Пять осенних рассказов о встречах

– Да, да… Согласна! Это всегда – самое главное… – кивнула мама немного растерянно, – Вы не извините меня?.. Мне на минуточку нужно бы отойти, такси отпустить… Я совсем и забыла… Сейчас, на секунду, хорошо?.. Я вернусь сейчас…

Мама уже собралась убегать к такси, но Елена Георгиевна её остановила.

– Простите!.. Яночка… Я что у Вас хотела спросить… Вы ведь, насколько я поняла из беседы с Вашим чудом – хотели сегодня уезжать… Ну… Отдохнуть, словом. Но только немножечко у Вас кое-что сорвалось… скажем так… Вам не нужна квартира? Если вдруг будет нужна – так в моей ещё очень даже много места для вас с Анютой. Не против, если я приглашу Вас к себе погостить? Можно прямо сейчас и поехать – тем более Вы уже собраны, да и такси к Вам приехало. Ну как?.. Согласны?

– Ну… – Яна на секундочку вся просияла, а потом резко стала ещё мрачнее, чем была. – Сейчас… К сожалению, наверное нет, Елена Георгиевна… Спасибо Вам большое за предложение!.. Но… Пока – нет… Я сейчас – быстро… Хотелось бы с Вами ещё поболтать обо всём, но пока отпущу человека, чтобы он не ждал…

Мама опять хотела убежать.

– Нет-нет, постойте!.. Подождите ещё минуточку! Вы ведь хотели уезжать, не правда ли?.. Так в чём же дело? Вы уж… Меня, если можете, простите, Яна… Я понимаю – во многом, может быть, я перед Вами ещё как виновата… но… Если Вы могли бы сейчас принять от меня помощь, невзирая на все наши… прошлые… ну, разногласия, скажем так… То я бы была очень рада! И простите ещё раз за то что тогда… Ну, тогда давно – так получилось… Сейчас я наверное лучше подумала бы, прежде чем Вас просить освободить жилье. Я ведь и не знала, что Вам совсем некуда идти. Извините пожалуйста…

– Да нет, нет!.. Ничего! – запротестовала мама Ани, немножко удивленная тем, что Елена Георгиевна, вообще, об этом знает. – Вы ничего, прямо, такого и не сделали! Всё хорошо! Забудьте! Даже прошу Вас – забудьте и не берите больше в голову! Всё… главное… хорошо, что хорошо кончается. Так ведь, Ань?.. – весело, но немного испуганно улыбнулась дочке Яна.

– Да, так! – кивнула и Аня в ответ.

– Ну и хорошо… Ладно. Будем считать, что нет обид. – улыбнулась в ответ и Елена Георгиевна, – Ну, так что – тогда поедем?

– Мы… Сейчас… Сейчас наверное нет…

– Ну, почему же, Яна? Что не так?

– Я… Сейчас ещё не нашла работу, Елена Георгиевна… И… Даже не знаю – когда найду. И вдруг не сумею отдать Вам потом за аренду? Мне лучше пока определиться с работой, подождать чуть-чуть, а потом – может быть… В любом случае – спасибо Вам больше за Ваше предложение! Возможно, что если я найду источники дохода, то к Вам обращусь – узнаю: можно ли ещё у Вас снять будет комнату…

– Да я Вас умоляю, Яночка!.. Бесплатно! Бесплатно въезжайте! Я ни копеечки с Вас не возьму, что Вы!.. В такой ситуации! Наоборот: если что нужно будет – так Вам постараюсь помочь, чем могу! Какие деньги, что Вы?!.

Мама Яна остолбенела, пыталась что-то сказать, но видимо не могла. Или не верила в то что, и вправду, это слышит.

– Вы… Я… Ну… – только и произнесла мама.

– Да нечего размышлять! Давайте – бегите скорее в дом за игрушками, а я пока попрошу таксиста помочь с чемоданами. Игрушки, я думаю – надо обязательно взять! – заявила Елена Георгиевна, многозначительно кивнув Ане, – Без них никуда! Тем более – надо ещё их и с божьей коровкой обязательно познакомить! Так ведь?..

