Аудитор смерти

Вернувшись в свой кабинет, Иголкин почувствовал знакомый зуд между лопатками. Он ненавидел это чувство. Оно возвращало его в прошлое, в маленький посёлок Четково, где он, молодой лейтенант, впервые понял, что страх – это главный инструмент власти.

Он нашёл адрес Новожиловых. Обычная панельная девятиэтажка на окраине. Он поехал туда не на служебной, а на своей старой «Нексии». Без формы. В потёртой кожаной куртке. Он должен был выглядеть не как полицейский, а как человек, который пришёл «по-соседски» предупредить.

Дверь ему открыла Ирина Новожилова. Увидев его, она побледнела.

– Что вам нужно? Я всё сказала этой… женщине из Москвы.

– А я как раз по её поручению, – мягко улыбнулся Иголкин, проходя в тесную, пахнущую валерьянкой прихожую. – Понимаете, Ирина, тут такое дело… Система у нас сложная, неповоротливая. Пока эта проверка из Москвы пройдёт, пока бумаги дойдут… А вам жить здесь. Сына растить. Он ведь у вас в политехе учится? Хороший вуз. Жаль будет, если у парня возникнут проблемы. С сессией. Или, не дай бог, с законом.

Он говорил тихо, почти ласково. Но каждое слово было пропитано ядом. Он видел, как страх парализует женщину. Как её гнев сменяется отчаянием.

– Вы… вы мне угрожаете?

– Я вас предупреждаю, – Иголкин развёл руками. – Как друг. Заберите заявление. А Валентин Петрович, я вам обещаю, всё компенсирует. И место найдёт, и памятник поставит. Он человек слова. Не надо доводить до греха.

Он ушёл, оставив её стоять посреди прихожей. Он знал, что она сломается. Все ломались. Это был лишь вопрос цены.

Журналистка Евгения Романюк сидела в прокуренном кафе на окраине и ждала «Сома». Она ненавидела эти встречи. «Сом», бывший полицейский, а ныне «решала» у ОПГ «Копатели», был её личным дьяволом. Он держал её на крючке старой истории с наркотиками, в которую вляпался её младший брат. И теперь она была его рупором.

Он появился, как всегда, внезапно. Сел напротив, не здороваясь.

– Завтра в «Серебровском вестнике» должна выйти статья, – сказал он, прикуривая. – Заголовок: «Столичный аудит или паралич коммунальных служб?». Суть: приезжая чиновница, не разобравшись в местной специфике, мешает работать честным людям. Больше жалоб от населения, больше эмоций. Поняла?

– Поняла, – кивнула Евгения. Её тошнило от себя. – «Сом», та история с Новожиловыми…

– Не твоё дело, – отрезал он. – Пиши, что говорят. И не лезь, куда не просят. Иначе твой братец вместо условного срока получит вполне реальный. И долгий.

Он ушёл, оставив её наедине с запахом дешёвого табака и собственного стыда. Она достала телефон и написала сообщение Щедриной, с которой тайно связалась через «Катю»: «Готовят медиа-атаку. Будут бить по вашей репутации». Это был её маленький бунт. Рискованный. Глупый. Но необходимый, чтобы не сойти с ума.

Вечером в номер Щедриной пришёл Владимиров. Он принёс толстую папку.

– Всё, что смог найти по землеотводу под «Французский квартал», – сказал он, положив папку на стол. – Многое подчищено, но кое-что осталось.

Их взгляды встретились. Анастасия снова почувствовала это странное притяжение. Он был единственным в этом городе, с кем она могла говорить без маски.

– Спасибо, Николай, – сказала она. – Это опасно для вас.

– Опаснее – ничего не делать, – он усмехнулся. – Я пойду. Если что-то понадобится…

– Я знаю.

Когда он ушёл, она долго смотрела ему вслед. Любовная линия? Она отогнала эту мысль. Эмоции – это роскошь, которую она не могла себе позволить.

