Глубинный мир. Эпоха первая. Книга шестая

«Нет… не так… – его голос был хриплым шёпотом, больше похожим на стон. – Он… не просто разрушает. Он… заменяет. Ищет точку входа… резонанса…»

На экране монитора рядом с Альмой всплывали обрывки его мыслей, транслируемые через интерфейс:

>> Анализ частотной модуляции вирусного агента…

>> Сопоставление с базовыми гармониками «Кода ЧБ»…

>> Обнаружено сходство паттернов на уровне фундаментальных осцилляций…

>> Но инвертированное… перевёрнутое… как негатив…

>> Цель: подавление естественного ритма… подмена сигналом агрессии/страха…

Ванн вошла в лабораторию, его шаги были тяжелыми. Лицо ее, обычно непроницаемое, было серым от усталости и гнева. «Сектор G-7 пал. Люди… они не люди там больше. Пришлось применить тяжёлые седативы. Потери…» Она махнул рукой, не в силах договорить. «Что нового? Есть ли проблеск? Или мы просто наблюдаем агонию?»

«Он близок, – ответила Альма, не отрывая глаз от Джефа и мерцающих проекций. – Он видит связь. Не генетическую. Фундаментальную. Частотную».

Внезапно Джеф вздрогнул всем телом. Его глаза закатились, на мгновение показались белки, а синие узоры вспыхнули ослепительно ярко, залив лабораторию холодным светом. Он издал звук, похожий на сдавленный крик. Проекции перед ним взорвались каскадом данных. Модель вируса и паттерны мозговой активности наложились друг на друга, затем поверх них проступил третий слой – знакомые Альме волновые формы «Кода ЧБ», те самые, что использовались в «Симбиозе» для успокоения мутаций и гармонизации среды.

И тут стало ясно.

Вирус не был случайным творением. Он был злобной пародией. Зеркалом, поставленным криво. Его сложная структура была не просто биохимическим оружием; она была тюнером, настроенным на те же базовые частоты, что и «Код ЧБ». Но вместо гармонии он излучал диссонанс. Вместо успокоения – боль. Вместо синхронизации – хаос. Он не атаковал клетки напрямую; он искал в нейронных сетях и биополях точку резонанса с фундаментальным ритмом Бездны – и в момент резонанса подменял чистый сигнал своим искажённым, агрессивным визгом. Это было информационное отравление на квантовом уровне сознания. Подавление воли не через силу, а через подмену самой основы восприятия реальности.

Джеф медленно открыл глаза. Они горели странным внутренним светом, смесью ужаса и озарения. Его голос, когда он заговорил, был низким, вибрирующим, будто доносился из глубины.

«Он… изнанка. Тень „Кода“. Роарк… он не создал его с нуля. Он украл частоту. Чистый сигнал… и перевернул его. Залил грязью. Сделал… ключом, отпирающим не гармонию… а безумие. Ключом к подавлению… воли Системы… воли всего живого, что с ней резонирует». Он поднял дрожащую руку, указывая на проекцию, где паттерны вируса и «Кода ЧБ» накладывались, демонстрируя зеркальную, но инвертированную структуру. «Вирус – это кривой камертон… который заставляет все струны визжать».

Альма почувствовала, как по её спине пробежал холод. Понимание было грандиозным и ужасающим. Роарк не просто использовал Бездну; он осквернил её самый сокровенный язык. Он взял основу жизни и порядка в океане и превратил её в оружие хаоса.

«Антидот… – прошептала она, её ум уже мчался вперёд, к неизбежному выводу. – Если вирус – это извращённый сигнал… то противоядие должно быть… чистым. Оригиналом». Она посмотрела на Джефа, и в её глазах отразился леденящий ужас и одновременно вспышка безумной надежды. «Не синтезированная копия. Не имитация „Симбиоза“. Сам источник. Чистый, незамутнённый сигнал успокоения. Тот, что скрыт внутри Артефакта».

