
Полная версия
Эхо запечатанных небес
Когда дверь беззвучно скользнула в сторону, на пороге появился не бронированный Энфорсер, а невысокий, сухой старик в простой мантии цвета пыли. Его лицо было пергаментной картой морщин, а руки с длинными, почти прозрачными пальцами спокойно сложены на животе. Он двигался с медлительностью падающего листа, но Лина инстинктивно съежилась. От него исходила аура такой древней и всеобъемлющей власти, что воздух вокруг казался плотнее. Это был Архимаг Памяти.
Он не сел. Он медленно обошел ее стул, и его тусклые, выцветшие глаза изучали ее так, словно она была редким, но опасным насекомым под стеклом.
– Лина, – его голос был сухим шелестом, словно перелистывали очень старые, хрупкие страницы. Он знал ее имя. Конечно, он знал. Он знал все. – – Ты доставила нам много хлопот. Разрушила дорогостоящий артефакт. Нарушила ход священного Испытания. Напугала сотни кадетов.
Он остановился прямо перед ней, склонив голову набок. В его взгляде не было гнева. В нем было нечто худшее – холодное, почти научное любопытство.
– Но все это неважно, – прошелестел он. – Это просто последствия. Меня интересует причина. Расскажи мне о своем даре. О той… зелени. О том, что ты пыталась сделать с ядром.
Лина молчала, вцепившись в холодную поверхность стула. Она чувствовала, как он смотрит не на нее, а сквозь нее, пытаясь разглядеть саму суть ее силы.
– Оно страдало, – наконец выдавила она, ее голос был хриплым от слез и отчаяния. – Ядро… оно было как… как раненое животное в клетке. Я просто хотела ему помочь. Успокоить.
На губах Архимага появилась тень улыбки, но она не коснулась его глаз.
– Ты одушевляешь неодушевленное. Ты приписываешь чувства механизму. Интересная патология. Откуда она у тебя?
– Это не патология! – импульсивно выкрикнула Лина, и кандалы на ее запястьях вспыхнули ярче, посылая волну ледяной боли по рукам. – Я чувствую! Я чувствую, как оно хочет жить! Как любая травинка, любой росток!
– Росток, – повторил Архимаг, и слово прозвучало в его устах как ругательство. Он подошел ближе, и Лина почувствовала, как его разум, древний и безжалостный, касается ее собственного. Это было не похоже на магию, это было похоже на скальпель хирурга, ищущий опухоль. – Концепция неконтролируемого роста… Ты знаешь, что она принесла нашему миру? Ты знаешь, что такое Безмолвный Мор, дитя?
Он не ждал ответа. Он протянул палец и коснулся ее лба.
И Лина увидела. Не как картинку, а как знание, влитое прямо в мозг. Она увидела поверхность – не серую пустошь, а буйство жизни. Леса, которые росли так быстро, что ломали сами себя. Цветы, которые распускались и тут же гнили. Животных, чьи тела искажались бесконечным, бессмысленным делением клеток. Жизнь, сошедшая с ума, пожирающая сама себя в безумном, неудержимом росте. А потом – тишина. Обнуление. Стирание самой концепции. Пепел.
Она отпрянула, закричав, но звук застрял в горле.
– Вот, что такое твой дар, Лина, – тихо сказал Архимаг, убирая палец. Его глаза впервые за все время загорелись нездоровым, хищным блеском. – Это не исцеление. Это семя Безмолвного Мора. Маленькая, заблудшая искра того самого хаоса, который уничтожил наш мир. И она проросла в тебе. Неправильный дар. Ошибка в коде реальности.
Он смотрел на ее ужас с откровенным, почти плотоядным наслаждением.
– Ты понимаешь теперь? Ты не просто преступница. Ты – болезнь. А болезни нужно изучать. Прежде чем искоренить.
Его улыбка стала шире.
– Тебя не казнят, дитя. О нет. Это было бы слишком просто. Расточительно. Мы будем работать с тобой. Мы разберем твой дар на части. Мы поймем, как возникла эта ошибка. Мы вырвем этот дикий, опасный сорняк из твоей души, даже если от самого цветка ничего не останется.
Лина смотрела в его выцветшие глаза и впервые в жизни поняла, что такое настоящий ужас. Ее ждала не смерть. Ее ждало нечто гораздо хуже – полное, методичное стирание ее самой.
Чествование было коротким и по-военному строгим. Никаких пустых славословий. Десятки кадетов и магистров в Главном Зале Академии провожали Кая молчаливым, уважительным взглядом, когда он шел к помосту, где его ждал учитель.