Она села за стол и начала изучать документы. Час за часом она пробиралась сквозь джунгли бюрократических формулировок, постановлений, актов приёма-передачи. Всё было чисто. Слишком чисто. Как операционная перед сложной операцией.

И вдруг она нашла. Маленькое приложение к договору аренды земли от 2010 года. Разрешение на изменение целевого назначения участка. И под ним – подпись. Разборчивая, уверенная. «А. Нептицын».

Это был не дымящийся пистолет. Но это был первый патрон в обойме. Прямая юридическая связь между мэром и стройкой, которую финансировала ОПГ. Она провела пальцем по подписи. Бумага была гладкой, холодной. Как кожа змеи.

Раздался звонок мобильного. Номер был скрыт.

– Анастасия? – голос Ирины Новожиловой дрожал. – Я… я забираю заявление. Простите. У меня сын.

Щедрина молчала. Она ожидала этого.

– Я вас понимаю, Ирина.

– Простите…

Короткие гудки.

Анастасия положила трубку. Она проиграла этот раунд. Новожиловы сломлены. В завтрашней газете выйдет пасквиль. Но она смотрела на подпись Нептицына и понимала, что это неважно. Они думали, что потушили маленький костёр. Но она уже нашла след, ведущий к складу с порохом. И теперь она собиралась поджечь фитиль.

Глава 4: Призраки в архиве

Архив пах временем и забвением. Густой, сладковатый запах старой бумаги, пыли и мышиного яда въедался в одежду и, казалось, в саму кожу. Анастасия Щедрина стояла посреди тесной комнаты, заставленной от пола до потолка стеллажами с пухлыми картонными папками. Свет от единственной тусклой лампочки едва пробивался сквозь взвесь пылинок, кружащихся в неподвижном воздухе. Идеальное место, чтобы хоронить правду.

Напротив неё, за единственным столом, сидел Кирилл, которого она мысленно продолжала называть «Мультиком». Его обычный энтузиазм немного поблёк под гнётом монотонной работы. Он выглядел как молодой, полный сил саженец, по ошибке выросший в подвале.

– Анастасия, я не совсем понимаю, – он поднял на неё глаза, в которых читалась усталость. – Мы уже третий день перебираем эти книги. Вся эта информация есть в электронной базе. Зачем мы это делаем?

Щедрина подошла к столу и провела пальцем по обложке толстого журнала учёта захоронений за 1978 год. Палец оставил тёмную борозду.

– Потому что компьютер, Кирилл, помнит только то, что ему сказали помнить. А бумага помнит всё. Даже то, что от неё пытались скрыть.

Она смотрела на него, и её внутренний голос, холодный и аналитический, констатировал: «Ты используешь его. Его идеализм. Его желание быть полезным. Он – твой инструмент. Твой щуп, который ты опускаешь в это болото». Это было правдой. И от этой правды во рту появился горький привкус. Она видела в нём не просто студента. Она видела в нём отражение тех, кого она когда-то не смогла защитить.

– Я хочу, чтобы ты сравнил бумажные записи с электронной базой. Пофамильно. Год за годом, – её голос был ровным, не допускающим возражений. – Ищи несоответствия. Любые. Пропавшие имена. Изменённые даты. Всё, что покажется тебе странным.

Он кивнул, и в его глазах снова загорелся огонёк. Он получил задачу. Важную. Настоящую. Он ещё не понимал, что эта задача – билет на войну.

Гранитная мастерская на окраине Серебровска пахла камнем, металлом и страхом. Владелец, маленький, суетливый человек по фамилии Гинзбург, стоял перед двумя мужчинами, которые словно выросли из асфальта посреди его цеха. Братья Пак. Старший, Джунхо, стоял неподвижно, засунув руки в карманы дорогого спортивного костюма. Его лицо было лишено эмоций, как у статуи Будды. Младший, Кихан, перекатывался с пятки на носок, поигрывая мышцами. От него исходила аура сжатой пружины, готовой в любой момент разжаться.

