Аудитор смерти

Иголкин напрягся. Он ожидал чего угодно, но не этого. Не официального визита.

– Анастасия, я действовал строго в рамках Уголовно-процессуального кодекса, – начал он заученную мантру. – Состава преступления в действиях сотрудников МУП «Ритуал» не обнаружено.

Щедрина смотрела на него, и её мозг работал, как сканер. Расширенные зрачки. Учащённое дыхание. Он теребил пуговицу на пиджаке. Ложь. Он не просто выполняет приказ. Он боится.

– Меня интересует не состав преступления, – её голос был холодным и ровным. – Меня интересует процедура. Вы опрашивали сотрудников кладбища? Агента, который брал деньги? Директора Белозёрова?

– Были проведены все необходимые проверочные мероприятия, – пробубнил Иголкин, отводя взгляд.

– Я хотела бы ознакомиться с материалами проверки. Со всеми. Включая ваши внутренние рапорты.

Это был удар ниже пояса. Он не имел права ей отказывать. Помощник министра. Федеральная проверка.

– Я подготовлю документы, – процедил он.

– Я подожду здесь, – сказала Щедрина и села на стул для посетителей, демонстративно положив свой портфель на колени.

Она сидела и молча смотрела на него. Это была пытка. Пытка тишиной и присутствием. Она видела, как по его лицу пробегают тени. Гнев. Страх. Ненависть. Она видела, как он мысленно проклинает её, Курова, «Валька» – всех.

Через полчаса он молча положил перед ней тонкую папку. Она открыла её. Внутри было несколько бумажек. Объяснения Новожиловых. Рапорт самого Иголкина. И всё.

– Это всё? – спросила она, поднимая на него глаза.

– Всё, что требует закон, – ответил он.

Она медленно закрыла папку.

– Понятно. Спасибо за уделённое время, Борис.

Она встала и вышла, не прощаясь. Она не получила того, за чем пришла. Но она получила нечто большее. Она увидела его страх. Она поняла, что Иголкин – слабое звено. Он не боец. Он трус. А трусы, загнанные в угол, делают ошибки.

Вернувшись в свой кабинет, Иголкин запер дверь. Его руки дрожали. Эта женщина… она смотрела на него так, будто видела его насквозь. Он подошёл к сейфу, открыл его и достал старый, потёртый мобильный телефон. Nokia. Из тех, что уже давно не выпускают. Он вставил сим-карту, которую хранил отдельно.

Это был его щит. Его алиби. Телефон, который он много лет назад, ещё будучи лейтенантом в Четково, изъял у невменяемого Петра Викторовича Сергеева. Он нашёл его, спящего на лавке, забрал телефон и документы, а самого сдал в психушку. С тех пор Пётр Викторович числился пропавшим без вести. А его телефон стал главным инструментом конспирации Иголкина.

Он набрал номер «Валька».

– Валентин, это Пётр Викторович беспокоит, – сказал он в трубку, изменив голос. – Тут юристка ваша интересовалась. Очень настырная. Присмотрите за ней.

– Понял тебя, Пётр, – ответил «Валек» и повесил трубку.

Иголкин вытащил сим-карту и спрятал телефон обратно в сейф. Он почувствовал облегчение. Он переложил ответственность. Он предупредил. Теперь это была не его проблема.

В своём номере в гостинице Анастасия Щедрина смотрела на экран планшета. На нём была карта Серебровска. Красная точка мигнула и застыла над зданием УЭБиПК.

Зафиксирован незарегистрированный сигнал. Источник – мобильное устройство стандарта GSM-900. Идентификация невозможна. Сигнал активен 37 секунд.

Это был отчёт от «ТОТАЛ». Они засекли звонок Иголкина. Они ещё не знали, кому он звонил. Но они знали, откуда.

Анастасия посмотрела на список фамилий из архива, который принёс «Мультик». Она обвела красным фамилию «Куров». Затем она взяла другой лист – копию жалобы Новожиловых. И обвела фамилию «Иголкин».

Она смотрела на эти два имени. Начальник и подчинённый. Оба живут в ЖК «Французский». Оба покрывают директора кладбища. И один из них только что сделал тайный звонок после её визита.

Она поняла, что это не просто отдельные коррупционеры. Это была система. Организм. С мозгом, руками и щупальцами. И она только что ткнула палкой в одно из этих щупалец. И теперь весь организм знал о её существовании. И готовился нанести ответный удар.