Архимаг Порядка, высокий, широкоплечий мужчина с лицом, словно высеченным из серого гранита, не улыбался. Он никогда не улыбался. Но в его глазах, цвета грозовых туч, на мгновение промелькнуло нечто, похожее на одобрение. Он стоял, идеально прямой, олицетворяя собой нерушимый закон, который он представлял в Совете Шести.
Когда Кай подошел, Архимаг положил тяжелую руку ему на плечо.
– Твои действия были безупречны, Кай, – его голос был глухим и ровным, как гул работающего Реактора. – Ты продемонстрировал идеальное владение магией Порядка: анализ, решение, исполнение. Без колебаний. Без эмоций. Ты предотвратил хаос и спас сотни жизней. Элизиум в долгу перед тобой.
Для любого другого кадета это была бы высшая похвала. Но Кай, привыкший к абсолютной честности со своим наставником, не чувствовал триумфа. Его разум, всегда такой ясный и структурированный, был затуманен сомнением, которое не вписывалось ни в один протокол.
– Спасибо, Учитель, – ответил Кай, его голос был как всегда ровным, но внутри все вибрировало от диссонанса. – Я действовал согласно доктрине.
Они остались одни в пустом кабинете Архимага – огромном пространстве, где единственной мебелью был массивный стол и два кресла. За панорамным окном расстилалась безупречная геометрия Средних Уровней.
– Ты колеблешься, – констатировал Архимаг, а не спросил. Он видел структуру эмоций так же ясно, как Кай видел структуру щита. – Это не похоже на тебя. Твой щит был совершенен, но твой разум сейчас – нет. Говори.
Кай на мгновение замолчал, подбирая точные формулировки.
– Это аномалия в данных, Учитель. Когда ее магия коснулась ядра… на мгновение я почувствовал… нечто. Не агрессию. Не разрушение. Запах свежей травы… Энергия была… живой.
Он произнес последнее слово почти шепотом, словно оно было запретным.
Архимаг Порядка медленно обошел стол и остановился у окна, глядя на город.
– Живой, говоришь? – в его голосе прозвучал холод стали. – Это и есть самая опасная иллюзия, Кай. 'Жизнь' – это синоним хаоса. Неконтролируемый рост – это то, что превратило поверхность в пепел. Ты забыл уроки истории? Безмолвный Мор начался не с разрушения. Он начался с неудержимого, безумного, живого роста.
Он повернулся к Каю.
– Наша магия, магия Порядка, магия Структур, Света, Разума – это дамба, сдерживающая океан хаоса. Мы создаем законы, чтобы не дать первобытной дикости прорваться вновь. Эта девушка – пробоина в нашей дамбе. Она не пыталась исцелить. Она пыталась заразить. Заразить стабильную, предсказуемую структуру нестабильной, дикой жизнью. Результат ты видел сам. Две противоположные концепции столкнулись, и результатом стал взрыв.
Кай слушал, и логика наставника была безупречна. Рациональная часть его сознания полностью соглашалась. Но что-то внутри, какая-то идеалистическая струна, противилось.
– Но она не выглядела злой, – возразил он. – Она выглядела отчаявшейся. И напуганной.
– Хаос часто принимает облик невинности, – отрезал Архимаг. – Волк в овечьей шкуре. Ее мотивы не имеют значения. Важен лишь результат ее действий. А результат – угроза Порядку. Ты поступил единственно верно, остановив ее. Не ее саму, но последствия ее безрассудства. Твой долг – защищать систему. Защищать Элизиум. Запомни это. Эмоции – это роскошь, которую мы не можем себе позволить.
Он снова положил руку на плечо Кая, на этот раз тяжелее.
– Иди. Тебя ждут друзья. Ты заслужил отдых. Но избавься от этих мыслей. Они – яд для мага Порядка.
Кай кивнул, его лицо снова стало непроницаемой маской.
– Да, Учитель.
Он вышел из кабинета и пошел по безупречно чистым, залитым ровным светом коридорам Академии. Шаги гулко отдавались в тишине. Снаружи он был героем, спасшим город. Но внутри он нес новую, тревожащую переменную. Запах травы.
Он нашел их в Реакторном саду – небольшом оазисе на одном из верхних этажей Академии, где студенты могли отдыхать. Это не был настоящий сад. Растения здесь были искусственными, а свет исходил от миниатюрных копий Реактора, свисающих с потолка. Но здесь было тихо.
