Истории Кваэр

Абай сначала немного опешил от такого заявления, однако прекрасно понимал причину обвинений. Он хотел отделаться простеньким окончанием истории, но для путешественника такое было равносильно краже.

Абаю не хотелось снова думать об Ильберионе и его приспешниках, он еще надеялся, что такой конец сойдет ему с рук. Он сказал тихо, почти заговорчески:

– Я видел весь ужас Ринтола и боюсь никто из вас не выдержит даже крохотной части правды.

– Не следует так старательно думать за других, друг мой. Или хочешь сыграть и на это?

Люциан демонстративно размял пальцы.

– Ты проиграл историю, так что, расскажи ее до конца, – сказала Лин, смотря прямо в глаза Абая.

– Хорошо, хорошо … – протягул Абай, – Но не ждите от меня слишком много подробностей.

***

Как только сообщение Аскелия достигло Ринтола – крупного города-гарнизона, все проходы в долину были перекрыты. Темнорукие не сразу почувствовали опасность. Все было сделано быстро и четко. По-настоящему эскуа-илуны начали шевелится, когда в долину прибыл сам Грань Силы – Люмор Сальдерский со отрядом лучших и известнейших воинов. На кон было поставлено слишком много жизней.

Почувствовав, что их загоняют в угол темнорукие показали свой главный козырь … Средство, что подавляло свободу воли. Люди не чувствовали изменения окружения, не задавали вопросов, им все казалось верным. Когда появился смерч, они восприняли это как само самой разумеющиеся. Безусловная преданность, отсутствие вопросов и сомнений. Когда хозяева приказали взять оружие никто не спросил «зачем». Когда хозяева приказали отдать за них жизни – никто не сомневался.

Я своими глазами видел страх в глазах солдат, когда на их шли обычные люди с вилами. На них нападали те, кого они обещали защищать. Всем был дан один простой приказ «никого не выпускать из долины».

В самый страшный миг, когда жители вместе с эскуа-илунами прорвали пост у города Тиз и темнорукие шествовали к Бермиде, им преградил путь всего один человек. Его доспехи выцвели, в руках вместо меча было кривое лезвие от косы. Бесцветный воин в одиночку остановил падение города Тиз не убив ни одного человека, а затем исчез. Он появлялся и исчезал, приходил словно ветер. В казармах еще долго гадали – кто же это мог быть.

Пока солдаты сдерживали натиск людей, Люмор со своими воинами отправился в самое логово эскуа-илунов. Я видел огненные столпы, достающие до неба! Ощущал силу и ярость их владельца, словно стоял подле него.

Много посевов погибло в пожаре противостояния, однако большинство жителей удалость спасти. Зараженных и отравленных еще долго лечили, очищая их тела от той дряни, которой эскуа-иллуны наводнили всю долину. Продажных хозяев, кого смогли взять живым, забрали в столицу. Одному Нокту известно, что им уготовил правитель.

Что случилось с Ариманом после, я не знаю. Но зайдя к Аскелию прямо перед отъездом, я слышал, как он упрашивал жену позволить его старому другу пожить пока что у них. Искренне надеюсь, что теперь голова Аримана будет лучше держаться на плечах, ведь больше в крепость темноруких я точно не полезу.

Глава 11

«Кваэр» сидели в тишине, каждый переваривал историю. Зеон почти бесшумной поступью подошел к столу путешественников и поставил свежие кружки с чем-то теплым и ароматным. Легкий дымок поднимался и тут же растворялся в воздухе. Аромат трав и ягод наполнил зал. Возможно, это был комплимент от Зеона за бесплатную историю, а возможно и вежливое, почти отеческое замечание, что больше пить не стоит. Вслед за ароматным напитком хозяин таверны принес еще несколько мягких пирожных. Клио была вне себя от радости. Она аккуратно пододвигала противень с пирожными все ближе к себе.

– Я скорее поверю, что сам Ильберион войдет сюда и пожмет мне руку, чем в то, что кто-то смог достичь бессмертия, – холодно сказала Лин.

– Меня больше беспокоит, что это было дело рук Крувов. Хотя если посмотреть, то такое в их стиле. Выходцы из Юрдуса – создатели печек, искусственного солнца … – Люциан загибал пальцы, – что-то подобное они могли сотворить. Они и так научились расщеплять душу, превращая ее в пепел. Так что им теперь стоит просто оградить ее даже от смерти.

