Разбейся и сияй

Похоже, его интересует только древесный узор на крышке стола. Мне постоянно приходится возвращать себя к реальности, отгонять мысли о незнакомце и усилием воли продолжать работу. Помимо мистера Прекрасная Челюсть в классе сидят другие люди, действительно желающие чему-то научиться.

Последние пятнадцать минут тянутся как противная жевательная резинка. Когда я прощаюсь с учениками, давление в груди немного слабеет, хотя не исчезает полностью.

Наоми подает мне список, в который все должны были занести свои данные, благодарит за урок. Алиса достает самодельную памятку жестов и радостно раскладывает на столе карточки.

Помещение пустеет. Я внимательно читаю список в поисках имени обладателя красивого подбородка. Строка с номером его стола пуста. Парень не вписал свое имя, адрес почты или номер телефона для включения в группу WhatsApp. Как же так? Почему я досадую? Разве он первый, кто сдался после вступительного урока? Одним требуется больше времени, чтобы свыкнуться с мыслью о занятиях, иные предпочитают изучать язык самостоятельно, третьим нужен другой учитель, потому что этот не вызывает у них доверия – слишком мало квалификации и жизненного опыта.

Я поднимаю глаза и успеваю увидеть крепкую спину в красивой кожаной куртке, придающей незнакомцу лихой вид.

Следовало просто отпустить его, потому что он был явно не заинтересован посещать такие занятия. Так почему я не положила список в карман, а побежала за ним? Я шаг за шагом преследую его по пятам, по ходу дела выключая и снова включая свет в коридоре, чтобы не испугать его до смерти, появившись без предупреждения. Парень останавливается, однако не оборачивается. Я тем временем его догоняю. Черт, как он быстро ходит, не зря ноги длинные! Я оббегаю вокруг него и останавливаюсь перед ним, закинув голову, потому что он по сравнению со мной настоящий великан. Господи, мы сейчас стоим еще ближе друг к другу, чем первый раз. И я не только чувствую его запах, но и ощущаю его присутствие.

Взгляд парня вновь производит на меня мощный эффект, только на этот раз дело не в его внешности – по крайней мере сейчас она для меня не так важна. Меня смущает выражение в его глазах. Слегка влажная пелена, сдвинутые брови. Минутку, уж не слезы ли это? Мой урок довел его до слез? Неужели? Несомненно, здесь замешано какое-то недоразумение.

Я знаю свою работу назубок, и не мое дело заботиться о переживаниях учеников, но, если не врать себе, я все-таки о них забочусь. Многие потеряли слух совсем недавно и находятся на таком этапе, когда жизнь чертовски тяжела. Одним легче справиться с внезапными переменами, другим труднее. И не мне решать, какой путь правильный, а какой нет.

Мы стоим на месте. Слишком близко друг от друга, если учесть, что я до сих пор не знаю, как его зовут.

Парень пытается протиснуться мимо меня. Я снова преграждаю ему дорогу и показываю список, в который он не занес свои данные. Что-то в моей душе дает сбой. Мне очень знакома печаль, сверкающая в его глазах. Я сама ее чувствую. Она навсегда поселилась во мне.

Указываю на пустую сиротливую строчку, где должно быть его имя. Тогда я хотя бы узнаю, как зовут того, чья аура выбила меня из колеи. Такое со мной однажды уже случалось. С Мейсоном.

Опять в горле застревает комок, мешающий дышать, а из глаз текут слезы. Остается надеяться, что парень не решит, будто я разревелась из-за него. Оттого что он не захотел посещать курсы, я уж точно не стану плакать.

Еще раз указываю на пустую строку. Парень решительно трясет головой и наконец уходит, оставив меня несолоно хлебавши. Воздух с шумом вырывается из моих легких, сердце бешено стучит под тонкой блузкой, в воздухе все еще витает запах сладкого парфюма. Я оборачиваюсь и вижу, как он удаляется широкими шагами. Ясность мысли возвращается ко мне, когда незнакомец сворачивает за угол и торопливо сбегает по лестнице, словно в здании начался пожар. Однако горят только мои глаза, потому что я не в состоянии совладать с эмоциями. Мне повсюду чудится лицо Мейсона, и на меня волной накатывает печаль.