Рорик мерил шагами пространство у панорамного окна. Элиан сидел на скамье, лихорадочно водя пальцем по экрану планшета, обновляя отчеты об инциденте. Лена стояла поодаль, глядя на искусственные листья, и выглядела так, будто сейчас расплачется.
Они увидели его и замерли. Кай подошел к ним, герой Элизиума. Но впервые в своей рациональной, упорядоченной жизни Кай не был уверен, что поступил правильно.
Первым тишину нарушил Рорик. Он подошел к Каю и хлопнул его по плечу, но на этот раз не так грубо, как обычно.
– Ну, герой! Спас всех нас. Готов к параду? – в его голосе была смесь искреннего уважения и обычной бравады. – Я видел, как трещал твой последний щит. Еще бы секунда – и от арены осталась бы дымящаяся яма. Это было сильно.
– Официальный отчет классифицирует ее магию как хаотическую и деструктивную, – ровным голосом произнес Кай, глядя не на Рорика, а в пустоту перед собой. – Но это не соответствует моим прямым наблюдениям. Деструктивная магия ощущается как холод, как пустота. А ее… ее энергия пахла травой. Она была теплой.
Элиан немедленно вскинул планшет, словно щит.
– Это иррациональное суждение, Кай. Сенсорные данные арены четко зафиксировали выброс хаотической энергии с высокой энтропией в момент контакта. Классификация: деструктивная. Протокол предписывает рассматривать это как враждебное действие. Твои… обонятельные галлюцинации не могут быть внесены в отчет.
– Какая разница, чем она пахла?! – рявкнул Рорик, его кулаки сжались. – Она выскочила на арену как безумная и чуть не устроила нам всем огненную баню! Если бы не ты, мы бы сейчас собирали Элиана по кусочкам! Она – угроза. Прямая и явная. Конец истории.
– Нет, – так же ровно ответил Кай, поворачиваясь к ним. Его взгляд был тверд. – Это не конец истории, это начало уравнения с неизвестными. Ваши выводы основаны на результате, а не на первоначальном векторе. Результат – хаос. Но намерение могло быть иным.
– Ее имя Лина, – тихо произнесла Лена. Все обернулись к ней. Она стояла, обхватив себя руками, и дрожала. – Когда Энфорсеры уводили ее, один назвал ее по имени. Она… она не смотрела на нас, на магистров. Она смотрела на то место, где было ядро. И она плакала. Она не выглядела как диверсант, который провалил задание. Она выглядела так, словно… словно убила что-то, что любила.
Рорик фыркнул.
– Слезы – дешевый трюк, Лена. Может, она просто психопатка.
– Эмоциональное состояние субъекта не является надежным показателем, – поддакнул Элиан, хотя и с меньшей уверенностью. Он нервно пролистывал графики на планшете. – Стресс, страх ареста… Существует 147 задокументированных причин для слез, не связанных с раскаянием.
– Но это еще одно наблюдение, которое не вписывается в официальную версию, – парировал Кай, его взгляд смягчился, когда он посмотрел на Лену. – А теперь сложите это вот с чем: патрулирование в секторе D-7. Помните?
Трое его друзей замерли. Воспоминание было слишком странным, чтобы его забыть.
– Та земля, – первым сообразил Рорик. – Ты тогда сказал, что пахнет…
– …Свежескошенной травой, – закончил Кай. – И я чувствовал тот же запах сегодня, за мгновение до взрыва.
– Желудь, – прошептала Лена. – Я помню. Там был крошечный желудь, и он… он был теплым. Он был живым. А потом, когда Энфорсер его раздавил, он превратился в пыль.
Элиан опустил планшет. Его глаза были широко раскрыты.
– Неопознанная биологическая аномалия, отчет 77B-Альфа. Инцидент был классифицирован как попытка контрабанды запрещенной органики с гидропонных ферм. Но корреляция… два уникальных инцидента с аномальной жизненной энергией, и в обоих случаях фигурирует один и тот же субъект. Это… это не совпадение. Вероятность случайного совпадения – 0.003%.
– Вот именно, – сказал Кай, его голос набрал силу. Он снова чувствовал себя на своей территории – там, где можно выстроить логическую структуру. – У нас есть девушка с Нижних Уровней, Лина. Она обладает неизвестным, возможно, запрещенным типом магии, способной создавать… жизнь. Или, по крайней мере, ее симуляцию. Сначала мы находим след ее силы, а затем она сама появляется на арене и пытается применить ту же силу к нестабильному артефакту.