Тишина в лаборатории стала гулкой. Даже Ванн замерла, осознавая масштаб произнесённого. Контакт. Не просто сканирование или осторожное зондирование. Необходимость прочитать саму суть древнего послания, хранящегося в непостижимом объекте. Риск был не просто велик. Он был запределен. Они собирались вскрыть ядро спящей сверхразумной системы, используя Джефа как проводника, в то время как эта система уже разрушена попыткой Роарка её «взломать».

«Это самоубийство, Альма, – глухо произнесла Ванн. Её взгляд скользнул по измождённому лицу Джефа, по его мерцающей коже. – Даже если он выживет… что он принесёт обратно? И что мы пробудим, копаясь в этом… этом ядре?»

«У нас нет выбора!» – голос Альмы прозвучал резко, почти истерично, но в нём была стальная убеждённость. Она показала на экраны с данными из колонии: новые вспышки красного, кривая заражения, уходящая вверх. «Посмотри! Каждый час – это десятки новых безумцев! „Симбиоз“ борется с тенью! Он может временно заглушить визг вируса, но не заменить его чистым тоном! Нам нужен оригинал! Чтобы перезаписать эту… эту мерзость! Чтобы дать системе колонии, дать людям эталон для резонанса!»

Джеф медленно поднялся. Он шатался, но его взгляд был ясен и страшен в своей решимости. Синие узоры под кожей пульсировали ровнее, как будто в ответ на принятое решение.

«Она права, Ванн, – сказал Джеф, его голос обрёл странную твёрдость. – Это самоубийство. Или… жертвоприношение. Но Альма права тоже. Чистый сигнал… он там. В Артефакте. В памяти „Структуры“. Я… чувствовал его отголоски. Как тихий звон под грохотом. Чтобы услышать его полностью, без искажений… чтобы извлечь его… нужно погрузиться глубже. Чем когда-либо».

Он посмотрел на Альму. Взгляд их встретился, и в нём было всё: страх за него, почти физическая боль от осознания того, что она посылает его на эту пытку, безумная надежда, что это сработает, и та глубокая, немыслимая связь, что возникла между ними в тигле кризисов. Она видела, как он боится. И он видел, как она боится за него. Но иного пути не было.

«Роарк играл с огнём, пытаясь взломать Систему, – продолжил Джеф, обращаясь уже к обоим. – Он выпустил эту тень. Теперь… чтобы изгнать тень, нужно зажечь свет. Самый чистый свет, что только есть в Бездне. И источник этого света… он в Артефакте. Риск…» Он сделал паузу. «Риск в том, что свет может быть слишком ярким. Или… что мы разбудим не только свет».

Ванн смотрела на них обоих, на эту пару, стоявшую на краю бездны, готовую прыгнуть, чтобы спасти других. Ее челюсти сжались. Она была солдатом. Она понимала необходимость жертвы. Но это была жертва иного порядка. Жертва разума. Души, возможно.

«Что нужно?» – спросила она хрипло, капитулируя перед неизбежным.

«Усилить интерфейс, – немедленно ответила Альма, её ум уже переключился на практические задачи, спасаясь от ужаса в действии. – Капсула Джефа должна быть связана с Артефактом напрямую, без посредников. Нужна система буферов, чтобы хоть как-то фильтровать поток… но она может не сработать. И…» Она посмотрела на Джефа. «Мне нужно быть рядом. Направлять. Искать тот самый чистый сигнал в потоке данных. Я буду его… дирижером. Если он услышит его через боль».

Джеф кивнул. «Без тебя… я могу потеряться. В шуме. В боли. Мне нужен… якорь».

Риск контакта вырос до космических масштабов. Они собирались не просто прикоснуться к древнему разуму. Они собирались проникнуть в его святая святых, в его фундаментальный код, используя Джефа как живой декодер, а Альму – как проводника в шторме данных. И всё это – пока Система разрушена атакой Роарка и истекает вирусным хаосом. Шансы были призрачными. Цена провала – окончательное безумие колонии и, возможно, пробуждение чего-то невообразимо гневного в сердце Бездны.

