Давуд. Мое спасение

– Прекрасно, – усмехается Сауд. – Только ты опять ведешь себя неподобающе. У нас гость. Познакомься, это Давуд. А это мой сын Галиб.

– Приветствую, Галиб, – улыбаюсь я, а он смотрит на меня, склонив голову набок.

– Где тут мои красавчики? – слышу юный женский голос, и сын Сауда срывается с места.

В гостиную входит молодая девушка. Она окидывает нас заинтересованным взглядом, а потом тушуется. В ее ноги врезается Галиб, и она тут же подхватывает малыша на руки.

– Моя младшая сестра Ильхам, – знакомит нас Сауд. – Ильхам, это мой деловой партнер, Давуд.

– Рад познакомиться, – произношу я, вставая.

– Взаимно. Так, хулиган, где твоя сестра?

В гостиной появляется красивая женщина в льняных брюках, поверх которых надета длинная накидка темно-синего цвета. На ее руках малышка, которую Сауд представляет как свою дочь. А женщиной оказывается его жена Абаль. Кажется, она в положении, но не берусь утверждать. Из-за нескольких слоев ткани ее живот не рассмотреть, да и разглядывать я не стану. Это не просто неприлично, это запрещено.

Пару минут спустя сестра Сауда отпускает племянника и идет позвать другую их сестру. Мы остаемся в гостиной ждать и обсуждать роскошный дом моего нового делового партнера и мои планы на постройку собственного.

– Я могу подсказать тебе отличную строительную бригаду, – говорит шейх.

– Свою? – усмехаюсь я.

– Лучше моих не сделает никто, – подхватывает мой тон Сауд. – Можешь обыскать всю страну и собрать рекомендации, в итоге все равно остановишься на моей компании. Они сделают качественно и сравнительно быстро.

– Спасибо, я подумаю.

Внезапно атмосфера в комнате меняется. Да так, что волоски на всем теле встают дыбом. Мне даже кажется, будто я слышу едва различимый женский вздох. Такой, от которого по коже бегут мурашки.

– О, Аиша, мы заждались, – произносит Сауд, глядя мне за спину. – Давуд, позволь представить тебе мою сестру Аишу, – говорит он, и я оборачиваюсь.

Передо мной стоит молодая женщина, чье лицо практически полностью скрыто от моего взгляда, если не считать глаз. За довольно плотной тканью никаба я не могу рассмотреть ровным счетом ничего. Но глаза… они притягивают. Цвет такой же, как у Сауда. Но глаза Аиши выразительнее. Может, причина в темной подводке. А может, в том, что ее взгляд острее. Он прошивает до самых глубин, поднимая оттуда нечто такое, что я давным-давно уже похоронил в себе.

Глава 5

Мы едем в пустыню на разных машинах. Сауд с Абаль выехали чуть раньше, чтобы покататься по барханам. Она очень любит пустынное сафари, так что мой брат никогда не отказывает жене в этом развлечении.

Гость Сауда поехал за ними, а я попросила водителя отвезти меня сразу к тому месту, где мы будем ужинать.

Машина останавливается на вершине бархана.

Выйдя на улицу, покрываюсь мурашками.

Стараюсь не частить с поездками в пустыню. У меня такое ощущение, что между нашими встречами нужен перерыв. Мне так точно.

Поднимаю руку с раскрытой ладонью, давая охране и слугам понять, что за мной ходить не надо. Пара человек, которые уже сделали шаг, возвращаются на свое место.

Бреду по бархану. Хочу начать говорить, но боюсь, что за словами польются и слезы, а макияж не водостойкий. С другой стороны, если я его испорчу, могу в любой момент сесть в машину и уехать домой. Никто меня не осудит. Ни брат, ни его жена. А до гостя мне дела нет.

Почти нет…

Когда мы встретились в гостиной, внутри меня что-то чувствительно дернулось.

Я смотрела ему в глаза всего пару секунд, но у меня было стойкое ощущение, что я уже их видела. Что они уже смотрели на меня. Прожигали. Заставляли трепетать.

Но ведь не могло же такого быть.

Когда услышала его имя, провела параллель с преподавателем в моем университете. Но это был не он, я знаю наверняка.

Сажусь на край бархана и сразу набираю в ладони теплый песок. Закрываю глаза. Слушаю и слушаю, но она молчит. Как будто ждет, что я заговорю первой.

Судорожно втягиваю в себя воздух.