– Она пыталась его "вырастить"? Или "вылечить"? – предположил Рорик, и в его голосе прозвучало замешательство. – Это глупо. Ядро – это механизм. Это все равно что пытаться вылечить сломанный меч, поливая его водой.
– Для тебя это механизм, Рорик. Для Элиана – набор данных. Для Архимагов – инструмент Порядка. А что, если для нее он был чем-то другим? – Кай обвел их взглядом. – Что, если она действительно не видит разницы между механизмом и живым существом, если оба они "страдают"?
Лена всхлипнула.
– Она не диверсантка. Она просто… не понимает, как устроен наш мир. А ее за это… Архимаг Памяти лично вел допрос. Они говорят, что она – болезнь. Что ее будут "изучать"…
Услышав это, даже Рорик помрачнел. Все знали, что означает «изучение» в Изоляторах Глубокого Уровня.
– Это неправильно, – твердо сказал Кай. – Объявлять кого-то врагом, не разобравшись в природе его силы – это не Порядок, это тирания. Это ошибка в системе. И если система ошибается, ее нужно исправить.
– Но что мы можем сделать? – голос Элиана дрожал. – Против нас весь Совет Шести. Официальные отчеты. Протоколы…
– Мы не можем действовать вслепую, – заключил Кай. – Нам нужно больше информации. И нам нужен совет от того, кто стоит выше нас, но не так высоко, чтобы его разум был закостенелым от догм.
Он посмотрел на своих друзей, и в его глазах появилась стальная решимость. – Мы идем к инструктору Борису.
Суд был не судом, а технической процедурой. Его называли Палатой Вердикта, и это была такая же стерильная, лишенная теней комната, как и Изолятор. Лину, все еще в магических кандалах, поставили в центр зала. Перед ней на высоком помосте сидел трибунал – трое безликих магистров в серых мантиях, олицетворявших безразличие Закона. Архимаг Памяти присутствовал, но не на помосте. Он стоял в стороне, в тени, словно наблюдатель на вскрытии, уже знающий результат.
Лина почти не слышала слов. Она была внутри кокона из ужаса. Все ее существо, вся ее интуиция кричала об опасности. Она чувствовала приближение «коррекции», и в ее эмпатическом сознании это ощущалось как приближение гигантской, холодной машины, которая собирается вырвать из ее груди сердце, оставив при этом тело в живых. Ее свободолюбивая натура билась в панике – они хотели не просто посадить ее в клетку, они хотели вырвать ей крылья.
– …угроза фундаментальным принципам Порядка… аномальная магия хаотического типа… – доносился до нее монотонный голос центрального магистра. – Трибунал постановляет: с целью обеспечения стабильности Элизиума и исцеления субъекта от опасной патологии, назначить процедуру полной магической коррекции.
Мир сузился до точки. Машина была уже здесь. Ее гусеницы уже касались ее души. Лина зажмурилась, готовясь к стиранию.
– Я возражаю.
Голос был низким, густым и неожиданно… живым. Он прозвучал в стерильном зале как раскат грома в ясный день. Двери Палаты открылись, и на пороге стоял человек, который казался слишком большим и слишком настоящим для этого места. Это был Архимаг Произрастания. Он был не сухим, как Архимаг Памяти, и не высеченным из камня, как Архимаг Порядка. Он был кряжистым, основательным, как старое дерево. Его мантия была цвета влажной земли, а от него самого исходил едва уловимый, но отчетливый запах озоновой свежести после дождя и плодородной почвы.
Архимаг Памяти шагнул из тени.
– Решение уже принято, коллега. Девушка – носитель искаженной магии, рецидив Безмолвного Мора. Ее нужно нейтрализовать.
– Нейтрализовать? – Архимаг Произрастания вошел в зал, и его тяжелые шаги отдавались гулким эхом. Он остановился рядом с Линой, и она почувствовала, как от него исходит невидимое тепло. – Вы собираетесь сжечь уникальный инструмент только потому, что не умеете читать инструкцию к нему.
Он повернулся к трибуналу.
– Моя сфера ответственности – жизнеобеспечение города. Наши гидропонные фермы работают на пределе. Наши штаммы культур вырождаются. Мы поддерживаем жизнь искусственно, но мы ее не развиваем. Мы в стазисе. А эта девушка, – он указал на Лину, но смотрел на магистров, – пусть и диким, неумелым способом, но продемонстрировала способность к инициации жизненных процессов. Это не рецидив Мора. Это его антитеза! Мор – это рост ради роста, пожирающий сам себя. А это – искра жизни там, где ее быть не должно.
