Коснуться Времени. Книга 1

– По-моему, мама любит меня только тогда, когда меня нет, – сказала вдруг Наташа.

Оксана не подняла глаз.

– Она любит тебя больше, чем большинство матерей, которых я знаю.

– Она обо мне совершенно ничего не знает.

– У всех так.

– Я не хочу стать как моя мама.

Оксана откинулась назад и посмотрела прямо:

– Ты и не станешь.

Они легли поздно, болтая обо всём на свете и ни о чём.

Утро было бледным, хрупким. Они пожарили хлеб на сковородке и пошли гулять по просёлку мимо старого земляничного поля. Здесь действительно дышалось легче. На вторую ночь они допили остатки вина и танцевали в носках, используя расчёски вместо микрофонов, пока лампочка не мигнула и не попрощалась с ними, и они закричали, как дети.

– Я не хочу становиться взрослой, – выдохнула Наташа, падая на диван.

Оксана устроилась рядом.

– Почему?

– Потому что я не знаю, кем должна быть.

Оксана взяла её за руку.

– Не надо знать. Делай то, что чувствуешь, будь собой.

Ночь была холоднее. Снаружи ветер гонялся в берёзах, сухие ветки шуршали, как бумага. В печке потрескивали дрова, на полу в банках догорали свечи. Наташа лежала на ковре, вытянув ноги к теплу. Оксана зубами открывала вторую бутылку вина.

– Хочу влюбиться и целоваться с человеком, который мне действительно не безразличен – сказала она, наливая в кружки.

Наташа улыбнулась.

– И кто был последним?

– Не помню… не уверена… – Она протянула кружку. – А у тебя?

– Что у меня?

– Ты когда-нибудь по-настоящему влюблялась?

Наташа выдохнула.

– Нет. Думала, что да, в школе еще. Но он хотел большего, а я не была готова.

Оксана помолчала.

– Ты до сих пор ни с кем не спала?

Наташа моргнула и посмотрела в пол.

– Я не лезу не в своё дело, – продолжила она. – Просто… тебе восемнадцать скоро.

– Я об этом не думаю.

– Не верю…

– Я не спешу, – тихо сказала Наташа и посмотрела в окно. За стеклом была чёрная ночь, в которой чувствовались деревья, прижатые к дому. – У меня есть причина для этого.

– Какая?

Наташа не ответила сразу. Она покрутила кружку в руках, следя, как вино блестит в свете свечи.

– Был один очень неприятный момент, – сказала наконец. – Когда мне было четырнадцать.

Оксана села ровно.

– Что?

– Это не был… секс. Но это было ужасно.

– С кем?

– Друг моего отца, его звали Алекс.

Оксана нахмурилась.

– Он был рядом всё время. Приносил книги, шутил, относился ко мне как к взрослой. Мне нравилось внимание, я даже не понимала, что всё это неправильно. А потом…

– Что он сделал?

Наташа покачала головой.

– Не хочу описывать. Слишком мерзко и слишком стыдно, чтобы осталось чувство вины на всю жизнь.

Оксана взяла её за руку.

– Это не твоя вина.

– Да я знаю. Но эта боль сильнее меня. Поэтому я до сих пор не готова.

Оксана крепко сжала её пальцы.

– Ты никому ничего не должна. Никогда.

– Я знаю.

Они сидели молча, слушая ветер и печку.

– Блин, извини что я эту тему затронула, – сказала Оксана.

– Все нормально

– Но ты сильная, что сказала.

– Я не думаю, что я сильная.

– А я думаю что ты очень сильная и очень крутая.

Наташа прислонилась к её плечу, и так они сидели, пока свечи не догорели и вино не закончилось. К утру ветер стих.

Утро было холодным и ясным. Печь остыла, и в комнате пар шёл изо рта. Оксана снова спряталась с головой под одеяло. Наташа поднялась медленно, спина ныла от пола, горло пересохло. В кружке плавала мёртвая муха. Собирались они молча: сложили одеяла, помыли посуду, захлопнули ставни холодными руками. Небо было ярким и без цвета, от этого всё вокруг казалось чересчур резким.

Обратно ехали без музыки. Наташа прижалась щекой к стеклу, смотрела, как берёзы сменяются панельными домами, серыми заборами. Сначала появились ларьки, потом заправки, потом густой поток машин у въезда в город. Внутри поднялась лёгкая тоска – не сожаление, а печаль по тому, что осталось позади.

