Паргелион 1

Но ощущение вернулось, и теперь она была уверена – кто-то следовал за ней по пятам. Пару раз она отчётливо разглядела фигуру человека, который старался спрятаться, когда она оглядывалась. Но вскоре он исчез.

Что за нежданный наблюдатель? Если это был кто-то из деревни, то кто? И, если так, он наверняка доложит Ситху, что видел её в роще. Может, он вообще следил за ней от самого города, и тогда ей точно сидеть в яме без еды и воды, умирая от холода. Только кто из деревни сюда пойдёт? Может, это…

Нет, вряд ли это мог быть пришлый. Никто не появлялся много лет – так говорили, и этого уж точно не случалось при её короткой жизни. Значит, наказание неизбежно. «А, плевать, ведь оно того стоило», – подумала она, вспоминая об увиденном. Это самая чудесная, прекрасная вещь, которую она встречала. И если за это ей придётся пострадать, значит, так тому и быть.

***

Деревня была окружена лесом с одной стороны и озером с другой. Путь в мёртвый город вёл через лес, и если пересечь его в нужном направлении, то тропки выводили к пустоши, по которой Дара и спешила домой. Решительно выбросив из головы все неприятные мысли, она мчалась по заснеженному полю к чернеющим на фоне синего неба деревьям. Горы, которые, кажется, были видны на горизонте абсолютно с любой точки в пространстве, сверкали в лучах внезапно появившегося низкого солнца. Но больше всего в этом пейзаже выделялась внушительная гора, которая была выше всех остальных. Эйо. И сейчас над Эйо клубился чёрный дым.

Так гора проявляет свой гнев, уверяли старейшины. Ещё в детстве Дара осмелилась спросить одного из них, что такое есть Эйо? Кто живёт внутри горы, кто гневается на них или милостиво посылает им хорошую погоду? Старейшина только хмыкнул и посмотрел на неё с таким осуждением, что Даре захотелось провалиться сквозь землю и благополучно там остаться. Мать говорила, что внутри горы живёт дух, он зол и жесток, потому его надо задабривать дарами и жертвами, что и делалось на регулярной основе.

В деревне говорили: если Эйо начал дымиться, быть беде. Такое уже случалось – однажды наступил неурожай и голод, когда перемерла половина жителей. Это произошло ещё до её рождения. А когда она была маленькой, после того, как гора стала выражать своё неудовольствие, в деревне началась эпидемия редкой хвори, от которой поумирали чуть ли не все дети и старики. И вот теперь, пожалуйста. Значит, скоро будут приноситься новые жертвы. Каждый год Эйо требовал всё больше и больше.

В лесу было на удивление тихо. Она бежала по знакомой тропинке, уже не стремясь спрятать своих следов. Ветер стих, и мелкий снег засыпал всё ещё обнажённые участки травы, облеплял ветки деревьев. Порой вскрикивала птица, и был слышен шум её крыльев.

Вдруг среди ветвей что-то промелькнуло. Она остановилась и тут же спряталась между двумя широкими стволами. Может быть, даже слишком быстро – так сказал бы Кий, её брат. Он всегда удивлялся способности сестры так быстро двигаться и немного завидовал ей.

Светло-голубой глаз девочки, обрамленный белесыми ресницами, блеснул в небольшом просвете между стволами. Было далеко, слишком далеко. Но не для неё. Дара видела прекрасно: вдалеке прогуливался олень и доедал оставшуюся траву, шумно выдыхая пар. Он прислушался и обернулся в её сторону. Девочка быстрым и ловким движением достала лук, вытянула стрелу и, прицелившись, заранее очерчивая в голове траекторию полёта стрелы, выпустила её, стараясь не думать слишком долго. Уже через секунду стрела вошла в тело оленя, и он побежал, издав хриплый крик. Но шаг его становился всё более неровным. Она побежала за ним, наблюдая, как исходящее от оленя сияние слабеет. Жизнь угасала. Длинные ноги подкосились, и животное тяжело упало на бок посреди большой заснеженной поляны. Охотница подбежала к своей добыче. Ещё жив. Она достала длинный узкий нож с деревянной рукоятью и всадила его прямо в сердце животного. Глаза оленя сразу же остекленели. Теперь мёртв.

– Спасибо тебе, лес, что даёшь мне одного своего ребёнка для того, чтобы я могла есть, – произнесла она заученные слова.