– Абид любил смотреть на мою боль, – произношу шепотом. Мне и не обязательно кричать. Я знаю, что пустыня услышит, даже если я не пророню ни звука. Достаточно шевелить губами. – Он наслаждался каждым мгновением моих страданий. Особенно ему нравилось, когда меня насиловали его солдаты. Пять-семь человек, терзающие меня целую ночь. Они творили что хотели, – выдавливаю из себя и сцепляю зубы.

Меня начинает трясти. Я знаю, что все это – часть моей собственной терапии. Она гораздо эффективнее той, что была у меня с психотерапевтом. Потому что здесь никто не будет смотреть на меня с ужасом в глазах. Доктор Джонсон изо всех сил старалась не показывать своих чувств, но она тоже человек, и реакции непроизвольно все равно проскакивали.

Пустыня же может только вздыхать и петь. И это именно то, что мне так нужно, чтобы очиститься и пережить весь тот ужас, через который меня, словно голую по стеклу, протащил мой бывший муж.

– Он всегда оставался в той же комнате, – продолжаю, когда болезненный спазм в горле наконец ослабевает. – Ходил вокруг, чтобы рассмотреть все с разных ракурсов. Насколько больным нужно быть, чтобы наблюдать, как твою жену одновременно насилуют двое-трое мужчин, пока остальные смотрят и готовятся сделать то же самое? – Кривлюсь от отвращения. – Но потом я поняла, что могу противостоять ему. Смогу посмотреть в лицо и… улыбнуться. Страшно даже представить, как выглядела эта улыбка, – грустно усмехаюсь. – Но главное, что это его задело. Он взбесился и выгнал всех в ту ночь еще до наступления рассвета. Он побил меня. Сильно. Сломал два ребра. Пинал ногами. Он делал все, чтобы я не могла встать с постели без посторонней помощи. Потому что испытывал удовольствие, видя мою беспомощность.

Замолкаю.

С содроганием вспоминаю, как этот ублюдок заставлял меня умолять дать мне воду и еду. Как заставлял ползать за ним на коленях. Как унижал, толкал, ставил миску с водой на пол, чтобы я пила из нее, как собачонка.

Меня начинает тошнить от воспоминаний.

Сглатываю едкий ком.

Подумываю уже закончить, но потом на моем лице расплывается болезненная улыбка.

– А знаешь, почему он решил убить меня? Потому что я, устав от его издевательств, в следующий раз обняла одного из его солдат и начала стонать. При этом улыбалась и смотрела в глаза мужу. Мне уже было все равно, как он меня убьет. Мне просто… просто хотелось, чтобы этот кошмар закончился. Я не чувствовала своего тела. Не чувствовала боли. Только желание поскорее довести мужа до крайней черты.

Обнимаю свои колени и сквозь слезы всматриваюсь в песчаные барханы.

– И я довела его. В ту же ночь. Не буду рассказывать тебе все те ужасы, которые мне довелось пережить. После всего он выбросил меня в пустыню. Да-да, это ты спасла меня. Ты помогла. Ты прислала тех бедуинов, которые выхаживали меня и каждый раз, когда я хотела умереть, заставляли жить. Я даже не понимала, зачем вы с ними помогли мне. У меня больше не было смысла жить. Абид… – произношу его имя уже без отвращения. Больше я ничего не чувствую к этому человеку. Боль, страх или даже малейший трепет перед человеком будет свидетельствовать о том, что мне не все равно. А, значит, память о нем жива. Я же хочу, чтобы это чудовище кануло в небытие. – Он лишил меня самого главного – мечты и надежды. Стать мамой. Стать счастливой женщиной. Тогда я перестала быть женщиной. Стала лишь объектом для больных развлечений монстра с черной душой.

Втягиваю в себя воздух и, подняв голову, моргаю, чтобы прогнать слезы.

Я думала, уже не болит. Верила, что пережила все это во время психотерапии. Но здесь, в объятиях пустыни я раскрываю свою душу полностью. Делаю то, чего не могла сделать с доктором Джонсон. Я оголяюсь. Предстаю перед песками с оголенными нервами. Совершенно беззащитная. Потому что только пустыне я доверяю.

Ложусь на песок и зарываюсь в него пальцами. Закрываю глаза.

Хорошо, что Сауда сейчас нет рядом. Он бы начал говорить о змеях и опасных насекомых. Но я верю пустыне. К тому же, во мне больше нет страха смерти.