– Гинзбург, – голос Джунхо был тихим, почти вежливым. – Ты плохо слышишь? «Крюк» сказал, цена на камень выросла. Для всех. Значит, и для тебя.

– Но это грабёж! – пискнул Гинзбург, вытирая потные ладони о рабочий фартук. – Я не могу платить столько! Я разорюсь!

Кихан сделал шаг вперёд.

– Ты разоришься, если не заплатишь, – прорычал он.

Джунхо поднял руку, останавливая брата. Он медленно подошёл к огромной гранитной плите, заготовке для будущего памятника. Провёл по ней пальцами.

– Хороший камень, – сказал он. – Прочный. Долговечный. Таким можно не только память увековечить. Таким можно и кости переломать.

Он посмотрел на Гинзбурга. И в этом взгляде не было злости. Была лишь холодная констатация факта. Как у врача, сообщающего о неизлечимой болезни.

– Завтра утром деньги будут у «Крюка». «Всё», – сказал он. – Иначе твой красивый камень понадобится для твоего собственного надгробия.

Братья развернулись и так же бесшумно вышли из цеха, оставив Гинзбурга дрожать посреди каменной пыли, которая вдруг стала похожа на пепел.

Вечером на зашифрованный планшет Щедриной пришёл отчёт от службы «ТОТАЛ». Сухие, безэмоциональные строки текста, описывающие сцену в мастерской.

ОБЪЕКТ: Братья Пак (Джунхо, Кихан). СТАТУС: Силовое крыло ОПГ «Копатели». МЕТОД: Психологическое и физическое давление. ЦЕЛЬ: Контроль над поставщиками ритуальной сферы. РЕЗУЛЬТАТ: Цель достигнута. Объект Гинзбург деморализован.

Под текстом – несколько фотографий, сделанных с большого расстояния. Лица братьев. Перекошенное от ужаса лицо Гинзбурга. Анастасия смотрела на эти снимки, и холод отчёта смешивался с горячей волной гнева. «ТОТАЛ» давал ей информацию. Но он не давал ей права вмешаться. Она была наблюдателем. Пока.

Она переключилась на местный новостной сайт. Статья Евгении Романюк. «Столичный аудит или паралич коммунальных служб?». Текст был написан мастерски. Формально – критика её, Щедриной, работы. Обвинения в бюрократии, в непонимании местной специфики. Но между строк она читала другое. «Система боится света. Они пытаются замазать грязью источник этого света». Евгения, рискуя всем, подавала ей сигнал.

Анастасия закрыла планшет. Она чувствовала, как сжимаются кольца. Они пытались изолировать её, дискредитировать, запугать. Но они не учли одного. Она была не одна.

На следующий день «Мультик» ворвался в её временный кабинет без стука. Его глаза горели.

– Нашёл! Анастасия, я нашёл!

Он положил перед ней распечатку из электронной базы и раскрыл старый журнал учёта.

– Вот, смотрите. Запись от 12 мая 1978 года. Захоронение ветерана войны, Ивана Захаровича Петрова. Указано: родственников нет. А вот электронная база. Этого захоронения просто не существует. На этом месте, участок 14, ряд 3, место 5, числится могила… – он сглотнул, – могила тёщи судьи областного суда Маркова. Захоронение от 2016 года.

Щедрина смотрела на две записи. На выцветшие чернила и на холодные пиксели. Призрак. Первый призрак из архива обрёл плоть.

– Хорошая работа, Кирилл, – сказала она. Её голос был спокоен, но внутри всё напряглось. – Ищи дальше.

Он ушёл, окрылённый похвалой. А она осталась с этим знанием, острым, как осколок стекла. Это было прямое доказательство. Доказательство, за которое могли убить.

