Корниловъ. Книга первая: 1917

Даже при том, что на одного австрияка приходилось пять русских солдат, деморализованная армия не могла сражаться, а ударных батальонов не хватало, чтобы держать позиции за всю армию. Спасти положение здесь могло только чудо, но чуда не происходило. Скорее наоборот. В одном из многочисленных донесений Корнилов обнаружил доклад о том, как 24 батальона бежали при наступлении всего трёх германских пехотных рот. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

В современной ему войне генерал ничего подобного не видел, наоборот, храбрость русского оружия ежедневно подтверждалась в сражениях с нацистами, западными наёмниками, добровольцами и их инструкторами из НАТО. Перекинуть бы сюда хотя бы один полк, хотя бы один батальон… Но нет, придётся обойтись имеющимися силами.

А командование пока занималось перекидыванием генералов с места на место, хотя никакого эффекта это не приносило, всё равно что тасовать краплёную колоду. Эрдели перевели из 11-й армии в Особую, Балуева из Особой – в 11-ю. Шило на мыло, не больше.

Ночью пришла телеграмма о назначении генерала Корнилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом.

Глава 4. Коломыя – Каменец-Подольский.

Утром следующего дня бледный от недосыпа генерал принялся разбирать накопившееся за ночь. Ставка требовала принять все меры к прекращению отступления, и Корнилов только усмехнулся в усы, читая телеграмму Верховного Главнокомандующего Брусилова. Тут помогли бы только заградотряды НКВД в синих фуражках, и то не факт.

Надо было отправляться в Каменец-Подольский, принимать командование фронтом, а оттуда уже в Бердичев, и, похоже, Завойко и Голицын отправились рановато. С Савинковым он лучше переговорит лично, с глазу на глаз, раз уж такая возможность скоро представится. Да, эсер, да, террорист. Но Савинков хотя бы не агитирует за интернационализм и превращение империалистической войны в гражданскую, а твёрдо стоит на позиции оборонцев.

С запада по-прежнему долетал запах дыма и доносились глухие разрывы снарядов. В Коломые оставаться никакого смысла уже не было, поэтому генерал отправил в Ставку, в Петроград, комиссарам фронтов и журналистам телеграмму, зная, что вскоре её содержание будет опубликовано во всех газетах, и начал готовиться к отбытию в штаб фронта.

«Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства – бежит! На полях, которые нельзя даже называть полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования. Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс. Эта стихия проявляется в насилиях, грабежах и убийствах. Смертная казнь спасет многие невинные жизни ценой этих немногих изменников, предателей и трусов. Я, генерал Корнилов, заявляю, что отечество гибнет, а потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах для сохранения и спасения армии и для ее реорганизации на началах строгой дисциплины, дабы не жертвовать жизнью героев, имеющих право видеть лучшие дни!»

Смертная казнь на фронте и на самом деле оказалась бы меньшим из зол, но Корнилов прекрасно понимал, что одной только смертной казнью дела не поправить. Нужна планомерная работа по восстановлению дисциплины, и в первую очередь – устранение пораженческой агитации и агитация уже наша.

Ему вспомнились вдруг войны ЦИПСО и ожесточённые баталии в мессенджерах и твиттере, особенно в начале специальной военной операции. Воистину, ничто не ново под луною.

Корнилов прошёл по штабу, вяло отвечая на приветствия офицеров и генералов, которые сновали туда-сюда, пытаясь закончить дела до того, как штаб начнёт эвакуироваться из города. Дежурная машинистка, совсем юная барышня в потрёпанной солдатской форме, громко стучала по клавиатуре, но, завидев появление генерала, попыталась вскочить.

– Отставить, – махнул рукой он. – Печатайте приказ, я вам продиктую.

Девушка заменила листок в машинке на новый, отложив недоделанный в сторону.

– Приказываю… Напечатали, да? – он заглянул машинистке через плечо. – Расстреливать без суда тех, которые будут грабить, насиловать и убивать как мирных жителей, так и своих боевых соратников, и всех, кто посмеет не исполнять боевых приказов в те минуты, когда решается вопрос существования Отечества, свободы и революции. Я не остановлюсь ни перед чем во имя спасения Родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов.

