Заступник

– Прошу прощения, но мы сильно выбились из графика. Вижу, тебя многое интересует, только сейчас я, увы, уже не успею удовлетворить твое любопытство при всем желании.

Так странно было осознавать: при нескольких сотнях зрителей оправдывается Ольга почему-то лишь перед ней, Улой. Странно и, что уж скрывать, приятно. Настолько, что Ула спросила:

– Может, позже? Небольшое интервью для начинающей журналистки?

Мурашки уже не просто щекотали спину – обжигали. И вовсе не от волнения, как вдруг поняла Ула.

«…задают много вопросов…» – пронесся в голове обрывок брошенной раздраженно фразы. То ли услышанной где-то, то ли почудившейся. Ула обернулась, уверенная, что вот-вот поймает направленный на нее пристальный взгляд.

Одна проблема: таких взглядов сейчас было не меньше сотни, а то и полутора. Остальные по-прежнему ловили каждое слово и жест Ольги, которая с почти виноватым видом развела руками:

– Попробую выкроить время в расписании встреч.

Она поднялась с кресла, а Уле стало ясно: это было лишь вежливой попыткой завуалировать твердое: «Не надейся».

Жаль, конечно, но, окажись все настолько просто, было бы совсем не интересно. И скучно. Да, если на пути нет никаких препятствий, идти по нему – тоска зеленая. Прямо как вода в их покрытой тиной реке Лазурной, что протекает через весь центр города.

Вранье.

Ула провела пятерней по волосам, устроив на голове окончательный хаос. Можно сколько угодно себя утешать, находить веские причины радоваться любой неудаче. Это помогает, но лишь на время. Пока не выйдешь из душного помещения и не подставишь лицо прохладному свежему воздуху. Мысли мгновенно проясняются и понимаешь: незачем обманывать себя. Как и скрывать от себя самой, что расстроена неудачей. Временной, конечно. Она обязательно найдет способ решить эту… кхм… маленькую проблему.

Стоило сделать всего несколько шагов от украшенного цветными шарами входа в здание будущей школы, и на Улу словно бы обрушилась лавина звуков. Виновато оказалось проходящее поодаль шоссе, откуда доносилось истошное гудение клаксонов.

И еще одно было так же предельно ясно: пытаться доехать домой на автобусе теперь нет никакого смысла. Их целая вереница застряла на том же шоссе – неподвижная металлическая гусеница виднелась издалека.

– Не знаете, в чем дело? – спросила Ула у первого попавшегося прохожего. Тот пожал плечами.

– Самому интересно.

Ула уже открыла рот, чтобы сказать еще что-то – сама не знала, что именно, порой слова, а особенно вопросы, рождались сами собой. Не успела. Почувствовала снова, как тогда в зале, будто спину прожигает чей-то взгляд. Обернулась, но увидела лишь пару человек, спешащих по своим делам. А спустя миг за растущим неподалеку ясенем мелькнула и скрылась чья-то тень. Так быстро, что Ула даже не была уверена, не почудилось ли.

И прохожие, и причина затора на шоссе тут же были позабыты. Ула быстрыми шагами направилась к ясеню, обошла вокруг. Даже нагнулась в надежде заметить свежие следы. Убедиться, что она в своем уме.

Бесполезно. Земля была так притоптана, что понадобились бы поисковые собаки, да и они вряд ли смогли бы взять след.

В этот момент из здания появились сначала трое охранников Ольги, внимательно огляделись по сторонам, и лишь после этого на улицу вышла она сама в сопровождении еще одного, самого рослого.

Ула, сама не понимая, почему, замерла, стараясь слиться со стволом ясеня. Стало не по себе: даже глава из городского управления не ходит везде с таким сопровождением. Может, страх за свою жизнь – постоянный спутник любого столичного жителя?

Дождавшись, когда вся делегация скроется из вида за углом, Ула вновь отправилась к шоссе. По пути встречались только идущие в обратную сторону.

– Там не пройти, – бросила полноватая женщина в стильной когда-то, но уже выцветшей широкополой шляпе.

– И не проехать? – уточнила на автомате Ула, хотя и так уже знала ответ. Шоссе гудело по-прежнему, только еще громче.

– Проехать тем более, – отмахнулась женщина. – Лазурная разлилась, мост накрыла.

Можно было догадаться, хоть подобное и случалось не так уж часто. Точнее, всего пару раз на памяти Улы. Видимо, за городом недавно прошел сильный ливень. Оттого и ветер так освежал.