Но в глазах Альмы, помимо ужаса, горела теперь и надежда. Тонкая, как паутина, но несгибаемая. Они нашли слабость врага. Они знали, где искать оружие. Оставалось только достать его из пасти спящего Левиафана, рискуя быть разорванными на части. Отчаяние и Надежда сплелись в тугой узел, висящий над пропастью. Они сделали шаг вперёд.

Глава 10: Пульс «Структуры»

Тишина в лаборатории «Симбиоза» уровня 4 была звенящей, предгрозовой. Альма и Джеф стояли над голографической схемой интерфейсной капсулы, их пальцы чертили траектории кабельных соединений с Артефактом – древним, молчаливым шаром, который сейчас покоился на усиленной подставке в углу, излучая едва уловимое, тревожное сияние. Ванн, мрачная, как скала, изучала списки доступных буферных систем и добровольцев из числа ещё здоровых техников, готовых рискнуть всем для последней попытки. В воздухе витал запах озона, пота и отчаяния, смешанный с далёким, приглушённым гулом хаоса извне – криками, сиренами, звуками борьбы, проникавшими сквозь толщу биоактивных стен.

Именно в этот момент мир дрогнул.

Сначала это была едва заметная вибрация. Стакан с водой на столе Джефа задрожал, заставив рябить поверхность. Затем вибрация усилилась, превратившись в низкий, гулкий стон, исходивший отовсюду: от стен, от пола, от самого воздуха. Приборы в лаборатории замигали тревожными индикаторами. За окном изолирующего полимера, в коридорах «Прометея», аварийное освещение погасло на долю секунды, погрузив всё в мгновенную, зловещую темноту, прежде чем снова зажечься тусклым красным светом.

«Сейсмика?» – пробормотала Ванн, инстинктивно схватившись за стол.

Джеф замер. Его глаза расширились, не видя схем перед собой. Он выпрямился, словно его ударило током. Синие узоры под его кожей вспыхнули яростным, болезненным светом, залив его лицо холодным сиянием. Он вскрикнул – не от боли, а от шока, от невыносимой громкости того, что ощутил.

«НЕТ!» – его голос прозвучал нечеловечески громко в тишине лаборатории. «Он сделал это! Роарк… активировал!»

Прежде чем Альма или Ванн успели что-то спросить, мир взорвался.

Не взрывом звука, а взрывом тишины. Гул колонии, крики снаружи – всё смолкло на долю мгновения, подавленное чудовищной волной давления, прокатившейся сквозь скальные породы, сквозь воду, сквозь металл и плоть. Затем пришла Волна.

Она ударила по «Прометею» как кувалда гиганта. Пол лаборатории качнулся так сильно, что Альма и Ванн едва удержались на ногах. Джефа отбросило к стене. Стекла приборов лопнули с резким треском. Снаружи, в коридорах, послышались крики ужаса и грохот падающих предметов. Весь «Прометей» содрогнулся, как корабль в чудовищном шторме.

На главном экране ЦУ колонии, который Альма инстинктивно включила, разверзся ад. Карта океана вокруг «Точки Зеро» пылала алыми предупреждениями. Датчики фиксировали колоссальный энергетический импульс, бьющий из конструкции «Узурпатора» Роарка прямо в сердце каньона, в «Точку Зеро». Импульс был не тепловым, не кинетическим – он был чистым, искажающим пространство-время напряжением, ударом по самой ткани Бездны.

Последствия были мгновенными и глобальными:

Сейсмические судороги по всему региону, на тысячи километров. Дно океана начало биться в конвульсиях. Скальные массивы трескались, как стекло. Обрушивались подводные хребты. Образовывались новые разломы, извергающие потоки кипящей, минерализованной воды и ядовитых газов.