То, что я скомкала список, я замечаю, лишь когда опускаю взгляд. Немедленно разжимаю кулак, с трудом прихожу в себя и вытираю слезы. До сих пор мне удавалось на удивление хорошо функционировать, не думая о Мейсоне и о том, что он был еще жив, когда я давала уроки в последний раз. Теперь все вернулось. Боль. Отупение. Пустота. И я не могу винить в этом незнакомца, ведь он ничего не сделал. Просто посмотрел на меня с таким же напором, как четыре года назад посмотрел Мейсон.

От грустных мыслей отрывает звук детских шагов. Алиса берет меня за руку, смотрит на меня снизу вверх, нахмурив лоб. Наконец задает вопрос, который возвращает меня на землю.

– Тебе очень грустно? – Девочка надувает губки. – Мама сказала, что твой друг умер.

Я на мгновение зажмуриваю глаза, пытаюсь собраться и найти подходящий ответ. Всего два дня назад я считала, что великая печаль наконец-то прошла, что я способна продолжать как прежде, что тоска, давившая на меня после смерти Мейсона, стала легче. Однако в эту минуту ее тяжесть вновь стала настолько велика, что у меня подгибаются колени.

– Да, очень, – честно отвечаю я. – Знаешь, что меня может развеселить?

– Игра со мной в «запоминалки»?

Я улыбаюсь, прогоняя слезы.

– Игра с тобой в «запоминалки».

Взяв Алису за руку, я веду ее обратно в класс, оглянувшись напоследок в том направлении, где скрылся незнакомец.

4. Кэмерон

Эндрю предложил утром, чтобы я посетил эти курсы. И я, как дурак, пообещал. Еще глупее было туда действительно пойти. Непонятно, какой в этом толк. Пришлось несколько минут бороться с собой, прежде чем войти в класс, словно я стоял на пороге преисподней. Вдобавок преподавательница за мной следила. Застыла в коридоре, как косуля в свете автомобильных фар, превратилась в чертову статую. Правда, чертовски красивую. Пожалуй, красивее статуи я еще не видел.

Нелепые мысли. Они толкают меня не туда, куда надо. А мне надо домой. Домой, запереть за собой дверь, выключить световой звонок и забраться в постель с угольными карандашами, чтобы умерить хаос в душе. Но я не могу перестать думать о карих, как у косули, глазах и приятном аромате, до сих пор витающем в ноздрях. Почему она побежала за мной? Только ли из-за дурацкого списка, в который я не стал вносить данные о себе? С какой стати мне их вносить, если я даже не знаю, вернусь ли когда-нибудь в это здание?

Хейзел, похоже, имеет хороший подход к людям, все остальные буквально не сводили глаз с ее прекрасных губ, пока я старался на них не смотреть. Хотя сначала я не хотел туда идти, теперь понимаю, что мне лучше записаться на ее уроки. Ради мамы. Ради моего лучшего друга. Ради собственного душевного покоя, который я уже не чаю обрести под грудой развалин.

Выйдя на свежий воздух, я чувствую себя немного лучше. Мой лучший друг сидит на ступенях старого пожарного депо и, заслышав мои шаги, поворачивает голову. Потом вскакивает, тушит сигарету о перила и швыряет окурок в мусорное ведро. Чистюля! То, что он курит, конечно, хреново, но он по крайней мере не бросает окурки на землю.

Эндрю достает из джинсов телефон, что-то вводит и подает мне знак, чтобы я прочитал.

Эндрю: Ну как?

Кэмерон: Понятия не имею, я не следил.

Это верно только отчасти. Я не обращал внимания на рукописные слайды или дурацкие распечатки с маленькими картинками, которые раздали классу, зато саму Хейзел я тщательно рассмотрел с первых же секунд.

Что со мной происходит? Раньше, когда моя жизнь не была кучей дерьма, я бы, возможно, смог понять. Малышка – загляденье. Знойная. И взгляд такой, что пробирает до спинного мозга.

Но я уже не прежний Кэмерон. Я Кэмерон сегодняшний, который не интересуется студентками, изучающими сурдоперевод. От одного этого слова скулы сводит.

Эндрю идет рядом. Взглянув на экран телефона, он издает вздох, который я не могу услышать, зато могу прекрасно представить. В моей памяти застряло много разных звуков, и этот один из них. А еще смех матери. Я давно не видел, как она смеется.

Эндрю: Еще пойдешь?

Кэмерон: Не знаю. Дай мне немного времени.

Эндрю: Все время на свете, чувак. Хорошо, что хотя бы сегодня пошел. Твоя мама будет вне себя от радости.