– Мне интересно, что же заставляло людей видеть и чувствовать образы прошлого. – Этот вопрос волновал Рэйгаса больше всего.

– Ты так и не научился нормально придумывать истории. То, что это выдумка, больше, чем очевидно, – продолжал Рэйгас.

Люциан выпрямился. Он был готов вмешаться в разговор и не дать ему дойти до ссоры. Абай лишь быстро бросил взгляд на Люца, и тот понял, что его вмешательство не требуется.

– Насканский ты жук. – Абай слегка поджал губы, шрам в уголке рта неестественно скривился. – Я знаю, чего ты добиваешься.

– Если бы это было необходимо, ты бы уже давно все рассказал. – Золотые глаза Рэйгаса заблестели.

– Однако. Вот это было обидно. Пусть на вопрос о том, почему Ариман бессмертен, я ответить не могу, но терпеть обвинения во лжи от тебя я не намерен. – С этими словами Абай полез в поясную сумку и достал небольшой бумажный сверток.

Пока «Кваэр» в недоумении переглядывались между собой, ожидая драки или ссоры, Абай развернул сверток и достал небольшие засушенные кусочки яблок. Их мякоть блестела и переливалась, будто у нее был не ровный срезанный край, а множество маленьких и гладких поверхностей.

– Попробуй свои чувства на вкус, – сказал Абай почти заговорщически.

Уверенность Рэйгаса дрогнула. Он чувствовал всем своим существом, какой вкус будет у этих небольших яблок, и ему больше всего на свете не хотелось ощущать его. Что бы это ни было, оно будет напоминать о Ней.

– Приношу свои извинения, мой друг.

– Не думаю, что ты отделаешься извинениями. Не попробуешь – не узнаем, правдива ли моя история. – Абай протянул руку к центру стола.

Повисла гробовая тишина.

– Не против, если я попробую? – На физиономии Люциана сияла мягкая полуулыбка, а глаза смотрели то на Абая, то на Рэйгаса.

– Все, кто хотят, – могут убедиться. Угощайтесь! – Абай смотрел с небольшой издевкой на Рэйгаса.

До ухода Рэйгаса его провокации обычно окупались, однако теперь все изменилось.

Каждый, кто попробовал кусочек необычного яблока, смог испытать давно забытые ощущения. У Клио на глазах проступили слезы, а Бехимет разразился громогласным хохотом, Люциан сдерживался изо всех сил, однако эмоции переполняли его. Каждый из «Кваэр» снова пережил давно забытое. Пусть и некоторым для этого не понадобились волшебные яблоки.

Глава 12

Лин откинулась на спинку стула и привычным движением вытащила из ножен Хана – кинжал, изогнутый как серп молодой людской луны с металлическим кольцом на конце рукояти. Узор на лезвии был словно отражением морской глади в ветреный день. В дрожащем свете свечей блики скользили по полированной поверхности, играя на причудливых прожилках. Лин бережно перевернула клинок, проверяя остроту подушечкой пальца.

Клио заметила рядом отблеск металла, но не придала этому особого значения; она знала – охота для Лин была не просто работой или очередным заказом. Как выразились бы ноктийские философы – охота была ремеслом ее души.

– Уже готовишься нас покинуть? – спросила Клио, стряхивая с пальцев остатки пудры.

Лин перевела на нее взгляд:

– Да, есть несколько заказов на бэйне, рядом с туманом. А что есть желание поохотится вместе?

Клио захихикала, томно прикрыв рот ладошкой. Тонкие кольца и браслеты на ее руке играли в свете свечей.

– Наглость этих тварей не знает границ. Они уже не просто рыскают у кромки тумана, а будто специально испытывают судьбу. Подходят так близко к деревням, что пахнут человеческим страхом. Стая, говорят, крупная. Ты могла бы обзавестись новой накидкой или даже целым плащом.

– Дорогая, я благодарна тебе за предложение, но пятна не в моем вкусе, – спокойно ответила Клио без капли иронии.

Рэйгас молчал, погруженный в себя. Выходцы из Великих охотничьих домов зачастую сами не замечали в своей речи отзвуков древнего языка. Они еще помнили «турен санарин» – язык, родившийся задолго до темных времен.

«Бейне, бейне, бейне …» – слово крутилось на языке. Рэйгас был настолько погружен в собственные мысли, что не следил за ходом беседы за столом.