К вечеру «Мультик» нашёл ещё двадцать три таких «призрака». Среди них были родственники прокурора, чиновников из мэрии и… начальника БЭП Курова. Все они жили в одном месте. В ЖК «Французский».

Кирилл был бледен. Он начал понимать, в какую историю ввязался.

– Я… я, наверное, пойду в храм, – сказал он, запинаясь. – К отцу Алексею.

Щедрина кивнула. Она понимала его. Ему нужно было поговорить с кем-то, кто не был частью этого мира лжи и страха.

В полумраке старой церкви на окраине кладбища пахло ладаном и воском. Отец Алексей, высокий, худой, с лицом аскета, слушал исповедь Кирилла.

– Мне страшно, отче, – шептал «Мультик». – Я чувствую, что мы раскопали что-то… очень тёмное.

Священник положил тяжёлую руку ему на плечо.

– Тьма боится света, сын мой. Но помни: когда зажигаешь свечу в тёмной комнате, ты становишься самой заметной мишенью. Молись. И будь осторожен.

На следующий день раздался звонок на её рабочий телефон. Голос «Валька» был вкрадчивым, почти дружелюбным.

– Анастасия, добрый день. Беспокоит Белозёров. Хотел поинтересоваться, как продвигается ваша проверка. Всё ли в порядке?

– Всё в рабочем режиме, Валентин, – ответила она, мгновенно переходя в режим «оперативник».

– Вот и славно. А то до меня тут дошли слухи… Ваш практикант, мальчик этот… уж больно любопытный. В архивах ночами сидит. Это похвально, конечно, рвение к работе. Но вы ему скажите, чтобы был аккуратнее. У нас тут город промышленный, рудники рядом. Молодёжь, знаете ли, иногда пропадает. Несчастные случаи…

– Я передам, – холодно ответила Щедрина и повесила трубку.

Кровь стучала в висках. Они перешли черту. Они начали угрожать ребёнку.

Вечером в её номер снова пришёл «Мультик». Он был бледен, но в его глазах горела решимость. Он молча положил на стол лист бумаги. Это был список. Двадцать три фамилии. И напротив каждой – адрес. Проспект Маршала Жукова. ЖК «Французский».

– Вот, – сказал он тихо. – Это они. Все.

Анастасия смотрела на этот список. Это была не просто бумага. Это была карта вражеской территории. Схема нервных узлов раковой опухоли, поглотившей город. Она посмотрела на Кирилла. На его испуганное, но упрямое лицо. Он больше не был для неё инструментом. Он стал её ответственностью.

– Спасибо, Кирилл, – сказала она. – Теперь иди домой. И никому ни слова.

Когда он ушёл, она подошла к окну. Дождь барабанил по стеклу. Она смотрела на огни ЖК «Французский» вдалеке. Они казались такими мирными. Но теперь она знала, что за каждым из этих окон скрывается часть чудовищного механизма. И она знала, что должна сломать его. Даже если для этого придётся пожертвовать всем. Даже собой.

Глава 5: Достойный памятник

Осень в Серебровске пахла тленом и холодной землёй. Валентин Белозёров, которого за глаза звали «Вальком», любил эту пору. Воздух становился плотным, тяжёлым, и тишина на его четырёхстах гектарах казалась почти осязаемой. Он шёл по одной из центральных аллей Степного кладбища, и хруст гравия под его дорогими ботинками был единственным звуком, нарушавшим покой. Это была его земля. Его царство. И он был здесь богом – решал, кому лежать под безымянным холмиком, а кому – под полированным гранитом.

Он делал свой обычный обход. Проверял, как работают копальщики, как убирают мусор, как идёт торговля в гранитной мастерской. Всё было под контролем. Его контролем. Но сегодня что-то нарушило привычный ритм. Участок номер сорок два, ряд седьмой. У свежей, ещё не осевшей могилы, на складном стульчике сидел старик.