До кольцевой ехали молча. Потом Оксана сказала:

– Завтра погуляем?

– У меня куча дел для академии.

– .Что-то я сомневаюсь что ты будешь занмиматься делами.

– Может, буду.

Оксана усмехнулась.

– Ты имеешь право на отдых, это не преступление.

Наташа кивнула, но не ответила.

К дому подъехали к полудню. Двор был шумный и грязный: дети на велосипедах, бабушки на лавках. Всё казалось громче, чем прежде. Наташа вытащила сумку, постояла у подъезда.

– Всё нормально? – спросила Оксана, высунувшись из окна.

Наташа помедлила.

– Да, всё в порядке.

«Пежо» рванул и исчез за углом. Наташа осталась у подъезда, под сиренью. За два дня почки успели распуститься – тяжёлые, тёмные, пахнущие весной. Она глубоко вдохнула и поднялась домой. В квартире всё было так, как она оставила: чисто, тихо, солнечные полосы на паркете. Наташа накормила Тишку, открыла окно и села за кухонный стол с альбомом. Она посмотрела на пустую страницу – и начала рисовать. Не то, что «надо», а то, что просилось изнутри.

Глава 4

Кмаю Москва изменилась, стала мягче, каменные дома будто окутала лёгкая вуаль пыли и солнца, в скверах раскрывались тюльпаны, а дикие одуванчики пробивались сквозь трещины асфальта. Воздух больше не жалил холодом – он обволакивал, в нём появились запахи: нагретого асфальта, мокрой травы, первых цветов. И сквозь эту весеннюю мягкость Наташа ощущала, как в ней самой росло что-то иное – тихое, горячее, будто скрытое дыхание, которое рано или поздно должно было вырваться. Шестнадцатого мая ей должно было исполниться восемнадцать. Она обвела эту дату красным в календаре, но и без того возвращалась к ней каждый день – как к навязчивой, неотвратимой мысли. В последние месяцы ничто – ни школа, ни друзья, ни живопись – не отзывалось так остро, как эта мысль. Она не понимала причин, но чувствовала: скоро всё должно измениться.

Мысль о том, что всё сведётся к обычному ужину с родителями и дежурному поздравлению, казалась невыносимо пустой. Она не хотела ещё одного вечера дома или в кафе, где ей будут петь «с днём рождения». Ей было нужно другое – настоящее, взрослое.

– В этом году я хочу чего-то нового, – сказала она, лёжа на кровати и прижимая трубку к уху.

– Ты так каждый год говоришь, – засмеялась Оксана.

– Нет, правда. Хочу нормальную вечеринку, и пригласить вообще всех.

Повисла пауза.

– Где?

– Как этот новый клуб называется, который только открылся? «Гараж»?

– О да! Там еще нет вывески, только красная лампа над дверью. Но типа уже невозможно попасть.

– Мы всегда попадаем.

– Ну давай, составляй список гостей, я организую нам вход.

И они составили. Катю и Вику пригласили сразу. Подруг Оксаны – шумных, с босоножками на платформе и чокерами, сверкающими в свете витрин. Затем добавила мальчиков из академии: Диму, Льва, Игоря – тех, кто появлялся на лекциях с подведёнными глазами и марихуаной в кармане. В список попали и несколько старшекурсников – среди них высокий грузин-живописец с ленивыми глазами, который однажды в шутку предложил расписать Наташе спину.

– Ты уверена, что хочешь собрать такой разношёрстный народ? – спросила Оксана.

– Хочу всех. Пусть будет хаос, пусть будет безумие.

– Тогда готовься сиять как богиня.

Вечером, накануне дня рождения, она сидела босиком на балконе. Во дворе тёмные грозди сирени медленно склонялись к земле, и в груди у неё поднималось странное чувство, без имени: тревога и восторг, томление и радость, электрический жар, от которого хотелось то смеяться, то плакать, то обнимать кого-то до боли. На следующий день ей исполнялось восемнадцать. Это было похоже на шаг в бурю, к которой она готовилась всё детство, даже не понимая этого. Перед зеркалом она в пятый раз поправила платье – чёрный винтажный шёлк, тонкие бретели, высокий разрез, слишком смелый, чтобы чувствовать себя спокойно. Волосы уложены мягкими волнами, на губах густая тёмная помада, вызывающе взрослая. На кровати вытянулся Тишка, лениво наблюдая за её приготовлениями, будто всё это было пустой суетой. Наташа вглядывалась в отражение: лицо казалось старше, резче, чем обычно. Маленькая Наташа ещё жила в этом взгляде, но теперь она была спрятана – за стрелками на глазах, за нервной дрожью в пальцах, за тяжестью новой цифры: восемнадцать.