Кэмерон: Не надо об этом трезвонить. Я не хочу ее разочаровать, если передумаю.

Эндрю кивает и кладет мне руку на плечо. Пока мы идем к его машине, стоящей в переулке, у меня завязывается узел в желудке – мне опять не хочется никого видеть. Я не хочу сидеть с Эндрю в машине и понуро смотреть в окно. Я хочу двигаться. Должен двигаться. Я пишу другу, чтобы он ехал один, что мне надо пройтись пешком. Он смотрит на меня, сдвинув брови, и спрашивает сообщением, все ли в порядке. Я утвердительно киваю.

Кэмерон: Я сам дойду. Со мной ничего не случится, Дрю. Просто настроен подышать свежим воздухом.

Да, мне нужен свежий воздух и что-нибудь для очистки мозгов от мыслей, которые я не хочу думать. От мыслей о том, что я мог бы снова наладить свою жизнь, если хотя бы попытался. Если бы дал себе шанс. Хочу ли я его давать? Сейчас просто не знаю. Эндрю садится в свой «мустанг», а я, глядя под ноги, ухожу. Свежо. Солнце не выходило из-за облаков весь день, зима на пороге. Город вокруг не издает ни звука, как и встречные прохожие, идущие по своим делам. Сейчас я даже рад, что не приходится слышать жизнь на полной громкости: все эти машины, суетливых пешеходов, спешащих от одной катастрофы к другой. Мне хватает своих собственных катастроф.

Чем больше я удаляюсь от пожарного депо, тем легче дышать. Пока я сидел с чужими людьми в классе, мне не хватало воздуха. Так что эти курсы мне однозначно не подходят.

Тогда почему же я думаю, не пойти ли в пятницу на второе занятие?

5. Хейзел

После первого урока прошла неделя. Неделя и три занятия, на которые безымянный незнакомец приходил без опозданий, садился на свое место и ничего не делал. Мне давно пора попросить его хотя бы вписать свое имя в список, но я не могу себя заставить подойти к нему.

Проще томиться и гадать о причинах такого поведения издалека. Другие ученики за неделю немного продвинулись вперед. А он? Ни на шаг. Язык жестов, похоже, совершенно его не интересовал, и постепенно к моему любопытству начинает примешиваться злость. Сегодня придется с ним поговорить, как-никак бесплатные уроки закончились, дальше ему придется оплачивать занятия.

– Не понимаю, как можно посещать курсы и ничего не делать, – со вздохом говорю я в трубку, теребя бахрому белой подушки в стиле бохо. Я буквально слышу, с каким напряжением работает мысль моей лучшей подруги.

– Может, его кто-то заставил? – наконец отвечает Скай.

– Судя по его пунктуальности, вряд ли. И он даже не занес свое имя в список.

– Ага! Аноним-уклонист! Такие типы хуже всех, – подкалывает меня Скай. Потом серьезно продолжает: – А ты уверена, что он ничего не слышит?

– Ну конечно не уверена! У человека не написано на лбу, что он глухой. Просто чутье подсказывает. Я сразу поняла.

Доходчиво ли я объясняю? Мысли в голове постоянно путаются, и трудно сказать, смогу ли я их когда-нибудь распутать.

– Точно так же, как сразу поняла, что я стану твоей лучшей подругой? – хихикает Скай.

Я киваю, хотя она не может меня видеть. Я познакомилась с ней летом прошлого года, когда ездила верхом на Сэмми, упала и сломала ногу. Ломать ноги хреново, однако из-за перелома меня перевели в номер на первом этаже общаги Ламарского университета и дали новую соседку.

Во вторую комнату номера через неделю заселилась Скай. Пройдя длительную реабилитацию после тяжелой автокатастрофы, моя подруга передвигается в инвалидной коляске, однако не утратила вкуса к жизни. Она решила делиться светом своей души с остальным миром. Она – как маяк, освещающий путь другим.

Я благодарна ей за просмотренную вместе бесконечную череду серий «Друзей», за каждую попкорн-битву и за каждый вечер, когда мы утешали друг друга в трудную минуту. Скай не дала мне упасть, когда последнее письмо Мейсона разорвало мне сердце, и была со мной, когда я узнала о его гибели.