Аня кивнула, улыбаясь, в ответ.

– Спа… Спасибо… – неловко проговорила мама Яна, – Ну… Мы… Мы точно Вам не помешаем?

– Да какой там!.. Мне бы хоть какую-нибудь компанию на старости лет! Берите, берите игрушки с собой… А то они так у нас ни с божьей коровкой, ни со мной не познакомятся! А я тоже хочу с ними дружить, как и ты! – заметила она Ане .

– Ну… Спасибо большое, ещё раз!.. Анют, ну тогда бежим?.. Она у нас, кстати, не только с игрушками дружит – а мно-оого ещё с чем!.. – засмеялась мама, – Со всем – и с одушевленным и с неодушевленным!.. Ей говоришь иногда: "Аня! Ну зайчик – он игрушечный, что ты?.." Ан нет – она с ним разговаривает, что-то рассказывает ему, объясняет!.. Ну, в общем!..

– Ну и правильно! – весело одобрила такой подход Елена Георгиевна, – А вдруг завтра возьмёт и станет такое вот неодушевленное одушевленным?.. Раз уж так часто оказываются в жизни неодушевленными те, о ком мы думаем что они душу имеют – так почему бы тогда и такому не произойти?!.

Елена Георгиевна весело засмеялась, а мама Яна кивнула в ответ. И они вместе с Анечкой побежали наверх за игрушками.

Проспект, на котором всегда было солнце

– Вова, Гоша, пошли!.. Во-ва! Вова, ну ты не слышишь, что ли?.. Бросай палку, садимся… Брось это я тебе говорю! Да не в Гошу!.. В мусорку кинул быстро… Кинул быстро в му-сор-ку, я говорю… Сей-час же. Так… Сюда подойди?.. – голос бабы Таи стал самым страшным из всех возможных её голосов. Мертвенно спокойным. Когда она немного истерично визжала – это не было так страшно. Это значило – что ещё можно немного поиграть. Возможно что ей, в таком случае, даже нравится, как ты играешь с палкой. А значит – можно и нужно продолжать. – Сю-да… по-дой-ди… Ты, что, хочешь кому-нибудь в глаз попасть этой палкой?.. На меня посмотри. На ме-ня пос-мот-ри!.. Убери руки от лица! Дай сюда… Вытру после этой грязищи… Он их к лицу ещё тянет после пакости этой! Стой ровно… Стой, говорю! Сейчас если не успокоишься – никуда не поплывешь с нами. Останешься тут со своей палкой!..