Пламя Бездны: «Чёрные курильщики» – гидротермальные жерла, источники жизни и тепла в вечном мраке – взорвались. Не просто усилился выброс, а произошли чудовищные извержения. Столбы перегретой воды, чёрного дыма и расплавленных минералов вырвались в толщу океана, как вулканы гнева. Они несли смерть всему живому вокруг и меняли химию воды на огромных территориях.

Где-то в глубине, у границ каньона, Левиафан издал свой Рев. Но это был не прежний, гулкий звук предостережения или ярости. Это был крик невыносимой агонии. Низкочастотный вой, пронизывающий воду и скалы, достиг «Прометея», заставив вибрировать кости. В нём слышалась не только физическая боль от катаклизма, но и ярость осквернённого стража, чья связь с Системой была пронзена искажающим лезвием «Узурпатора».

И тут свет в «Прометее» погас. Окончательно. Не мигнув, не предупредив. Лабораторию поглотила кромешная тьма, нарушаемая лишь хаотичными вспышками искр из повреждённых приборов и жутким, пульсирующим свечением синих узоров на коже Джефа. Красные аварийные огни в коридорах замерли. Наступила абсолютная, давящая чернота.

«СИСТЕМЫ ОТКАЗАЛИ!» – закричал кто-то из операторов в темноте за дверью лаборатории, его голос сорвался в истерику. «„СИМБИОЗ“… СБОИТ! ВСЁ ГАСНЕТ!»

Альма нащупала в темноте руку Джефа. Она была ледяной и дрожала. На ощупь его кожа под узорами была обжигающе горячей.

«Джеф! Что происходит? Что с Системой?» – её собственный голос показался ей чужим в этой тишине, нарушаемой лишь далёким гулом обрушений и истеричными криками из коридоров.

Джеф застонал. Он не отвечал сразу. Его сознание, частично слитое с сетью колонии и чуткое к ритмам Бездны, было пронзено тем же ударом, что и «Точка Зеро». Когда он заговорил, его слова были обрывочными, полными ужаса и боли:

«Разрушение… Полное… „Узурпатор“… не просто бьёт… Он вгрызается… Как клыки… В ядро… Система… Она не спит… Она в агонии! Её защита… рухнула… Поле… оно не стабилизирует… оно… рвётся! Как ткань! И… вирус… О Боже… Вирус!»

Его последние слова были криком. Альма поняла. «Узурпатор» не просто атаковал «Структуру». Он насильственно подключался, взламывал её защитные механизмы. И в момент этого взлома, когда естественные барьеры рухнули, искажающее поле «Узурпатора» и вирус хаоса Роарка – его биологическое оружие, нацеленное именно на подавление воли Системы – получили прямой доступ к ядру Бездны.

Система разрушалась на глазах.

Внешние проявления в «Прометее» были немедленными и катастрофическими:

Биосеть «Симбиоза»: Живые компоненты колонии – броня стен, системы фильтрации, биосенсоры – начали сходить с ума. Наросты, подобные невкусной биомассе «Нептуна», пульсируя фиолетовым и зелёным, стали появляться на стенах с пугающей скоростью. Они шипели, выделяя едкий пар. Некоторые биосенсорные узлы начали передавать не данные, а бессмысленный, агрессивный визг или искажённые фрагменты криков заражённых.

Резервные генераторы, пытавшиеся включиться, давали сбои. Компьютеры зависали или выдавали безумные ошибки. Системы жизнеобеспечения – вентиляция, терморегуляция – выходили из строя или начинали работать хаотично, то нагнетая ледяной воздух, то перегревая помещения.

Вирусный хаос, и так бушевавший, взорвался с новой силой. Без сдерживающего влияния «Симбиоза», без света, в условиях сейсмических толчков и всеобщей паники, заражённые окончательно потеряли остатки рассудка. Их агрессия стала абсолютной, слепой. Но страшнее было то, что волна деградации Системы, смешанная с вирусным сигналом, начала затрагивать и тех, кто до сих пор сопротивлялся. Люди с криками хватались за головы, начинали видеть кошмары наяву, обращались с диким рычанием на соседей. Паника превратилась в тотальный хаос, в войну всех против всех в тёмных, трясущихся коридорах колонии.