«Валек» остановился. Он ненавидел посторонних в будние дни. Они нарушали деловую атмосферу. Но этот старик был другим. Он не суетился, не поправлял венки. Он просто сидел, сгорбившись, и смотрел на простой железный крест с табличкой. Его плечи мелко подрагивали. Он плакал. Тихо, беззвучно, как плачут мужчины, когда их никто не видит.

Что-то внутри «Валька» дрогнуло. Он видел горе каждый день. Горе было его профессией, его товаром. Он научился не замечать его, как хирург не замечает крови. Но это было другое. Не истеричные рыдания вдов, не показная скорбь дальних родственников. Это было чистое, дистиллированное горе.

Он подошёл ближе. Старик не обернулся.

– Хороший день, отец, – сказал «Валек» непривычно мягко.

Старик вздрогнул и поднял на него красные, опухшие глаза.

– День-то хороший, сынок. Да жизнь плохая.

«Валек» посмотрел на могилу. На табличке было выведено: «Анна Степановна Ковалёва. 1948—2017».

– Жена? – спросил он.

Старик кивнул.

– Пятьдесят лет вместе. Как один день. А теперь вот… один я.

Он снова опустил голову. «Валек» молчал. Он вдруг вспомнил похороны своей матери. Давно, ещё до того, как он стал «Вальком». Простой деревенский погост. Такой же железный крест. И своё собственное, такое же бессильное, сжигающее изнутри горе. Он тогда поклялся, что вырвется из этой нищеты. Что у его матери будет лучший памятник в районе. И он сдержал слово.

– Памятник ставить собираешься? – спросил он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Собираюсь, – вздохнул старик. – Всю жизнь копили. Думали, на всё хватит. А теперь… Цены-то какие… Не потяну я гранит. Так, может, мраморную крошку…

Он говорил о деньгах, но «Валек» слышал другое. Он слышал стыд. Стыд мужчины, который не может достойно проводить свою женщину в последний путь. И этот стыд срезонировал с его собственным, давно забытым страхом.

– Как звать тебя, отец? – спросил он.

– Пётр. Ковалёв.

«Валек» кивнул. Он принял решение. Импульсивно, нелогично, вопреки всем правилам своего бизнеса.

– Будет твоей Анне памятник, Пётр, – сказал он твёрдо. – Гранитный. Лучший.

Старик недоверчиво посмотрел на него.

– Да откуда ж у меня деньги такие…

– А денег не надо, – отрезал «Валек». – Считай, от заведения. За верность. Пятьдесят лет – это срок.

Он развернулся и зашагал прочь, не дожидаясь ответа. Он чувствовал на себе изумлённый взгляд старика. Он не хотел благодарности. Он сделал это не для него. Он сделал это для себя. Для того парня, который когда-то стоял у могилы матери и клялся, что всё будет по-другому.

В гранитной мастерской пахло каменной пылью и машинным маслом. Начальник цеха, увидев «Валька», вытянулся в струнку.

– Валентин, всё по плану. Заказ на семью судьи Маркова почти готов.

– Забудь про Маркова, – бросил «Валек». – Есть работа поважнее. Участок сорок два, ряд семь, могила Ковалёвой. Чтобы там через неделю стоял памятник. Чёрный гранит, лучшая полировка, короче – всё по максимальному тарифу. Всё, как для людей.

Начальник цеха растерянно моргнул.

– Ковалёвы? Я не помню такого заказа…

– И не вспомнишь. Его нет. Счёт принесёшь мне. В мой кабинет. Я плачу из своих. Я богатый человек – могу себе это позволить.

Он вышел, оставив начальника цеха в полном недоумении. За двадцать лет работы такого не было ни разу. «Валек» никогда не платил. Он только забирал.

Недалеко от мастерской, делая вид, что подметает дорожку, стоял «Копаль». Он всё видел и слышал. Он видел разговор «Валька» со стариком. Он слышал приказ в мастерской. Старый могильщик покачал головой. Мир сегодня определённо сошёл с ума.