Вова, который до этого заливисто, не переставая, смеялся, вдруг разразился плачем. Ему, кажется, единственному из всех трёх малолетних спутников бабы Таи, как самому мелкому и неопытному, жалко было бы распрощаться теперь с задуманной прогулкой на теплоходике. А остальным было плевать мягко говоря. Средненькому – Гоше – и вообще ничего не интересно, кажется, кроме его пистолета с лазерной указкой и ручки с невидимыми чернилами. Хорошо ещё их взяли с собой, а то недовольных вздохов от него баба Тая наслушалась бы, уж наверное, столько же, сколько и от Веронички. Возможно – это просто из-за Гошкиного плохого зрения. Он видит вблизи то, что можно рассматривать вблизи – а значит маленькие вещи. А крупные – ему от этого неинтересны. Но он-то хоть просто равнодушно отнёсся к небольшому путешествию по реке. Старшая Вероника – и вообще всем своим видом выказывала неудовольствие от этого плавательного предприятия и говорила, что её точно будет тошнить. Она уже несколько раз за свою долгую девятилетнюю жизнь успела поплавать по Москве с мамой. И ей это дело уже порядком надоело. Она – девочка, и вообще, не очень-то лёгкая на подъем. Её трудно сдвинуть с места для каких-либо дел или предприятий. Всё делать приходится через ноющее "не хочу". Разве что покушать Вероничка готова почти что всегда. Но от того у неё становится и ещё меньше сил на всю остальную жизнь: чем больше отяжелен организм ненужным жирком – тем больше ей нужно усилий приложить для того, чтобы сдвинуться и отправиться в какое-нибудь долгое путешествие или хоть на достаточно непродолжительную прогулку. Баба Тая всегда очень жалела девочку. Ведь та не ленивая и не обжора. Но просто – как говорит бабушка: "Да в вашей городской еде столько химии, что после неё никаких сил нет, а только жир копится!.. И есть ещё больше хочется, когда её ешь. Не еда это. Отрава." И баба Тая, конечно же, была в этом права. Что и показывало состояние здоровья Веронички. Что и сказывалось, так же, даже на характере девочки – она всё время ходила понурая и усталая. Будто обиженная чем-нибудь или расстроенная. Да и действительно – она была расстроена. Тем, что считала себя толстой, но при этом всё время себя ощущала голодной. Невыносимое сочетание, которое принесла в её жизнь крупная пищевая промышленность! Но у мамы готовить нормальную еду всегда нет времени. Поэтому девочка питается как придётся – магазинным. Лишь иногда бабушка приезжает на время и что-нибудь да и приготовит хорошее. А вообще людям странно и очень даже странно от бабы Таи такое слышать – когда она говорит про "вашу городскую еду". Ведь она и сама выглядит как городская. Она даже более городская, чем городские! Она следит за собой так, как не следит её Катенька, у которой работа, вообще-то, где-то в офисе в центре Москвы, следит так, как не следит её Лешка, который, вообще-то, фитнес тренер и должен следить за своим внешним видом, ну так, как никто другой! В Москве многие ходят одетыми как придётся, накрашенными кое-как, да и вообще… Они уж привыкли – что здесь центр города и нечего тебе от него сильно особенного ждать, и город большой, и людей здесь много, и ты, среди этого множества людей – никому-то особенно и не нужен: хоть накрашенный, хоть нет. Хоть принаряженный, хоть одетый как просто удобно. Так и живут. А баба Тая из своего провинциального городка приезжает всегда одетой с иголочки, с причёской – будто бы только что из парикмахерской, и держит себя так достойно и величаво, что сонная уставшая Катька рядом с ней смотрится как чахнущий стебелёк рядом с цветущим розовым кустом. Вот и не верится окружающим в то что она не городская. И правильно – она городская. Но только не столичная. Вот и всё. Хотя – это только по месту жительства она не столичная. А в душе – ещё как!..

"Вот мы, когда в молодости на выставку ездили всем строй отрядом – я та-ак… Просто влюбилась в Москву!.. – говорила она часто Катьке или Леше, когда приезжала посидеть с детьми. – Мы так с девчонками много болтали, мечтали тогда, как станем здесь жить однажды!.. Ой-й-йй!.. Я, прямо, квартиру уже себе придумала в одно время на Ленинградском проспекте. (Баба Тая никогда не называла шоссе или проспект Ленинградкой – а всегда почтительно: "Ленинградский проспект", "Ленинградское шоссе" – словно они важные персоны какие) Понятное дело – дело несбыточное!.. – смеялась Таисия Николаевна, – Но вот в мечтах я тогда провела здесь, наверное, целую жизнь. Я так и представляла: как утром пораньше встаю… Солнце светит… Проспект весь такой солнечный, каменный – словно песочный. Большой, гудит!.. Мы таким его с девочками видели, когда проезжали утром в автобусе из аэропорта. Так я его всегда и представляла – всегда дневной и весь залитый солнцем!.. Да, у меня на проспекте всегда было солнце и никаких дождей! Если вспомнить – то точно так… И вот, я выходила из дома с утра и шла за покупками и на работу… Конечно в мечтах. Мой дом прямо у шоссе стоял – большой такой, огромный – в стиле классицизма. Ну а потом – ехала гулять в свободное время по городу. Я и на Красную площадь в мечтах приезжала чуть не каждый свой день, и на Воробьевы горы, и в пассаж…" Бабушка долго любила рассказывать про свои мысленные путешествия по местам, которые посетила всего только раз в жизни. Что всех очень сильно утомляло. И о том – как они ей запомнились за этот один раз, и о том – как это чудесно, что Катенька и Лёша, хотя бы, теперь живут здесь – всё-таки в Москве, и каждый день могут всё это видеть!.. На что Лёша и Катя обычно отвечали, скривившись, что: "Да когда тут всё это видеть-то?.. Дела и… Работа… А после работы и сил-то нет никуда выбраться."