Ванн выругалась сквозь зубы, нащупывая тяжёлый фонарь. Её луч, как сабля, рассек тьму лаборатории, выхватывая бледные, искажённые ужасом лица Альмы и Джефа, древний Артефакт, который теперь светился изнутри тревожным, неровным багровым светом, и трещины, поползшие по биоактивным стенам.

«Он убил нас всех! – проревела Ванн, её голос заглушил на мгновение грохот нового подземного толчка. – Этот безумец Роарк! Он не получит контроля! Он просто… уничтожит всё!»

Альма смотрела на Джефа. Он стоял, опираясь о стену, его дыхание было прерывистым. Но в его глазах, отражавших мерцание узоров на его собственной коже и багровый свет Артефакта, не было паники. Была леденящая ясность. Ясность обречённого, увидевшего бездну.

«Нет, Ванн, – сказал Джеф тихо, но так, что его было слышно сквозь грохот. – Он не уничтожил. Он… разбудил. И сейчас Система… она не просто ранена. Она безумна от боли. И её безумие… оно здесь. С нами. В этих стенах. В головах людей». Он посмотрел на Альму. В его взгляде был вопрос. Последний вопрос перед прыжком. «Чистый сигнал… Он сейчас… единственное, что может перекричать этот визг. Единственный шанс. Даже если он убьёт меня. Даже если он убьёт нас всех».

Альма сжала его руку. Холодную и горячую одновременно. Её собственный страх утонул в волне отчаянной решимости. Свет погас. Система разрушалась. Колония умирала в судорогах безумия. Их план был безумием на фоне всеобщего безумия. Но другого не было.

«Готовь капсулу, – сказала она Ванн, её голос не дрогнул. – Сейчас. Пока ещё есть куда возвращаться. Или не возвращаться». Она посмотрела на багровый, пульсирующий Артефакт. «Мы идём в самое сердце бури. За последней нотой спокойствия. Или за нашей смертью».

Пульс «Структуры», искажённый и осквернённый, бился в такт агонии всего сущего. Хаос воцарился. И в его эпицентре двое безумцев готовились к последнему, отчаянному погружению.

Глава 11: Решение Альмы

Центр Управления «Прометея» был сердцем умирающего гиганта. То, что некогда сияло голубыми голограммами и мерным гулом эффективности, теперь погрузилось в адскую симфонию разрушения. Аварийное освещение, питаемое от ненадёжных резервов, бросало рваные, кроваво-красные тени на стены, покрытые пульсирующими, шипящими бионаростами – словно гнойники на коже безумца. Воздух вибрировал от непрекращающихся сейсмических толчков, сотрясающих колонию до основания. Где-то в тёмных коридорах гремели взрывы, слышались дикие крики, пулемётные очереди систем подавления и – страшнее всего – нечеловеческий вой, сливающий воедино безумие и боль. Карта колонии на главном экране пылала алым: сектор за сектором погружались в хаос, сигналы жизнеобеспечения гасли. «Симбиоз» не просто сбоил – он гнил изнутри, его гармония была превращена в визгливое безумие деградированной Системой и вирусом.

Совет собрался среди руин. Не за столом – он был разломан пополам упавшей балкой. Элис Ванн стояла, опираясь на исковерканную консоль, её лицо в красном свете было изрезано тенями, как скала в аду. Рядом, прислонившись к стене, дышал через силу Келлер – его правая рука была в импровизированной повязке, лицо покрыто сажей и кровью. Ещё несколько уцелевших командиров секторов и учёных «Симбиоза» жались в углу, их глаза бегали от теней к экрану, полные животного страха. На них всех давил гул приближающегося конца, запах гари, озона и гниющей биомассы.