Глава 7: Старый волк Жора

Борис Демидович Георгиев, которого за глаза и в глаза звали «Жорой», сидел на веранде своего старого, вросшего в землю дома на окраине Серебровска. Он не пил чай. Он его цедил. Медленно, с наслаждением, держа блюдце на растопыренных пальцах, как это делали его деды-казаки. Отсюда, с его личного холма, было видно почти всё: и уродливые новостройки ЖК «Французский», и далёкие, дымящие трубы рудников, и, самое главное, – бескрайнее, серое море Степного кладбища. Его земли.

«Жора» не был директором. Он не был даже заместителем. В его трудовой книжке значилось скромное «смотритель участка». Но каждый копальщик, каждый каменщик, каждый торговец венками знал, кто здесь настоящий хозяин. Не «Валек» с его мэрской «крышей». Не приезжие бандиты с их дорогими машинами. А он. Старый волк, который знал каждую тропинку в этом лесу мёртвых.

Он отставил блюдце. На веранду вышел его зять, младший из братьев Пак, Кихан. Молодой, сильный, с телом бойца и глазами послушного сына. Он сел напротив, и старый деревянный стул под ним жалобно скрипнул.

– Отец, – начал он, – Джунхо просил передать…

– Знаю, что он просил, – «Жора» прервал его, не повышая голоса. Он достал из кармана старую, помятую папиросу «Беломор», размял её и сунул в уголок рта, не закуривая. Привычка. – Твой брат – умный. Он думает цифрами. Прибыль, расходы, откаты. Это правильно. Это бизнес. Но он не понимает одного, сынок. Земля – это не бизнес. Земля – это люди. А люди цифрам не подчиняются.

Он смотрел на зятя, и его взгляд был острым, как заточка. Он видел в нём всё: и восхищение, и страх, и раздвоенность между ним, старым авторитетом, и старшим братом, новым хищником.

– Джунхо злится, что работа встала, – Кихан потёр шею. – Заказ от судьи Маркова горит. «Валек» рвёт и мечет.

– Пусть рвёт, – «Жора» усмехнулся, и его лицо, изрытое оспинами, стало похоже на старую карту. – Пусть поймёт, что без моих людей его гранит – это просто камни. А его приказы – просто воздух. Ты передай брату: пусть не цифры считает, а людей уважает. Особенно тех, кто на этой земле с восемьдесят восьмого года.

Он говорил о себе. О том, как пришёл сюда молодым, как пережил девяностые, как в 2005-м его пытались сломать, повесив условный срок за мошенничество. Они думали, что убрали его. Но он не ушёл. Он просто ушёл в тень, став корнем, который нельзя выкорчевать. Он собрал вокруг себя всех – копальщиков, смотрителей, мелких предпринимателей. Он не приказывал. Он «советовал». И его советы были законом.

Часом ранее, в грязном, пахнущем пивом и потом баре у железнодорожного вокзала, старший из братьев Пак, Джунхо, встречался с человеком по имени Вася Шкант. Бывший боксёр, с отбитыми ушами и пустыми глазами, Шкант был связным с ОПГ «Вокзальные». Старой, ещё советской закалки группировкой, которая контролировала всё, что двигалось по рельсам и рядом с ними.

Джунхо молча положил на стол толстый конверт. Внутри было триста пятьдесят тысяч рублей. Ежемесячная плата за «абонемент на спокойствие».

– Это за прошлый месяц, – голос Джунхо был ровным, безэмоциональным. – «Крюк» просил передать, что в следующем месяце возможны задержки.

Шкант лениво взял конверт, не пересчитывая.

– «Крюк» пусть решает свои проблемы. А у «Вокзальных» задержек не бывает. Тариф есть тариф.

Джунхо кивнул. Его глаза едва заметно сузились. Он ненавидел эту зависимость. Но он был прагматиком. В чужом городе своя армия стоит дорого. Дешевле нанять местную.

– Вопросов не будет, – сказал он и встал, чтобы уйти.

Вернувшись в их съёмную квартиру в ЖК «Французский», Джунхо застал младшего брата мрачным и задумчивым.

– Ты был у «Жоры»? – спросил он, наливая себе стакан воды.

– Был, – кивнул Кихан. – Он просил передать…

– Мне плевать, что он просил, – отрезал Джунхо. – Этот старик возомнил себя царём горы. Он мешает работать. Он саботирует приказы.

– Но он прав, брат, – неуверенно возразил Кихан. – Люди его слушают. Он для них… свой. А мы – чужие.

Джунхо поставил стакан на стол. Слишком резко.