Он посмотрел на Лину, и впервые за все это время кто-то взглянул на нее не как на ошибку или угрозу. В его глазах был интерес агронома, увидевшего дикий, но невероятно сильный росток.
– Процедура коррекции – это расточительство, – заключил он. – Этот дар нужно не уничтожать, а изучать. И направлять. Позвольте мне забрать ее.
Архимаг Памяти холодно усмехнулся.
– И что ты будешь с ней делать? Посадишь ее в горшок на ферме?
– Нет, – ответил Архимаг Произрастания, не сводя глаз с Лины. – Я отправлю ее туда, где ее дар либо сломается о реальность, либо проявит свою истинную природу. Туда, где нет ничего живого, кроме самого Элизиума.
Приговор изменили. Слово Архимага из Совета Шести было весомее решения трибунала. Лину избавили от «коррекции», но ее свобода оказалась лишь сменой одной клетки на другую.
Ее приговорили к бессрочным исправительным работам на самых нижних технических уровнях. У самого основания Реактора.
Когда Энфорсеры вели ее к транспортной платформе, спускающейся во мрак, Лина чувствовала не только страх перед неизвестностью. Впервые за много дней она ощутила крошечную, дрожащую искорку надежды. Ее не стерли. Ее не «исправили». Ее дар, ее суть, пусть и признанная опасной, была признана существующей. Один из великих правителей этого мира увидел в ней не болезнь, а потенциал.
Ее ссылали во тьму, в мир гудящих механизмов и капающей воды, на самое дно этого каменного колодца. Но она ехала туда не как сломленная жертва. Она ехала туда как дикое семя, брошенное в самую глубокую и темную расщелину в скале, чтобы либо сгнить, либо прорасти. И впервые в жизни Лина почувствовала, что у нее есть шанс.
Кабинет Бориса был полной противоположностью залам Архимагов. Никакого полированного камня и панорамных окон. Это было функциональное, почти спартанское помещение: стены из необработанного бетона, стол из прочной стали, голографический проектор для тактических разборов и стойка с тренировочными артефактами. Борис сидел за столом, чистя энергетический клинок. Он не поднял головы, когда они вошли, но его голос, ровный и безэмоциональный, как гул вентиляции, показал, что он их заметил.
– Если это по поводу отчета об инциденте, его сдал Элиан час назад. Все по форме.
– Инструктор, мы пришли поговорить о девушке с Испытания. О Лине, – Кай выступил вперед, как всегда беря на себя роль лидера. Его поза была выверена, голос – спокоен.
Борис медленно провел промасленной ветошью по клинку и только потом поднял на них свои проницательные, усталые глаза. Ветеран, видевший больше, чем любой из них мог представить.
– Это дело закрыто, Кай. Ее судили. Приговор вынесен. Это не уровень кадетов. Вам здесь нечего обсуждать.
– Официальная классификация ее магии как хаотической и деструктивной – неполная, – парировал Кай, используя ту же логику, что и в разговоре с Архимагом. – Она не учитывает все переменные, которые мы наблюдали. В том числе и ранее, в секторе D-7. Мы считаем, что приговор мог быть вынесен на основе неверных данных.
Рорик нетерпеливо шагнул вперед.
– Она не злодейка! Она просто… другая! А ее хотят…
Борис метнул на него короткий, холодный взгляд, и Рорик осекся.
– Эмоции – плохой советчик, Рорик. И плохой аргумент, – отрезал инструктор. Он снова посмотрел на Кая. – Допустим, твои наблюдения верны. И что? Решение принято Советом. Ты собираешься оспаривать приговор Архимагов?
– Нет, инструктор, – ответил Кай. В его голосе не было и тени неповиновения. – Я собираюсь понять. Если в системе Элизиума появилась аномалия, которую мы не понимаем, это – потенциальная уязвимость. Не знать природу этой силы опаснее, чем знать. Мой долг как будущего мага Порядка – устранять уязвимости. А для этого мне нужна полная информация. Я был там. Я создал щит. Я должен понимать, с чем столкнулся, чтобы быть готовым в следующий раз.
Элиан нервно кивнул, ухватившись за логику Кая как за спасательный круг.
– Он прав, инструктор. С точки зрения анализа угроз, неизвестный тип магии, действующий в пределах города, должен быть изучен, а не просто изолирован. Отсутствие данных порождает неверные протоколы реагирования в будущем.