Но баба Тая, хотя и бывала во многих из этих мест всего только однажды в жизни – помнила их так, как никто, хорошо. Она знала здесь столько достопримечательностей и так досконально, дословно даже, помнила многие из историй, рассказанных "им с девочками" когда-то на экскурсиях, что когда дети оказывались полностью в её распоряжении и она желала их чем-нибудь развлечь – так малыши с удивлением узнавали от неё обо многих местах, в которые она везла их погулять, столько всего нового, о чём они и подумать никогда не могли. Да и места, некоторые из этих, они видели, вообще впервые. И до приезда бабы Таи о них даже и не догадывались, хотя всю жизнь прожили в Москве. Правда, нужно сказать, что встречая в столице из раза в раз всегдашнюю апатию, неподъемность и замкнутость своих столичных родственников, баб Таина кипучая энергия тоже стала тихонечко ослабевать. Всё менее активно и воодушевленно рассказывала она про свои юношеские мечты и про любовь к Москве, всё меньше хотелось пытаться тащить детей и внучат на прогулки по знаковым местам… Всё меньше уже баба Тая, даже сама, в одиночку, выезжала на выставки и экскурсии. Ведь было, как будто бы, даже стыдно за это немножко – настолько то, что она этим всем занималась, было странно для столичных родственников. Ей не хотелось, наверное, чтобы смотрели на неё как на умалишенную. Да и… Просто уже не очень хотелось отчего-то. Просто – не было настроения, как бы. Ведь настроение – оно быстро передаётся. Вот и вышло так как-то, что в этот раз, когда баба Тая приехала в Москву – она до сих пор ещё никуда и не съездила. Поездка на пароходике должна была стать первой… Но и на неё настроения что-то уже, тоже, совсем не оставалось. Ещё вот, вроде бы, выходили из дома – так ничего было… А теперь – всё. Каюк. И это хотя день страшно солнечный, погода отличная, а на пароходике проплыть по Москве реке – вообще-то всегда было её юношеской мечтой. Чуть более выполнимой, чем жить в своей квартире на Ленинградке, но именно из-за своего масштаба – чуть меньшего, чем масштаб мечты с гудящим солнечным шоссе под окнами – совсем забытой на время. О ней баба Тая случайно вспомнила совсем недавно – когда увидала в газете заметку, где на фото, на самом дальнем плане была река. Сто раз за эти свои появления в Москве баба Тая вживую реку видела и всегда восхищалась ей, и подолгу стояла у каменного парапета, облокотившись на шершавый гранит и взглядом ныряя в платиновые волны внизу… Подолгу и помногу смотрела на реку. Но про мечту вспомнила только сейчас. Ведь она была – небольшая мечта. Совсем маленькая и незначительная. Даже и не мечта совсем, а так только – небольшое желание. Такие свои желания ты легко забываешь, когда у тебя в жизни появляется куча задач, проблем и неотложных дел. Когда ты вложишь все силы и мысли в воспитание детей, в то чтобы устроить их в вышку, помочь с работой, потом помочь с внуками, разводами и новыми свадьбами – так те мысли, что были когда-то совсем давно в твоей голове и совсем незначительными были – уйдут так глубоко в недра сознания, что потом попробуй достань! Одних только свадеб суммарно пять у её двоих было. У Катьки две, после которых она полностью разочаровалась в мужчинах и выбрала жить матерью одиночкой, а у Лешки – так и вообще три. Он в женщинах пока что не разочаровался, так что то ли ещё будет! За всей этой возней позабудешь про теплоходы, которые никак не влияют на положение дел.