– Мы – бизнес. А он – прошлое. Реликт. И если этот реликт мешает бизнесу, его убирают.

Он смотрел на брата, и в его взгляде читалось разочарование. Он видел, как старый паук «Жора» плетёт паутину вокруг его младшего брата, играя на его потребности в отцовской фигуре.

– Не забывай, кто твой брат, Кихан, – сказал он тихо, но так, что по спине Кихана пробежал холодок. – Не он. А я.

В своём номере в гостинице Анастасия Щедрина изучала очередной отчёт от «ТОТАЛ». Сухие строки, описывающие встречу Джунхо и Шканта. Фотографии, сделанные скрытой камерой. И отдельный файл – оперативная справка на Георгиева Бориса, «Жору».

Она читала и видела, как на её ментальной карте проступают контуры второго, параллельного центра силы. «Копатели» во главе с «Вальком» контролировали административный и финансовый ресурс. Но «Жора» контролировал землю. В самом прямом, физическом смысле. Он контролировал людей с лопатами.

Раздался стук в дверь. Это был Владимиров. Он выглядел взволнованным.

– Анастасия, у нас ЧП. Заказ на памятник для семьи судьи Маркова сорван. Рабочие просто… не вышли.

– Почему? – спросила она, хотя уже знала ответ.

– Неофициальная причина – кто-то из людей «Жоры» сказал им, что этот участок «нехороший». Проклятый, – Владимиров криво усмехнулся. – Бред, конечно. Но никто не хочет связываться. «Валек» в бешенстве. Он звонил мне, орал, угрожал.

Щедрина смотрела на него, но видела не его. Она видела шахматную доску. И она видела, как одна из фигур сделала ход, нарушивший весь расклад. «Жора» бросил вызов «Вальку». Открыто. Нагло.

– Спасибо, Николай, – сказала она. – Это очень ценная информация.

Когда он ушёл, она подошла к окну. Дождь прекратился. Город лежал под низким, свинцовым небом. Она думала о «Жоре». О старом волке, который решил показать зубы молодым хищникам. Она думала о братьях Пак, один из которых был мозгом, а второй – сердцем, и это сердце уже было отравлено ядом чужого влияния.

Она открыла свой секретный файл и добавила новую запись.

СТАТУС: Внутренний конфликт. СТОРОНА 1: ОПГ «Копатели» (Белозёров, «Валек»). РЕСУРС: Административный, финансовый, силовой (верхний уровень). СТОРОНА 2: Группа «Жоры» (Георгиев). РЕСУРС: Контроль над исполнителями (низовой уровень), поддержка локального криминалитета («Вокзальные»). ВЕРОЯТНОСТЬ ЭСКАЛАЦИИ: Высокая.

Она закрыла ноутбук. Впервые с момента прибытия в Серебровск она почувствовала что-то похожее на азарт. Её враги были не монолитны. Они были разобщены. Они боялись и ненавидели друг друга не меньше, чем её.

А это означало, что у неё появился шанс. Шанс не просто наблюдать. А играть. Столкнуть их лбами. И смотреть, как их империя, построенная на костях, рухнет под собственной тяжестью, превратившись в пепел.

Глава 8: Искусство подношений

День рождения прокурора Серебровской области праздновали в ресторане «Версаль». Название было кричащим, безвкусным, но до отвращения точным. Всё здесь – от позолоченных херувимов на стенах до тяжести столового серебра – было создано, чтобы демонстрировать статус. Чтобы напоминать гостям, что они – новая аристократия, оторвавшаяся от серой массы и парящая в собственном, рукотворном раю.

Анастасия Щедрина не была там. Её тело находилось в унылом номере гостиницы «Областная», но её глаза и уши были в самом сердце этого праздника. На экране её защищённого планшета разворачивалась прямая трансляция, собранная аналитиками «ТОТАЛ» из десятка источников: аудиопоток с миниатюрного микрофона на подносе официанта, видео с камер наблюдения, которые «случайно» сбоили для всех, кроме них, фотографии из соцсетей жён и подруг приглашённых. Это была мозаика чужой жизни, холодная и детализированная, как отчёт патологоанатома.

Она смотрела на экран, где Валентин «Валек» Белозёров, директор кладбища, поднимал бокал. Его лицо лоснилось от пота и самодовольства. Он произносил тост в честь именинника – молодого, лощёного прокурора по фамилии Марков. Того самого, чья тёща теперь покоилась на месте безымянного ветерана.

– За справедливость! – провозгласил «Валек», и по залу пронёсся гул одобрительных смешков.

