Сакральная эстетика

Агрессору приходится ретироваться. И существовать в одиночестве. Но если для слона изгнание – не такие уж трагические обстоятельства, то для примата – верная смерть. Такому самцу, выросшему внутри коллектива, и почти утратившему способность к автономному выживанию, приходилось нелегко. Кончалось все возвращением и большой внутренней работой по подавлению агрессии. Возможно, отсюда проистекает как СТРАХ ОДИНОЧЕСТВА, так и осознание гнева как нежелательной крайности, инстинктивный СТЫД ЗА ВСПЫШКУ НЕГАТИВА.

Но, надо сказать, стройная поведенческая схема, сложившаяся у приматов на заре истории вида и позволяющая поначалу успешно выживать, впоследствии дала сбой. Примитивным приматам, вроде лемуров, еще возможно жить в рамках матриархата. Но чем сложнее становилось тело и поведение, тем яснее проявлялись моменты напряжения в такой схеме выживания. Коллектив сестер был единым организмом, очень живучим и стойким, пока он целый. Любые разногласия внутри, большая потеря численности, показывали все ничтожество и беспомощность его отдельно взятых членов. В одиночку выжить в природе они не могли. Ровно как и не могли существовать суровых природных условиях.

Все общественные связи, их поддержание и наращивание, требовали много времени и сил, а значит, БЛАГОДАТНОГО КЛИМАТА, где искать пищу недолго и не трудно.

Была и еще одна причина, по которой изначальная поведенческая схема матриархата была изменена. Вид за неподчинение инстинкту платит вырождением и неспособностью размножаться. Начинает сам себя убивать. Давая выживать слабым, группа животных сталкивается с тем, что страдают сильные, те, у кого получается полноценно себя воспроизвести. Другими словами, родив слабого детеныша и потратив много сил на то, чтобы он вырос и стал умным, в пику слабому телу, самка не имеет возможности завести других детей. А будет ли интеллектуал, питавший группу идеями размножаться – это вопрос. Зов природы он, возможно, проигнорирует или попросту не заметит. Да и если решит себя продолжить – потомство будет таким же слабым, но, скорее всего, не таким умным.

Одним словом, игры разума хороши для разумных существ в рамках цивилизации, но не для животных в природе. Пиетет к любой жизни, обширная память и абстрактное мышление – СЛИШКОМ ДОРОГОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ для зверей.

По всей вероятности, чтобы выжить, и выжить в сильно изменившейся агрессивной среде, вид принял крайние меры. Часть сообщества откатилась к более примитивным, и в силу древности, более стабильным, формам поведения.

Так случилось и с приматами. Скорее всего это была поведенческая схема кошачьих. Эти хищники-одиночки прекрасно приспособлены для автономного существования в природе. Нетрудно догадаться, кто взял на себя эту миссию. Все эксперименты природы бьют первым делом по мужской популяции. Собственно, самцы и созданы как некое экспериментальное поле.

И вся та энергия, которая могла быть вложена в дальнейшее совершенствование памяти и абстрактного мышления, стала тратится на сглаживание конфликтов внутри сообщества.

Так вид отомстил особям за попытку преодолеть предел животного. Хотя, вполне вероятно, это не только способ привести к подчинению. Это ответ на сложную реальность.

Желание выжить толкнуло вид к тому, чтобы приобрести сразу ДВА СТЕРЕОТИПА ПОВЕДЕНИЯ. В надежде, что хотя бы один сохранит нужное для воспроизводства количество особей.

В результате этого раздвоения получилась странная диспозиция. Примитивные приматы матриархальны, их же более сложные и генетически молодые собратья обладают отчетливой склонностью к патриархату. Эта парадоксальная ситуация, казалось бы, создает противоречие их коренной природе. Для таких умных, сложных животных стая с жесткой патриархальной иерархией – пережиток прошлого, регресс.

Да, на каком-то этапе, вселенная гоминидов разделилась на два мира, живущих по разным принципам. Это КОЛЛЕКТИВИЗМ сестер, с малым значением отдельного члена. И ИНДИВИДУАЛИЗМ живущих поблизости от группы самцов, в своем образе жизни и поведения напоминающих некрупных кошачьих, типа рыси или леопарда. Это два разных взгляда на мир и два весьма полезных для вида варианта выживания. И эгрегору, как и любому крупному образованию, когда оно хочет выжить, нет дела до такой мелочи, как удобство и развитие отдельно взятых существ. Решается глобальная задача. Да, такое раздвоение на порядок повысило жизнеспособность вида. Но с того времени началась та самая ВОЙНА ПОЛОВ, которая продолжается до сих пор.