Машинистка бросила на него встревоженный взгляд, но продолжила печатать, пальцы быстро порхали по тугим клавишам.

– Настоящий приказ прочесть во всех ротах и батареях. Генерал Корнилов, – закончил он.

Приказ откровенно нарушал нынешнее законодательство, казни в целом были отменены ещё в марте. Но увещеваниями и мольбами дисциплину не восстановишь. Кроме пряника должен быть и кнут. Революция обезглавила армию, разрушив принцип единоначалия, важнейший из всех, и именно его нужно было восстановить в первую очередь, а для этого нужно было обезглавить солдатские комитеты, превратив их в фикцию или распустив полностью. Корнилова бы устроил и первый вариант, что-то вроде позднесоветских профсоюзов, которые уже не боролись за права рабочих, а только доставали путёвки в санатории и собирали взносы.

Корнилов поставил подпись под напечатанным приказом. Когда приказ доведут до личного состава, возможно, у солдат поубавится желания вести себя в захваченных городах, как варварская орда. Донесения из Калуша и Станислава приходили воистину леденящие кровь.

Он вновь посмотрел на машинистку в солдатской форме, и ему вспомнились вдруг эксперименты Временного Правительства по созданию женских добровольческих батальонов. Полный бред, по его мнению. Для пропаганды, может быть, и неплохо, но в бою такие подразделения показывали себя просто отвратительно. Женщины не созданы для войны. Не место им на полях смерти, где царят ужас, кровь, грязь и лишения. Надо разузнать, есть ли подобные формирования на фронте и вывести их в тыл как можно скорее.

Телеграммы в дивизии и соседние армии летели одна за другой, Корнилов, как новый командующий, сыпал всё новыми и новыми приказами, ещё даже не добравшись до штаба фронта. Потом, когда он станет Верховным Главнокомандующим вместо Брусилова, эти приказы распространятся на всю армию.

Главное пока не изменить историю чересчур сильно, чтобы Керенскому всё-таки пришлось назначить Главковерхом именно его, а не кого-то другого. Прапорщика Крыленко, например. В политике, как и на рыбалке, подсекать нужно вовремя.

Пока что Корнилов особо ничего не менял, разве что немного форсировал события, которые и так должны были произойти. Но вот потом, когда в его руках окажется уже реальная власть, не только военная, но и политическая… Там уже можно будет развернуться во всю ширь. Как говорится, винтовка рождает власть. И он уже власть уже не упустит.

Но сперва надо разобраться с этим позорным бегством и развалом армии.

– Полковника Неженцева ко мне, – приказал Корнилов.

По счастью, командир Первого ударного отряда сейчас находился здесь, в Коломые, так что довольно скоро в кабинет генерала вошёл высокий молодой человек в полевой форме и почти незаметном на узком лице пенсне в тонкой металлической оправе.

– Ваше Высокопревосходительство! Полковник Неженцев по вашему приказанию прибыл! – доложился он.

Молодой, даже юный, он не выглядел на свои тридцать лет, несмотря на то, что прошёл всю войну от самого её начала.

– Здравия желаю, Митрофан Осипович, – поприветствовал его Корнилов. – Гадаете, зачем я вас вызвал?

– Никак нет! – отрывисто воскликнул Неженцев.

– Вы лучше меня знаете, что сейчас происходит на фронте, не так ли? – хмыкнул Корнилов.

Полковник едва заметно скривился. Очевидно, он вспомнил все эти позорные сцены дезертирства и грабежей, которым стал свидетелем.

– Бегство и трусость необходимо пресекать, – продолжил Корнилов. – Любыми методами. Только что я издал приказ о восстановлении смертной казни. Пока только на Юго-Западном фронте, но я надеюсь, что он распространится и на все остальные фронты.

Лицо Неженцева посветлело.

– Ударные отряды должны стать теми, кто остановит паническое бегство. В крайних случаях разрешаю применять пулемёты и артиллерию. Вычленяйте агитаторов, шпионов, подстрекателей к мятежу, немецких агентов и прочих врагов революции, – произнёс Корнилов.

В каждом слове звенела сталь.

– Так точно, Ваше Высокопревосходительство! – по-старорежимному отчеканил полковник.