Оставалась одна дорога на другой берег: через переправу, которую в таких случаях организует речной порт. И конечно, сделать это, когда в ожидании парома скапливается пара тысяч человек, а ты не собираешься расталкивать всех (да и не смогла бы при всем желании) – задачка не из простых.

Ула поймала себя на том, что, стоя на причале, все чаще посматривает на маленькие позолоченные наручные часы, подарок родителей на пятнадцатилетие. Стрелки двигались слишком быстро. Солнце уже опускалось за горизонт, заставляя нервничать.

«Не оставайся на улице в сумерки. Сумерки – время теней. Время, когда властвуют ноксоры». Эти слова отпечатались в памяти, пусть и сказаны были родителями давным-давно, когда она еще была неразумным ребенком.

Ребенком она быть перестала, и комендантский час на нее уже три года не распространялся, но нарушить это предостережение не решалась и сейчас.

Ула бросила взгляд на тень от фонарного столба, которая почти касалась ее кед. Хотелось отпрыгнуть с визгом, но Ула заставила себя медленно сделать шаг в сторону. Проговорила мысленно: «Не будь дурой, здесь никому ничего не грозит».

Но снова прожигающий спину взгляд заставил сомневаться.

Глава 2

Кто-то из толпящихся рядом горожан толкнул Улу локтем в бок. Случайно или намеренно, но острая вспышка боли заставила вернуться от воображаемой тревоги к причинам для тревоги настоящей.

Ула поднялась на цыпочки, попытавшись оглядеться и оценить масштаб проблемы. Поняла, что даже если ее тут чудом не затолкают и не оттопчут ноги, то стоять в ожидании придется часа два по меньшей мере. На единственный паром помещалось всего человек пятьдесят, а желающих добраться до своих домов на другом берегу было раз в десять больше.

Пришлось отойти в сторону, чтобы спокойно выдохнуть и решить, как быть. Лишь это помогло обратить внимание на лодки чуть поодаль от основного причала. Три из них, рассчитанные на двух-трех человек, уже отчалили и, тарахтя моторами, приближались к середине реки.

Оставалась лишь одна. Может, хоть на ней удастся уплыть?

Ула была в нескольких метрах от лодки, когда ее хозяин – с короткой толстой шеей и обгоревшей на солнце кожей он больше всего напоминал картофелину – обернулся. Бросил уверенное:

– Нет.

– Но я же еще ни о чем не спросила, – возразила Ула.

– Ты не первая такая. У меня инструмента полная лодка, не возьму никого.

Ула надела на лицо самую милую улыбку.

– Я могу и на ящике посидеть, не страшно. Ну пожа-алуйста, дома родители ждут, волноваться будут, если я тут до ночи пробуду.

Порой выглядеть маленькой девочкой бывает очень полезно, проще надавить на жалость. Мужчина подвинул один из ящиков, махнул рукой и уже открыл рот, видимо собираясь сказать: «Забирайся в лодку»… Но вдруг замер. Окинул Улу долгим изучающим взглядом, отступил на шаг и решительно замотал головой. Вернулся к погрузке и бросил через плечо всего одно слово:

– Нет.

Не сработало.

Уле стало ужасно досадно – как и каждый раз, когда не удавалось добиться желаемого. Такого нужного. Жизненно необходимого.

– Но почему? – Еще досаднее от того, что голос сорвался почти на писк.

Хозяин лодки снова обернулся, нахмурился, проговорил:

– У тебя две тени.

«Чего?» – чуть было не воскликнула Ула. Более глупой отговорки она еще не слышала. Глупой и пробирающей морозом по коже. Ула опустила взгляд, убедилась, что с ее тусклой рассеянной тенью все в порядке. Усмехнулась сама себе и своей впечатлительности.

Ее решили разыграть, только и всего.

– Я просто забрала вашу, – лукаво прищурившись, проговорила она. – Если хотите вернуть – перевезите на тот берег.

Но мужчина, кажется, шутку не оценил и нахмурился еще сильнее. Пришлось достать из кармана кошелек и продемонстрировать ему.

– Да ладно, я хорошо заплачу, не пожалеете.

– Пожалею, – пробормотал мужчина, но все же позволил сесть в лодку.

Небо уже окрасилось ярко-алым от заходящего солнца, когда до дома оставалось несколько кварталов. Ула ускорила шаг. Но даже спешка не помешала ей, повинуясь привычке, рассмотреть все окна на ведущей к ее дому улице. Убедиться, что за прошедший день ничего не изменилось, и жизнь идет своим чередом.