Дара хотела отдать кровь оленя лесу, в уплату за смерть. Резким движением вытащив стрелу, она освободила его кровь, и та потекла густой алой струёй на белый снег.

Стоило освежевать добычу прямо здесь, выпотрошить, а уже потом тащить в деревню. Девочка не сомневалась, что сможет сделать это сама. А ещё – стоило вырезать язык, пока он ещё не окоченел, как раз будет что отнести в подарок Старейшине. Ведь язык оленя считался одним из самых вкусных блюд. Наверное, мать потушит его с травами. Дара принялась резать шкуру животного от груди и вниз. Сначала нужно было сделать разрез, а потом тянуть, потихоньку отделяя шкуру от мяса, чтобы не повредить. «Можно сразу и выпотрошить», – решила она и, только начав выпускать наружу кишечник, подскочила, услышав сзади резкий окрик:

–Всё, ты мертва! Я тебя убил.

Дара обернулась, сделала ловкий переворот и швырнула в говорящего куском оленьих потрохов. А потом с криком кинулась на брата. Удар, ещё удар, и она бросила противника на землю. Тот сразу же вскочил, попытавшись сбить сестру с ног подсечкой, но та отпрыгнула и ударила парня с другой стороны. А потом позволила Кию бросить себя на землю и прижать лицом к холодному снегу. Не хотелось, чтобы брат был в плохом настроении, а оно всегда с ним случалось, когда он проигрывал.

Он встал и легко поднял её с земли.

– Олень, значит? Это очень хорошо.

– Да, хорошо. Мать будет рада, сегодня досыта поедим. Поможешь разделать его?

– Конечно, – коротко ответил брат и принялся умело отделять копыта животного. Потом он отрезал голову и извлёк оттуда язык, аккуратно завернул его в тряпицу.

– Где ты была целый день? – вдруг прямо спросил Кий.

– Ходила смотреть на Эйо, – нагло соврала Дара, глядя собеседнику прямо в глаза. Хотя отчасти, если так посмотреть, это вовсе не было ложью.

– Да? – спросил тот с противной интонацией, которая появлялась, когда Кий не слишком верил её россказням. Ею брат, вероятно, хотел выразить свой сарказм. – И что ты там видела?

– Дым. Я видела дым.

Лицо брата посерьезнело.

– Проверь-ка желудок, – сказал он, когда Дара выпустила содержимое оленьего брюха наружу.

Дара послушно извлекла из желудка комки полупереваренного мха и скорчила рожу. Кий бережно собрал содержимое.

– Как только можно есть эту гадость?

Брат только усмехнулся.

– Мерзость, – снова покривилась Дара, отчасти надеясь, что брат переключится и перестанет спрашивать о сегодняшнем дне. На какой-то момент она задумалась, не сказать ли о наблюдателе. Но для этого бы пришлось признаться, что она была на мёртвой пустоши, даже если не говорить всей правды. Так что лучше просто промолчать, будет меньше проблем, как уже было установлено многократно. Увлечённый работой, брат, кажется, забыл о своих подозрениях, и, закончив с основной разделкой, они поволокли оленя домой.

К вечеру стало ещё холоднее, тонкий снег заскрипел под ногами. Волосы Кия чуть покрылись инеем. Светлые, но не такие, как у неё. Вообще-то он не был её кровным братом – мать усыновила их обоих. Потому они были не слишком похожи – как лицом, так и характером. Но девочка прекрасно знала Кия и видела по его сосредоточенному виду и нахмуренным бровям, что он готовится произнести одну из своих поучительных речей, которые навевали на неё смертную скуку. Кий любил действовать по правилам и свято верил, что его братский долг – это поучать свою младшую бестолковую сестру. Однако всё недовольство ограничилось бурчанием под нос, что обычно дико бесило Дару, но сейчас она тоже предпочла отмолчаться.

– Где ты так разодрала пальцы? – вдруг спросил Кий, когда девочка перехватывала верёвку.

– Упала с дерева. Полезла наверх, думала, смогу набрать яиц из гнезда, но не удержалась. – Дара смотрела перед собой, но постаралась ответить как можно быстрее.

– Понятно. Это поэтому ты хромаешь?

Заметил.

– Да. Ударилась коленом.

Кий, кажется, на этом успокоился.

«Эх, знал бы ты, что я сегодня видела», – подумала девочка. Жаль, что нельзя никому рассказать. Хотя – он бы все равно не поверил, пока сам не увидел бы. Да что там, она бы тоже не поверила.