– Только, пожалуйста, без историй про узлы для сетей и ловушки, – Клио провела салфеткой по губам, сметая крупинки сахарной пудры. – От одних только названий у меня начинает болеть голова.

Люц, до этого витавший где-то в облаках, оживился как волк, почуявший дичь:

– А зря! Истории с охотой на диких зверей – это же классика. Может быть нам повезет, и мы сможем услышать подлинную историю об охоте одного из Великих домов!

«Точно! Бейне это дикие звери!» – Рэйгас чуть не усмехнулся вслух. В его голове всплывали значения устаревших слов, словно где-то в закромах разума открыли старый запылившийся сундук.

Бейне – звери, что бегут от дыма костров. Хэкиде – нечто иное, чудовища, рожденные из искаженных осколков людских душ». За двести лет жизни среди живых Рэйгас успел выучить не один человеческий язык. После возвращения, он чувствовал, что его ноктийский словно притупился. Но сейчас он ощущал, как забытые слова всплывают один за другим. Витиеватые фразы, обрывки стихов, охотничьи присказки.

– Жаль, – голос Лин прозвучал ровно. – Ведь у меня припрятана история, которую знают лишь единицы. И то … обрывками.

Она медленно переводила взгляд на каждого члена «Кваэр» по очереди, будто отмеряя паузу между ударами сердца. Клио слегка сжала губы – она уже чувствовала куда это приведет. Лин прекрасно знала слабости своих спутников и играла ими, словно струнами – перебирая то одну, то другую. Может, из прихоти, а может, в ответ на их снисходительные слова.

– О человеке, что смог переступить через свою слабость. – Лин слегка наклонила голову, и в ледяном взгляде мелькнул дрожащий свет от свечи. – О человеке, что не сломался даже когда этого требовал весь его мир. О беззаветной преданности … которая стала проклятием.

Пауза.

–Драматично? Болезненно? Героично? Возможно. Но главное – правдиво.

Вся таверна погрузилась в тишину, каждый из путешественников за столом застыл на своем месте, не в силах шевельнуться. Даже Клио столь искусно игравшая роль равнодушной, не могла скрыть легкого напряжения – ее пальцы замерли на краю бокала, оставляя матовый след. Все желали услышать подробности. Внутри Рэйгаса все трепетало, он жаждал окунуться в эту историю с головой! В его груди разгорался знакомый пожар – тот самый, что пробуждается лишь перед истинными историями. Не теми прилизанными балладами, что распевали менестрели, а сырыми, неотшлифованными, пропитанными потом, кровью и правдой. Его пальцы непроизвольно сжались вокруг кубка – вот оно, то самое редкое чувство, когда ты вот-вот услышишь не «сказку», а отголосок реальных событий. Абай и Бехимет обменялись молниеносными взглядами – в них явно читалось: «Черт, мы не должны вестись на это!». Но крючок уже впился и сопротивляться было бесполезно. Только Люц сиял как ребенок, которому обещали сладости. Его глаза горели, а пальцы барабанили по столу в нетерпении.

Порой Лин не доставало изысканности в манерах или речевых оборотах, ее провокации были не прикрыты. Но это не лишало их своей силы.

– Но раз вам неинтересно… – она развела руками с притворным сожалением.– Никаких историй про охоту.

С этими словами Лин расслабилась и небрежно откинулась на спинку стула. Ее лицо было абсолютно невозмутимым, лишь едва уловимый изгиб губ выдавал удовольствие от игры. Девушка их снова дразнила. Она обожала так делать.

Молчание повисло во всей таверне.

– Подло играешь, – тихо сказал Абай, отпивая настойку из кружки.

– Зато, как и в охоте, действует безотказно, – лукаво прищурилась Лин.

Люциан буквально ерзал на месте, а его пальцы продолжали отстукивать по столу неровную дробь. Он знал – когда на каменном лице Лин проступали эмоции, история стоила того, чтобы ее услышать, большая часть действительно была про охоту, скитания по лесам и полям, но вот оставшиеся…

– Да ну, опять будет что-то про какого-то оборванца на краю света, – нарочито громко вздохнула Клио. Ее голос звучал преувеличенно скучающим, но взгляд скользил по Лин с хищным любопытством. В глубине души она уже прикидывала, нельзя ли из этой истории выудить себе новую жертву – кого-то богатого, знаменитого … и падкого на красоту.