Но теперь баба Тая вспомнила и сразу же загорелась идеей. Проплыть по реке оказалось совсем легко и недорого. Так и нечего было тянуть! Хотя немного потянуть всё-таки пришлось – чтобы попробовать уговорить и детей отправиться в плавание всем вместе. Но Лёша уезжал к родителям жены, вместе с этой самой женой, а Катя сказала: "Ой, мам, вообще нету сил!.. Давай потом, а? Я плавала там уже сто раз. Сама съездишь, ладно? Вон, Веру с собой, если хочешь, возьми." А Лёшка своих тоже охотно оставил на бабушку. Ему оно, собственно, в этот момент от неё и было надо – чтобы она за Гошей и Вовкой присмотрела, пока с женой они в отъезде. Так баба Тая и раньше шутливо всегда говорила: "Ну-уу!.. Сплавили мне детей!" – и смеялась. А в этот раз сказала: "Ну-уу!.. Сплавили – теперь в прямом смысле! По речке прямо!"

И все четверо в намеченный день отправились в путешествие через пол города, чтобы в нужном месте сесть на теплоход. И уже почти сели. Уже трап был спущен, к кораблику выстроилась небольшая извивающаяся очередь, а служащий – молодой премолодой парень в морской рубашке испуганно пытался проверить все билеты. И тут как раз в планы бабы Таи вмешалась прекрасная Вовина палка. Огромная палка, которую он умудрился ещё где-то найти в самом центре Москвы, пока ждал отправления, и с которой носился теперь по причалу и весело звонко смеялся. А с ним немного носился и средненький Гоша – но только немного. Скорее пытался носиться и повторять за Вовой его смех. Но всё это были лишь жалкие попытки. Ведь он вообще более скучный. Он был от второй Лешиной жены и немножечко унаследовал и её характера. Да и вообще жалко, что те разошлись. Хорошая была девушка – тихая. Лена всегда бабе Тае нравилась. А потом пришла Света и вырвала Лёшу из семьи с силой шквального ветра. Что тут поделаешь?.. Когда мужчина без ума, а в него вцепились, при этом, мёртвой хваткой – тут никакая мама его уже не уговорит. Пришлось ей смириться. Хотя и было жаль и немножечко стыдно за сына. Когда от него первая уходила – небось самому было не по себе-то?.. А тут – всё-таки женщина, да ещё и с твоим ребёнком. Всё это пыталась ему баба Тая объяснить и даже припоминала отца, что ушёл от них в Лешином детстве. Но даже и это совсем не подействовало. Единственное, на что сын согласился после всех её уговоров – так это на то, чтобы взять полную опеку над Гошей. Ведь он, всё-таки, работает стабильно и получает, пока что, немало, а "девочка осталась совсем одна и ей ребёнка одной тянуть как теперь?" Но и с этим возникли некоторые проблемы, ведь Лена Гошу отдавать и не хотела. “Конечно же – как любая нормальная мать.” Баба Тая прекрасно всё это понимала и очень ей даже это понравилось. Но уговаривать невестку продолжила, ведь сама понимала – каково это: остаться одной с маленькими детьми на руках. Но уговорила она Леночку только на то, чтобы Гоша хоть иногда жил у папы, а все финансовые расходы – чтобы сын взял на себя. И вышло, что Лена не разлучалась с сыном на долго, а бабушка тоже частенько видела любимого внука. Ведь всякий раз почти, когда Гоша побыть должен был с папой – был он в итоге с баб Таей, а у его отца на него всегда не было времени. У Светки, само собой разумеется – тоже. Она, вообще, на дух переносить не могла, кажется, подрастающего конкурента по части отцовской заботы своему обожаемому Вовочке, который купался в любви и чувствовал себя прямо таки пупом земли, хотя ещё и разговаривать толком не мог. И в любой удобный момент старалась уехать, сославшись на какие-то дела или болезнь очередного родственника, чуть только вставал вопрос о том, чтобы посидеть с Гошей. И Гошу баб Тае было жалко. Он сам, например, может быть и не замечал нелюбви и брошенности, о чём баба Тая старательно и заботилась, развлекая как может внучка – но на характере его вся эта неразбериха в отношениях взрослых явно сказывалась. Незаметно, потихонечку, но необратимо. В свои пяток с половиной – он был уже замкнутым, скованным, зажатым, хотя и немножечко (вот уж странно!) шаловливым мальчишкой. Такой странный характер, да плюс ко всему – очки с большущими линзами – не оставляли почти Гоше шансов быть не затравленным в школе. Или, по крайней мере – изгоем уж точно. За школу баб Тая ужасно переживала и думала всё – как бы его подготовить получше. Тем более туда его должны были уже вот-вот отправить. В шесть лет – чуть раньше времени. У Лены нет возможности, тоже, с ним долго возиться. Но это ещё, может быть – и к лучшему. Потом в армию, возможно, не попадёт – будет время поступить. А иначе – придётся ещё больше переживать из-за того – как ему там придётся.