Хотя кое-что в доказательство чудес мёртвого города она приносила. Например, металлического жука, который ползал и летам сам, стоило только нажать ему на брюшко. Его она нашла в одном из домов, куда лазила во время самого первого своего похода. Маленькие огоньки, которые горели разными цветами без всякого поджига, стоит только притронуться к ним. Крошечная кукла, правда, сломанная, но очень красивая. Эти и другие свои сокровища она надёжно прятала в тайнике под полом в лесной заброшенной хижине. Они и сейчас там. Но Кий, хоть поначалу и удивлялся её находкам, как-то сообщил ей, что все эти вещи никак не помогут им в жизни. Разве что огоньки пригодились бы, но на этом – всё. Так что лучше их никому не показывать и новых не приносить.

Его позиция была ясна, потому оставалось только проигрывать снова и снова в голове то, что случилось сегодня, стараясь не думать о наблюдателе и возможном наказании.

Деревня горела вечерними огнями. Приятное зрелище, особенно когда целый день был на морозе и почти ничего не ел. Мать наверняка приготовила похлёбку и мясо. Девочка ускорила шаг, поскальзываясь на снегу. Пахло дымом, талым снегом, дровами, пахло лошадью, кажется, только что здесь проехавшей, пахло как всегда в зимнее время. Даре нравилась эта смесь запахов. Деревня располагалась у подножия невысокой горы, и небольшие бревенчатые домики были надстроены один над другим прямо на крутом склоне. Эта гора неплохо защищала их от ветра. Другая часть домов разместилась на пространстве от подножия горы до самого леса с одной стороны и до озера – с другой. Вся деревня была окружена деревянным частоколом – от диких зверей. Ворота тоже были с двух сторон: одни со стороны леса, другие – со стороны озера. По дороге брату и сестре встретилось несколько запоздавших, спешащих домой жителей, таких же, как они. Но в основном все уже сидели по домам и ужинали рыбной похлёбкой, или оленьим супом, или чем-то ещё, потому что между домов стоял стойкий запах еды, от которого больно свело желудок.

Их дом был таким же, как и у всех в деревне. Соседи помогали его строить, но многое они сделали сами. Деревянный, он немного уходил под землю, а остроугольная крыша была заложена мхом и ветками – для тепла. Ступеньки вели вниз, где и находилась дверь в избушку. Бывало, что дверь сильно заметало снегом, потому на крыше был запасной выход. Из окон, прикрытых простыми деревянными ставнями, сочился приглушённый свет.

– Эй, мама! Мы вернулись!

Мать засуетилась и побежала открывать, по пути опрокинув что-то железное. Дверь распахнулась.

– Оба?

– Да, мы были в лесу, мама. Смотри, что мы принесли!

– Олень! Это ж сколько всего сделать можно: похлёбку, и засолить, потушить … – Женщина принялась перечислять всё, что она планировала приготовить. На её лице широком простоватом лице расплылась мечтательная улыбка, а само оно озарилось светом вдохновения. Может, она не блистала умом, как думали некоторые в деревне, зато готовить умела отлично. А тушу убитого животного разделает так, что любой охотник изойдёт завистью.

– Проверить бы, как вы всё сделали. Что-то да напутали, не иначе. Вы уже вырезали язык? – Она побежала в дом, чтобы накинуть меховую куртку и взять разделочный нож.

Когда все наконец зашли в дом, было видно, что мать очень довольна и что у неё хорошее настроение. Она обтёрла руки о грязноватый фартук и достала глиняные тарелки, есть из которых разрешалось только по особым случаям. На каждый день у них была деревянная утварь.

– Давайте ужинать. Это тебе, давай-ка, держи. А это тебе. Как там в лесу-то было, холодно? Видно ж по вам, как замёрзли.

– Да, холодно было, но не очень, – ответил Кий с набитым ртом.

– Я подстрелила оленя с двухсот шагов, мама.

– С двухсот? Да не может быть.

– Ну ладно, может, со ста, – добавила девочка, стараясь запихнуть в себя как можно больше кусков мяса одновременно.

– И что, он умер сразу?

– Нет.

– Я же учила тебя, что нужно убивать сразу. Иначе духи леса разгневаются на нас. Ты же знаешь, что они могут сделать.

– Я знаю, мама. – Дара исподлобья глянула на мать. – Но я убила его вторым ударом. Прямо в сердце.

Мать хранила грозное молчание. Когда она сердилась, то была похожа на мешок с сеном – вся собиралась в кучу и становилась очень круглой.