Щедрина увеличила изображение. Она видела всё: фальшивую скромность в глазах Маркова, жадность, которую он не мог скрыть, когда смотрел на «Валька». Она видела, как мэр Нептицын с отеческой улыбкой наблюдает за этой сценой, как дирижёр, довольный слаженной игрой своего оркестра.

Кульминация наступила после горячего. «Валек» подозвал помощника, и тот внёс в зал небольшую бархатную коробку.

– Это тебе, Андрей, от души, – голос «Валька» сочился елеем. – На новоселье. Чтобы семейное гнёздышко было уютным.

Марков открыл коробку. Внутри, на атласной подушечке, лежали ключи. Простые, современные ключи от квартиры. Но все в этом зале знали, что это не просто ключи. Это был символ посвящения. Билет в закрытый клуб.

АУДИОФАЙЛ 7B. Шёпот за столом №3.

ГОЛОС 1 (предположительно, Куров): Опять «Французский»? У Валька там, что, безлимитный абонемент?

ГОЛОС 2 (предположительно, Папенко): Он не дарит. Он инвестирует.

Щедрина поставила трансляцию на паузу. Инвестирует. Папенко был точен. Это была не взятка. Это была покупка души. Она открыла файл с досье на Маркова. Женат, двое детей, ипотека на двадцать лет. Теперь ипотеки нет. А долг есть. Пожизненный. Невозвратный.

Она снова включила трансляцию. Камера «ТОТАЛ» переключилась на курительную комнату. Туда вышли помощник мэра Папенко и начальник БЭП Куров. Папенко нервно затягивался тонкой сигаретой.

– Эта Щедрина… она не успокоится, – сказал он, выдыхая дым в сторону. – Копает под «Французский». Владимиров ей всё сливает.

Куров усмехнулся, глядя на своё отражение в тёмном стекле.

– Успокоится. Все успокаиваются. Главное – не делать резких движений. И помнить, кто дирижёр.

Папенко затушил сигарету, раздавив её в пепельнице. Его рука дрожала. Он боялся. И Щедрина чувствовала его страх даже через экран планшета.

Телефон зазвонил в полной тишине студенческой комнаты, и Кирилл вздрогнул. Номер был скрыт. Он колебался, но потом всё же нажал на кнопку приёма.

– Алло?

– Студент, историю любишь? – голос в трубке был искажён, низкий и безжизненный, как у робота.

– Кто это? – сердце Кирилла забилось быстрее.

– Неважно. Ты в архивах копаешься. В старых костях. Это опасно. Можно заразиться. Или сломать себе шею.

– Я не понимаю, о чём вы…

– Всё ты понимаешь, «Мультик», – голос произнёс его прозвище, и по спине Кирилла пробежал ледяной холод. Они знали. Они знали всё. – История – это наука о мёртвых. Не становись её частью. Это первое и последнее предупреждение.

В трубке раздались короткие гудки. Кирилл сидел, не двигаясь, сжимая телефон в похолодевшей руке. Комната, казавшаяся ему уютной и безопасной, вдруг стала враждебной. Тени в углах сгустились. Каждый скрип за окном казался шагами убийцы. Он был больше не исследователем. Он был мишенью.

Евгения Романюк смотрела на фотографию своего младшего брата. Снимок был сделан пять лет назад, до того, как всё рухнуло. До того, как он, глупый, наивный мальчишка, связался не с теми людьми и попался с пакетом наркотиков. «Сом» тогда появился из ниоткуда. Он «решил вопрос». Условный срок вместо реальных восьми лет. И цена за это решение была проста: её талант, её имя, её душа.

Она ненавидела себя за то, что делает. За лживые статьи, за проданную совесть. Но каждый раз, когда она думала взбунтоваться, она видела перед глазами это фото.

Пришло сообщение от «Сома». Короткое, как выстрел.

«Следующая цель – Владимиров. Начальник отдела ЖКХ. Найди на него всё. Семья, любовницы, старые долги. Мне нужно, чтобы он стал ручным».

Евгения закрыла глаза. Владимиров. Тот самый, который пытался помочь Новожиловым. Тот, в ком ещё оставалось что-то живое. И теперь она должна была уничтожить его. Это был её личный ад. Она взяла сигарету, но пальцы дрожали, и она не смогла её зажечь.

В своём доме Борис Иголкин чувствовал себя в безопасности. Здесь, в подаренной «Вальком» квартире в ЖК «Французский», он был не просто офицером БЭП. Он был хозяином жизни. Он смотрел, как его жена собирает чемоданы.