– Прекрати реветь! Прекрати, тебе говорю!.. – конечно же голос бабы Таи уже смягчился, хотя и остался ещё строгим, ведь слёзы детские она терпеть не могла. Но если сейчас не прикрикнуть ещё на Вовку – то он, почувствовав свою силу, продолжит использовать это своё сверхоружие и не прекратит фонтанировать слезами уже и на пароходе. А бабе Тае и так уже знатно подпортили настроение. Вот просто все вокруг и всем подряд. Внуки – своим неудовольствием, баловством и капризами, их родители – своими скептическими взглядами искоса на бабу Таю и её неоправданные восторги по поводу всего лишь какой-то захудалой прогулки по реке… Тушь для ресниц – тем что вырвалась из рук и оставила жирный след на веке, из-за чего пришлось уничтожить почти весь, полностью готовый, макияж и нарисовать его снова… Время – тем что оно так тянулось ужасно, что даже не смотря на коварство баб Таиной туши, вся детско-пенсионерская команда (как их шутя называла сама баба Тая) уж слишком заранее добралась до причала, и дети уже успели соскучиться и начать выходить из себя. Даже сам теплоходик изрядно подпортил баб Таино настроение. Он оказался какой-то такой маленький и кое-где поржавевший… С запыленными снастями на палубе, да и вообще… Ну, в общем – что и можно было, собственно говоря, ожидать за самую маленькую цену, которую бабушка только нашла в кассе. Итог был таков, что баба Тая, перед посадкой на свой заветный теплоход, уже готова была разреветься не хуже карапузика Вовки, который вопил как пожарная сирена, пока баба Тая старательно терла его пухленькие ладошки влажной салфеткой. Во всяком случае – уж если даже она не была ещё на той стадии отчаяния, чтобы реветь как Вова, и если даже ещё не на той стадии уныния и апатии, что и Вероника, которая уже успела во время ожидания на причале употребить в дело значительную часть напеченных бабушкой в дорогу пирожков – то точно уж находилась теперь на уровне Гошиного безразличия и равнодушия. Плаванье теряло своё очарование с такой же скоростью, с какой маленький Вова только что лишился своей обожаемой палки.

– Прекрати орать – а то так и уплывут сейчас без нас… Всё. Пойдем… Гоша, чего стоишь?.. Пошли. – баба Тая решительно направилась к трапу, хотя внутри всё уже так перепуталось, что хотелось взять и зашагать ровно в обратном направлении. Во всяком случае – та прогулка по речке, что была в её мечтах, имела перспективы остаться куда более приятным источником впечатлений, чем реальная. Аж не хотелось себе портить суммарное колличество воспомнинаний об этих двух речных прогулках – разбавлять неприятным. Но билеты уже куплены. Некуда отступать. Баба Тая шагнула на трап и он взволновано зашатался.

