Книга 1: Эфирный Страж: Зарождение

Алексей Рудь

Книга 1: Эфирный Страж: Зарождение

Книга 1: Эфирный Страж: Зарождение

Пролог. Тень в зеркале

Тишина в стерильном кабинете была звенящей, искусственной, как и всё в этом месте. Воздух пах озоном и тоской. Десятилетняя Кира прильнула лбом к холодному стеклу окна-иллюминатора, за которым клубился вечный индустриальный смог. Где-то там был мир. Тот, из которого её забрали.

Она поймала своё отражение в тёмном стекле – бледное лицо, слишком большие глаза, в которых застыл немой вопрос. Она скривила губы в подобии улыбки. Отражение ответило ей. Но на мгновение – всего на одно мгновение – ей показалось, что губы девочки в стекле дрогнули сами по себе, сложившись в чуждое, холодное выражение. Не её улыбка. Улыбка кого-то другого.

Кира резко отпрянула, сердце заколотившись где-то в горле. Она снова посмотрела в стекло. Там была только она. Испуганная девочка. «Показалось», – убедила она себя, сжимая в кармане платья единственную вещь, оставшуюся от прошлой жизни, – маленький серебристый кулон в виде ростка.

Она не знала, что по ту сторону стекла, в идентичной комнате на другом этаже, её брат-близнец Кирилл в ту же секунду уронил на пол стакан с водой. Лёд и осколки разлетелись по синему линолеуму. Он смотрел на них, не видя, потому что его пронзила острая, ничем не обоснованная волна чужого страха. Сестра.

Их разлучили, но связь, которую «Ангус» так жаждал изучить и контролировать, была тоньше и прочнее любых приборов. Она была тихим эхом в крови, дрожью в воздухе. Предвестником бури, что должна была вот-вот начаться.

-–

Глава 1. Зверь в клетке

Свинцовое небо над полигоном «Ангуса» обещало дождь, который так и не шёл. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом раскалённого металла и озона. Шестнадцатилетний Кирилл Рудь, известный в протоколах как Образец Омега-1, стоял по стойке «смирно», вжавшись спиной в холодную стену наблюдательной кабины. Его взгляд был устремлён в пустоту где-то за спиной генерала Макара Таллоса, человека с глазами цвета стального шрама.

– Образец Омега-1, – голос Таллоса был ровным, безэмоциональным, как скрип железа. – Продемонстрируйте уровень «Сигма». Нейтрализуйте цель.

Перед Кириллом, в двадцати метрах, на бетонном полу стоял манекен в камуфляже. Не инертная мишень. А «умный» тренажёр, оснащённый датчиками жизнедеятельности. Цель.

Кирилл не шевелился. Внутри него всё сжалось в тугой, болезненный комок. Он чувствовал лёгкую дрожь в кончиках пальцев.

– Цель представляет непосредственную угрозу, – добавил Таллос, делая ударение на каждом слове. – Промедление приравнивается к неповиновению.

Где-то глубоко в подсознании Кирилла щёлкнул тумблер. Острая, знакомая боль прошла по вискам. Командные нейроимпланты, вживлённые в его мозг, подали сигнал. Его собственная воля, его сопротивление – всё это было лишь фоном для главной программы: послушание.

Его рука поднялась сама собой, движение отточенное, механическое. Ладонь раскрылась в сторону манекена. Он не видел энергии, которую высвобождал. Но видел её эффект. Воздух между ним и целью затрепетал, застывшая поверхность воды. Манекен дёрнулся, будто по нему ударили невидимым кувалдом. Раздался глухой хруст – звук ломаемого пластикового позвоночника. Искры посыпались из разорванных проводов. Запах гари ударил в нос.

– Достаточно, – произнёс Таллос, и Кирилл опустил руку. Дрожь не прошла, теперь она была во всём теле. Измождение, пустота. Использование силы всегда выкачивало из него всё, оставляя лишь оболочку.

Генерал что-то отметил на планшете. —Приемлемо. Но недостаточно быстро. Эмоциональный отклик замедляет реакцию на 0,3 секунды. Надо исправить. Он повернулся к своему спутнику,доктору Кавендишу, худому человеку в идеально белом халате. —Программа «Очищение» даёт сбои. Возможно, стоит усилить модуляцию.