Вечером в маленьком кабинете, который выделили Щедриной, сидел «Мультик». Он был взволнован.

– Анастасия, тут такое… Я не знаю, важно ли это…

– Говори всё, Кирилл. В нашем деле не бывает неважных деталей.

– Мне «Копаль» рассказал. Ну, могильщик. Он видел… В общем, «Валек» сегодня приказал поставить памятник какому-то старику. Бесплатно. За свой счёт. Самый дорогой.

Щедрина слушала, не перебивая. Её лицо, как всегда, было непроницаемым. Но внутри аналитический механизм заработал с удвоенной скоростью. Что это? Жест отчаяния? Попытка замолить грехи? Или что-то более сложное?

– «Копаль» сказал, что «Валек» говорил со стариком о его жене, – добавил «Мультик». – И будто бы помрачнел.

Щедрина сделала пометку в своём блокноте. Образ «Валька» обрастал новыми, неожиданными деталями. Он был не просто хищником. Он был раненым хищником. А такие опаснее вдвойне.

– Спасибо, Кирилл. Это очень важная информация.

Когда он ушёл, она открыла на планшете местный новостной портал. На главной странице – статья Евгении Романюк. «Сердце бизнеса: как меценат Макаров помогает детским домам Серебровска». Хвалебная ода финансисту ОПГ «Копатели» Григорию «Макару». Фотографии улыбающихся детей, благодарные речи воспитателей. Идеальная картинка.

Щедрина смотрела на фотографию «Макара», обнимающего маленькую девочку, и на свои записи о «Вальке». И вдруг она увидела связь.

Они не просто воровали. Они строили альтернативную реальность. Реальность, в которой бандиты – щедрые меценаты, а жестокие хозяева кладбищ – добрые самаритяне. Они создавали себе положительный образ не для прессы. Они создавали его для себя. Чтобы по ночам, глядя в зеркало, видеть не убийц и воров, а благодетелей. Они отмывали не только деньги. Они пытались отмыть свои души.

И это делало их гораздо опаснее. Потому что человек, который считает себя злодеем, может остановиться. Но человек, убедивший себя в том, что он творит добро, не остановится никогда.

Она закрыла планшет. В ушах стоял тихий плач старика на кладбище. Она поняла, что её враги – не примитивные бандиты. Это были сложные, многогранные, страдающие люди. Которые, не колеблясь, убьют любого, кто посмеет разрушить их уютный мир, построенный на чужих слезах и собственных иллюзиях.

Борьба будет гораздо сложнее, чем она думала. Она достала телефон и набрала номер Сосницкого.

– Мне нужна полная биография Белозёрова, – сказала она без предисловий. – Семья, родители, детство. Особенно всё, что связано с его матерью.

Она повесила трубку. Она знала, что нашла трещину в его броне. Маленькую, почти незаметную. Но именно в такие трещины и нужно бить. Пока броня не рассыплется в прах.

Глава 6: Отказной материал

Кабинет Бориса Иголкина в здании Управления экономической безопасности пах кислым кофе и страхом. Не его собственным – чужим, въевшимся в обивку дешёвых стульев, в пожелтевшие обои, в саму структуру воздуха. Это был запах десятков людей, приходивших сюда с последней надеждой и уходивших ни с чем. Иголкин вдыхал этот запах каждый день, и он давно стал для него привычнее свежего воздуха. Он был частью его работы. Он был его работой.

На его столе высилась стопка папок. Аккуратная, почти архитектурная конструкция из картона и человеческого горя. На каждой папке стоял штамп: «В возбуждении уголовного дела отказать». Это была его стена. Его крепость, сложенная из отказов.

Внутренний телефон зазвонил резко, пронзительно, как зубная боль. Голос начальника, Станислава Курова, был как всегда ровным, лишённым интонаций.

– Борис, ко мне.