– Отводите отряды в тыл, выставляйте заставы на всех дорогах, проявите смекалку, господин полковник. Солдаты должны вернуться в окопы, – добавил Корнилов.

– Будет исполнено, – произнёс Неженцев.

– В скором времени ударные отряды будут переформированы в полк, – сказал генерал. – Если справитесь сейчас, рассчитывайте на командование полком. А там и до дивизии недалеко.

– Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство! – выпалил Неженцев.

Вдохновлённый полковник умчался наводить порядок, а Корнилов наконец закончил с делами и приказал выступать. Поезд на Каменец-Подольский уже давно стоял на путях, ожидая только его отмашки.

Глава 5. В поезде.

Поезд, тихонько покачиваясь на путях, бежал к Черновцам, чтобы там повернуть на Каменец-Подольский. Корнилов обедал с семьёй в своём вагоне, угрюмо поглядывая в окно, за которым проносился довольно однообразный зелёный украинский пейзаж. Жена, Таисия Владимировна, старшая дочь Наталья и сын Юрий молча сидели за столом в купе, не смея заговорить с ним, а генерал снова думал о том, как ему не допустить развала страны.

С одной стороны ультралевые с их интернационализмом и пораженчеством. С другой – промышленники и финансисты с их вывозом капитала за границу, иностранными кредитами и рукой Антанты глубоко в заднице. С третьей – контрреволюционеры и монархические организации, обиженные на то, что Корнилов был вынужден арестовать царскую семью. А ему надо как-то вырулить между всеми этими рифами, что напоминало поездку на одноколёсном велосипеде над пропастью, кишащей крокодилами. По лезвию бритвы. С завязанными глазами.

Но в девяностые бывали ситуации и похуже, так что генерал, вместо того чтобы унывать и сокрушаться о своей тяжёлой попаданческой судьбинушке, строил планы. Достаточно коварные, чтобы оставить за бортом и тех, и других, и третьих.

Память генерала вспыхивала разрозненными фрагментами, так что ему приходилось больше полагаться на собственные воспоминания, прочитанные когда-то мемуары, учебники и статьи. Ну и на собственный опыт. Разбираться в людях он научился давным-давно.

Исподволь всплывала идея основать собственную политическую партию с чёткой программой, пусть это и считалось недостойным офицерской чести. Мол, армия должна оставаться вне политики, и многие офицеры и генералы по-прежнему считали, что так должно быть и впредь. Но политика пришла сама, через комитеты, и быстро распространилась среди нижних чинов, причём совсем не та, которая нужна была правительству. Как раз это и нужно было исправить.

Так что нужно было создать какой-нибудь «Союз патриотов России», «Народно-республиканскую партию России» или что-то в этом роде. Возможно, даже через подставное лицо, чтобы официально выступать на вторых ролях, а уже неофициально держать все ниточки в твёрдом кулаке. Партия кадетов, они же конституционно-демократическая партия, которая и выступала на правом фланге правительства во главе с Павлом Милюковым и Владимиром Набоковым, отцом будущего писателя, для данной цели не подходила совершенно. Кадеты представляли собой рыхлое образование вшивых интеллигентов, мягкотелых и неспособных на решительные действия. Всё, что они могли делать – так это только созывать бесконечные совещания, затягивать обсуждения и качать головами, как китайские болванчики, пока более активные и мотивированные левые партии захватывали сердца и умы электората.

Правые партии вроде Союза русского народа, Союза Михаила Архангела и Русской монархической партии вообще после самой демократической и бескровной Февральской революции были запрещены. Этих можно ещё хоть как-то переманить на свою сторону на почве патриотизма.

Раз существующие структуры не подходят для решения задачи, проще всего создать новую. Правило, подтверждённое сотни раз, им пользовались все, от Ивана Грозного до Петра Великого и так далее.

– Мне нужно поработать, – произнёс генерал, поднимаясь из-за стола.

Члены семьи пробормотали что-то невнятно-уважительное в ответ. Корнилов перестал уделять семье должное внимание, для него теперь они стали совершенно чужими людьми, да и времени на семью не хватало совершенно. Хотя если судить по воспоминаниям генерала, жену и детей он любил. Генерал машинально покрутил оба кольца на безымянном пальце правой руки – обручальное и кольцо с китайскими иероглифами.