– Очередной сын третьего в очереди наследника, что чудом подстрелил редкую диковинку? – наигранно устало продолжала Клио. – А потом, заблудившись, плутал по болоту в ее поисках.

– К твоему счастью нет. Это история про одного из детей Великого охотничьего дома Моробэев, который не пожелал мириться с уготованной для его семьи судьбой.

***

Ригель – жемчужина Ламинарного залива, остров-котел, где перемешались традиции всех Великих Охотничьих Домов. Когда-то это было место, где история творилась между глотками вина. Здесь чествовали героев, чьи имена вписывались в историю, принимали хутэ, даря им фамилию под гром кубков, пили за отличную добычу. Здесь царствовала атмосфера праздника, величественности, где обычный человек мог соприкоснуться с величайшими охотниками Нокта и вдохнуть запах настоящей охоты – крови, моря и славы.

Сейчас же Ригель стал другим – не сценой для подвигов, а последним причалом. Сюда, лишенные туманом своих земель, перебралась половина Домов. Еще при закладке первых камней Ригеля каждому Великому Дому был дарован свой уголок острова – словно кусок родины, перенесенный через море. Особенности каждого дома легко проникали и отражались в зданиях, улицах, даже в обычных мелочах. Одного краткого взгляда достаточно чтобы понять какому хозяину принадлежит район, хотя порой достаточно было шагнуть на мостовую и ноги сами понимали где ты.

Часть острова, принадлежавшая семье Тогонэри, поражала утончённостью и роскошью. Для простого человека она казалась слишком дорогой и непрактичной, но торговцы считали этот изысканный район лучшим местом на всём Ригеле. В гладкой полировке колонн и ступеней играли прожилки драгоценных металлов, и словно излучали собственный свет. Люди, привыкшие к достатку, здесь вдруг ощущали свою несостоятельность: всё, что раньше казалось им ценным, в этих стенах превращалось в безвкусную мелочь. Даже порт был выстроен из лучшей древесины и гранита, где позволял берег. Волнорезы из серого камня встречали гостей торжественно и строго, а разбивающиеся о них волны поражали каждого, кто прибывал по морю. Именно здесь Тогонэри чаще всего принимали новых партнёров и союзников. Ведь зачем искать лучших, если они сами идут к тебе? Когда хозяев не было на острове, за элегантными зданиями и постройками ухаживала целая свора обслуг. Тогонэри могли позволить себе любую роскошь, какую желали их сердца.

В изысканном районе мраморных зданий не было мастерских, конюшен или любых других сооружений, что создавали шум или зловония. Только аккуратные здания для торговцев, небольшие садики, скамейки и сама резиденция семьи.

Район черных пирсов с их базальтовыми зданиями, темными как небо перед штормом, был вотчиной Моробэев. Здесь семья воссоздала кусочек своих родных просторов – Вулканов Ригбис. Те, кому довелось побывать в родной обители Моробэев и «маленьком Ригбисе» в Ригеле, поражались до мурашек – насколько точно были воссозданы постройки и подобран цвет камня. Ходили слухи, что охотничий Дом не поскупился и привез базальт аж с другого конца Нокта. Но прославился Дом отнюдь не темными переулками и идеально мощеными дорожками. Моробэи, мастера дрессировки и верховой езды приручили агилканов – королей среди морских хищников, уступающим в свирепости лишь Великим чудовищам. Сами представители Дома шутили, что после приручения агилканов, они смогут справиться с любым животным. В этом они не преувеличивали – в их руках любое существо становилось покорным. От каждого представителя дома исходила уверенность и сила – это чувствовали все живые существа и даже люди.

Об их мастерских ходила отдельная молва. Дубильщики и кожевники изготавливали самое легкое и прочное ездовое снаряжение, их доспехи весили не больше шелкового плаща, но не уступали прочности саламандровой кожи.

Но однажды нашлись те, кто смог сбить этот дом с пути, завлекая его все глубже во тьму. Когда-то ведущие, Моробэи стали ведомыми. Дом начал терять свой путь. Осознание пришло слишком поздно – когда выбор между честью и выживанием уже висел над ними, как клинок палача.