Патриархальное устройство хорошо для групп хищников. Это создание жесткой иерархической пирамиды, основанной на силе. Она незаменима как для специализации охотников, так и для выживания группы. При нападении зверей более крупных и свирепых, слабые, подчиненные особи попадают им в пасть первыми и сохраняют для воспроизводства более сильных и уверенных в себе. В разряд слабых попадают и самки, вечно озабоченные очередной беременностью. С их интересами не считаются, да и сами они, чтобы выжить, вынуждены прогибаться под лидеров группы, что в их случае почти неизбежно влечет новый цикл воспроизводства. Порой это бывает не нужно самке, материнский инстинкт дает сбой, мать убивает или оставляет своих детей. Да, эгрегор хищного вида за то, чтобы защищать беременных и потомство, что и делается. Но это же потомство безжалостно убивается, чтобы оставить актуальной генетическую линию нового, к примеру, лидера группы. Реальность такова, что хищников не должно быть много, и блоков нарастания численности в виде очередной чистки рядов или сбоя материнского инстинкта предостаточно. Понятно, что такое положение вещей отрицает все базовые установки гоминидов. Был найден выход. Самцы и самки стали походить на животных разных видов и жить отдельно.

Самцы выросли в размерах, обзавелись аксессуарами для охоты и выяснения отношений. Как-то: грива, грубая нечувствительная кожа, крупные, крепкие зубы по хищному типу. В общем, стали не только походить на хищников, но и приняли их стереотип поведения. А это, в случае недалеких предков кошачьих – сугубый ИНДИВИДУАЛИЗМ, а при дальнейшей регрессии к собачьим – КУЛЬТ СИЛЫ, жесткая иерархия. Эти грозные, крупные звери умели и любили охотится, остро нуждались в белковой пище, ставшей просто необходимой в их жизненном цикле.

Самки же остались прежними поедателями фруктов, некрупными, с несколько иначе устроенными зубами, без особо выдающейся мускулатуры и с маниакальной, пропитывающей все их существо, склонностью поддерживать целостность и ГАРМОНИЮ В ГРУППЕ. Такая форма тела и поведения располагала к дальнейшему оттачиванию навыка оперировать информацией. Но в большей степени поддержанию и развитию этих сестринских сообществ способствовало то, что они были жизненно-важны для воспроизводства. Детеныши приматов рождались и проводили свое долгое детство только в таком сообществе. В другом подобный жизненный цикл был невозможен.

На фоне всех этих перемен наши обезьяноподобные предки все же оставались собой. И базовая их ментальность была именно в склонности выживать с помощью ума, а не с помощью мышц. Сообщества сестер яростно отстаивали свои права, им приходилось и драться, и манипулировать, и проявлять просто чудеса сообразительности и координации действий, как ни печально, в борьбе с представителями своего же вида. Их обезьянья природа не могла смириться с тем, что шло вразрез с их очень сильным материнским инстинктом. Они не принимали циничного и безжалостного отношения к ценнейшим носителям информации, которых надо было бросать на произвол судьбы. Они не могли понять индивидуализма, недальновидности и грубости самцов, замахивающихся на святое – целостность сообщества.

В конце концов их животное эго, то есть стремление к вершине иерархии, тоже давало о себе знать. В группах самок иерархия тоже существует и тоже основана на, так называемой, личной силе, высокой энергетике, повышенной жизнеспособности. Но иерархия эта строится по несколько иному принципу, чем у хищников. Это манипулирование, а не запугивание. Самкам надо, чтобы группа сохранилась, но строилось взаимодействие на положительных эмоциях, потому что, подчиняясь силе, эти умные звери замыкались в себе, становились не такими творческим и сообразительными, как могли бы. Но пирамиду власти, все же, не отменишь, даже для яростных коллективистов. Приходилось считаться с суровым миром земли и необходимостью приносить жертвы.

Но обширная память и абстрактное мышление слишком энергоемки. Чтобы все это хорошо работало, надо было закрывать каналы, по которым жизненная сила уходит в страх и ненависть.