Альма вошла в ЦУ, ведя за собой Джефа. Он шатался, его рука в её руке была ледяной, а синие узоры под кожей горели неровным, тревожным светом, словно его нервная система была оголённым проводом под напряжением. Его взгляд был устремлён внутрь, в ту бездну боли, что исходила от деградированной Системы. Они были призраками надежды в царстве тлена.

«Нет времени на обсуждения, – голос Альмы перекрыл грохот очередного обрушения где-то сверху. Он звучал хрипло, но с железной силой, заставившей всех повернуть к ней головы. – Смотрите!» Она указала на экран, где кривая заражения вирусом и сбоев «Симбиоза» слились в одну вертикальную линию, уходящую в небытие. «Роарк не просто активировал „Узурпатор“. Он проткнул сердце Бездны. И теперь эта рана… она гноится. Её гной – этот визг, эта боль – заливает нас. „Симбиоз“ не просто сломан. Он отравлен изнутри. Каждая его клетка, каждая частота заражены извращённым эхом „Кода ЧБ“, которое Роарк влил в свой вирус».

Она сделала шаг вперёд, её фигура в рваном биокостюме казалась хрупкой на фоне руин, но излучала невероятную силу воли. Взгляд её скользнул по лицам Совета, задерживаясь на Ванн и Келлере.

«Мы нашли ключ. В самом сердце кошмара. Вирус – это тень, перевёрнутое отражение чистого сигнала успокоения, на котором держится воля Бездны. Роарк украл его и извратил. Чтобы победить тень, нужен свет. Оригинал. Чистый, незамутнённый сигнал успокоения. Он есть. Он спрятан там, где Роарк пытается вцепиться когтями – в ядре „Структуры“. В памяти Артефакта».

Тишина, воцарившаяся после её слов, была гулкой, наполненной только шипением бионаростов и далёкими воплями. Все понимали, к чему она ведёт. Ужас предстоящего витал в воздухе гуще дыма.

«Джеф – наш Мост, – Альма положила руку на его плечо. Он вздрогнул, но не отстранился, его глаза медленно сфокусировались на ней. – Его связь… его изменения… они позволяют ему воспринять этот сигнал. Стать проводником. Артефакт… он будет усилителем. Антенной, направленной не для контроля, а для… передачи. Для перезаписи».

Она выдохнула, и в её голосе впервые прозвучала неподдельная, леденящая боль.

«Мы подключим Джефа к Артефакту. Глубже, чем когда-либо. Я буду направлять процесс, искать тот самый чистый тон в потоке… в потоке боли и безумия, что сейчас льётся из „Точки Зеро“. Мы попытаемся извлечь его и… транслировать. Не на Систему целиком – это невозможно сейчас. Но на колонию. На „Симбиоз“. На людей. Чтобы дать им эталон для резонанса. Чтобы перезаписать вирусный код Роарка его же собственным, но чистым первоисточником».

Келлер хрипло закашлялся. «Безумие!» – вырвалось у него. Но в его глазах не было прежнего огня противостояния. Был лишь страх и усталость.

«Да, – согласилась Альма, глядя прямо на него. – Безумие. Но единственное, что осталось. Риск…» Она посмотрела на Джефа, и в её взгляде была бездна страха и нежности. «…Риск в том, что поток данных, боль Системы… они сожгут разум Джефа. Разорвут его на части изнутри. Или что я, пытаясь найти чистый сигнал в этом аду, потеряюсь сама. Сойду с ума. Мы можем не вернуться. Или вернуться пустыми оболочками».

Ванн оттолкнулась от консоли. Её фигура в красном полумраке казалась монолитом. Она медленно прошлась взглядом по карте колонии, где красное пятно хаоса неумолимо расползалось, пожирая последние островки порядка. Она посмотрела на Альму, на её измождённое, но непоколебимое лицо. На Джефа, который стоял, готовый к жертве, его синие узоры пульсировали в такт агонии мира вокруг. Посмотрела на Келлера, сломленного и молчаливого. На остальных – обречённых.