– Я очищаюсь, – шепчу. – Мне становится легче дышать. И сейчас я понимаю, ради кого выжила. Мой брат… Моя смерть принесла ему много страданий. Как же он радовался моему возвращению! И моя мама. Она постарела лет на десять, когда ей сообщили о том, что я пропала без вести. Теперь у меня есть еще и Абаль. Моя сестра. Моя подруга. Та, кто в первые – самые жуткие – ночи была рядом. Обнимала, качала в своих руках, успокаивала, слушала и не осуждала. Она никогда не осуждает. А еще малыши. Мои любимые племянники, ради которых и стоило выжить. Те, кто наполняют мою жизнь смыслом.

– Аиша! – слышу голос брата и открываю глаза.

– Спасибо, – шепчу, садясь. Чувствую, что мои сжатые внутренности понемногу расслабляются. – Спасибо, – повторяю.

– Аиша, ты как? – спрашивает Сауд, садясь рядом.

Я поворачиваю голову и смотрю на брата с улыбкой.

Как же приятно видеть его счастливым! От частых улыбок в уголках его глаз теперь больше маленьких морщинок.

– Хорошо, – отвечаю. – Теперь хорошо.

– Ужин готов.

– Я сейчас приду.

Сауд молча смотрит мне в глаза. Потом берет за руку.

Семья – это единственные люди, кому я позволяю к себе прикоснуться. Всем, кроме отца. Не знаю, смогу ли когда-нибудь найти в себе силы простить его за то, что продал меня, как скот на базаре. Поэтому с ним я почти не разговариваю и не позволяю касаться меня.

– Маленькая моя, – произносит брат чуть хрипловатым голосом. Я вижу боль, которую он пытается скрыть. Чувствую ее. Она вибрацией проносится от его руки по моему телу и утопает в песке.

– Хорошо покатал Абаль?

– Больше не буду, – подхватывает мой легкий тон брат. – Ей уже нельзя, а она требует взбираться на самые высокие барханы.

Я улыбаюсь.

– В этом вся Маша. Она хочет получить все впечатления сразу.

– Это точно. Но до родов больше никакого сафари.

– Ты только в поездках в пустыню ей не отказывай. Она чувствует пустыню. Поэтому должна бывать здесь.

– Хорошо, – с легкой улыбкой соглашается брат. – Пойдем?

Мы поднимаемся и медленно идем к небольшому шатру, в котором уже накрыли стол. Мария разговаривает со служанкой, а гость Сауда стоит у края шатра и, держа руки в карманах, смотрит на пустыню.

Впервые за долгое время я отмечаю красоту мужчины. Но тут же прогоняю эти мысли. Они слишком опасны для меня.

Мы с братом подходим ближе, и легкий ветер доносит до меня аромат парфюма Давуда. В этот момент он поворачивает голову и смотрит прямо на меня. А потом, словно вспомнив о том, что это запрещено, быстро переводит взгляд на Сауда.

– Абаль, – зовет брат свою жену и идет к ней. – Абаль, давайте ужинать.

– Я бы хотел пригласить вас на свидание, – внезапно произносит Давуд, и я впиваюсь в него испуганным взглядом.

Глава 6

Руки…

Его руки повсюду.

Они трогают мое тело. Проникают в такие места, которые от боли уже стали нечувствительными. Он трогает и трогает, а я рыдаю и прошу его перестать.

Нависает надо мной. Смотрит. Его глаза стали черными. Как будто в них совсем нет радужки. Хотя я же видела в пустыне, что она стала немного светлее, напоминая растопленный шоколад.

Но сейчас они темные. Пугающие.

Он улыбается. Так, как когда-то улыбался ублюдок Абид.

Он знает, что причиняет мне боль. Что пугает меня. И все равно трогает.

Я пытаюсь закричать, но голоса нет.

Открываю рот, но оттуда не вылетает ни звука.

Резко сажусь на кровати и распахиваю глаза.

Ночная сорочка насквозь мокрая от пота.

Меня всю трясет. Сердце колотится, чуть ли не ломая ребра.

Тошнит. Опять тошнит!

Мне казалось, эта пытка закончилась.

Но сегодня ночью в доме брата ночует его гость, и почему-то это пробудило во мне все скрытые страхи.

Я специально заперлась в своей спальне. В смежной спит служанка, так что она при необходимости может легко прийти ко мне.

– Я в безопасности, – шепчу дрожащим голосом. – В безопасности.

Встаю с кровати и тороплюсь в ванную, чтобы смыть с себя пот и переодеться в сухую одежду.

Когда Давуд сказал, что хочет пригласить меня на свидание, я сухо ответила “Это невозможно” и остаток вечера почти не смотрела в его сторону.