И эти умные звери не были бы собой, если бы не нашли выход. Да они смирились с реальностью патриархата, но ВЫНЕСЛИ ЕГО ВО ВНЕ. Предоставив решать вопросы взаимодействия группы с мужским миром одному, самому сильному, из самцов. И пока он мог удерживать стабильность, ему демонстрировали подчинение, на него оказывали воздействие, опутывали тонкой сетью лести. Все, как они умеют. Но существо это в группу никогда не входило, и его вполне бестрепетно меняли на более молодое и жизнеспособное, когда он переставал справляться со своими обязанностями. Так на смену промискуитету пришел гарем. И уж кто-кто, а владыки гарема знают, какой меры хлопот стоит это хозяйство. При всей отстраненности от мира своих жен и детей, глава гарема вынужден был поддерживать нейтралитет и даже делать шаги в их пользу. Ведь при злоупотреблениях, когда правление было слишком жестоким, интересы большинства не учитывались, а решения принимались не в пользу целостности и выживания группы – начальство попросту могли сместить. И природа поддерживала такой праведный гнев терпящей бедствие группы. На самок нападало, своего рода, безумие. Наподобие того, когда мать из последних сил защищает детеныша. Эта озверевшая банда могла напугать даже самого отчаянного храбреца. Впрочем, бабий бунт явлением был редким, он стоил слишком дорого и отчасти ломал устои в группе. Появлялась, так называемая, АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ЭЛИТА, хорошо показавшая себя в военных действиях. А были это обычно отчаявшиеся особи, из низов иерархии, которым терять особо нечего. Почувствовав свою силу, они начинали противостоять элите традиционной. На утрясение ситуации и стройку новой пирамиды тратилось слишком много времени и сил. Это было порой смертельно опасно, так как мешало сплоченности группы.

Но если самкам в войне полов приходилось нелегко, то участь самцов выглядела порой настоящей драмой. Да, на выходе, в качестве взрослого существа, получался самодостаточный, уверенный в себе индивидуалист. С той разницей, что он не был собакой, котом или медведем. Все-таки это была обезьяна, с базой врожденных навыков и свойств, присущих именно этому виду млекопитающих. То есть накопление и работа с информацией тоже были основой его выживания. А хищные инстинкты – привнесенным, тем, чему надо было учиться, искусственно вызывать в себе.

И реальность была такова, что для того, чтобы стать хищником, то есть регрессировать, надо было освоиться в этом стереотипе поведения. Случай был воистину беспрецедентный.

Для ухода от более прогрессивного, но неприемлемого в суровых условиях планеты, слишком сложного для животного поведения, приходилось тратить время и силы. Буквально ломать и перестраивать себя.

Этот парадокс существование поражает воображение и доказывает, что далеко не все укладывается в привычные схемы обмена энергии.

Попробуем проследить стадии процесса. Уже в очень юном возрасте, обычно происходило это на грани полового созревания, молодые самцы переставали находить общий язык со своими матерями и бабками. Изначально имея матриархальный стереотип поведения, они в дальнейшем постепенно уходили от него в МОЛОДЕЖНЫХ БАНДАХ. Состояли эти сообщества из молодых самцов, по той или иной причине изгнанных из сестринских общин, и тоже были, своего рода, коллективным разумом. Только строились по иному принципу. Там не было места трепетному взаимопроникновению и эмпатии женского коллектива. Многое определяла сила, раз и навсегда выбранное место в иерархии. В целом такие команды охотников напоминали волчьи стаи и представляли собой грозную силу. Тем более, в крови у этих существ была склонность к сложной групповой деятельности. Это и генетическая предрасположенность, и долгое обучение внутри женского коллектива. Так что, подобная охотничья компания на порядок обходила остальных хищников, порой представляя для них нешуточную угрозу. Но все это работало, пока команда была вместе. Как и члены женского сообщества, члены подростковой банды по отдельности были нежизнеспособны. Но структура получилась более примитивная и жесткая, чем женский коллектив, что приводило к тому, что потенциал членов такого сообщества не раскрывался. Они не могли себя проявить как исследователи и мыслители и, по сути, никогда не взрослели. Застревали в подростковом возрасте. Ничего удивительного, что вся компания нуждалась в родителях. И находила замену матерям и бабкам в личности вожака – обычно особи с психопатическими склонностями (насколько можно представить такое у животного). Известно, что психопаты, то есть существа, зависимые в своем жизненном цикле от энергетики окружающих, встречаются среди млекопитающих нередко. Бывают такие среди кошек, собак, даже крыс, уж не говоря об обезьянах. Существо подобное можно назвать энергетическим вампиром. Обычно на очень раннем этапе развития происходит сбой –серьезная травма, физическая или психическая, которая приучает еще очень юное существо с трудом и риском выживать за счет окружающих. Психопаты обычно сильные и умные существа, одержимые намерением выжить. Но травма фиксирует их в реальности вечного энергетического голода. В результате получается виртуозный манипулятор, к тому же, с закрытым каналом обратной связи, то есть абсолютно безжалостный и бессовестный. На социальные взаимодействия требуется много сил, у психопата такого излишка нет. Зато он может виртуозно сыграть все, что нужно. И силу, и знание, и поддержку, и грозный нрав. Иногда страстишка быть эффектным его подводит. Синоним благополучия для него – щедрое эмоционирование подвластного коллектива по поводу его личности. Как-то: страх, восхищение, ровно как, и отвращение, и ненависть. Так он питается.