Первые три окна, в покосившемся деревянном доме – с закрытыми ставнями. Жившая там семья уже полгода как переехала в другой город. Внутри то и дело селятся бездомные, но сами жители улицы прогоняют нежелательных соседей.

В следующем окне видно, как молодая женщина, пританцовывая, поливает растения на подоконнике. Те, похоже, отвечают ей благодарностью, потому что цветут ярко и очень красиво.

Дальше – задернутые плотные, тяжелые шторы. Пошевелились. То ли от ветра, то ли… В голове вспышкой мелькнуло видение: точно так же шевельнувшаяся занавеска, только другая: легкая, кружевная. Лужи под ногами. И холод, смертельный холод. Ула поежилась, но продолжила шагать, не замедляясь ни на миг. Скоро солнце опустится за горизонт.

Внезапный грохот чуть не заставил подпрыгнуть от неожиданности. Где-то наверху. Ула подняла голову, и только теперь увидела ловко цепляющегося за конек на крыше соседского мальчишку. Чумазого, рукав рубашки порван. А через пару мгновений с крыши напротив туда же прыгнул его приятель.

Осколок черепицы покатился вниз и упал к ногам Улы, подняв облачко пыли.

– Ой, – одновременно воскликнули оба прыгуна и переглянулись.

Ула хмыкнула в ответ, но мальчишки, похоже, восприняли это по-своему. Один из них, прикрывая рот, полушепотом попросил:

– Моим не говори, ладно? Мама убьет. – В подтверждение он испуганно выпучил глаза.

Достаточно было вспомнить громкую соседку, которую даже при обычном разговоре слышала вся улица, и сомнений в его словах не возникло. Ула, изобразив серьезные раздумья, протянула:

– Может и стану выдавать. Сам им расскажешь, Саш. Придется. Если скатишься с крыши и сломаешь себе что-нибудь. – Пожалуй, самый действенный способ напомнить об осторожности. Ноксорами нынешних детей уже не напугать, а вот переломы – штука неоспоримая и очень болезненная.

Но мальчишка лишь выдохнул с облегчением, взъерошил волосы, а на его губах появилась легкомысленная усмешка.

– Не скачусь, я удачливый. Вон Костян не даст соврать.

Друг с готовностью закивал:

– Точно-точно. – Кажется, он сейчас подтвердил бы любые Сашкины слова. – И я тоже удачливый. Ты же не скажешь, да?

– Ну вот и что с вами делать? – пробормотала Ула, а потом решила для себя: пусть родители разбираются.

И, словно в подтверждение, из окна дома напротив послышалось:

– Костя!

– Сейчас и тебя домой позовут, – нарочито легкомысленным тоном проговорила Ула, глядя на Сашку.

– Технически я и так уже дома. – Сашка с заумным видом поднял указательный палец, – а Костян у меня в гостях.

Но выглянувшая из окна соседка, поправив измазанными мукой руками выцветший платок на голове, вовсе не назвала Сашкино имя. Нет, она гневно зыркнула на Улу, бросив:

– Чего тебе?

От такой реакции Ула настолько растерялась, что не нашлась с ответом, а только открыла и закрыла рот. Похоже, соседка восприняла это по-своему, и спросила:

– Что, твои теперь и тебя подослали, раз самим уговорить не получилось?

– Я не… – только и смогла пробормотать Ула.

– Передай им, что нашему сыну не нужен Заступник, пускай не навязывают.

Лишь после этих слов Ула смогла выдохнуть с облегчением. Дело не в ней. Они просто себе что-то не то надумали.

– Но почему? – вырвалось против воли. Ула слишком привыкла задавать вопросы и в этот раз снова не смогла сдержаться. – Разве вы не боитесь ноксоров?

– Наш ребенок – только наше дело, вот почему! – все так же гневно отчеканила соседка. – Идиотскими выдумками нас не запугать, так и передай.

С этими словами соседка хлопнула ставнями перед лицом Улы. Все еще остававшийся на крыше Сашка виновато пожал плечами и нырнул в люк, ведущий домой.

А саму Улу ее дом – добротный и основательный, лет сто назад построенный из прочного кирпича, в отличие от новомодных хрупких подделок, – встретил светом в окне кухни. Не тусклого желтого, как у большинства жителей города, а мощных белых ламп дневного света. И это при том, что едва успело зайти настоящее солнце.