Москва дышала первым по-настоящему тёплым вечером. Окна были распахнуты настежь, из них раздавались голоса, смех, доносились запахи ужинов. В гостиной Оксана сидела в коротком серебристом платье, листала журналы и жевала жвачку, будто томилась в приёмной у судьбы.

– Выглядишь круто, – сказала она, не поднимая глаз.

– Не ту мач?

– Ту мач в хорошем смысле.

Они выпили дешёвого шампанского из зелёной бутылки и закусили спелым персиком. Пришла Катя с двумя парнями и бутылкой коньяка. Вика появилась позже – с блёстками на ключицах, привела Кирилла, который как-то нелепо поцеловал Наташе руку. К десяти квартира уже стояла на ушах— музыка, духи, смех, перебитые голоса, курево. Наташе вдруг не хотелось уже никуда идти. Щёки горели от алкоголя и смеха, сердце билось быстро, как пойманная птица. Но Оксана взглянула на часы:

– Так все, нам пора, опаздывать нельзя, а то не пустят.

Они вылились в ночь, словно перелились через край. Человек пятнадцать – яркие, шумные, быстрые. Девушки держались за руки, каблуки спотыкались о трещины тротуара, парни передавали бутылку по кругу. Прохожие оборачивались, смотрели осуждающе. Наташе было всё равно. Такси, дальше пешком, улицы тёмные, но живые: свет в окнах, сигналы машин, влюблённые парочками, колени, прижатые друг к другу. И все это было прекрасно и так как нужно.

Клуб – новая дверь в ночь, красная лампа над лестницей вниз, без вывески. У входа двое охранников с тупыми каменными лицами. Оксана крепко сжала её руку:

– Молчи. Просто держись уверенно. Я уже договорилась обо всем.

– Это Наташа, я Гарику звонила. У неё день рождения а мы с ней все, – сказала она охраннику. – Наташа художница, почти мировая знаменитость.

Охранник задержал взгляд, кивнул – их пропустили.

Узкая лестница вниз, бетонные стены, бас бил сквозь подошвы. Внутри было совсем новое неизвестное им пространство – низкие потолки, красный и синий свет, свечи в стаканах, и люди, которые танцевали так, будто остались наедине с собой.

Наташа остановилась у входа, сердце стучало слишком близко к горлу.

– Так, мне срочно нужен коктейль, – сказала она.

Оксана заказала за неё – что-то розовое, с мятой и льдом. Выпили за день рождения, за Наташу, за то, чтобы не закончить этот вечер в компании идиотов.

И вдруг она увидела его. У дальней стены стоял высокий мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами. В руке стакан. Он не был похож на её ровесников, в его движениях было что-то чужое. Светлые глаза встретились с её взглядом. Музыка ударила сильнее, зал словно качнулся. Она отвернулась первой, сама того не желая. Лёва, уже пьяный, схватил её за руку и закружил в танце. Наташа смеялась вместе с ним, позволив телу раствориться в музыке, но мысль о том взгляде не отпускала.

Позже, у бара, он снова оказался рядом. Стоял спокойно, будто клуб был для других, а не для него. Рубашка чуть расстёгнута, руки сильные, уверенные. Он не улыбнулся, лишь поднял стакан, словно давая знак: «Я тебя вижу». У Наташи перехватило дыхание и она отвернулась.

– Ты чего? – спросила Оксана.

– Ничего, – слишком быстро.

– Че за мужик?

– Не знаю.

– Красавчик.

– Заткнись.

Они рассмеялись, и в этот миг Наташа на секунду забылась. А когда снова подняла глаза – его уже не было.

Под утро, когда свет менялся с красного на голубой, когда уставшие люди потягивались, словно возвращались в собственные тела, она заметила его у выхода. Он шёл к лестнице неторопливо, руки в карманах, и в последний момент остановился. Обернулся – не на зал, а прямо на неё. Он слегка улыбнулся, когда их глаза встретились, но эта улыбка была настолько неуловимой что Наташе показалось что она сама это все себе придумала.