Иголкин поднялся, поправил съехавший набок галстук и пошёл по длинному, тускло освещённому коридору. Он ненавидел эти вызовы. Куров никогда не повышал голоса, никогда не угрожал прямо. Он просто смотрел своими бесцветными глазами, и от этого взгляда по спине начинал бежать холодок.

Кабинет Курова был другим миром. Просторный, светлый, с окнами, выходящими на центральную площадь. Пахло дорогим парфюмом и кожей. Куров сидел в массивном кресле, похожий на хищную птицу, замершую на своей жёрдочке. Он указал подбородком на стопку папок на своём столе. Она была точной копией той, что лежала у Иголкина.

– Это жалобы за последний месяц, – сказал Куров, не предлагая сесть. – Все на «Степной ангел». На Белозёрова. Люди недовольны.

– Люди всегда недовольны, – буркнул Иголкин.

– Да, – согласился Куров. – Но сейчас у нас в городе гостья из Москвы. И ей этот шум не нравится. Она задаёт вопросы.

Он сделал паузу, внимательно изучая лицо Иголкина.

– Ты же знаешь, чьи это люди, Борис. Валентин – человек уважаемый. Он решает много вопросов. Для города. Для нас. И для наших друзей с Лесной

Упоминание Лесной, где располагалось областное управление ФСБ, было не случайным. Это был пароль. Напоминание о том, кто на самом деле дёргает за ниточки.

– Я всё понимаю, Станислав, – голос Иголкина был глухим.

– Вот и хорошо. Значит, оформи всё как надо. Состава преступления нет. Гражданско-правовые отношения. Пусть идут в суд. Ты умеешь.

Он отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Иголкин вышел, чувствуя знакомый, ненавистный зуд между лопатками…

В подвальном архиве Департамента ЖКХ пахло вечностью. Анастасия Щедрина смотрела, как Кирилл, её молодой помощник, склонился над толстой книгой учёта. Его палец медленно скользил по строчкам, написанным выцветшими чернилами.

– Вот, – сказал он вдруг, поднимая на неё возбуждённый взгляд. – Смотрите.

Она подошла ближе. Он указывал на запись о захоронении некой гражданки Сидоровой от 1982 года.

– Обычная запись, – сказала она.

– Не совсем. Посмотрите на чернила. Они чуть-чуть отличаются по цвету. А вот здесь… – он посветил на страницу фонариком от телефона. – Видите? Едва заметный след от лезвия. Как будто что-то аккуратно подчистили, а потом вписали новую фамилию.

Анастасия взяла лупу, которую всегда носила с собой. Он был прав. Старая запись была выскоблена, а новая нанесена поверх. Неумело, но достаточно, чтобы обмануть беглый взгляд.

– А что в электронной базе? – спросила она.

– А в базе этого захоронения вообще нет, – ответил «Мультик». – На этом месте – пустота. Готовый к продаже участок.

Щедрина выпрямилась. Это было оно. Не просто несоответствие. Это было физическое доказательство подлога. Улика. Настоящая, весомая улика.

– Хорошая работа, Кирилл, – сказала она. – Сфотографируй это. Максимально чётко. И никому ни слова.

Она вышла из душного подвала на улицу. Моросил мелкий, холодный дождь. Она вдохнула влажный воздух и почувствовала привкус железа. Они нашли то, что искали. И теперь опасность возросла многократно. Одно дело – аналитические выкладки, и совсем другое – прямое доказательство преступления. За такое убивают.

На следующий день, ровно в десять утра, Анастасия Щедрина вошла в кабинет Бориса Иголкина. Она была одета в строгий деловой костюм, её лицо было непроницаемым. Она пришла не как оперативник. Она пришла как чиновник. Как функция.

– Борис, – сказала она, не дожидаясь приглашения сесть. – Я здесь по поводу жалобы гражданки Новожиловой. Я видела ваш отказ в возбуждении дела. Хотела бы уточнить некоторые детали.