– А кровь я отдала лесу, как ты меня учила.

Женщина неопределённо хмыкнула.

– Может, всё обойдётся на этот раз. Но не стоит забывать, что случилось с Атсулой.

– Он был плохим человеком, мама, – добавил Кий. – Ты же знаешь, что он делал с животными там, в лесу. А если бы ему дали волю, то делал бы и с людьми. Он заслужил это.

– Знаю. Но нужно быть осторожней.

Дара продолжила интенсивно жевать, запивая бульоном, от которого исходил приятный пряный аромат. Разговор продолжать не было смысла. Атсулу нашли пару месяцев назад в лесу, и говорят, что его тело провисело на дереве, подвязанное за ноги, с неделю. Духи, ну да, конечно. Все прекрасно знают, что он не поделил с Ситху.

Доев и собрав все последние крошки, Дара отошла в уголок и принялась чистить нож. Она знала, как важно содержать его в чистоте, тем более что это был её любимый нож, подарок от брата. Он заказал его у кузнеца Ияну, а рукоятку вырезал сам, и у него вышло очень хорошо. На конце рукояти красовалась голова невиданной птицы. У него вообще отлично получалось резать по дереву, он ловко вырезал посуду, сам мастерил санки, сплетая их прочным прутом. А мать всё подговаривала его делать вещи и обменивать на всякую утварь у других.

Хотя непонятно было, куда им столько утвари. Дом и так был завален всяким хламом. Мать умела плести из прутьев корзины, потому один из углов бережно хранил результаты её труда. Неподалёку от очага растянулась на дощатом полу прекрасная волчья шкура. В отдельном месте были собраны скребки для выделки, которые мать очень ценила. Все – с каменными наконечниками. Иногда простыми, из слоистого камня – серого, коричневого, голубоватого. Но были и из редких камней, которые ей удалось найти в долине. Например, вот этот, ярко-зелёный, с жёлтыми и чёрными прожилками. Или вот этот, чёрный, блестящий, с оранжевыми вкраплениями.

Дара решила, что одежду она вычистит завтра. Повалившись на постель, девочка тут же перестала слышать возню и перешёптывания матери и брата. Перестала слышать, как Кий стучит чем-то на том конце избы. Засыпая, она снова подумала, что завтра её наверняка настигнет расплата, когда тот, кто её видел, доложит об этом. Ну и что, стоило того. Пусть даже придётся сидеть в яме месяц.

Глава вторая. Возмездие

Никогда не ходите в места, в которые ходить запрещено. Они навевают мучительные сны, после чего наступает прозрение, осознание собственной убогой реальности.

Так случилось и с Дарой. Что-то тяжёлое, вязкое надавило на грудь, оставляя без всякой возможности пошевелиться. Ловя ртом воздух, девочка пыталась вырваться из этой неподвижности, но безрезультатно. Казалось, кто-то обхватил щупальцами страха её ноги, затем кисти рук, предплечья, а потом засмеялся мерзким смехом Ситху. Она знала, о чем он смеётся. Знала, но не могла выдавить из себя ни слова. Но все же дёрнулась, вскрикнула и резко скинула безликую тварь.

Всё переменилось, и теперь девочка была в городе. Да, это он, мёртвый город, только вовсе не тот, который она видела. Это был молодой город, ещё не изувеченный временем, не разодранный в клочья неумолимой судьбой. Улицы чисты и свежи, как ветер ранним утром, пахнет зеленью и цветами, пахнет чем-то сладким, пахнет ягодами. Мимо проплывают люди, размытые, нечёткие силуэты, мимо скользят тени минувшего, мимо несутся с пугающей скоростью вереницы прошлых событий. Даре хочется свернуть в переулок и пройти немного дальше. А теперь – ещё дальше. По глазам бьёт внезапный луч утреннего солнца. Зрение на миг пропадает, но что-то тянет её вперёд. Впереди люди, несколько человек. Но вот их все больше и больше, они идут, влекомые исходящим из центра круглого помоста сиянием. Дару тянет туда же. Подойдя, она видит, что сияние состоит из множества мелких светящихся частиц. Они медленно плывут в пространстве, притягивают к себе. Дара подходит так близко, что может протянуть руку и коснуться сияния. Пальцы обжигает болью, но она не отдёргивает руки. Подносит вторую и наблюдает, как мелкие частицы света пронзают её кисти, как они проходят сквозь кожу и кости, что-то меняют, трансформируют в ней, в её плоти, в её мозгу, в её крови.