– Ты уверен, что сейчас хорошее время для поездки? – спросила она, не отрываясь от дела. – В городе эта… проверка из Москвы.

– Вот именно поэтому и хорошее, – усмехнулся Иголкин. – Пусть видит, что у нас всё спокойно. Люди живут, отдыхают. Никакого кризиса.

Он врал. Он просто хотел убрать семью из города. На всякий случай. Щедрина его пугала. Её спокойствие, её глаза, которые смотрели, казалось, прямо в душу. Он чувствовал себя голым под этим взглядом.

Жена улыбнулась и поцеловала его.

– Ты у меня самый лучший.

Он обнял её, вдыхая запах её духов. Он делал всё это ради них. Ради того, чтобы у его детей было то, чего не было у него. И если для этого нужно было ломать жизни каких-то Новожиловых, он был готов платить эту цену.

Ночь. Дождь барабанил по стеклу гостиничного номера. Анастасия Щедрина сидела перед ноутбуком. На экране была открыта защищённая программа для построения схем. Она закончила анализировать отчёт «ТОТАЛ» и поговорила по телефону с напуганным, но не сломленным Кириллом.

Она начала расставлять на карте виртуальные флажки.

Вот мэр Нептицын. Вот его помощник Папенко. Вот директор кладбища «Валек». Вот начальник БЭП Куров и его подчинённый Иголкин. Вот прокурор Марков. Вот судья, чья тёща лежит в чужой могиле.

Она соединяла их линиями. Линии взяток, угроз, приказов. Паутина становилась всё гуще. А потом она начала вбивать адреса. Один за другим. И случилось странное. Все флажки, обозначавшие ключевые фигуры системы, сгруппировались в одном месте. В элегантном, похожем на парижский, жилом комплексе на проспекте Маршала Жукова.

Она откинулась на спинку стула. В горле пересохло. Она вдруг поняла. Это была не просто раздача квартир. Это было нечто гораздо более дьявольское.

Это была клетка. Золотая, комфортабельная, но клетка. Они все были соседями. Они встречались на парковке, их дети ходили в одну элитную школу, их жёны – в один фитнес-клуб. Они были повязаны не только деньгами. Они были повязаны бытом. Соседством. Они были заложниками друг у друга. Это была система круговой поруки, доведённая до совершенства. Система, которая контролировала сама себя.

Она посмотрела на эту схему. На этот идеальный, замкнутый круг. И впервые за всё время она почувствовала укол настоящего, леденящего страха. Она была снаружи. Одна. А чтобы сломать круг, нужно было оказаться внутри него.

Она закрыла ноутбук. Дождь за окном усилился, превратившись в сплошную стену воды. Она знала, что следующая атака будет направлена уже не на её помощников. Она будет направлена на неё. И она должна была быть готова.

Глава 9: Бюрократическая война

Бумага в мэрии Серебровска обладала собственной, почти мистической жизнью. Она рождалась в принтерах, путешествовала по тёмным коридорам в руках безликих курьеров, старела в папках, а затем умирала в шредерах или, что случалось чаще, впадала в летаргический сон в архивах, из которого не было возврата.

Служебная записка Николая Владимирова, отправленная им на имя мэра Нептицына, была живой и злой. Она кричала о нарушениях, о несоответствиях в реестрах, о циничном беззаконии, творящемся на Степном кладбище. Три дня она прожила активной жизнью, пройдя через руки секретарши мэра, его помощника Папенко, и, наконец, легла на стол самому Нептицыну. А потом исчезла. Просто испарилась. Словно её никогда и не было.

– Её нет, – сказала секретарша, не поднимая глаз от монитора. – Входящий номер такой не зарегистрирован. Вы, наверное, ошиблись, Николай.

Владимиров стоял перед её столом, чувствуя, как по венам разливается холодное бессилие. Он не ошибся. Он лично видел, как она ставила штамп. Он смотрел на эту женщину с идеальной укладкой и мёртвыми глазами и понимал, что перед ним – не человек, а файервол. Идеально отлаженная программа, настроенная на удаление угроз.

– Ясно, – сказал он тихо и вернулся в свой кабинет.

Его кабинет в Департаменте ЖКХ был единственным местом в этом здании, где пахло не пылью и лицемерием, а свежесваренным кофе и решимостью. Он сел за стол. Его руки не дрожали. Гнев, который кипел в нём, переплавился в холодную, твёрдую сталь. Они думали, что он сдастся. Они ошиблись.