Корнилов вышел в коридор, солдат охраны тут же вытянулся по стойке «смирно». Опять с винтовкой на плече. Надо это исправить, выдать охране автоматы. Например, автомат Фёдорова, который уже принят на вооружение. Жаль, что знаменитые томми-ганы не закупить, сумрачный американский гений ещё только трудится над его изобретением. А лучше вообще заменить охрану на какой-нибудь надёжный полк, потому что среди нынешней охраны наверняка полно агентов разведки, шпионов и прочих вредителей. Надо озадачить начштаба фронта.

В отдельном купе, служившим кабинетом, Корнилов наконец сумел уединиться. Работы был непочатый край по всем направлениям, и он решил начать с самого простого – программы партии. Тезисы нужно было изложить самым простым и понятным языком, чтобы не только профессора могли в ней разобраться, а чтобы даже самые тёмные мужики, даже чукчи и туркмены на дальних окраинах империи могли понять и пересказать эту программу.

Генерал вставил лист бумаги в печатную машинку, быстро разобрался с механизмом и архаичной клавиатурой, хотя больше привык к тонким ноутбучным клавишам, и бодро застучал по буквам, игнорируя еры и яти. Программа выходила откровенно популистская, за всё хорошее против всего плохого, с огромным шансом, что против её создателя единым фронтом выступят и крайние левые, и крайние правые. Теория подковы сбоев не даёт. Но вот умеренные партии, типа правых эсеров и меньшевиков, составляющие сейчас большинство, легко согласятся со всеми пунктами.

Тезисно – твёрдая власть, возвращение единоначалия в армии и флоте, национализация тяжёлой промышленности, земельная реформа с выдачей наделов фронтовикам.

С последним пунктом ситуация обстояла сложнее всего. Ну не было в стране столько пахотных земель, чтобы обеспечить каждого крестьянина своим наделом, тем более с таким приростом населения, как сейчас. Вроде широка страна родная, ан нет. Поэтому параллельно, в скобочках, генерал добавил пункт о распашке целины и массовом переселении на Дальний Восток и в Казахстан. Дальневосточный гектар, ага.

Вообще, требовалась индустриализация и переход от частных крестьянских хозяйств к фермерским или колхозным, централизованно вводить новые методы, новые сорта, стойкие к болезням и русским холодам. Тут даже про четырёхполье-то далеко не все слышали, и крестьяне продолжали сеять ровно теми же методами, что и их прадеды при царе Горохе. Разумеется, земля истощалась, урожайность падала, и в стране регулярно случался голод, кокетливо называемый в официальных источниках «недородом». И в ближайшем будущем, если он, генерал Корнилов, не сумеет перевести локомотив истории на другие рельсы, голод случится снова.

Работать на архаичной печатной машинке оказалось несколько труднее, чем он ожидал, и генерал частенько промахивался или не прожимал до конца тугие клавиши, так что итоговый документ получился скорее черновым наброском. Ничего, машинистка перепишет как надо, с ерами и ятями. Корнилов подумал, что проще было бы написать всё от руки, но сравнивая почерк, понял, что старый и новый почерки отличаются. Ладно хоть подпись осталась та же самая, если не задумываться о написании, рука сама, на одной только мышечной памяти, выводила аккуратные буквы. Ему наверняка придётся подписывать множество документов.

Он раздумывал над программой партии и дальнейшими действиями, покручивая залихватского вида усы. Обязательно нужно будет создать партийную молодёжную организацию, вроде пионерии и комсомола, чтобы с юных лет воспитывать патриотизм. Хочешь победить врага – воспитай его детей. Собственно, в реальной истории советы этим и воспользовались, массово завлекая молодёжь в пионерские организации, да так, что потом павлики морозовы и коли мяготины смело закладывали властям своих родных и близких.

Ещё нужно было решить, кого привлечь к партийной работе в первую очередь. Связываться с нынешними деятелями вроде Милюкова, Пуришкевича и прочих просто не хотелось, они опять превратят организацию в обыкновенную говорильню. Местные либералы по-другому просто не умеют работать, а бывшие черносотенцы во главе партии это мгновенный крест на репутации. Их можно будет привлечь потом. Придётся обратиться к левому флангу и выцарапать оттуда тех, кто придерживается крепкой оборонческой позиции. Как тот же Савинков, например, хотя допускать этого паука к управлению Корнилов прямо опасался. Неплохо было бы переманить на свою сторону Сталина, но это из разряда фантастики. Генералов и офицеров на высших партийных должностях тоже быть не должно, нужен человек из простого народа, такой же как и сам Корнилов.