Глава 13

«Волчий двор» в Ригеле был единственным в своем роде. Это был целый город в городе: высокие денники с базальтовыми колоннами, манежи с различными покрытиями, почти два десятка складов. И все это было связано сетью проходов, напоминающие настоящий лабиринт. В «Волчьем дворе» могли уживаться совершенно несовместимые виды: как обычные травоядные лошади, так и хищные агилканы.

Именно сходство агилканов с волками и дало название «Волчьему двору», а также основным профессиям. Вместо конюхов тут работали волчьи, а вместо коноводов – волководы. Старший волчий стоял во главе всего двора, здесь его слово было непреложным законом, а воля неоспорима.

Агилканы – истинные короли морей были намного крупнее обычного волка. Они могли быть выше в холке чем лошадь и требовалось немало прыти чтобы просто взобраться на него, особенно без седла. На длинных стройных ногах выделялись перепончатые лапы, оставляющие едва заметные следы на мокром песке. Непропорциональность телосложения подчеркивали высокие уши, мускулистый хвост и толстая длинная шея, хотя загустым мехом это было сложно разглядеть. Гибкое тело и хвост делало агилканов до безумия изворотливыми, а тонкие длинные ноги прыткими.

Одним из главных достоинств этих созданий, была ни шерсть, как многие могли бы подумать. А умение передвигаться по воде. Агилкан с наездником мог пересекать море, почти как обычная лошадь пересекает поле. Хвост позволял им прытко двигаться под водой и нырять на внушающую глубину, даже имея на себе наездника.

Нужно немало храбрости чтобы без страха подходить к подобному зверю, но Холане было не привыкать. Она открыла двери одиночного стойла и вошла внутрь. Под ногами хрустела мягкая подстилка, а в воздухе стоял аромат шерсти, сена и древесины. Гром – агилкан ее старшего брата, узнал знакомый запах, как только девушка вошла в здание и уже покорно ждал.

Холана – старший волчий и одна из дочерей главы семьи Моробэев. Ее миниатюрная фигура на фоне матерого хищника выглядела почти нелепо, и все же в ее осанке чувствовалась врожденная властность, заставлявшая волка покорно склонять голову. Темно-каштановые волосы, собранные в тугую косу, не распадались даже в самый яростный ветер. Если бы художнику понадобилась идеальная модель, он бы выбрал Холану. Ее лицо было будто высечено резцом мастера: высокие скулы, четкий овал, мягкие, но выразительные губы. Особенно выделялись глаза – глубокие, карие, с едва уловимой хищной искоркой. Неудивительно, что девушка любила подчеркивать их платьями всех оттенков синего: от холодного индиго до сочного кобальта.

Гром опустил голову так низко, что его темно-серая морда почти коснулась земли, будто сама тень склонилась перед Холаной. Он замер в ожидании, дрожащие ноздри ловили знакомый запах кожи поводьев, а уши настороженно подрагивали. Готовый. Ждущий. Но девушка лишь нежно провела ладонью по его шершавой щеке, затем почесала за ухом: там, где шерсть была особенно мягкой.

– Не сейчас, – прошептала она, приподнимая его голову двумя пальцами за подбородок.

Гром не сдавался. Он снова упрямо наклонился, горячий нос толкнул ее ладонь, требуя: «Надень их. Мы должны бежать!» В его глазах стояла вся невысказанная ярость заключенного зверя. Он жаждал ступить на водяную гладь, чтобы ветер снова вырывал из пасти клочья пара, а мир сужался до ритма ударов лап по воде.

– Прости, – голос ее звучал тихо, но так, чтобы Гром услышал каждое слово. – Твой хозяин в немилости. А значит, и ты остаешься здесь.

Волк глухо зарычал, но не в ее сторону, в сторону двери, за которой был тот, кто лишил их обоих свободы.

Холана знала, что агилкан всего лишь зверь. Но, как и все Моробеи, она верила: за этими жестокими жёлтыми глазами скрывается душа – дикая, необузданная, но не чужая. Порой девушка говорила с волками, шептала им слова утешения или одобрения, хотя понимала: смысл фраз для них терялся в морском бризе и запахе крови.

Но разве это было важно?

Волки и ловчие понимали её без слов. Их молчаливая преданность стоила для девушки больше чем любые сокровища или роскошные наряды. Когда Холана проводила пальцами по грубой шерсти, слушала их прерывистое дыхание, ей казалось – они разговаривают. На своём языке. На правильном.