Кавендиш улыбнулся тонкими губами, глядя на Кирилла как на интересную клетку с подопытным зверем. —Не сбои, генерал. Процесс идёт. Мы выжигаем слабость послойно. Вскоре от личности не останется и следа. Будет только идеальный инструмент.

Кирилл стоял, не двигаясь, глядя в стену. Он не позволял себе думать. Не позволял себе чувствовать. Любая эмоция – это слабость. Любое воспоминание – боль. Он был Образцом Омега-1. И он должен был стать совершенным.

Внезапно его пронзила острая, чужая боль. Не физическая. Душевная. Волна страха, ярости и беспомощности. Она пришла ниоткуда, ударив с такой силой, что он едва не согнулся пополам. Это была не его боль. Это была боль Киры.

Сестра…

– Что с ним? – раздался голос Таллоса. —Нестабильность, – тут же нашёл объяснение Кавендиш. – Побочный эффект. Ничего критичного.

Кирилл впился ногтями в ладони, пока боль не отступила, оставив после леденящую пустоту. Он выпрямился, снова надев маску безразличия. Но в глубине его потухших глаз затеплилась искра. Искра ярости. Они мучают её. Они мучают его сестру.

И в тот миг, когда он поймал на себе оценивающий взгляд Кавендиша, он понял: чтобы выжить, чтобы однажды спасти её, ему придётся стать тем идеальным оружием, которым они хотят его видеть. Он должен будет научиться носить маску так, чтобы они никогда не заподозрили, что под ней скрывается не сломленный раб, а терпеливый хищник.

Он опустил голову в формальном поклоне. —Готов к следующим испытаниям, господин генерал.

Но про себя, впервые за долгие месяцы, он произнёс другую фразу. Обещание. Себе и той девочке за стеной, которая видела тень в зеркале.

Держись. Я найду тебя. Я уничтожу их всех.

Отлично! Продолжаем. Вот вторая глава, выдержанная в том же стиле.

Глава 2. Тень в зеркале

Свет был нестерпимо ярким. Он бил в глаза, холодный и бездушный, как взгляд патологоанатома. Неоновая лампа над головой мерно жужжала, и этот звук ввинчивался в сознание, вытесняя все другие мысли. Все, кроме одной: не двигаться.

Пятнадцатилетняя Кира Рудь сидела на краю металлической койки, вцепившись пальцами в холодный край. Сидела идеально прямо, как учили. Взгляд устремлён в белую стену напротив. Дышать ровно. Сердцебиение – под контроль. Любая эмоция – слабость. Любая слабость – наказание.

Комната была пуста. Ничего, кроме койки, умывальника и зеркала Авенто – полупрозрачной полимерной панели, за которой, она знала, за ней наблюдали. Она видела в нём своё размытое отражение: коротко стриженные тёмные волосы, лицо, лишённое возраста, большие глаза, в которых плавала отчуждённая пустота. Форма «Ангуса» защитного цвета болотной грязи висела на ней мешком.

Она была Образцом К-417. Идеальный инструмент. Пустой сосуд.

Ложь.

Мысль пронеслась тихой искрой, и она тут же подавила её, вжимаясь в койку ещё сильнее. Не думать. Не чувствовать. Быть пустотой.

Но из глубины, откуда-то из-под рёбер, поднималось что-то твёрдое и колючее. Гнев. Он был всегда с ней, этот спутник, тёплый и живой. Он шипел в её крови, когда инструктор Макар ломал пальцы новичку за неповиновение. Он сжимал её горло, когда доктор Кавендиш смотрел на неё взглядом коллекционера, рассматривающего редкое насекомое.

Они не увидят. Они никогда не увидят.

Она позволила себе микроскопическое движение – провела языком по сухим губам. В зеркале её отражение повторило жест. Но… с опозданием в долю секунды. Или ей показалось?

Кира замерла, сосредоточившись на отражении. Бледная девочка с мёртвыми глазами. Знакомая картина. Но сегодня что-то было не так. В уголке рта девочки дрогнула мышца. Не её собственная. Та, в зеркале, сделала это сама. И в глубине пустых глаз на мгновение вспыхнул не свет, а тьма. Густая, старая, как сама боль.

Тёмная.

Она не давала ей имени. Это было опасно. Давать имя – значит признавать существование. А она не существовала. Она была сбоем. Глюком в программе под названием К-417.

Дверь в комнату открылась беззвучно. На пороге стоял инструктор Макар. Его массивная фигура заполнила проём. Он не говорил ничего, просто смотрел на неё, оценивая. Воздух наполнился запахом пота и металла.

– К-417. Подъём. Тест на координацию, – его голос был низким, как скрежет камня.

Кира встала, глаза по-прежнему прикованы к стене где-то за его спиной. Она прошла мимо него, чувствуя на себе его тяжёлый взгляд. Выходя из комнаты, она на мгновение мельком взглянула в зеркало.

И увидела. Девочка в зеркале шла не прямо, а чуть вразвалочку, с вызывающей усмешкой на губах. Её глаза, полные презрения и силы, смотрели прямо на инструктора Макара. Это длилось одно мгновение. Меньше, чем вздох.

Кира резко отвернулась, сердце заколотившись как птица в клетке. Она знала, что Макар ничего не видел. Это послание было только для неё.

Я здесь, – шепнул знакомый голосок в её голове, сладкий и ядовитый. Я всегда здесь. Когда ты захочешь перестать бояться – просто позови.

Кира сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль была реальной. Она помогала ей держаться здесь. В настоящем.

Она не ответила. Она просто пошла за инструктором по длинному белому коридору, оставляя за спиной своё отражение. Отражение, которое было сильнее её. И которое ждало своего часа.

Глава 3. Инструктор Макар

Коридоры Академии «Зарождения» были спроектированы так, чтобы подавлять. Низкие, без окон, освещённые холодным голубоватым светом, они уходили вглубь скалы бесконечной чередой одинаковых поворотов. Шаги отдавались гулким эхом, сливаясь в один непрерывный звук – будто само здание было живым и дышало в такт их движению.

Кира шла за инструктором Макаром, стараясь держать дистанцию в два точно отмеренных шага. Он не оглядывался, но она знала – он видит её. Он видел всё. Размер её дыхания, частоту моргания, малейшее дрожание рук. Он был мастером разложения живого существа на набор физиологических реакций.

– Скорость, К-417, – бросил он через плечо, не сбавляя хода. – Ты отстаёшь на 0,3 секунды. Это говорит о потере концентрации или мышечной слабости. Каково твоё объяснение?

Его вопросы всегда были ловушками. Любой ответ можно было обратить против тебя.

– Потери концентрации не было, инструктор, – отчеканила она, подстраиваясь под его ритм. Голос прозвучал ровно, почти механически. Она тренировалась перед зеркалом. – Возможно, мышечная усталость после утренних упражнений.

– «Возможно» – это слово для учёных, К-417, а не для солдат. Солдат знает. Ты устала?

– Нет, инструктор.

– Тогда увеличиваем нагрузку. После координации – десять кругов по полосе с полной выкладкой.

Она молча проглотила комок горькой слюны. Полоса – это адский лабиринт из вращающихся балок, скользких стен и токсичных газов. Десять кругов после изматывающего теста на координацию могли стать последними.

– Так точно, инструктор.

Они вошли в зал для тестов – огромное помещение с матовым чёрным полом, поглощавшим свет. Сотни сенсоров на стенах следили за каждым движением. В центре зала стояла установка, напоминающая гигантский металлический цветок с стальными лепестками.

– Уровень «Гамма», – объявил Макар, останавливаясь у пульта. – Уклонение. Лепестки будут атаковать в случайном порядке. Скорость – высокая. Контакт равносилен провалу. Готовность?

Кира заняла позицию в центре «цветка», ноги чуть расставлены, тело расслаблено и готово к движению. Она ненавидела этот тест. Он требовал не силы, не скорости, а полного отказа от мысли. Нужно было отпустить себя, позволить телу реагировать на долю секунды раньше, чем мозг успеет осознать угрозу.

– Готова, инструктор.

Первый лепесток whistled по воздуху, aiming ей в голову. Она уклонилась, чувствуя, как ветер от удара шевелит её волосы. Второй – у живота. Третий – попытка подсечь ноги. Она двигалась, как жидкость, изгибаясь и перекатываясь. Мир сузился до стальных щупалец, свистящих в темноте.

Именно в такие моменты Тёмная подходила ближе. Не чтобы помочь, а чтобы наблюдать. Кира чувствовала её холодное, постороннее присутствие где-то на задворках сознания, как зрителя в первом ряду.

Слишком медленно, – прошептал знакомый голос. Ты думаешь. Перестань думать. Дай мне…

– Молчи, – прошипела Кира себе под нос между двумя выпадами.

Лепестки ускорились. Они двигались теперь не по одному, а группами, создавая смертельный танец. Каждое движение требовало расчёта. Она чувствовала, как на лбу выступает пот, как горят мышцы. Она уставала.

Они хотят сломать тебя. Они всегда этого хотели. Дай мне control, и я покажу им, что значит настоящая скорость.

Мысль была обманчиво соблазнительной. Всего на мгновение отпустить контроль… и боль прекратится. Усталость исчезнет. Страх растворится.

Внезапно один из лепестков, вместо предсказуемой дуги, резко изменил траекторию. Это была ловушка, заложенная в программу. Мозг Киры зафиксировал угрозу, но тело уже было в движении, совершая уклон в другую сторону. Она не успевала.

И в этот миг время замедлилось. Лепесток, несущийся к её виску, будто погрузился в густой мёд. Мысли остановились. А потом… её рука взметнулась вверх сама по себе, без её команды. Движение было резким, точным, смертельным. Не защита, а атака.

КР-А-А-СЬ!

Она не ударила лепесток. Она ударила по основанию механизма, откуда он выдвигался. Металл согнулся с оглушительным скрежетом, искры посыпались на матовый пол. Остальные лепестки замерли. Сирена тревоги захрипела и умолкла.

Кира стояла, тяжело дыша, глядя на свою руку. Костяшки были содраны в кровь. По залу разнёсся запах гари. Она не помнила, как это сделала. Это сделала Она.

Инструктор Макар не кричал. Он медленно подошёл к ней, его ботинки гулко стучали по полу. Он посмотрел на сломанный механизм, потом на её окровавленную руку. На его лице не было гнева. Было любопытство. Холодное, хищное.

– Интересно, – произнёс он тихо. – Программа не предусматривала такого исхода. Это… инициатива, К-417.

Он подошёл так близко, что она почувствовала запах металла и пота от его формы.

– Но инициатива без приказа – это бунт. А бунт… – он наклонился к её уху, и его шёпот был похож на скрежет камней, – …наказывается болью. Для начала.

Он выпрямился и повернулся к двери.

– Тест провален. Десять кругов по полосе. Сейчас. А потом – изолятор. На размышления.

Кира осталась стоять одна в огромном тёмном зале, пахнущем гарью и предательством. Она сжала окровавленный кулак, и сквозь тупую боль пробилась странная, чужая эмоция. Не её.

Удовлетворение.

Видишь? – прошептала Тёмная, и её голос звучал как никогда ясно и близко. Всего один миг – и они уже боятся. Представь, что будет, если ты перестанешь сдерживаться.

Глава 4. Глубины эха

Изолятор был не комнатой, а капсулой. Вертикальный цилиндр из голого полированного сплава, в котором нельзя было ни сесть, ни лечь. Можно было только стоять, прижавшись спиной к холодной стенке, упираясь руками в противоположную. Воздух подавался через мелкую решётку в полу, густой и спёртый. Света не было. Абсолютно. Только тьма, такая густая, что она начинала давить на глазные яблоки.

Кира стояла. Счёт времени терялся в бесконечности тикающего в висках сердца. Пять ударов. Десять. Сто. Она пыталась считать, но цифры расплывались, превращаясь в хаотичный узор behind век. Боль в содранных костяшках была якорем. Единственным напоминанием о том, что она ещё здесь, в своём теле, а не растворилась в этой чёрной пустоте.

Глупость, – прошипел знакомый голос. Голос Тёмной. В кромешной тьме он звучал громче, обретая почти физическую форму. Позволить им запереть нас здесь. Я могла бы вышибить эту дверь. Вырвать её с корнем.

– Заткнись, – хрипло прошептала Кира. Её голос был чужим, раздавленным тишиной.

Они боятся нас. Макар почувствовал это. Он почувствовал силу. А ты… ты боишься её больше, чем их.

Это была правда. Ужас, который она испытывала перед собственной яростью, перед этой чужой, вселяющейся в её конечности сущностью, был сильнее страха перед Макаром, перед болью, перед изолятором. Потерять контроль – значит потерять себя. Остаток себя.

Она зажмурилась, пытаясь вызвать в памяти какой-нибудь образ. Лицо матери. Оно всегда было размытым, как старая фотография. Только ощущение – тёплых рук, запаха чего-то цветочного… и потом – гром, крики, кровь на полу…

Она дёрнулась, ударившись затылком о стенку. Воспоминания были ловушкой. Они вели к боли.

И вдруг… что-то изменилось. Не в камере. Внутри. Сквозь рёв её собственного страха и настойчивый шёпот Тёмной пробился… другой сигнал. Слабый, как далёкая радиоволна сквозь помехи. Не звук. Не изображение. Чувство.

Острая, точечная боль. Не физическая. Глубже. Как будто кто-то вонзил раскалённую иглу прямо в мозг. И за болью – вспышка. Не света, а знания. Она увидела белую комнату, залитую ярким светом. Увидела мужчину в халате с холодными глазами. Увидела свои – нет, не свои – свои, но мужские, исхудавшие руки, зажатые в тисках какого-то аппарата. И всепоглощающее чувство – не ярости, а леденящего, молчаливого отчаяния. Безнадёжности, прошитой стальными нитями долга.

Кирилл.

Имя возникло в сознании само собой, как код, расшифрованный на подсознательном уровне. Это был он. Её брат. Он где-то рядом. И ему так же больно. Ещё больнее.

Что это? – насторожилась Тёмная. Её голос потерял ядовитость, в нём появилось любопытство. Чужая боль. Он слаб.

– Нет, – прошептала Кира, и в её голосе впервые зазвучало что-то, кроме страха. Защита. – Он не слаб. Он… держится.

Она сосредоточилась, пытаясь поймать этот слабый сигнал снова. Как будто протянула невидимую нить в темноту. Боль брата была якорем, гораздо более прочным, чем её собственная. Она была реальной. Она доказывала, что она не одна.

Сентиментальность, – фыркнула Тёмная, но уже без прежней уверенности. Она погубит тебя. Прими его боль. Преврати её в гнев. В нашу силу.

Кира не ответила. Она просто стояла в темноте, прислушиваясь к эху чужого страдания. Это было мучительно. Но это было общение. Настоящее, честное. Не как с Макаром или Кавендишем. Впервые за долгие годы кто-то ещё, кроме Тёмной, был с ней в этой тьме.

Она не знала, как долго это длилось. Час? День? Но в какой-то момент сигнал начал слабеть. Боль брата сменилась пустотой – не природной, а искусственной, наведённой. Его усыпили. Отключили.

Тишина, наступившая после, была страшнее прежней. Но теперь она знала. Она была не одна. За этими стенами страдал другой кусок её самой. И если он продолжает бороться, то и она должна.

Дверь камеры с глухим стуком отъехала в сторону. Ослепительный свет ударил в глаза. В проёме стоял Макар.

– Вывод, К-417? – спросил он своим ровным, бесстрастным голосом.

Кира, щурясь от света, подняла голову. Губы её были в кровь изъедены изнутри. Но голос прозвучал ровно. Пусто.

– Инициатива без приказа – это бунт. Бунт наказывается. Так точно, инструктор.

Она вышла из капсулы, её ноги подкосились, но она удержалась на ногах. Проходя мимо Макара, она не посмотрела на него. Но внутри, в самой глубине, где пряталась последняя крупица её воли, родилась новая мысль. Не о побеге. О мести.

Они пытались разъединить их. Изолировать. Сломать поодиночке. Но они не знали, что связь, которую они сами же и изучали, была сильнее их стен. Сильнее их боли.

Они разбудили не только её Тёмную. Они разбудили нечто большее. Они разбудили эхо. И эхо это рано или поздно вернётся к ним громоподобным рёвом.

Глава 5. Проект «Росток»

Комната, куда её привёл Макар, не походила ни на что, что Кира видела в Академии. Здесь не было голых стен и голого металла. Стены были затянуты тёмным, поглощающим свет материалом, а пол устлан мягким ковром, приглушающим шаги. В центре комнаты стояло единственное кресло с изогнутой спинкой, больше похожее на стоматологическое, но обтянутое мягкой кожей. В воздухе витал сладковатый, успокаивающий запах – релаксант, подмешанный к вентиляции.

Но главное были стены. Они были покрыты голографическими панелями, на которых пульсировали сложные, переплетающиеся узоры, похожие на схемы нейронных связей или ветвящиеся молнии. В центре каждой панели мерцало небольшое, но яркое ядро – крошечная модель ДНК, постоянно меняющая свою структуру.