Генерал решил вернуться к этому вопросу позже, кадровый вопрос оказался сложнее, чем он предполагал. Одно было ясно, как божий день. Народно-республиканской партии России – быть.

В тылу

Пыльная украинская дорога пролегала через степь, прямая, как ствол винтовки. Изжаренная палящим июльским солнцем пыль оседала на обмундировании, скрипела на зубах и забивалась в сапоги, натирая между пальцев ног, но солдаты продолжали идти, стойко перенося эти трудности. Когда идёшь прочь от фронта, ноги сами несут.

Ни одного патрона в вещмешках и карманах не нашлось бы, даже если бы вдруг из ниоткуда налетели австрияки. Вещмешки солдат были забиты награбленным в окрестных деревнях и сёлах, и на патроны места попросту не осталось.

Солдаты намеревались выйти к железной дороге, чтобы там зайцами сесть на какой-нибудь товарняк, идущий на восток, прочь от фронта, войны и разрывов снарядов. Их было полтора десятка, со всех концов огромной страны, москвичи, вятичи, нижегородцы, пермяки, иркутяне и даже один коренной петроградец. Дезертировали они единодушно и единогласно, после очередной австрийской атаки, остатками взвода.

Они не пели и почти не разговаривали, отплёвываясь от пыли и щёлкая на ходу семечки. Кто-то хрустел украденной в деревне колбасой, кто-то тихо матерился сквозь зубы, раненые изредка постанывали, баюкая закутанные в грязное тряпьё конечности.

По плану, предложенным ефрейтором Ивановым, они должны были выйти на станцию Гвоздец, обойти её, и там, за станцией, запрыгнуть на поезд. Раненые, очевидно, запрыгнуть бы не смогли, но дезертиры старались об этом не думать.

Настроение у всех было довольно мрачным, даже при том, что для их взвода война наконец-то закончилась, и для них больше не будет ни офицерских зуботычин, ни германских пулемётов, ни артиллерийских обстрелов. Главное, добраться домой, а там как-нибудь уже разберутся. Землю поделят по справедливости, и можно жить, не тужить. Вот только сперва нужно было выбраться отсюда, сбежать подальше от линии фронта, где на западе до сих пор гулко бахали австрийские гаубицы.

Кончена война-то. Царя нет, до их родных земель немец не дойдёт, а помирать неизвестно за что никто из них не желал. Вот, например, рядовой Хлебников, их четверо братьев было у мамки, трое сгинуло на фронте, а он один остался, кто хозяйство-то поднимать будет? Или рядовой Карпов, у него дома шестеро детей по лавкам сидят, на кой чёрт воевать? Нет уж, ищите дураков в другом месте.

– Ох, мать твою, больно-то как, – запричитал снова Еремеев, который накануне сражения прострелил себе ладонь, чтобы отправиться в госпиталь, но не успел покинуть линию фронта, австрийцы с немцами начали прорыв. – Хвельшера бы, хоть коновала какого…

– Дам тебе щас хвельдшера по сопатке, кончай ныть, Ерёма, – пригрозил Иванов, хмурый, невыспавшийся и злой.

– Товарищи, это контрпродуктивно, мы не должны ругаться между собой, – поспешил встрять Студент, попавший в армию добровольцем прямо со студенческой скамьи. – Ругать мы должны генералов и буржуев, которые довели нас до подобной ситуации.

– Вот лучше бы генералу какому по сопатке, да, – буркнул Еремеев. – А я што? А ништо. Кто ж знал-то, что назад нас погонят?

– Да как не знать, у них, вон, силища! – встрял Карпов.

– У немца-то порядок во всём, не то, что у нас, – смачно харкнув в придорожную пыль, буркнул Хлебников.

– На это и надеемся, товарищи, что немецкий рабочий, проявив порядочность и сознательность, повернёт оружие против своих угнетателей, – заявил Студент. – Простой солдат нам ближе, чем эти золотопогонники, хоть с какой стороны. Что мы, зря братались с ними?