– Здравствуйте. Билеты Вам показывать?.. Ага… Вот. Гоша, осторожно! Не свались… Стой на месте! Вов, держись за руку… Не вертись!.. Вера, далеко не уходи – нас дождись пока, ладно?.. Спасибо… Это нам куда? А… Хорошо… И там лестница? Понятно, спасибо… Гоша, за мной! Поднимаемся… Вероничка, иди вперёд. Ну быс-тре-е!.. Ты чего плетешься так?.. Сзади люди ждут… Давай, давай!..

Когда детско-пенсионерская команда нашла удобные места на открытой верхней палубе корабля – началось долгое предолгое ожидание отплытия. И хотя оно длилось всего только несколько минут – но и в этот небольшой отрезок времени бабе Тае не удалось удержать внимание малышни в своих морщинистых руках с блестящим новеньким маникюром. Она пыталась рассказывать детям всё то, что только знала интересного о парке Горького, который, большим пестрым массивом одетых в осеннюю коллекцию, деревьев, громоздился на берегу напротив. И Вера с Гошей, вроде бы, вначале даже слушали. А Гоша даже кое про что задавал вопросы. Хотя в большей степени – просто какие-то бессмысленные и безосновательные вопросы – для того,чисто, чтобы повеселиться и посмеяться и поболтать на разрешенную тему. Но вот маленький Вова, которому все эти рассказы совсем были ни к чему – вносил свою нотку баловства (и при том – очень громкую нотку) в общее положение дел. Сначала он делал это таким образом: сидел на своём месте и колотил ногами по какому-то металлическому ящику под сиденьем, задрав, при этом, голову вверх до крайней степени возможного и разглядывая облака. Затем ему этот способ мешания всем окружающим чуть-чуть надоел, ведь был недостаточно эффективным, и тогда Вова придумал новый: он стал ползать по палубе как настоящая морская черепашка, что повергло бабу Таю в полнейший шок и ужас – ведь палуба грязная! По ней ведь кто только не ходит!!! Да и как её моют – совершенно неизвестно!.. Поэтому, пока бабушка в срочном порядке начала заниматься тем, чтобы поймать черепашку среди рядов железных сидений, извиниться перед пассажирами, у которых прямо под ногами ползал этот маленький диковинный зверёк, и вытирать тщательнейшим образом его лапки влажной салфеткой… пока всеми этими делами занималась баба Тая – ситуация ещё больше выходила из под контроля. Гошка совсем от всего отвлекся и стал что-то калякать в своём блокнотике невидимой ручкой. Она у него с фонариком на одной стороне – таким, типа ультрафиолетового, которым посветишь на то, что написал – и станет тебе видно надпись. А без фонарика – ничего. Чистый лист. Но то что Гоша решил чертить у себя в блокноте – конечно же ничего. Тут страшно другое: всё то, что чертил – в обязательнейшем порядке он показывал бабе Тае, а так как бабушке в этот момент было некогда – то это превращалось в ужаснейшее испытание: пытаться поймать своего Вову и всё посмотреть, что там рисовал Гошик. Потом, когда две этих проблемы ещё не были решены – прибавилась третья. Вероничка вдруг захотела в туалет и бабе Тае пришлось всех организовывать для того чтобы спуститься вниз. Оставить одних Гошку и Вовочку она точно никак не могла, ведь они и при ней частенько хулиганили. Энергии-то у них куда больше, чем у Веронички. Их папа, всё-таки, по долгу профессии придерживается всякого разного правильного образа жизни и кормит своих чуть получше, чем Катька. И Вова, который такого питания в своей жизни получает куда больше, чем Гошик – уж и совсем этой энергии полон. Что уже доставляет его бабушке тяжелейшие душевные страдания при каждой новой его энергичной выходке. А Гошик – конечно же меньше проводит времени с папой, но и у мамы его денег нет на всякие лишние штуки – такие как нахимиченные сладости и хлебобулочные изделия, которые ни она, ни Гошка, к слову сказать – и вообще недолюбливают. Поэтому и у этого сорванца тоже хватает сил на то чтобы качественно потрепать нервы. Послать Веронику одну в туалет она тоже никак не могла. Та ныла, что не запомнила – где он.