Утро было безжалостным. Наташа проснулась на полу в своей комнате, все еще в платье, с одной уцелевшей серёжкой и пересохшими губами. Голова гудела, ноги ныли после каблуков. В комнате стоял тяжёлый запах шампанского, сигаретного дыма и духов Оксаны. Память возвращалась обрывками: узкая лестница вниз в «Гараж», голубой свет, расплывшиеся лица друзей – смеющиеся, кричащие. Лев, тянущийся к Оксане, Катя, растворившаяся в компании какого-то студента. Вика, плачущая у зеркала в туалете, а через час уже танцующая на диване. И он, таинственный мужчина, его взгляд, и его почти-улыбка. Они ведь даже не разговаривали. Он не подошёл, не спросил ее имени, не коснулся руки. Только взгляд, будто из другого измерения.

На кухне лежала записка от мамы: «Позвони тёте Гале, она звонила, хотела тебя поздравить. Еда в холодильнике». Наташа выпила стакан воды и увидела своё отражение в зеркале: красные глаза, волосы, торчащие во все стороны. Она хотела чувствовать себя взрослой, изменившейся, но ощущала лишь усталость, пустоту и похмелье.

Оксана позвонила ближе к обеду:

– Жива?

– Ну как тебе сказать…

– Супер потусили, всем понравилось

– Думаешь?

– О да, Кирилл вроде в тебя влюбился, или в Игоря, ну короче было весело.

Наташа рассмеялась.

– Ты помнишь мужчину у бара? Высокий, в белой рубашке. Ты еще сказала что он красавчик.

– Он был с кем-то?

– Не знаю, кажется один

– Не, не помню

Они ещё немного поговорили – про похмелье, про чью-то пропавшую куртку, про дурацкие признания в любви и Викины слезы. А когда трубка замолчала, квартира снова затихла.

Наташа подошла к окну. Во дворе старик поливал клумбы, двое детей бегали с палками, собака лаяла на голубя. Всё выглядело как всегда.

А она думала только о нём. О взгляде, в котором было странное узнавание. Она не знала даже его имени, но внутри звучала тихая уверенность: «Ты увидишь его снова».

Она не знала как. Но знала – так будет.

Глава 5

Прошла почти неделя после Наташиного дня рождения, и город будто открылся настежь. Май вступил в свои права: голые колени на скамейках, такси с опущенными стёклами, запах жареного сахара и тюльпанов, перепутавшихся в воздухе.

В тот вечер они снова отправились в клуб – Наташа, Оксана, Катя и Вика. На этот раз выбрали полуподвальный бар у Тверской, где музыка гремела так громко, что легко можно было забыть даже собственное имя. Они танцевали до изнеможения, пили тёплый джин из бутылки на заднем сиденье такси и слишком громко смеялись. Наташа поцеловала на танцполе какого-то парня и тут же оттолкнула его – не с грустью, а просто не находя себе места. К четырём утра они сидели прямо на тротуаре, босые, с туфлями в руках, слипшиеся от жары волосы прилипали к щекам, тушь текла чёрными разводами.

– Я умираю с голоду, – простонала Катя.

– Поехали в Starlite, – предложила Вика, натягивая туфлю на босую ногу. – Хочу блинов размером с голову.

Они поймали такси и вчетвером втиснулись на заднее сиденье, переплетённые ногами, пропитанные дымом и алкоголем. Небо уже светлело на горизонте – первые полосы голубого просачивались сквозь ночь. Starlite был почти пуст. Это был тот мёртвый час, когда даже официантки перестают изображать интерес. Холодный неон отражался в виниловых кабинках, и тишина здесь звучала громче, чем музыка в баре. Девушка с косичками приняла заказ без улыбки – блины, яичница, картофель фри, кофе, молочные коктейли.

Наташа ещё вглядывалась в меню, когда услышала Вику:

– Смотри какой милый, только не пялься!