– Может, и зря… – сплюнул Еремеев и поёжился от неприятных воспоминаний. – Не больно-то они про это вспомнили, когда в атаку пошли.

– Так их заставляют, как и нас, – простодушно выдохнул Студент. – Только мы можем бороться, а они пока нет. Но ничего, из искры ещё возгорится пламя!

– Да поть ты к чёрту, – отмахнулся Иванов. – Слушать уже тошно тебя.

– Дядька у меня в Перми у одного прохвессора попугая учёного видал, говорить обученного, – произнёс Карпов. – Точь-в-точь как ты, Студент.

Дезертиры засмеялись, но смех быстро умолк, вновь сменившись тоскливым неприятным ожиданием.

– А мы в деревне скворцов, махоньких таких, обучали, дай-дай, говорят, жрать, значит, просют… – невпопад произнёс бывший крестьянин Смолин.

Все снова замолкли, вспоминая далёкий дом, оставленную там семью и думая о тяжёлой долгой дороге, которая им предстоит. Да и жрать, прямо говоря, тоже хотелось, запасы награбленного быстро таяли, так что скоро придётся заходить в очередную деревню и добывать еду. Раньше бы они её на что-нибудь поменяли или купили, но теперь просто отнимали, угрожая винтовками и штыками. Они очень быстро скатились до грабежей, когда селяне отказались меняться, а пустое брюхо требовало хоть чего-нибудь.

И хотя почти каждому из них голод был привычен и хорошо знаком, они знали не понаслышке, как урчит пустой желудок, а голова отказывается думать, и всеми силами старались его избежать.

Конный разъезд ударников они заметили слишком поздно.

Сначала появился густой столб пыли, а уже из него выбрались они, верхом на лошадях и с карабинами наперевес. Так что солдаты не успели ни разбежаться, ни спрятаться. Да и где ты от конного спрячешься в степи.

– А ну, стой, товарищи, руки вверх! – крикнул старший вахмистр, без всякого зазрения совести направляя карабин на своих же.

С ним было ещё семеро всадников. Чёрно-красная форма тоже была густо засыпана пылью, так что казалась скорее монотонно серой. Но красные околыши на фуражках и красные повязки на рукавах виднелись чётко, и никакой ошибки быть не могло. Ударники.

Кто-то выругался сквозь зубы, Иванов вскинул разряженную винтовку. Дезертиров было больше, и он намеревался ударников обхитрить, напугать, заставить отступить перед превосходящим числом, но тут сухо раздался выстрел, и ефрейтор рухнул наземь с маленькой аккуратной дыркой прямо между глаз.

– Видали, вашбродь, напасть хотел, сволота, – насмешливо произнёс один из ударников.

– Так точно, чудом опередил его, – поддакнул кто-то ещё.

– Молодец, Васятка, хороший выстрел, – кивнул вахмистр. – А вы, господа хорошие, винтовочки-то наземь побросайте. Вам вместо них теперь лопаты дадут. Только вам это не понравится.

Второй раз повторять не пришлось. Дезертиры охотно подняли руки, понимая, что церемониться с ними никто не станет, и на этот раз для них свобода пока закончилась.

Глава 6. Каменец-Подольский.

Жалобно взвыли тормозные колодки, паровоз мягко остановился на железнодорожной станции и издал протяжный свист, стравливая лишнее давление из котла. На перроне уже началась суета, разводящие спешно выставляли часовых, толпа гражданских, военных, полувоенных и прочих мутных личностей осаждала все вокзалы и станции в поисках способа пробраться на восток, подальше от фронта и немецкого наступления.

Здесь генерал намеревался провести всего день, не больше, а затем отправиться в Бердичев. Тут к многочисленной штабной свите должны вновь присоединиться Завойко и Голицын, а может быть, и Савинков тоже.

Корнилов выглянул из окна. Там стоял часовой с винтовкой на плече, рядом с ним крутился какой-то расхристанный небритый тип в помятой фуражке на затылке. Оба щелкали семечки, обильно заплёвывая перрон, и о чём-то добродушно болтали. М-да. Это вам не Федеральная служба охраны. Охрану срочно нужно менять.