Даже если у этого мужчины и мог быть какой-то шанс, его настойчивость и попытка так быстро наладить контакт свела этот шанс к нулю.

Только вот стоя под теплыми струями душа, я с удивлением обнаруживаю, как тянет низ живота. Замираю и кладу дрожащие пальцы на то место, где порхает пара заблудившихся бабочек.

Хмурюсь еще сильнее, понимая, что… возбудилась. Во время жуткого сна?

Что это вообще за больная реакция моего организма на страшные воспоминания?

Зажмуриваюсь на пару секунд, потом заканчиваю мыться и, вытершись, надеваю длинный халат. Уже хочу вернуться в кровать, как передумываю и иду на мини-кухню в гареме, чтобы выпить теплого молока. Мне нужно как-то успокоиться, и я решаю подогреть себе молоко с медом и немного побыть на своем балконе, полюбоваться на пустыню. Только это позволит мне вернуть здравый рассудок и поможет прогнать демонов, которые засели в моей голове.

Открываю холодильник на кухне и несколько раз обвожу его взглядом. Молока нет. Ни единой бутылки! Только прохладительные напитки, ягоды и фрукты, которые мне приносят перед завтраком.

Выйдя из кухни, торможу в длинном коридоре. Если пройти пару шагов и свернуть направо, можно подняться в свою комнату, разбудить служанку и дать ей указание подогреть мне молоко. А можно пройти по коридору до конца, выйти в основную часть дома, там скользнуть на большую кухню и самой сделать это.

Сердце пускается в галоп. Сама не знаю, почему, ведь в другие дни я спокойно хожу по дому брата даже в одном халате. А сейчас особенно остро ощущаю отсутствие никаба или даже простейшего платка.

Сегодня все иначе.

Я ощущаю его присутствие. Чувствую, что в доме чужак. И хоть за ужином от него не исходило никакой опасности, после моего сна я эту опасность начинаю чувствовать. Жду, что меня накроет паника, но с удивлением обнаруживаю, что крупные мурашки на коже и вставшие дыбом волоски скорее будоражат, чем пугают.

Сглотнув, медленно двигаюсь по коридору, мысленно отговаривая себя от этого поступка. Но все же толкаю тяжелую дверь и выхожу в основную часть дома.

В просторном холле царит полумрак. На ночь прислуга оставляет включенными только тусклые точечные светильники под потолком. Через большие окна пробивается свет луны, освещая дом голубоватым светом. В тишине раздается только журчание фонтана перед широкой лестницей. Не слышен даже звук моих шагов, потому что я иду босиком по прохладному полу.

Вдруг со стороны мужской половины как будто раздается какой-то скрип, и мое сердце подскакивает к горлу. Развернувшись, тороплюсь на кухню. Здесь тоже горят такие же светильники, что и в холле, на случай, если прислуге понадобится разогреть молоко для детей или, например, кто-то захочет выпить чаю.

Дверь, выходящая на задний двор, немного приоткрыта, и оттуда пахнет сигаретным дымом. Я хмурюсь, потому что, кажется, никто из прислуги не курит. Брат предпочитает сигары.

И вот опять сердце заходится от мысли, что это может быть гость Сауда. Но что ему делать тут ночью? Да и не курил он во время ужина. Может, мне просто показалось?

Тонкая ткань халата трется о мурашки, которые никак не хотят рассосаться на коже, пока я двигаюсь к холодильнику. Достаю из него молоко. Наливаю в турку и возвращаю бутылку на место.

Протягиваю руку, чтобы поставить турку на плиту, но тут слышу:

– Вам тоже не спится? – и вздрагиваю, выпуская из руки турку.

Словно в замедленной съемке, наблюдаю за тем, как турка летит вниз, но практически у самого пола ее подхватывает мужская рука, не давая молоку выплеснуться на светлый кафель.

Замерев в ужасе, наблюдаю за тем, как мужчина поднимается и протягивает мне емкость с молоком. И я наконец понимаю, насколько близко он стоит. Волоски на теле еще сильнее электризуются, натягиваясь, будто маленькие антеннки. Улавливают опасность, которая уже включила громкую пищащую сирену в моей голове.

Спиной я ощущаю жар тела Давуда. Его дыхание овевает мою шею и заставляет тонкую прядь щекотать ее основание.

Судорожно втягиваю в себя воздух, который вдруг стал вязким и тяжелым.

– Простите, если напугал, – негромко произносит мужчина, и теперь я понимаю, откуда тут взялся запах сигарет. Это гость брата курил на заднем дворе.