«Других вариантов нет, – произнесла Ванн, её голос был низким, как грохот обвала. В нём не было сомнения. Только горечь и принятие неизбежного. – Колония гибнет. Час за часом. Минута за минутой. Если это хоть малейший шанс… его надо взять. Даже если цена – ваши жизни». Она кивнула Альме, её каменное лицо смягчилось на мгновение. «Делай. Используй Артефакт. Перезапиши эту мерзость. Даю добро».

Решение было принято. Не голосованием. Не дискуссией. Приговором. Альма кивнула, благодарность и тяжесть неподъёмного груза смешались в её глазах.

Тогда произошло неожиданное. Келлер оттолкнулся от стены. Он не смотрел ни на кого, его взгляд был устремлён в пол. Без слов он прошёл мимо Альмы и Джефа к груде оборудования, сваленного в углу – остаткам интерфейсной капсулы, которую начали монтировать до катастрофы. Он схватил гидравлический зажим, его повреждённая рука дрожала, но он начал выправлять погнутую раму. Потом взял оптоволоконный кабель, начал проверять разъёмы. Его движения были резкими, угловатыми, но целеустремлёнными. Он не просил прощения. Не искал одобрения. Он просто делал. Готовил оборудование для последней, отчаянной попытки спасти то, против чего так яростно боролся. Это было молчаливое признание поражения и последний акт долга. Искупление действием перед лицом конца.

Альма сжала руку Джефа. На фоне грохота рушащегося мира, шипения безумной биомассы и предсмертных стонов колонии, их двое – проводник и дирижёр последней надежды – приготовились к погружению в самое пекло разума Бездны. Ванн наблюдала, её тень на стене была мрачной и неподвижной. Келлер, склонившись над кабелями, металлически звенел инструментами. Решение Альмы повисло в воздухе тяжёлым колоколом, отмеряющим последние секунды перед прыжком в неизвестность. Шанс был призрачным. Цена – невообразимой. Но колесо судьбы было запущено. Оставалось только шагнуть в врата безумия, неся с собой последнюю искру спокойствия.

Глава 12: Подготовка к Погружению

Лабораторию «Симбиоза» уровня 4 уже нельзя было назвать убежищем. Она стала последним бастионом на краю геенны огненной. Воздух гудел от напряжения – не только электрического от аварийных генераторов, но и от предгрозовой тишины перед нечеловеческой бурей. Сейсмические толчки стали реже, но глубже, каждый раз заставляя содрогаться самые основания колонии, напоминая о чудовищной ране в сердце Бездны. Шипение и бульканье бионаростов на стенах сливались в непрерывный, больной аккомпанемент к далёким, но неумолкающим крикам хаоса, просачивающимся сквозь толщу биоактивных полимеров. Запах – едкая смесь озона, гари, гниющей органики и чего-то металлически-кровавого – висел тяжёлым одеялом.

В эпицентре этого ада, под неровным, кроваво-красным светом аварийных ламп, возвышалось сооружение, одновременно напоминающее алтарь, саркофаг и электрический стул. Капсула-интерфейс.

Келлер и его импровизированная команда из двух уцелевших техников, чьи лица были серы от усталости и страха, трудились над ней с лихорадочной, молчаливой яростью. Они не чинили – они латали, приспосабливали, соединяли обрывки систем в отчаянную попытку функциональности. Каркас капсулы, некогда гладкий и технологичный, теперь был покрыт сварными швами и заплатками из бронированных полимеров. Внутри, вместо мягкого кресла – жёсткое ложе, обитое грубой тканью, с выемками для конечностей, больше похожее на эшафот. К нему вели пучки оптоволоконных жил и силовых кабелей, словно щупальца механического спрута. Эти кабели сплетались в толстые жгуты, уходящие в два эпицентра: