Нисходящий код

Эдуард Сероусов

Нисходящий код

Часть 1: Сопротивление

Глава 1: Необходимость

Виктор Рамирес не отрывал взгляда от голографического экрана, где танцевали кривые метаболической активности экспериментальных образцов мозговой ткани. Он следил за нейронными всплесками с той же холодной методичностью, с какой кардиохирург наблюдает за сокращениями сердца под скальпелем. Участок префронтальной коры, выращенный из стволовых клеток, реагировал на стимуляцию ровно так, как он и ожидал. Предсказуемо. Успокаивающе предсказуемо.

В отличие от сегодняшнего дня.

– Доктор Рамирес, заседание начнётся через пять минут, – напомнил лабораторный ИИ.

Виктор коротко кивнул, не отрывая взгляда от данных. Проблема образца H-42 никуда не исчезла. При избирательной деградации нейронных связей в вентромедиальной префронтальной коре снижалась тревожность, это было хорошо известно. Но параллельно с этим нарушались механизмы принятия решений. Компромисс, на который готовы были пойти создатели «Нисходящего кода». Компромисс, который он никак не мог принять.

– Сохрани протокол, – сказал Виктор, стягивая лабораторный халат. – Продолжай наблюдение по стандартной процедуре.

– Принято, доктор Рамирес. Уведомлять вас о любых отклонениях?

– Только если показатели выйдут за пределы трёх сигм.

Виктор надел форменный пиджак с эмблемой Последнего Университета на нагрудном кармане. Прислушался к еле уловимому шелесту интеллектуальной ткани, адаптирующейся к микроклимату его тела. Семь лет назад такая ткань считалась прорывом. Теперь это был просто удобный костюм. Семь лет назад еще были другие университеты.

Амфитеатр Совета встретил его приглушённым гулом голосов. Виктор скользнул взглядом по присутствующим: тридцать семь человек – весь научный совет Последнего Университета в полном составе. Необычно. Обычно треть участвовала удаленно. Сегодня все явились лично, даже вечно занятые руководители военных исследований.

Он занял своё место в третьем ряду и активировал планшет. На экране высветилась повестка дня с единственным пунктом: «Протокол ND-7. Финальное утверждение».

Виктор сжал челюсти. Именно этого он боялся. Они собираются сегодня проголосовать. Не обсудить, не пересмотреть – проголосовать. Решение уже принято. Это просто формальность.

Председатель Мария Костас постучала пальцем по кафедре, привлекая внимание. Тонкое, изящное лицо с проступающими скулами делало её похожей на античную статую. Как и многие в этом зале, она была истощена. Не от недостатка пищи – ресурсы Последнего Университета это позволяли – а от непрерывной работы и бесконечного стресса.

– Коллеги, – её голос, усиленный акустической системой, разносился по залу без искажений. – Я благодарю всех за личное присутствие. Повестка у нас сегодня содержит один вопрос, но от него зависит будущее нашего вида.

Виктор поморщился от этой высокопарности, но промолчал. Мария продолжила:

– Мы собрались, чтобы принять решение о полномасштабном развёртывании «Нисходящего кода», протокола направленного нейроэволюционного упрощения homo sapiens. Прошу доктора Акселя Харта представить финальную версию.

В центр амфитеатра вышел высокий седой мужчина. Основатель проекта, создатель концепции «Нисходящего кода», самый блестящий нейробиолог своего поколения. Харт двигался с той особой осторожностью, которая выдавала начавшиеся проблемы с координацией. Побочные эффекты его собственных экспериментов? Виктор внимательно наблюдал за ним, пытаясь заметить другие признаки.

– Суть протокола всем известна, – начал Харт без предисловий. – Через направленную вирусную модификацию и последовательную перестройку нейронных связей мы можем контролируемо упростить человеческий организм, сделав его более эффективным в условиях экологического коллапса.

На центральном экране появилась модель человеческого мозга.

– Первая фаза – редукция лобных долей, отвечающих за абстрактное мышление и тревожность. Мы уже имеем успешные результаты на добровольцах первой волны. Снижение тревожности на 87%, повышение адаптивности в стрессовых ситуациях на 65%. При этом общие когнитивные способности сохраняются на уровне 92% от исходного.

Виктор подался вперёд, готовясь возразить, но Харт продолжил, словно предвидя его реакцию:

– Да, есть снижение в сферах абстрактного мышления и долгосрочного планирования. Это ожидаемо и является частью протокола. Мы сознательно отказываемся от избыточных функций.

– Избыточных? – Виктор не сдержался. – Доктор Харт, вы называете избыточным то, что делает нас людьми.

По залу пронёсся недовольный ропот. Виктор проигнорировал его.

– Вторая фаза протокола предполагает изменение иммунной системы и пищеварения. В третьей мы упрощаем языковые структуры. В четвёртой – полностью перестраиваем социальные и эмоциональные отделы. Каждое поколение добровольно теряет часть нашей сложности. Мы получим не людей, а… новый вид. И этот процесс необратим.

Харт терпеливо выслушал и кивнул:

– Да, доктор Рамирес. Это будет новый вид. Адаптированный к новому миру. Миру, который мы создали своей сложностью.

Он сделал жест, и на экране появились графики:

– Температурные аномалии за последние 30 лет. Уровень выживаемости основных сельскохозяйственных культур. Концентрация микропластика в океане. Распространение резистентных инфекций. Все эти кривые говорят об одном – наша цивилизация в том виде, в котором она существует, обречена. Мы можем либо исчезнуть как вид, либо адаптироваться. «Нисходящий код» – это не просто научный проект. Это ковчег.

– Ваш ковчег лишает нас нашей сущности, – возразил Виктор.

– А что такое наша сущность, доктор Рамирес? – спокойно парировал Харт. – Абстрактное мышление? Способность писать сонеты? Или выживание нашего генетического материала? Эволюция не сентиментальна. Она эффективна.

Виктор поднялся с места, чувствуя, как учащается пульс:

– Позвольте напомнить, что эффективность «Нисходящего кода» не доказана. Мы имеем данные только по первой стадии, и даже они неполные. Долгосрочные последствия неизвестны. Что будет с третьим, четвёртым поколением? Мы запускаем процесс, который не сможем остановить!

– А разве мы смогли остановить изменение климата? – голос Харта оставался спокойным, но в нём появились стальные нотки. – Или предотвратить Великий голод? Или остановить вымирание видов? Время абстрактных дискуссий прошло, доктор Рамирес. Теперь время действовать.

Председатель Костас вмешалась:

– Доктор Харт, мы ценим вашу презентацию. Доктор Рамирес высказал обоснованные опасения. Предлагаю перейти к…

Её прервал сигнал общей тревоги. Красные огни вспыхнули по периметру зала, и на всех экранах появилось экстренное сообщение.

– Прорыв дамбы в секторе B-7, – объявил автоматизированный голос. – Эвакуация прибрежных районов. Угроза затопления уровня «красный».

Мария Костас мгновенно переключилась в кризисный режим:

– Заседание приостановлено. Группа реагирования – немедленно в центр управления. Остальным оставаться на местах до новых указаний.

Виктор, входивший в группу кризисного реагирования, быстро покинул зал. Харт нагнал его в коридоре.

– Видите, Виктор? – сказал он тихо. – Ещё одна дамба. Ещё один город. Сколько их осталось? Пять? Шесть? Океан забирает то, что мы у него отняли. Мы не можем выиграть эту войну старыми методами.

– Если вы правы, нам следует эвакуировать людей, а не модифицировать их нейронные связи, – отрезал Виктор, ускоряя шаг.

Харт не отставал, несмотря на проблемы с координацией:

– Эвакуировать куда, Виктор? На какую безопасную территорию? Их не осталось.

Центр управления кризисными ситуациями гудел как потревоженный улей. Голографические карты показывали прибрежный город Нью-Хейвен – одно из последних крупных поселений на восточном побережье бывших США. Линия берега, защищённая системой дамб, светилась красным в секторе B-7, где произошёл прорыв.

– Доклад! – потребовала Мария Костас, входя в центр вслед за Виктором и Хартом.

Оператор мониторинга, молодая женщина с воспалёнными от недосыпания глазами, быстро отчиталась:

– Прорыв произошёл в 14:32 по местному времени. Причина – комбинация шторма категории 4 и структурной деградации. Дамба была усилена в прошлом году, но материалы оказались неустойчивыми к новым штаммам водорослей, которые разрушили внешнее покрытие.

– Эвакуация? – спросил Виктор, изучая карту затопления.

– Началась, но идёт медленно. Транспортные артерии перегружены. Местная администрация не была готова к прорыву такого масштаба.

На экране появились живые трансляции с дронов наблюдения. Волны, тёмные и тяжёлые от мусора и токсичных водорослей, захлёстывали первые кварталы города. Люди в панике бежали, многие тащили детей и пожилых. Беспилотники спасательных служб пытались эвакуировать тех, кто застрял на крышах, но их было явно недостаточно.

– Сколько людей в зоне непосредственной угрозы? – спросила Костас.

– По последним данным, около тридцати тысяч.

Виктор почувствовал, как внутри всё сжимается. Тридцать тысяч. И это только начало. Дальше будет хуже.

– Мы можем направить группу быстрого реагирования с гравилётами, – предложил он. – С территории Последнего Университета мы доберёмся за сорок минут.

– Уже направлены, – ответила Костас. – Но наших ресурсов хватит для эвакуации максимум двух тысяч. Остальные…

Она не договорила, но все понимали, что это означает. Нью-Хейвен был обречён, как и десятки городов до него. Медленно, день за днём, океан возвращал себе сушу.

Виктор наблюдал за экранами, где отчаянно бежали люди, и в его груди нарастала холодная ярость. Не на природу, не на климат, а на себя и таких, как он – учёных, политиков, бизнесменов, которые десятилетиями видели приближение катастрофы и ничего не сделали.

– Поразительно, – тихо произнёс Харт, глядя на панику в Нью-Хейвене. – Мы создали цивилизацию, настолько зависимую от стабильности, что любое нарушение вызывает коллапс. Так не может продолжаться, Виктор.

– И вы предлагаете решение? Сделать людей проще, чтобы им было легче умирать?

– Нет. Сделать их проще, чтобы они могли жить. Взгляните.

Харт активировал один из вспомогательных экранов и вывел на него изображение другого поселения.

– Это Нижнее Поселение-3. Одна из экспериментальных колоний, где живут добровольцы первой волны «Нисходящего кода».

Виктор увидел группу людей, работающих на берегу реки. Они укрепляли берег примитивными, но эффективными методами – используя переработанные материалы и специальные водоросли, закрепляющие почву. Их движения были чёткими, скоординированными, без суеты. Их лица – спокойными.

– Это поселение находится в зоне с высоким уровнем загрязнения, – продолжал Харт. – Радиационный фон превышает норму в семь раз. Концентрация тяжёлых металлов – в двенадцать. Обычные люди там не выживут. Но эти – адаптировались.

– Это не адаптация, – возразил Виктор. – Это самоубийство растянутое во времени. Да, их организмы не реагируют паникой на загрязнение, потому что вы изменили их мозг. Но токсины всё равно накапливаются.

– Нет, Виктор. Вторая фаза протокола модифицирует метаболические пути. Они не просто не паникуют – их тела по-другому обрабатывают токсины. Эффективнее. Я могу показать вам медицинские данные.

– Я видел данные, – отрезал Виктор. – Они неполные и неубедительные. У вас нет долгосрочных наблюдений.

– У нас нет времени на долгосрочные наблюдения, – мягко сказал Харт. – Нью-Хейвен тонет прямо сейчас. Каир полностью затоплен три месяца назад. Лагос стал необитаемым из-за влажности. Сколько ещё доказательств вам нужно, что мы проиграли эту войну?

Виктор отвернулся от экранов, не в силах смотреть на людей, которых не успеют спасти.

– Я не отрицаю катастрофу, Аксель. Я отрицаю ваш метод её решения. «Нисходящий код» – это отказ от всего, что делает нас людьми. Это конец нашей цивилизации.

– Наша цивилизация уже закончилась, – Харт положил руку на плечо Виктора. – Мы просто не все это осознали. То, что мы пытаемся сохранить – последние университеты, правительства, технологии – это фантомы. Призраки мира, которого больше нет. Но наш вид может выжить. В другой форме, более простой. Более… чистой.

В голосе Харта появились странные интонации. Виктор внимательно посмотрел на него:

– Вы уже начали, не так ли? Вы подвергли себя первой фазе протокола.

Харт улыбнулся – спокойно, почти безмятежно:

– Не только первой, Виктор. Я на четвёртой стадии. И знаете что? Я никогда не чувствовал такой ясности. Такого… принятия.

Виктор отшатнулся, шокированный этим признанием.

– Вы экспериментировали на себе? Без одобрения? Это нарушение всех протоколов!

– Протоколы устарели, – пожал плечами Харт. – Как и многое другое. Вы цепляетесь за правила мира, который умирает. Я адаптируюсь к миру, который рождается.

Мария Костас прервала их разговор:

– Доктор Рамирес, ваша группа отправляется через десять минут. Подготовьте оборудование.

Виктор кивнул и направился к выходу, но Харт остановил его:

– Виктор, когда вернётесь, приходите ко мне в лабораторию. Я хочу показать вам кое-что. Нечто, что может изменить ваше мнение.

– Мы продолжим этот разговор, Аксель, – сухо ответил Виктор. – Но не думайте, что сможете убедить меня разрушить человеческий разум во имя выживания.

– Не разрушить, – покачал головой Харт. – Трансформировать. Как и всё в природе, Виктор. Как и всё в природе.

Четыре часа спустя Виктор стоял на крыше медицинского центра в Нью-Хейвене, наблюдая, как город медленно исчезает под водой. Группа быстрого реагирования Последнего Университета эвакуировала полторы тысячи человек – в основном детей и критически важных специалистов. Все, кого смогли вместить гравилёты.

Для остальных надежды почти не было. Федеральная система спасения, когда-то гордость страны, теперь существовала лишь на бумаге. Слишком много катастроф, слишком мало ресурсов.

Сквозь шум волн и плач выживших Виктор услышал странный звук – методичный, ритмичный. Он повернулся и увидел группу людей, работающих на соседней крыше. Они строили плот из солнечных панелей и переработанных материалов.

Их движения были слаженными, эффективными, без паники. Их лица – спокойными. Слишком спокойными для людей, чей город погибает.

Один из них поднял голову и встретился взглядом с Виктором. В его глазах не было ужаса или отчаяния – только спокойная решимость. Он поднял руку в приветствии, и Виктор заметил на запястье характерный биомаркер – тонкое светящееся кольцо.

Участники программы «Нисходящий код». Они уже здесь, среди обычных людей. Уже адаптируются.

Виктор почувствовал холод, разливающийся в груди. Не от страха, а от осознания. Мир менялся быстрее, чем он думал. И он не был уверен, что готов к этим изменениям.

Рядом приземлился последний гравилёт. Пилот крикнул:

– Доктор Рамирес! Мы уходим через пять минут. Больше не вернёмся.

Виктор кивнул и в последний раз оглянулся на тонущий город. На людей, обречённых остаться. На спокойные лица тех, кто принял «Нисходящий код».

«Мы не можем выиграть эту войну старыми методами», – сказал Харт. Возможно, он был прав. Возможно.

Но мысль о том, что человечество добровольно пойдёт по пути упрощения, отказа от всего, что делало его уникальным, вызывала в Викторе глубинный, первобытный ужас. Нет, должен быть другой способ. Должен.

Он вошёл в гравилёт, и машина оторвалась от крыши, поднимаясь над затопленным городом. Внизу медленно исчезали улицы, дома, целые кварталы – свидетельства цивилизации, которая считала себя непобедимой.

«Мы можем либо исчезнуть как вид, либо адаптироваться», – слова Харта эхом отдавались в голове Виктора, пока он смотрел, как океан поглощает ещё один кусочек человеческого мира.

Что если выбор действительно так прост? Что если других вариантов нет?

Глава 2: Первый надрез

Капсула для нейросканирования обволакивала Виктора прохладным гелем, изолируя от внешних раздражителей. Чувствительные сенсоры, расположенные вокруг черепа, улавливали малейшие колебания электрической активности мозга, создавая трёхмерную карту его нейронных связей. Процедура, когда-то инвазивная и опасная, теперь была рутинной. Еженедельное сканирование стало обязательным для всего научного персонала Последнего Университета – мера предосторожности в эпоху нейротоксинов и вирусных энцефалитов.