Только почему он вышел туда именно через кухню?! Нельзя было сделать это из гостиной, чтобы не доводить меня до сердечного приступа?!

– Ваше молоко, – напоминает Давуд и чуть выше поднимает турку.

– Спасибо, – еле слышно отзываюсь я.

Забираю посудину так, чтобы не соприкасаться с Давудом пальцами, иначе снова выроню ее.

– От вас так приятно пахнет, – хрипло говорит он.

Я зажмуриваюсь.

Это невыносимо!

Как же сладко ты пахнешь, моя кошечка…

Трясу головой, чтобы прогнать из головы голос Абида. Потому что после приятных слов всегда следовали пытки, которые невозможно было выдержать, сохранив при этом здравый рассудок.

– Давуд, вам стоит… Вы не могли бы… Отойдите от меня, пожалуйста, – немного нервно прошу я.

– Это очень сложно сделать, – отзывается он. Произносит так, будто змей нашептывает на ухо какие-то заклинания. Во рту пересыхает, потому что меня вот-вот накроет паника. – Но если вы так хотите…

– Да, – выдаю надтреснутым голосом.

– Аиша, я пугаю вас? – задает он ужасный в своей точности вопрос, моя голова дергается, и я сталкиваюсь взглядом с гостем моего брата.

Глава 7

В полумраке кухни кажется, будто у Давуда вообще нет радужки, настолько сильно ее поглотил зрачок. Взгляд тяжелый, темный. Такой, который заставляет меня дрожать и хватать воздух пересохшими губами.

Надо бежать, а я замерла и не могу сдвинуться с места. Еще и позволяю постороннему мужчине глазеть на меня.

Удивительно, но Давуд не пользуется своим положением настолько, чтобы окидывать взглядом мое тело. Нет, он смотрит только в глаза и… на губы. Хочется облизать их. Смочить, чтобы кожа не была настолько стянута. Но я не решаюсь, чтобы не подавать неверные сигналы постороннему мужчине.

– Вы красивее, чем я думал. Хотя мне казалось, в моих фантазиях вы самая красивая из женщин.

– Давуд, вы… – произношу хрипло, но не могу продолжить предложение.

Потому что не знаю, что именно хотела сказать.

Вы нарушаете мое личное пространство?

Вы пробуждаете мои кошмары?

Вы только что приснились мне?

Что я должна сказать ему?

– Аиша, я все еще не теряю надежды на то, что вы согласитесь на свидание. На ваших условиях, – уточняет он. – Время, место, поведение. Вы решаете. Вы устанавливаете правила.

– Я вам сказала, что это невозможно, – отзываюсь дрожащим голосом.

И тут чувствую жар возле своего предплечья. Руки до локтя не прикрыты тканью, и я ощущаю, как волоски на коже практически плавятся. А я сама замираю и едва ли чувствую свое тело. Как будто немеет все от шеи до кончиков пальцев на ногах.

Сглатываю, и мои глаза расширяются.

Сердце вдруг резко запускается и так стремительно разгоняется, что практически сотрясает ребра.

Я чувствую, как ноги начинает печь от потребности бежать.

И я бегу. Только сначала буквально впечатываю в грудь Давуда турку с молоком. От неожиданности он немного отшатывается. Я пользуюсь этим замешательством и, подхватив подол длинного халата, несусь из кухни. Дважды поскальзываюсь, потому что ступила в маленькую лужицу молока, и мои стопы теперь мокрые.

Все же мне удается добежать до входа в гарем. Распахиваю тяжелую дверь и на секунду оборачиваюсь. Схожу с ума от мысли, что за мной гонится гость Сауда, но… нет. Давуд остался на кухне.

Облегченно выдохнув, тороплюсь по коридору к лестнице, потом наверх. Не, останавливаясь, пробегаю мимо своей спальни и влетаю в гостиную. Тут же сажусь за рояль и, подняв клавиатурный клап, начинаю играть.

Из-под моих пальцев вылетает какое-то резкое, немного нервное попурри, которое складывается из нескольких музыкальных партий. Тело заливает потом. Соски торчат так, будто кто-то то и дело оттягивает их и крутит. Это ощущение отдает томительной болью в низ живота, где закручивается незнакомый мне вихрь.

Теоретически я понимаю, что происходит с моим телом.

Но практически…

Практически мне кажется, что я схожу с ума, если меня возбуждают такие эпизоды.