Так бывало, сколько Ула себя помнила, и это успокоило окончательно. Привычное вообще всегда добавляет уверенности. А сейчас, после встречи с мальчишками, еще и придало беззаботности. Настолько, что Ула подумала: почему бы не разыграть родителей?

До чего же удачно, что в свою спальню на втором этаже можно забраться по запасной лестнице, пусть и шаткой, из тонких железных прутьев. Ула ей никогда не пользовалась, и потому вокруг прутьев проросли вьюны.

Первой, кто встретил ее дома, оказалась белоснежная кошка, которая откликалась только на кличку Кыш. Стоило Уле спуститься с подоконника на пол комнаты, как кошка тут же прыгнула ей на грудь, цепляясь когтями за одежду, мурлыкая и потираясь носом о щеки Улы.

– Кышка, прекрати! – прошипела Ула, еле отодрав от себя прилипалу. Опустила ее на пол, на что получила тихое недовольное «Мяу!» – Знаю, что ты по мне соскучилась. Иди, я сейчас спущусь, будем есть вкусняшки.

Единственный способ выдворить кошку из комнаты так, чтобы позже об этом не пожалеть.

Проводив ее, юркнувшую в приоткрытую дверь спальни, Ула быстро стряхнула с одежды дорожную пыль. Поморщилась, глядя на вымокшие и испачканные после поездки в лодке любимые кеды, надела вместо них пушистые тапки, и спустилась вниз.

Из кухни доносился аромат рыбы. Так привычно и уютно: каждый вечер знать, что дома тебя на ужин ждет что-то особенное. А главное – собравшаяся за ужином семья. Вот и сегодня не стало исключением.

Ула на цыпочках подобралась к двери в просторную кухню с огромными окнами без занавесок, позволяющими пропускать в дом больше света. Бесшумно переступила порог, замерла, полной грудью вдохнула воздух дома. «Уеду в столицу – этого уже не будет», – напомнил противный внутренний голос. В груди неприятно царапнуло, и Ула поспешила осадить его: «Потому и надо наслаждаться каждым моментом».

Мама помешивает уху, позвякивая поварешкой по стенкам кастрюли в такт незатейливой песенке, которая доносится из маленького черно-белого телевизора. Уле не видно, что там происходит, но она догадывается: очередной выпуск «Музыкальной дуэли», любимое мамино развлечение каждый понедельник.

Папа, сидящий за столиком у окна, делает пометки в принесенных с работы документах. Должность помощника в команде губернатора не позволяет расслабиться даже дома.

– Мы уже почти начали волноваться, – не оборачиваясь, проговорила мама. Выключила газ у плиты, и лишь потом убавила звук у телевизора. – Думали, к ужину не успеешь.

– Разве был повод? – Ула пожала плечами. – Я же никогда не опаздывала.

«Сегодня мог бы быть первый раз», – пронеслось в голове. Судя по укору в глазах обернувшейся наконец мамы, она подумала примерно о том же.

– Вот и хорошо. – Папа отложил документы на подоконник, пересел за дубовый кухонный стол и похлопал по массивному и надежному, как вся мебель вокруг, стулу рядом с собой. – Некоторые традиции не стоит нарушать, даже из-за капризов погоды.

Традиции, да… «Если вся семья соберется вместе на ужин, ночь не сможет забрать никого из них». Суеверие, но возражать Ула не стала, села за стол.

Кыш подбежала в тот же миг, положила лапы на колени Улы и требовательно мяукнула. Мама промолчала – понимала прекрасно, что бороться с попрошайничеством этой кошки бесполезно. Только папа до сих пор не сдавался – протянул руку, чтобы отогнать, но Кыш не позволила даже дотронуться: обернулась и зашипела, показав острые клыки.

– Вредная кошка, – буркнул папа и отодвинул стул подальше.

Но Ула так не считала:

– Зато отлично понимает, кто больше ее любит. – С этими словами она поднялась, взяла оставшийся кусочек сырой рыбы и бросила кошке в миску. Кыш накинулась на угощение, будто не ела весь день, хотя ее миска была еще наполовину полна корма.

– Точнее, кто ее балует, – возразила мама, получив от кошки в ответ недовольное шипение.

Но Ула из чистого упрямства решила спорить до конца:

– Просто знает, как добиваться своего.

– Прямо, как ты, – хмыкнул папа. – И, как ты, иногда не видит границ.

«Ну вот, начинается, – мысленно возмутилась Ула. – А ведь все было так хорошо».

