненных точек.

К тому, что в нашем деле не бывает случайностей, Екатерина Андреевна. Бывают только связи, которые мы пока не видим. Орлов был убит. Убит не грабителями. Из его квартиры, набитой сокровищами, не пропало ничего, кроме нескольких книг из его рабочего кабинета. Убийцы искали не ценности. Они искали информацию. Или предмет, который к этой информации ведет. По нашим данным, в последние недели Орлов активно разыскивал некую вещь, связанную с семьей последнего императора. Он был одержим этой идеей. Говорил своим приближенным, что стоит на пороге величайшего открытия в своей жизни.

Он помолчал, давая словам впитаться. Екатерина сидела неподвижно, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Каждое его слово было точным выстрелом.

Мы опросили десятки людей из его окружения, – продолжал Ларин своим монотонным голосом. – Проверили его записные книжки, счета. И нашли кое-что интересное. За день до смерти он несколько раз звонил одной пожилой даме, Анне Сергеевне Вересовой. Уговаривал ее продать ему что-то из старых семейных вещей. Предлагал большие деньги. Она отказывалась. А на следующий день после его смерти эта самая Анна Сергеевна Вересова, пенсионерка, живущая в коммуналке на Петроградской стороне, собрала несколько коробок старых вещей и отнесла их в ближайший антикварный магазин. То есть, к вам.

Все. Ловушка захлопнулась. Он знал. Он все знал. Екатерина почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Ее ложь на аукционе теперь выглядела глупо и жалко. Она молчала, пытаясь придумать, что ответить, но в голове был только белый шум.

Вы купили у нее эти вещи, Екатерина Андреевна, – в голосе Ларина не было вопроса. – Мы поговорили с Анной Сергеевной. Она напугана, но все прекрасно помнит. Она описала вас, ваш магазин. И описала одну вещь, которая была среди прочего хлама. Небольшую шкатулку из темного дерева с перламутровой инкрустацией. Орлов особенно интересовался именно ей.

Екатерина закрыла глаза на мгновение. Вот и все. Конец игры. Ее загнали в угол.

Майор, я… – начала она, но голос ее подвел.

Не торопитесь, – прервал ее Ларин. На удивление, его тон стал мягче. – Я понимаю, вы напуганы. Вы случайно оказались втянуты в очень опасную историю. Но сейчас, скрывая от меня эту шкатулку, вы из свидетеля превращаетесь в соучастницу. Вы покрываете убийц. И что самое главное, вы ставите себя под удар. Люди, которые убили Орлова, не остановятся. Они знают или догадываются, что шкатулка у вас. Это просто вопрос времени, когда они придут сюда. И поверьте, они не будут стучать в дверь и вежливо просить войти.

Он был прав. Она знала, что он прав. Ее молчание, ее ложь были инстинктивной реакцией, попыткой защитить свой хрупкий мир, но теперь этот мир рушился, и цепляться за его обломки было самоубийством. Но отдать ему шкатулку… Это означало выпустить тайну на волю, отдать ее в чужие, казенные руки. Означало предать то смутное чувство ответственности, которое возникло в ней, когда она впервые увидела фотографию царской семьи и кровавое пятно на бархате. Это была не просто улика. Это была чья-то история, чья-то трагедия.