За креслом, спиной к ней, стоял человек в безупречно белом халате. Он изучал данные на прозрачном планшете.

– Садитесь, К-417, – сказал он, не оборачиваясь. Голос был тихим, почти ласковым, но в нём чувствовалась сталь. Это был голос доктора Кавендиша.

Кира медленно подошла к креслу и села. Кожа оказалась на удивление тёплой. Она ожидала ремней, фиксаторов, но их не было. Ловушка была не в физическом ограничении, а в психологическом. Расслабленность, покой – это оружие было опаснее грубой силы.

Кавендиш наконец повернулся. Его лицо было худым, интеллигентным, а глаза… глаза смотрели на неё так, будто она была не человеком, а редким, безупречно отполированным кристаллом.

– Вы показали… интересный результат, – начал он, подходя ближе. Он не смотрел ей в глаза, а водил взглядом по её лицу, как бы сканируя микродвижения мышц. – Всплеск силы, не предусмотренный протоколом. Спонтанный. И, что важнее, направленный. Не хаотичный выброс энергии, а точечное применение. Вы понимаете, что это значит?

Кира молчала. Любой ответ мог быть неверным.

– Это значит, – продолжал Кавендиш, – что барьер между сознательным и бессознательным у вас тоньше, чем мы предполагали. Дверь приоткрыта. И наша задача… – он мягко улыбнулся, – …не захлопнуть её, а распахнуть настежь.

Он сделал легкий жест рукой, и голограммы на стенах ожили. Узоры закружились, сливаясь в гипнотический танец.

– Вы знаете, почему ваш проект носит название «Росток», К-417? – спросил он, и теперь его голос приобрёл мечтательные, почти восторженные нотки. – Потому что в вас, как в семени, заключён потенциал. Потенциал нового вида. Homo Superior. Человека, свободного от тирании эмоций, от слабости тела. Человека, чья воля будет направлена не на выживание, а на… преображение реальности.

Он подошёл так близко, что она увидела своё отражение в его тёмных, бездонных зрачках. Искажённое, маленькое.

– Но росток нужно взращивать. Обуздывать. Направлять. Слишком ранний и слишком буйный рост приведёт к гибели. Ваша «инициатива» – это сорняк. Его нужно вырвать, чтобы дать расти настоящей силе. Силе разума. Силе порядка.

Он боится, – прошептал вдруг голос Тёмной. Но на этот раз он звучал не ядовито, а с холодным интересом. Он видит в нас не инструмент. Он видит угрозу своему контролю. Он хочет не усилить нас. Он хочет нас переделать.

Кавендиш поднял руку, и между его пальцами вспыхнул маленький кристалл. Он испускал мягкое, пульсирующее свечение.

– Сегодня мы начнём с азов. С укрепления фундамента. Мы найдём тот самый «сорняк» и… перепрограммируем его.

Кристалл приблизился к её виску. Кира почувствовала лёгкое покалывание. Голограммы на стенах ускорили свой бег, их узоры начали проецироваться прямо на её сетчатку.

– Расслабьтесь, К-417, – голос Кавендиша стал плавным, гипнотическим. – Отпустите сопротивление. Позвольте мне помочь вам. Позвольте мне… привести вас к совершенству.

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Это была не боль. Это было нечто худшее – ощущение постороннего вторжения в самое святое, в её мысли, в её память. Она чувствовала, как чужие пальцы копаются в уголках её сознания, вытаскивая на свет обрывки воспоминаний. Смех матери. Плач. Крики. Тот самый ужас в ночи…

НЕТ!

Этот крик прозвучал не снаружи. Он раздался изнутри, сметая все барьеры. Это был не её крик, и не крик Тёмной. Это был рёв загнанного в угол зверя, слившийся воедино из их двух голосов.

Голограммы на стенах взорвались ослепительной вспышкой. Кристалл в руке Кавендиша треснул с сухим щелчком. Сам доктор отшатнулся, на его безупречном лице мелькнуло нечто, похожее на шок, а затем – на жадное, ненасытное любопытство.

Кира сидела в кресле, вся дрожа, как в лихорадке. Из носа текла кровь, горло сжимали спазмы. Но впервые за весь сеанс она подняла голову и посмотрела Кавендишу прямо в глаза. Не с вызовом. С холодным, бездонным пониманием.

Он улыбнулся. Широко и искренне.