– Если эти границы – теплое местечко в городском управлении, то да, не вижу, – фыркнула она, едва скрывая недовольство. – Это не границы, это просто клетка. И даже не золотая, не настолько много там платят.

Папа поднял руки в защитном жесте.

– Ладно-ладно, можешь поступать, как знаешь. Мы просто волнуемся за тебя.

– О близких всегда волнуются, даже если нет причин, – поддержала его мама так твердо, словно хотела отпечатать эти слова на цветастой скатерти, куда поставила перед папой тарелку с ухой. – И стараются оберегать, как могут.

– Вы потому хотите, чтобы я осталась? – спросила Ула. Трудно было решить: злиться на такой эгоизм или умиляться заботе.

Впрочем, умиление продлилось всего пару секунд – ровно до того момента, как капли горячей ухи с поставленной перед Улой тарелки попали ей на руку. Ула дернулась, ойкнув, и Кыш тут же позабыла про угощение, подскочила к маме и ударила лапой по ноге.

– Кыш! – одновременно воскликнули три голоса.

Кошка, громко мяукнув, удалилась из кухни с гордым видом, оставив маму потирать оцарапанную лодыжку. Лишь после этого мама, переглянувшись с папой и словно бы получив негласное разрешение, спросила Улу:

– Так сильно хочешь в столицу? Почему, думаешь, мы уехали оттуда?

– Да, почему? – фыркнула Ула.

Как они не могут понять? В этом городе ей так и не нашлось места. Ни друзей, ни хоть чего-то, удерживающего в этом городе. Разве что Полина, но и у той уже давно своя жизнь. Здесь почти все сторонились Улы, будто заразной.

«У тебя две тени», – вспомнилась брошенная лодочником фраза.

Внутри начинало нарастать раздражение. Наверное, это отразилось на ее лице, потому что папа положил руку на плечо Улы и заговорил доверительным тоном:

– Жизнь там портит людей. Очень сильно портит, рано или поздно от тебя прежнего уже ничего не остается. Нам понадобилось много лет, чтобы это понять. Не совершай той же ошибки.

Ула лишь испустила тяжкий вздох, понимая, что никакие слова не помогут переубедить родителей. Они для себя все решили.

Она, впрочем, тоже.

– Как прошел день?

Обычно этот вопрос задавала мама, садясь за стол, но сейчас Ула ее опередила всего на пару мгновений. Рискнула, ведь этим могла или разрядить обстановку, или наоборот, еще чуть немного позлить, поломав устоявшийся вечерний ритуал.

Судя по тому, как мама сжала губы, вышло скорее второе. Зато папа, к которому и был обращен вопрос, ответил охотно:

– Ты ведь не послушать о рутине на моей работе хотела, правда? – Он лукаво прищурился. – Случись у нас что-то интересное, я бы уже этим поделился, не стал бы дожидаться расспросов. Лучше рассказывай, что у тебя. Вижу же, не терпится.

Ула вдруг замешкалась. Так странно: слова давались легко, когда их слышали несколько сотен человек, а вот взгляды всего двух пар родных глаз заставили смутиться. Но Ула все же выдавила улыбку, проговорив:

– Может, и ничего особенного. Но… – Еще пара мгновений, чтобы прогнать последние сомнения. – Ты же знаешь, что к нам приехала Ольга Красовская?

– Конечно, она и к нам в правление заходила. Пробудет в Лазуреченске еще с неделю. Только не говори, что… – Папа вдруг удивленно округлил глаза, вызвав у Улы невольную усмешку. Думал, наверное, что в первое время ей не доверят ничего серьезнее репортажа о пикете на городской мусорной свалке.

Не тут-то было.

– Я с ней говорила сегодня. И, знаешь…

Ула вновь замолкла, не зная точно, как выразить все то, что скопилось внутри и ищет выхода, при этом не показавшись фантазеркой, которая накручивает себя от нечего делать.

– Твое молчание пугает, вообще-то, – сказала мама, отодвинув наполовину полную тарелку.

Пришлось снова надеть на себя легкомысленную маску и отмахнуться.

– Да нет, ничего серьезного. Наоборот, все хорошо, я даже задала ей несколько вопросов.

– А вот теперь уже и я начинаю беспокоиться.

Несмотря на слова, в папиных глазах играли смешинки… нет, скорее огонек любопытства. Настолько яркий, что сомнения рассеялись окончательно.