Ну, примерно представив портрет, уже понимается, что это идеальный глава коллектива потерянных детей мужского пола разных возрастов. Такой демонический Питер Пэн. Он и грозного родителя сыграет, и доброго, и подберет нужную цель жизни (обычно война с соседней бандой), и придумает интересную идеологию, новую, яркую, от маминой и бабушкиной очень отличающуюся… В общем – отец народов. Великий и ужасный. Тоже, в общем, подросток в теле взрослого мужчины. Только очень голодный, и из-за голода уже перешедший на демонический план.

Примерно в такую реальность попадал детеныш гоминида мужского пола, показательно разругавший с женской группой. И поначалу все очень интересовало. Потом выяснялось, что иерархия у него в этой стае будет ниже, чем он рассчитывал. И это чревато многими жизненными неудобствами. Но то, что он узнавал вначале, не шло в сравнение с тем, что случалось потом. Существо попадало в среду, полностью отвергавшую прежний стереотип поведения.

Оказывается, женщины не были сверхзначимыми фигурами. Их ловили и насиловали, порой делали сексуальными рабынями, и, когда надоедали, убивали или выгоняли. Оказывается, слабые не нуждались в поддержке, просто попадали в низ иерархии и вскоре погибали в когтях хищника или от голода. Оказывается, старость не была благом, а, скорее, злом. От нее слабели и, опять же, погибали. И о детях тоже не надо было заботиться. Рождаясь у рабынь, они просто не выживали. Сдерживать гнев и соображать, придумывая сложные поведенческие ходы, не требовалось. Надо было иметь крепкие зубы и кулаки. И лучше не стоило раздумывать над действиями местного владыки. Он был чудовищно жесток и по отношению к врагам стаи, и по отношению к подчиненным. На каком-то этапе терпение повзрослевшего во всем этом кошмаре самца заканчивалось. Генетически у приматов, с их тягой к групповому взаимодействию, очень большой запас терпения. И по началу верховному психопату верят, видят в нем родителя и терпят все отсутствие логики в творящемся. Но всему, даже выдержке существа генетически запрограммированного терпеть, приходит конец. Его природа примата начинает сопротивляться регрессу. И на каком-то этапе делается вывод: «Лучше в одиночку, чем в этой компании!»

Но мы помним, что коллективные сознания инертны. Для того, чтобы вырваться за их пределы, нужен сильный энергетический импульс. Как известно, разного рода верховные упыри неохотно расстаются с источниками энергии. Это и страх голода, и прецедент неповиновения. Значит, нужно нечто, что можно противопоставить и власти вождя, и слепому подчинению стаи. Такое, чтобы все испугались и не набросились убивать.

Каким же богатством должен был обладать такой отщепенец? Во-первых – очень высокой энергетикой, мощнейшей жизненной силой. Чтобы иметь возможность развиваться как интеллектуал, тратить на это очень много энергии, в той отчаянной борьбе за жизнь, которую он ведет. Гений-беспризорник, согласитесь, явление очень редкое. Гении попросту не становятся гениями, если трудно выжить. Но если это все-таки происходит, юному примату, одна за другой, открываются все причинно-следственные связи, двигающие механизмом его тюрьмы. Он без труда догадывается, что грозный отец народов – просто мастер спецэффектов, скрывающих его болезнь. В его характере быстро находятся точки уязвимости. Но сместить босса и занять его место – значит стать таким же. Всю жизнь перешагивать через ценность и значимость других существ. В отличие от психопата, у гения, как раз, открыт канал социального взаимодействия. Ему бывает стыдно, жалко и больно от боли других.