Даже самые строптивые агилканы под её руками становились покорными. Не из страха, а от странного успокоения, которое исходило от этой хрупкой на вид девушки. Её терпение было безграничным, а упрямство тихим, как зимний лес перед бураном. Со стороны казалось нелепым: эти тонкие пальцы, будто созданные для игры на цитре или ношения фарфоровых колец, так уверенно держали корд. Изящная шея, достойная нефритовых колье, носила вместо украшений шрамы, память о первых неловких тренировках.

Её собственная ездовая, Андора была такой же. Маленькой на фоне сородичей, но неутомимой. Ни один агилкан не мог сравниться с ней в выносливости: когда другие уже падали от усталости, Андора лишь заостряла уши, будто говорила – «Мы только начали».

Однако Холана не отрицала своей женственности. Зачастую, в поместье, она носила яркие платья с небольшим вырезом, который идеально подчеркивал ее точеные ключицы. Но стоило ей войти в «Волчий двор», она сразу же надевала сверху темный жилет, а подолы платья подвязывала к поясу, обнажая высокие кожаные сапоги и штаны. Холана подглядела это у женщин моряков, что ходили под парусом на прогулочных кораблях и любили приобщаться к высокому кругу. К подолу платья они пришивали крепкую бечевку и как только этого требовал случай, за несколько движений укорачивали неудобную юбку, умело сочетая красивое и практичное.

Холана провела ладонью по холке Грома, ощущая под пальцами жесткую шерсть, лоснящуюся в приглушенном свете. Почти зажившая ссадина – тонкая розовая полоска на темно-сером фоне, заставила её стиснуть зубы.

«Опять Сор…»

Она мысленно выругала брата. Если бы он хоть раз проверил крепление седла перед выездом, Гром не терся бы теперь боками о стойло, пытаясь унять зуд затягивающейся раны. Сор был искусным наездником, но его беспечность сводила все умения на нет.

Гром фыркнул, будто чувствуя её мысли, и повернул к ней желтый, горячий взгляд. Он был точной копией хозяина – такой же неукротимый, своенравный, с той же привычкой бросаться вперед, не оглядываясь. Их обоих, словно ветром, все время носило «не туда», будто они слышали какую-то зовущую мелодию, недоступную остальным.

На этот раз мелодия унесла Сора так далеко, что отец, узнав о самовольной отлучке, в ярости запер его в покоях, лишив права даже приближаться к стойлам. Холана не знала, куда и зачем ездил брат, да и не пыталась выяснять. Ей было достаточно, что теперь оба, и Сор, и Гром, находились здесь, под одной крышей.

«Дома. В безопасности.»

Она нанесла на рану последнюю каплю мази и легонько взъерошила шерсть Грома. Волк недовольно хмыкнул, в ярко-желтых глазах сквозила печаль.

Если сказать такое обычному человеку, но он бы посчитал говорящего дураком, но Холана чувствовала, как волку одиноко без Сора.

– Все же отец наказал вас обоих, – произнесла Холана, стараясь придать голосу ту же твердость, что звучала в отцовских приказах. Но пальцы её, вцепившиеся в густую шерсть на груди Грома, выдавали другое – жалость.

Она по-детски неумело потрепала волка, копируя жест брата. «Так делает Сор», – думала она. «Может быть, Гром почувствует его в этом прикосновении?»

Агилканы… Эти величественные создания жили по законам, непонятным даже мудрейшим из Моробэев. Их преданность была страшной в своей абсолютности. Холана видела, как они чахли без хозяев. Отворачивались от пищи, не переставая выли, стирали мягкие лапы в кровь, скребя дубовые двери стойл. Некоторые, особо упрямые, выгрызали целые доски, заполняя пасти занозами, лишь бы пробиться туда, где, как они чуяли, был их человек. А уж о смене хозяина и речи быть не могло.

Холана уже задвигала последнюю перегородку денника, когда постукивание каблуков по каменному полу заставило её резко обернуться. В дальнем конце коридора, возникла знакомая высокая фигура.

Его обычно невозмутимое лицо с резкими, как у горного ястреба, чертами выглядело особенно мрачным. Брови, сведенные над переносицей, почти смыкались над холодными серыми глазами, а тонкие губы были плотно сжаты. Но когда его взгляд упал на Холану, всё лицо преобразилось – будто солнце пробилось сквозь грозовые тучи. Так было всегда, напускная хмурость растворялась как лед в кипятке рядом с близкими ему людьми.