– Зря беспокоишься, – уверенно заявила Ула. – Она сказала, что я молодец и даже обещала дать эксклюзивное интервью. – Слукавить удалось так легко, что самой стало от себя противно. Но уже через мгновение Ула стряхнула с себя это ощущение и добавила: – Только вот она что-то скрывает. Связанное с Заступниками. И я не могу понять, почему.

– Все что-то скрывают. – Похоже, эта новость папу ничуть не удивила. – А чиновники особенно. Если собираешься стать журналистом, должна это понимать. Никто не станет рассказывать все по первой же просьбе.

– Понимаю, не маленькая. Только этот вопрос касается нас всех. Наших жизней. Если есть какой-то подвох, разве люди не имеют право знать о нем?

– И ты, конечно, собралась им об этом «подвохе» рассказать. – Мама укоризненно покачала головой. – Не думай, что, если мы когда-то давно наняли тебе Заступника, ты от этого стала неуязвимой.

Ула подавила желание стукнуть по столу от досады. Вместо этого ответила бесцветным тоном:

– Я и не думала.

«…не думала, что вы меня поддержите», – едва не сорвалось с губ, но Ула вовремя поняла: если скажет это вслух, потом горько об этом пожалеет. Вместо этого со звоном бросила ложку в тарелку и встала из-за стола.

– Спасибо, я наелась.

Ночь спустилась быстрее, чем обычно. Или, быть может, Ула слишком увлеклась разговором за ужином и совсем не заметила, как стемнело. Да и трудно было заметить, когда комната залита почти дневным светом.

Но теперь, стоило выйти из кухни, Ула вновь осталась наедине с собой и собственными мыслями. Казалось важнее всего не забыть ни единого услышанного на пресс-конференции слова, пусть она и так постаралась записать все в блокнот. Запечатлеть в памяти увиденное до мельчайших подробностей.

Запомнить. Не упустить ничего. Эта мысль крутилась в голове при каждом шаге, пока Ула шла к своей спальне. Свет включать не стала – хватало и того, что попадал в комнату из коридора. Быстро сбросила с себя одежду, захлопнула дверь и плюхнулась на кровать, зарывшись лицом в подушку. Утонула в темноте, зная, что это подарит несколько часов покоя.

До тех пор, пока предрассветные сумерки не принесут с собой кошмары. Снова.

Свернувшийся в ногах урчащий комочек помог утихнуть волнению. Но вот уснуть – совсем нет. Да Ула и не была уверена, что хочет сейчас погрузиться в забытье. Снова быть не готовой, когда к ней нагрянут тени из прошлого и заставят гадать, настоящие ли они.

В комнату, крадучись, вошла мама. Ее мягкие шаги Ула не перепутала бы ни с чьими другими, потому замерла, притворившись спящей. Мама подошла к тумбочке у кровати, щелкнула выключателем ночника. Похоже, до сих пор считает, что его свет сделает сон Улы спокойнее.

Жаль, это не так.

Дождавшись, когда мама уйдет и прикроет за собой дверь, Ула села на кровати. Кыш расположилась на тумбочке у изголовья, не двигаясь, как изваяние. Глаза мелькнули зеленым, словно говоря: «Я рядом и присматриваю за тобой». А потом кошка, тихонько что-то проворчав, снова свернулась клубком и заснула.

В залитой голубоватым светом ночника комнате наступила полная тишина – Ула прекрасно слышала стук собственного сердца. Спокойный и размеренный, но вовсе не из-за того, что она сама сейчас чувствовала полное спокойствие. Просто слишком привыкла к подобным ночам.

Наверное, привыкла.

Ветки деревьев колыхались на ветру и в ночи выглядели причудливыми силуэтами. Двигающимися, но совершенно бесшумными. Это показалось Уле неправильным, потому она поднялась с кровати – успевшие остыть за ночь деревянные доски холодили босые ноги – и открыла окно.

Пряный травяной аромат тут же окутал дурманящим облаком. Ула зажмурилась, прислушалась к стрекоту кузнечиков. Где-то далеко, на соседней улице, проехал припозднившийся автомобиль. Ночная птица застрекотала в вершине дерева, но вскоре затихла. Послышался шорох крадущихся шагов под окном, шелест…

Стоп, шагов?

Ула резко распахнула глаза, высунулась из окна. Но ни чужих силуэтов в темноте, ни шагов больше не было.

– Тьфу, опять померещилось, – пробормотала она себе под нос. Собралась уже развернуться и отправиться, наконец, спать, но тут ощутила что-то неправильное и остановилась.