Катя тут же обернулась, Оксана тоже. Наташа повернула голову и увидела его. Он сидел всего через два столика. Мятая белая рубашка, он выглядел таким же усталым, вспотевшим и помятым после ночи, как и они. Перед ним стояла тарелка с яичницей и стакан апельсинового сока. Он держал подбородок в ладони, локтем упершись в стол, и разговаривал с мужчиной постарше, крупным, сбритым наголо. Он улыбался – уверенно, легко, как будто ночь его вовсе не измотала.

Наташино сердце бешено заколотилось. Она наклонилась к Оксане и прошептала:

– Это он. Тот мужчина, из клуба на прошлой неделе…

– Ты прикалываешься?

– Я тебе серьезно говорю.

И в этот момент он поднял глаза, взгляд упал прямо на неё. Он улыбнулся – медленно, удивлённо, радостно, как будто говорил: «Опять ты?» Все нервы в Наташе вспыхнули одновременно, пульс бился в горле, она резко отвернулась, уткнувшись в меню, но руки дрожали.

– Хочешь, я подойду к нему? – уже собиралась подняться Оксана.

– Нет!

– Ну давай его сюда позовем?

Наташа не ответила. Губы пересохли. Она сделала глоток чужого молочного коктейля и снова украдкой взглянула – он смотрел и всё ещё улыбался. Потом что-то сказал своему спутнику, тот бросил взгляд на их стол и ушёл. И вдруг он поднялся и направился к их столику – неторопливо, уверенно, будто времени у него было больше, чем у других. Рубашка помята на локтях, волосы чуть растрёпаны. С каждым шагом стол под руками Наташи будто растворялся.

– Он идёт сюда? – прошептала Вика.

Катя тихо толкнула Наташу ногой под столом.

Он остановился у их кабинки и посмотрел прямо на неё.

– С днём рождения

Наташа моргнула.

– Что?

– В «Гараже» на прошлой неделе, мне показалось тогда что вы отмечали твой день рождения, разве нет?

Она открыла рот и наконец произнесла:

– А, ну да…

Он кивнул, будто именно этого и ждал. Голос – низкий, чуть охрипший, с американским акцентом.

– Можно к вам сесть?

Оксана молча подвинулась и он сел рядом. Вблизи он казался старше – тридцать, может, чуть больше. Смуглая кожа, светлые глаза, не холодные, но непрозрачные.

– Привет, я – Пол, – сказал он.

– Наташа.

Он протянул руку, она пожала. Ладонь тёплая, пальцы шероховатые.

– Я не была уверена, что ты меня помнишь.

– Я не был уверен, что ты вообще реальна.

Она не сдержала улыбку.

Официантка принесла еду. Подруги изображали равнодушие, но подслушивали каждое слово.

– Я подумал, что ты француженка, – сказал он.

– Нет.

– Это я уже понял.

Она рассмеялась, коротко, чуть смущённо.

– Ты всегда завтракаешь в пять утра?

– Только после тех ночей, о которых потом жалею.

– А о вчерашней жалеешь?

Он задержал на ней взгляд.

– Уже нет.

Он потянулся к её тарелке и, словно само собой, взял несколько картофелин, будто это было разрешено без слов.

– И чем ты занимаешься, кроме как крадёшь чужие завтраки? – спросила она, приподняв бровь.

– Консультирую по энергетике. Нефть в основном.

Фраза прозвучала слишком ровно, слишком отточенно – как будто он произносил её много раз.

– Это шифр? Название чего-то, чего нельзя называть прямо?

Он улыбнулся уголком губ.

– Ты быстро схватываешь.

– Я уже протрезвела.

– Жаль.

Разговор тек легко, но за лёгкостью скрывалось напряжение – словно между ними уже была история, которую оба знали, но ещё не произнесли вслух.

Вернулся его друг – плотный, постарше, с цепким взглядом.

– Кто это? – спросил он, кивая на Наташу.

– Та, кого я надеялся снова встретить, – спокойно ответил Пол.

– Мы знакомы? – тихо спросила Наташа.

Пол лишь улыбнулся.

– Чёрт, – буркнул друг. – Ты всегда находишь странных.

– Странные лучше скучных, – бросила Наташа, и в этот миг глаза Пола вспыхнули – быстро, но так, что это вспыхивание она ощутила в себе.

После этого разговор мог продолжаться сколько угодно, но суть уже решилась.

– Выйдем? – спросил он.