Борис долго молчал, изучая Кая тяжелым взглядом ветерана, который умел отличать юношеский идеализм от настоящей решимости. В Кае было и то, и другое. Тяжело вздохнув, словно сбрасывая с плеч невидимый груз, Борис откинулся на спинку стула.
– Вы лезете не в свое дело. Очень глубоко, – безэмоционально констатировал он. – Но твоя логика безупречна, Кай. Из тебя выйдет хороший офицер. Если доживешь.
Он сделал паузу. Лена затаила дыхание.
– Ее приговорили к коррекции. Но приговор изменили. Архимаг Произрастания взял ее под свою… юрисдикцию. Он считает, что ее дар можно контролировать.
– Ее отпустили? – с надеждой прошептала Лена.
– Нет, – Борис посмотрел на нее без всякого сочувствия. – Ее отправили на бессрочные исправительные работы. Самые нижние технические туннели, сектор обслуживания основания Реактора. Она будет чистить трубы от эфирного нагара до конца своих дней. Если повезет.
Он снова взял в руки клинок. Разговор был окончен.
– А теперь мой тебе совет, Кай. И всем вам, – его голос стал жестким, как сталь стола. – Забудьте эту девчонку. Ты – герой. Будущее Академии. Не разменивай это на сочувствие к аномалии с Нижних Уровней. Ее судьба решена теми, кто видит картину целиком. Живите дальше.
– Забыть?! – взорвался Рорик, как только они вышли в коридор. – Они бросили ее на самое дно! К механизмам, в вечную темноту! Мы должны что-то сделать!
– Но инструктор прав… Вмешательство будет прямым нарушением приговора Архимага… – пролепетал Элиан, судорожно сжимая свой планшет. – Нас могут исключить. Или хуже…
Лена просто плакала, закрыв лицо руками.
– Одна… внизу… у Реактора… Там же нет ничего живого… Это же ужасно! Она этого не заслужила!
Кай остановился и подождал, пока его друзья выплеснут первые эмоции. Его лицо было спокойным и сосредоточенным, как у инженера перед сложной задачей.
– Он прав в одном, – наконец сказал он, и все трое посмотрели на него. – Я – кадет Порядка. И я вижу нарушение Порядка. Не в ней, а в том, что с ней делают. Отправить человека с таким даром в самое безжизненное место Элизиума – это не правосудие. Это жестокий и бессмысленный эксперимент. Незнание – это хаос. А мы несем свет.
Он посмотрел в сторону лифтов, ведущих вниз, в глубины города.
– Мы спустимся вниз.
Глава 4: Нижний мир
Спуск был падением в другой мир. Транспортная платформа несла ее вниз мимо жилых ярусов со светящимися окнами, мимо гудящих торговых этажей, в глубину, где свет становился все более тусклым и утилитарным. Воздух становился плотнее, холоднее, пропитываясь запахом озона и раскаленного металла. Лина, привыкшая к едва уловимым ароматам гидропонных садов и теплу жилых секторов, чувствовала, как ее дар, ее эмпатия к жизни, задыхается в этой стерильной пустоте.
Условия ее работы были воплощением бессмысленности. Нижние Технические Уровни представляли собой бесконечный лабиринт гудящих труб, вибрирующих платформ и капающего с потолка конденсата. Ее мир сузился до нескольких коридоров у самого основания Элизиума, где глубокий, утробный гул Реактора был не просто звуком, а постоянной вибрацией, пронизывающей пол, стены и кости.
Ее смена состояла из двенадцати часов монотонного труда. Под присмотром молчаливого техника-надзирателя, чье лицо всегда скрывала маска респиратора, она очищала внешние эфирные контуры от кристаллического нагара – побочного продукта преобразования сырой магии. Работа была физически тяжелой и духовно опустошающей. Она скоблила холодный металл специальным скребком, и каждый скрежет отдавался болью в ее душе, привыкшей чувствовать трепет жизни, а не мертвую вибрацию механизмов.
Надзиратель никогда не говорил с ней, только отдавал приказы жестами. Другие рабочие, которых она изредка видела, шарахались от нее, как от зачумленной. Для них она была не просто ссыльной, а «аномалией», «ведьмой», чье безумие чуть не взорвало арену. Ее свободолюбивая натура билась в агонии в этой клетке из бетона и стали. Импульсивные порывы сбежать, закричать, разбить что-нибудь гасились всепроникающим гулом и осознанием полного бессилия. Ее неуверенность в себе, раньше бывшая лишь тенью, теперь разрослась до гигантских размеров. Может, они правы? Может, она и есть ошибка, поломка в идеальном механизме города?