Шум.

Удар.

Падение.

Она открывает глаза.

Полутьма избы не обманула Дару – уже давно рассвело. Мать оставила занавески закрытыми. Из окон сквозило серостью. Девочка потянулась и села. Ушли, не стали будить.

Она справила нужду в уже наполовину заполненную деревянную кадку и принялась шарить на столе в поисках съестного. Вкус холодного супа вернул её в реальность. Стоит лишь вспомнить, что у тебя есть тело – голодное, мучимое жаждой, – и всё, что было во сне, отступает, а потом забывается, затирается в потоке повседневности, и ты снова и снова теряешь какую-то часть себя. Опустошив миску, Дара выглянула в окно: чьи-то следы на свежевыпавшем снегу, как будто кто-то убегал прочь.

Несколько дней ничего не происходило. Нарушительница запретов снова и снова прокручивала в голове свою дорогу домой, пытаясь определить по знакам, которым она, может, не придала значения, кто это мог быть. Каким точно был цвет его одежды? Как тогда пахло? Издавал ли он какие-то звуки, кашлял ли? Все эти потуги оказались безрезультатны. Тем не менее пока никто не приходил и не допытывался, где она была в тот день. А значит, варианта было два: либо тайный наблюдатель отмалчивался, либо это был чужак. А если последнее – нужно было сказать.

Предположим, далеко, за много километров, дальше мёртвого города, есть ещё город, где живут люди. Остались жить, вопреки россказням местных знатоков, включая её мать. И наблюдатель пришёл оттуда, только что ему тут понадобилось? И, если он действительно из какого-то далёкого, гипотетически существующего города или деревни, такой же, как их, то наверняка пришёл не один. Где же тогда его сотоварищи? И вопрос поинтересней – что, если они знают про существование их деревни? Что, если они – кто бы они ни были – нападут? Эх, как же быть. Рассказать – огрести, но не рассказывать… Кто знает, что может случиться?

Вытерев нос – сраная простуда, – Дара принялась ожесточённо ворошить угли в печи. Смысла своей злости не понимала даже она сама. Всё вроде как оборачивалось удачно. Тут она ойкнула и выронила кочергу – на коже виднелась всё ярче проступающая алая полоса. А ведь руки только начали заживать, ну что за срань, что за полоса неудачи! Швырнув в угол деревянную ложку, она приложила к ожогу кухонную тряпку.

Злилась она прежде всего на свою нерешительность. Злилась на брата, который был так туп и недогадлив, не видел, что с ней что-то не так и не приставал с расспросами. На мать, которая донимала её своими разговорами. Иногда Дара и вовсе не слушала её, просто смотрела на тёмные волосы, чуть сплюснутое круглое лицо, крупный нос, тоненькие ниточки рта и думала, что мать, наверное, не глупа. Или была не глупа, раньше. Просто стала такой, потому что так легче выживать. А ведь она помнила мир до, хоть и была тогда совсем маленькой девочкой.

Отойдя подальше, Дара принялась перебирать деревянные фигурки, аккуратно расставленные на полке. Их все вырезал Кий – и этого петуха с заносчивой миной, который поднял клюв кверху, и медведя. Правда, он вышел не очень достоверно. Да что там, медведя Кий видел всего один раз и тогда чуть не помер, а статуэтку эту он делал по чучелу, которое было самой выдающейся достопримечательностью деревни и размещалось в избе мастера Миро. Говорили, что он когда-то убил медведя длинным мечом, которым он мастерски орудовал, но старик не подтверждал этих слухов и упорно настаивал, что медведя ему подарил старый друг, которого уже нет в живых. Дальше на полке пристроились несколько свиней и поросят разного размера и степени проработки – одно время Кий очень увлекался их вырезанием, что он только в них нашёл. Дальше были лица, имеющие отдалённое сходство с соседской девушкой, пара лошадей, одна с кривыми ногами, и наконец она, коробочка. Дара взяла её и повертела в руках – приятно было наблюдать, как светлая серебристая поверхность отражает свет. Это был шестигранник со множеством мелких дырочек по сторонам, создававших словно бы тканый узор. На одной из граней был рисунок в виде спирали или свернувшейся клубком змеи, из которой исходило две скрещивающихся линии. Что было внутри – неизвестно. Маленькая Дара всё пыталась извлечь хоть что-нибудь из загадочного предмета, но эти попытки заканчивались тем, что она в гневе швыряла коробочку в дальний угол. Когда волна раздражения затухала, малышка всегда доставала оттуда любимый предмет и бережно прятала под матрас. Если это игрушка, то как в неё играть, если техническое средство – то для чего оно предназначено. Но как она ни крутила её, как ни вертела, как ни подбрасывала и как только ни «колдовала» над ней, назначение этой вещи оставалось загадкой. Так что Дара решила называть её своим талисманом, что было совершенно оправдано – девочку нашли младенцем пятнадцать зим назад, завёрнутую в термоустойчивое одеяло, лежащую под еловым деревом, а при ней была только одна вещь: эта коробочка.