– Пожалуйста, расслабьтесь, доктор Рамирес, – произнёс медицинский ИИ. – Ваше дыхание нерегулярно, что снижает точность сканирования.

Виктор попытался контролировать дыхание, но это было непросто. Его мысли возвращались к событиям в Нью-Хейвене. Три дня прошло, а он всё ещё видел тонущий город перед глазами. И спокойные лица тех, кто принял «Нисходящий код».

– Я вижу повышенную активность в областях, связанных с тревогой, – заметил ИИ. – Могу предложить нейромедиацию для стабилизации состояния.

– Нет, – отрезал Виктор. – Никакой медиации. Продолжайте сканирование.

После возвращения из Нью-Хейвена он ещё не встречался с Хартом. Избегал этого разговора, зная, что Аксель будет использовать трагедию как аргумент в пользу «Нисходящего кода». И боялся, что на этот раз у него не будет достойного контраргумента.

Двадцать минут спустя сканирование завершилось. Виктор вышел из капсулы, вытирая остатки геля с шеи.

– Ваши результаты соответствуют норме, доктор Рамирес, – сообщил ИИ. – Однако наблюдается повышенный уровень кортизола и норадреналина. Рекомендую отдых и седативную терапию.

– Спасибо, я в порядке, – Виктор натянул рубашку. – Передайте данные сканирования в мою личную лабораторию.

Он вышел из медицинского центра, направляясь к своему исследовательскому корпусу. Территория Последнего Университета была обширной – последний оплот организованной науки на западном полушарии, защищённый горами бывшей Швейцарии от повышения уровня моря и сильных штормов. Университет был самодостаточным комплексом с собственными энергетическими системами, сельскохозяйственными блоками и производственными мощностями. Последний бастион старого мира.

Виктор шёл по извилистой дорожке между лабораторными корпусами, когда заметил необычную группу людей на центральной площади. Пять мужчин и три женщины в простой функциональной одежде наблюдали за фонтаном с каким-то детским восхищением. Один из них зачерпнул воду рукой и поднёс к лицу, словно никогда раньше не видел чистой воды.

Мониторинговые браслеты на их запястьях светились голубым – участники программы «Нисходящий код», первая стадия. Добровольцы.

Рядом с ними стоял сотрудник службы адаптации, что-то объясняя. Увидев Виктора, он помахал рукой, приглашая подойти.

– Доктор Рамирес! Можно вас на минуту? Группа только прибыла из Нижнего Поселения для оценки результатов первого этапа.

Виктор колебался. Он избегал прямого контакта с участниками программы, предпочитая работать с обезличенными данными. Но научное любопытство пересилило.

– Конечно, – он подошёл к группе. – Доктор Виктор Рамирес, нейробиология.

Молодой мужчина с выбритыми висками шагнул вперёд и протянул руку:

– Томас Миллер. Но все зовут меня Эхо.

Рукопожатие было крепким, но странным – Томас держал руку под необычным углом, словно экономя энергию на движении.

– Почему Эхо? – спросил Виктор из вежливости.

Томас улыбнулся – просто и открыто:

– Потому что я улавливаю и повторяю. Это моя адаптация после кода.

– Улавливаете и повторяете? – Виктор нахмурился, не понимая.

Вместо ответа Томас сделал шаг назад, закрыл глаза на несколько секунд, а затем произнёс, в точности имитируя голос и интонации Виктора:

– «Конечно. Доктор Виктор Рамирес, нейробиология».

Виктор невольно отшатнулся. Имитация была идеальной – не просто слова, но тембр, ритм речи, даже микропаузы между словами.

– Впечатляюще, – признал он. – Эйдетическая память?

– Не совсем, – улыбнулся Томас. – Я не помню всё. Только то, что нужно. Важные паттерны. Это появилось после первого надреза.

«Первый надрез» – так участники программы называли первую фазу нейромодификации. Виктор почувствовал непроизвольную дрожь. Они говорили о сознательном изменении своего мозга так буднично, словно о стрижке.

– И что вы считаете важными паттернами? – спросил он, пытаясь сохранить нейтральный тон.