Она кивнула. Они вышли вместе – в рассветный воздух, в гул машин на Тверской. Небо наливалось золотом, город только собирался проснуться. Пол закурил, протянул ей сигарету. Они стояли рядом, не касаясь, но дыша одним воздухом.

– У тебя хорошие подруги, – сказал он.

– Знаю.

– Но они не такие, как ты.

– Это комплимент?

– Разумеется.

Она усмехнулась.

– Ты говоришь так, будто повторяешь заученную фразу.

– Возможно.

– Скольким ты её говорил?

– А имеет значение?

Она промолчала. И тишина не повисла между ними тяжело – наоборот, она звенела чем-то, чего пока не было в словах. Пол достал визитку – плотная бумага, строгий шрифт.

PAUL LANGFORD

Consulting & Finance

Savoy Hotel, Moscow

Private Line

– Звони, – сказал он. – Я рядом.

Она взяла карточку. Казалось, что она весит больше, чем тонкий кусок бумаги. Через минуту появился его друг, звякнул ключами.

– Едем?

Пол задержал на ней взгляд. В этом взгляде не было прощания – лишь обещание.

– До встречи, Наташа, – сказал он.

Они ушли вместе, растворяясь в медленном рассвете.

Наташа ещё долго стояла на улице, сжимая визитку, как спичку, которую пока не решилась зажечь.

Когда она вернулась за столик, подруги уставились на неё.

– Кто это был вообще? – шёпотом спросила Вика.

Наташа улыбнулась и спрятала карточку в сумку.

– Пока не знаю, – ответила она.

Глава 6

Вту ночь Наташа не сомкнула глаз. Лежала на боку, сумка с визиткой стояла у кровати, нетронутая, будто сама её охраняла. Свет за окном менялся медленно: сначала розовый, потом золотой, потом ровный, плоский, и наконец серый, изнуряющий. Она заметила только под утро, что птицы, так яростно орущие в рассвете, вдруг смолкли, как по команде. Тишка запрыгнул на подоконник и сидел там, щурясь в бледное небо, словно и правда чего-то ждал от него. Наташа перевернулась на спину и уставилась в потолок, чувствуя тяжесть в груди. Это было не чувство полёта и не романтическая эйфория, которых она втайне ожидала. Было что-то другое – гулкое ошеломление. Будто она ненадолго ступила в чужую жизнь, где всё было ярче и плотнее, и теперь не знала, куда возвращаться: туда, где всё началось, или сюда, где она осталась.

Утром на кухне Наташа заварила чай, но не притронулась к нему. Она достала визитку и положила ее на стол. На фоне домашней беспорядочной привычности – холодильника с магнитами, крошек на скатерти – она казалась чужой. Гладкий кремовый картон, строгие буквы, пустота на обратной стороне. Наташа переворачивала её снова и снова, будто там мог скрываться знак или намёк, но карточка молчала – тяжёлая, безмолвная, как вещь из чужого мира. Вечером позвонила мама из Питера, где была в командировке, Наташа ответила привычным голосом.

– Дочь ты как? Как институт? Чем занимаешься?

– Всё хорошо, мам. Гуляю с подругами.

– Кто-то интересный появился?

– Всё те же лица.

Разговор оборвался быстро. Наташа повесила трубку и ещё долго стояла на кухне босиком, на холодной плитке, без света. В темноте карточка лежала на столе и светилась белым прямоугольником, как окно в другую жизнь.

Она не решилась набрать его номер. Ни на следующий день, ни через день. Она представляла его голос: усталый, с лёгкой усмешкой, как в ту ночь в кафе. Я не был уверен, что ты реальна. Представляла, что он не возьмёт трубку. Что ответит кто-то другой, чужой, холодный. Или что он поднимет – и молчание будет хуже любых слов. Она носила визитку с собой – между страницами тетради, в сумке. В метро проводила пальцем по тиснёным буквам, и казалось, что они дышат теплом. Она воображала случайную встречу: что он выйдет из такси на углу, или окажется в том же кафе, или в книжном магазине. Что всё само произойдёт как-то и звонить не придется, не придется решать.

Прошло три дня. Потом пять. В субботу воздух в городе стал вязким, тёплым, пах мокрым асфальтом и молодыми листьями. Наташа не могла рисовать, линии расплывались, лица на бумаге казались чужими. Мысли возвращались к его глазам – как он смотрел, будто не удивился её появлению, будто знал, что она будет там.