Побывав в мёртвом городе, Дара стала думать, что, может, шестигранник появился оттуда? Уж слишком он был похож на найденные там вещи. Может, она была частью того, большого мира, запрещённого, будто бы и не существующего. Но ведь тогда, раз коробочку нашли при ней, значит, и она, Дара, тоже его часть? Чем старше становилась девочка, тем чаще она задумывалась о том, кто мог оставить её вот так лежать в лесу на морозе и кто её настоящая мать? Только проку от этих мыслей было столько же, как от дырявого ведра – результата ноль.

Дверь скрипнула, с улицы пахнуло морозным воздухом. Мать вернулась, посмотрела на неё искоса.

– Там мешки с кожами принесла, поди погляди. Воды набери.

Спорить с ней не хотелось. Дара сунула коробочку в карман, накинула меховой жилет и молча пошла на улицу. По дороге к колодцу никто не встретился. Было слышно, как лает соседская надоедливая собака – истошно, захлёбываясь, подвывая. Может, чует волков. А может, беду. Нет, все же надо сказать матери.

– Я видела кого-то, когда ходила в лес, – заявила девочка сразу, как вошла, боясь, что вскоре её решимость поубавится.

– И кого ж? – Мать шевелила угли.

– Какого-то человека. Он шёл за мной.

– Не узнала?

– Нет.

– Ну, мало ли кто. Все давеча в лес ходили, погода-то вон хорошая была.

– Нет, мама. Я думаю, это был чужак.

– Чужак? – Женщина перестала ковыряться в печке и глянула на дочь. – И где же ты его видела?

А, была не была.

– Я ходила смотреть на Эйо. Ну, может, прогулялась немного дальше. Я видела его в роще по дороге.

– И почему ж ты думаешь, что это чужак?

– Потому что. Он не рассказал обо мне. А во-вторых… наши туда почти не ходят.

– Где точно ты его видела?

– Я…

– Говори как есть.

– На пустоши по дороге к мёртвому городу, – разом выпалила Дара.

Мать молча посмотрела на неё, пошевелила губами. Думала, наверное, как наказать дочь за то, что нарушила границу.

– Я не буду спрашивать, где ещё ты была. Не буду. Но я должна рассказать старейшинам. Потому скажи мне точно, как он выглядел.

– Я не видела его отчётливо. Он прятался за деревьями, а потом шёл за мной.

– До куда? Отвечай!

– Почти до леса.

– Ммм… – Женщина что-то промычала себе под нос и ушла на свою половину.

Дара решила, что лучше всего будет забиться в угол и ждать. Уселась на лежанку и принялась грызть ноготь на большом пальце правой руки, как делала всегда, когда нервничала.

Вскоре мать хлопнула дверью. Дара выползла из тёмного угла, пошарила в вещах матери – та надела тулуп, что получше. Значит, пойдёт к старейшине. Может, к Ситху, может, к Кьявилу. Конечно, если ко второму, то, возможно, пронесёт. Но это, кажется, и не было самым важным. Что, если чужак был не один, и они выследили её, и теперь могут напасть? Чем дольше она сидела, уставившись в стену, тем больше нарастало внутреннее напряжение. Девочка отдёрнула руку, увидев, что разодрала палец в кровь. Но сильнее всего в моменты душевного смятения её пугала тишина. Вот как сейчас.

Это была очень ёмкая тишина. И изредка прорывающиеся сквозь неё громкие звуки только подчёркивали эту ёмкость. Успокоившаяся было собака принялась снова рвать глотку. Потом замолкла. Стучали в окно мелкие льдинки. Где-то капала вода. Трещали в печи тлеющие поленья. И голос, предательский, неприятный, ехидный, похожий на голос Ситху, начал нашёптывать ей, что она совершила непоправимую ошибку.