Я же обещала себе, больше ни одного мужчины в моей жизни! И их не будет! Ни за что! Никогда!

Пальцы бьют по клавишам с такой силой, что я чувствую вибрацию до самого основания руки. Халат намокает. Волосы прилипают к шее. Дыхание сбивается. Взгляд почти полностью затуманивается. Я не вижу практически ничего, кроме сплетения тел, и от этой картины меня слегка подташнивает. Но в то же самое время внизу живота все опять сжимается до боли, и я пытаюсь сделать глоток кислорода, которого мне так не хватает.

Последнее, что я успеваю заметить – это то, как в гостиную влетает испуганная служанка. А после музыка резко обрывается, потому что я теряю сознание.

– Госпожа, вас ждут к завтраку через полчаса, – говорит мне утром Захра, когда я с трудом разлепляю веки. Фокусирую взгляд на служанке. Она с опаской смотрит на меня.

– Спасибо. Скажи, что… я позавтракаю у себя. Накрой мне на балконе.

– Госпожа, ночью вы попросили не рассказывать господину о произошедшем. Он будет волноваться и придет вас навестить.

Я тяжело вздыхаю и прикрываю веки.

После обморока я довольно быстро пришла в себя и поняла, что лежу на полу. Захра хотела позвать на помощь, но я заставила ее оставаться на месте. Сидя на полу, я мелкими глотками пила воду, которую дала мне служанка. Уставилась взглядом в узорный ковер и пыталась понять, что произошло.

Только одна часть моего тела подсказывала, чем закончился мой внезапный музыкальный этюд. Я получила первый в своей жизни оргазм.

Насколько сильно я свихнулась, чтобы он случился во время игры на фортепиано?

Что поразительно, я не испытываю стыда. Только шок, недоумение и страх.

Меня на самом деле пугают реакции моего тела на происходящее. И на нового делового партнера Сауда. Возможно, я больше никогда его не увижу. Но точно знаю, что он еще не раз явится мне в моих снах. Снова будет угрожать, трогать, разговаривать со мной. И если в прошлом сне он больше молчал, то теперь, уверена, будет говорить все то, что выдаст мое подсознание. А там… там скрыто столько всего, что мне самой страшно даже подумать.

– Госпожа? – напоминает о своем присутствии Захра.

Открываю глаза и встречаюсь взглядом со служанкой.

– Гость шейха будет завтракать с нами?

– Полагаю, что так, госпожа. Он еще не уехал.

– Приготовь мою одежду.

– Вы желаете сегодня только абайю?

– Никаб, Захра, – отзываюсь недовольно и, откинув одеяло, встаю с кровати.

– Но вы дома…

– Выполняй, – отрезаю резковато. Глаза служанки становятся больше. Я никогда так не разговариваю. И я бы рада произнести все это мягче, но…

Кончики пальцев подрагивают, когда я, спустя двадцать минут, подвожу глаза. Никогда не крашусь дома. Но… И этих “но” становится как-то слишком много.

Наверняка у моей семьи возникнут вопросы, зачем я нанесла макияж и надела никаб. Не стану же я озвучивать им истинную причину. Потому что даже для меня самой она слишком… недопустимая.

Наконец я собрана. Смотрю на свои глаза в разрезе никаба, и в отражении зеркала сегодня они кажутся мне не такими, как обычно. Слишком ярко сверкают, при этом видно, что моя ночь была неспокойной, хотя я изо всех сил старалась замаскировать это макияжем. Но разве скроешь что-то в отражении глаз? Недаром говорят, что они – зеркало души.

Покидаю комнату и спускаюсь вниз, чтобы выйти на просторную лужайку, где слуги уже накрыли стол. Замираю на пороге, потому что неподалеку от тахтамеек стоит Давуд. Ровно на том месте, где стоял, когда я впервые увидела его.

Не его, мираж.

Сердце разгоняется, когда Давуд поднимает голову и смотрит ровно в то место, где находится мой балкон. Как будто знает, где он расположен. А потом опускает взгляд и встречается им с моим.

Глава

8

Секунды растягиваются. Они словно резиновые.

Наши с Давудом взгляды как будто склеиваются, и я не в силах отвести свой, чтобы прервать этот контакт.

Внутри меня разливается тепло. Даже не тепло, там жгучая лава. Она несется по венам, разгоняя кровь.

Снова хочется сбежать. Нестись так далеко, как только смогу. Пробежать огромное расстояние, насколько хватит дыхания. А еще… опять сесть за фортепиано и сыграть очередную экспрессивную мелодию.