– То, что помогает выжить, – просто ответил Томас. – Голоса, звуки опасности, ритмы. Вот этот фонтан, например. – Он указал на струи воды. – Я чувствую его ритм. Если он изменится, я узнаю. Это полезно.

Одна из женщин в группе – стройная, с неестественно прямой осанкой – заговорила:

– Мы все получили разные дары после надреза. У меня улучшилось обоняние. Я чувствую химические изменения в воздухе за несколько минут до того, как их зафиксируют ваши датчики.

– А я вижу инфракрасный спектр, – добавил пожилой мужчина. – Не полностью, конечно, но достаточно, чтобы ориентироваться в темноте и находить людей по тепловому следу.

Виктор слушал их с растущим беспокойством. То, что они описывали, не было просто компенсаторными механизмами после потери части когнитивных функций. Это было нечто иное – перераспределение нейронных ресурсов, приводящее к развитию новых, более примитивных, но эффективных способностей.

– А что вы потеряли? – прямо спросил он. – Какую цену заплатили за эти… дары?

Группа переглянулась. Никто не выглядел обеспокоенным вопросом.

– Я больше не могу решать сложные математические задачи, – пожал плечами Томас. – Но мне это и не нужно. Алгоритмы решают их лучше.

– Я не помню большую часть своего детства, – спокойно сказала женщина с обострённым обонянием. – Только ключевые моменты. Остальное стёрлось. Но это освободило место для новых воспоминаний. Более полезных.

– Я не испытываю экзистенциальной тревоги, – добавил пожилой мужчина с лёгкой улыбкой. – Это самое приятное изменение.

Виктор почувствовал, как внутри нарастает протест. Они говорили о потере частей своей личности как о чём-то незначительном, почти благотворном.

– И вы не сожалеете? – спросил он, не скрывая недоверия.

Томас посмотрел на него с искренним непониманием:

– О чём сожалеть, доктор Рамирес? Мы адаптируемся. Это то, что делали люди всегда. Просто теперь мы делаем это более… направленно.

Сотрудник службы адаптации мягко вмешался:

– Доктор Рамирес, группа здесь для плановых тестов. Если у вас есть время, доктор Харт просил сообщить, что он будет рад вашему участию в оценке результатов.

Виктор помедлил, затем кивнул:

– Я приду. Через час.

Он попрощался с группой и продолжил свой путь, чувствуя странное смятение. То, что он увидел, противоречило его ожиданиям. Он предполагал встретить людей с очевидными когнитивными нарушениями, с признаками деградации личности. Вместо этого он видел спокойных, адаптивных индивидов с необычными способностями. Они были иными, но не сломленными.

Может быть, Харт был прав? Может быть, контролируемое упрощение действительно было путём к новому типу адаптации?

Нет. Виктор отогнал эту мысль. То, что он видел, было лишь первой стадией. Дальнейшие этапы предполагали более радикальные изменения, включая потерю языковых способностей и полное переформатирование социальных структур мозга. Это был путь к уничтожению всего, что делало человека человеком.

Лаборатория Харта занимала отдельный корпус в восточной части комплекса. В отличие от стерильных, высокотехнологичных помещений, типичных для Последнего Университета, это было странное сочетание передовой науки и почти примитивного натурализма. Растения в биореакторах соседствовали с голографическими экранами. Аналоговые измерительные приборы – с квантовыми компьютерами.

Харт встретил его в центральном зале, где уже собрались несколько исследователей и участники программы, которых Виктор видел ранее.

– А, Виктор! Рад, что ты решил присоединиться, – Харт улыбнулся. Его движения стали ещё более экономными, чем раньше. Минимальные жесты, никаких лишних движений. Четвёртая стадия протокола явно прогрессировала.

– Я здесь, чтобы увидеть результаты, – сухо ответил Виктор.

– И ты увидишь, – кивнул Харт. – Томас, ты готов?

Томас «Эхо» Миллер стоял у сложной установки, напоминающей гибрид МРТ и нейроинтерфейса. Он кивнул и лёг на диагностическую платформу.

– Мы проводим сравнительные тесты, – объяснил Харт, активируя систему. – Когнитивные задачи, сенсорное восприятие, эмоциональные реакции. Наблюдай.

На экране появилась сложная последовательность символов – тест на распознавание паттернов, который считался одним из самых сложных.