Он снова распечатал служебную записку. Тот же текст, те же факты. Но в шапке он добавил одну строчку: «Копия: Прокурору Серебровской области». Он не питал иллюзий насчёт областного прокурора, который наверняка ужинал с Нептицыным в «Империи». Но это был ход. Официальный, протокольный ход, который система не могла просто проигнорировать. Он выводил войну из тихих кабинетов на бумажное поле боя, где у каждого действия оставался след.

Анастасия Щедрина получила скан этого документа от Владимирова на свой защищённый планшет поздно вечером. Она сидела в своём номере в гостинице, и свет от экрана выхватывал из темноты её сосредоточенное лицо. Она читала и видела не просто текст. Она видела поступок. Отчаянный, почти самоубийственный поступок честного человека в прогнившей системе. Он бросил им перчатку. И она знала, что ответный удар не заставит себя ждать.

Её внутренний аналитик, холодный и беспристрастный, констатировал: «Он нарушил правила. Он действует эмоционально. Это делает его уязвимым». Но другая её часть, та, которую она годами пыталась заглушить, почувствовала укол уважения. Он не был оперативником. Он был просто человеком, у которого закончилось терпение. И это делало его поступок в тысячу раз ценнее.

Она написала ему короткое сообщение: «Осторожнее. Они не прощают такого». Ответ пришёл через минуту: «Знаю. Но молчать больше не могу».

Вызов в кабинет мэра последовал на следующее утро. Нептицын был один. Он не улыбался. Его обычная маска радушного хозяина была снята, и под ней оказалось холодное, злое лицо человека, чьи владения посмели осквернить. Он не предложил Владимирову сесть.

– Николай, – начал он тихо, и от этой тишины по спине Владимирова пробежали мурашки. – Я всегда ценил в людях инициативу. Но есть разница между инициативой и провокацией. Ты отправил бумагу прокурору. Зачем?

– Потому что первая бумага потерялась, – ровно ответил Владимиров, глядя мэру прямо в глаза.

– Бумаги не теряются, Николай. Они находят своё место. Иногда – в папке «К исполнению». Иногда – в корзине. Это называется «приоритеты». Ты пытаешься навязать мне свои приоритеты. Это ошибка.

Он подошёл к окну и посмотрел на город.

– Я строю этот город. Я привлекаю инвесторов, я создаю рабочие места. Это сложно. Иногда приходится идти на компромиссы. Закрывать глаза на мелочи ради большой цели. А ты лезешь со своими кладбищенскими дрязгами. Ты хочешь работать или воевать? В Серебровске воевать с мэрией не принято. Плохая примета.

– Алексей, я хочу работать по закону, – голос Владимирова не дрогнул. – Если в этом городе это называется войной – что ж, я готов.

Нептицын медленно повернулся. Его глаза сузились.

– Готов? – он усмехнулся. – Ты даже не представляешь, к чему ты должен быть готов. Иди. Работай.

Когда Владимиров вышел, Нептицын снял трубку внутреннего телефона и набрал номер Папенко.

– Артур? Наш мальчик решил поиграть в героя. Сделай так, чтобы его отдел оказался в полной изоляции. Ни одной бумаги, ни одного ресурса. Пусть захлебнётся в собственном энтузиазме.

Изоляция началась немедленно. Она была тихой, вежливой и абсолютно тотальной. Заявки отдела Владимирова на транспорт «терялись». Запросы в другие департаменты оставались без ответа неделями. Его подчинённые, старые работники системы, начали смотреть на него с опаской и презрением. Они здоровались сквозь зубы и за его спиной крутили пальцем у виска. Он стал чужим. Прокажённым.

Щедрина видела это. Она получала отчёты «ТОТАЛ» о саботаже. Она видела, как система пытается удушить бунтаря в своих мягких, бюрократических объятиях. И она решила вмешаться.

Она «случайно» столкнулась с Владимировым в коридоре.

– Николай, добрый день. У меня к вам юридический вопрос.

Они зашли в его кабинет. Она знала, что их могут слушать.

– Я изучала ваше местное законодательство, – начала она громко, раскладывая на столе какие-то бумаги. – И нашла интересную норму в положении о муниципальном контроле. Пункт 4.7. Он даёт вам право инициировать межведомственную проверку по факту обращения гражданина, даже если полиция вынесла отказ. Вам нужен лишь формальный повод.

Она смотрела на него, и её взгляд был ясен. Это твой ход. Используй его.

– Спасибо, Анастасия, – он понял всё. – Это очень ценная информация.