Потом мне пришлось вернуться в свою старую комнату на третьем этаже, а Скай сейчас живет со своим лучшим и теперь уже постоянным другом в шикарной квартире у Ботанического сада. Я, черт возьми, сильно по ней скучаю, как и по комнате на первом этаже, которая была намного больше моей. Меня поселили в настоящую крысиную нору да еще и с соседкой, каждый вечер в один и тот же час ругающейся по телефону со своим парнем. Стены здесь тонкие: если мне суждено и дальше слушать этот драмтеатр, придется купить затычки для ушей. Кстати, я их уже бросила в мою корзину на «Амазоне», но пока не оплатила – слишком уж уродливые.

– Земля вызывает Хейзел! – Скай повышает голос, и я откидываюсь на подушки. Они дают мне некоторое чувство домашнего уюта, хотя все остальное его скорее разрушает. Я уже страшно скучаю по ферме, хотя ездила к дедушке не далее как на прошлой неделе. В будние дни ему помогает соседский сын, однако мы оба понимаем, что вскоре придется нанять постоянного помощника.

– Извини, отвлеклась.

– Мне тут идея пришла… А что, если он на самом деле все слышит и выслеживает тебя? Не хочу нагонять страху, но, когда парень ходит на занятия и при этом не намерен чему-то учиться, это реально жутко. Я бы не удивилась, такое случается довольно часто. А тебя легко вычислит в интернете даже ребенок. Достаточно ввести твою фамилию и город, чтобы наткнуться на веб-сайт.

– По-моему, за этим кроется что-то еще. С другой стороны, мне-то что, правильно? Если он готов платить деньги за уроки, которые ему ничего не дают…

– По идее, тебе действительно плевать, но ты ведь Хейзел Паркер. А Хейзел Паркер всегда слишком много думает и беспокоится, – говорит Скай с теплотой в голосе. Я знаю, что она любит меня за чуткость – как и я ее. – Скажи хотя бы, парень-то годный?

Слюна вдруг попадает не в то горло, и я начинаю кашлять. Бог свидетель, такие разговоры случались у нас и раньше, особенно после разрыва с Мейсоном и до его гибели, однако мое тело никогда так бурно не реагировало. Пульс учащается, я судорожно пытаюсь не воображать незнакомца обнаженным. Поздно. Накрываю лицо подушкой и беззвучно ору в нее.

– Что, уже? – глухо бормочу я.

– Тогда тебе нужен план.

Даже не видя Скай, я уверена, что она преисполнилась жажды деятельности. Она не меньше моего любит строить планы.

– Я должна сосредоточиться на уроках. У меня нет времени на секретные операции, Скай.

Я поворачиваю голову и смотрю на свое усталое лицо в зеркале, висящем на стене рядом с дверью. Комната такая крохотная, что, немного наклонившись, можно открыть дверь, не вставая с кровати. Я смотрю на свое отражение, и взгляд машинально опускается на коробку с письмами Мейсона. Меня тянет достать ее и провести остаток дня, терзая свое сердце. С трудом удается сдержаться. Маленькая победа – все равно победа.

– Тебе всего лишь надо пустить в ход свое секретное оружие.

– Что ты имеешь в виду? Надеюсь, не то, о чем я подумала?

Я со стоном переворачиваюсь на спину. Скай громко, от души смеется. На нее нельзя обижаться – иначе покажу, что опасения верны.

– Я не имею в виду твою грудь, Хейзел. Хотя она у тебя красивая.

– Кто тут что-то сказал о груди? – Слышу я голос Картера на заднем плане и закатываю глаза, представив ухмылку на физиономии парня Скай.

– Грудь Хейзел здесь ни при чем, я говорила о Джейми!

В трубке раздается шорох, секундой позже я слышу в телефоне голос Картера:

– Привет, Хейзел! Я совершенно не в курсе, какое отношение твой брат имеет к твоей груди, да и, честно говоря, не хочу знать. Надеюсь, ты к нам скоро приедешь в гости. Я постепенно теряю свои виртуозные навыки игры на гитаре.

Картер мне нравится, и я невольно улыбаюсь. Скай втюрилась в него по уши, еще когда нас поселили в одном номере общежития. Всякий раз при упоминании его имени или когда он звонил, в ее голубых глазах вспыхивали искорки, а на щеках проступал румянец. Однако в то время Картер находился в Европе, и дело продвигалось туго. Меня радует, что они остались вместе, несмотря на все препятствия. Эта пара служит живым примером, что любовь, если за нее бороться, все преодолеет.

– Я тоже соскучилась, – признаюсь я. – Когда появится свободное от учебы время, обязательно приеду.

– Классно! Можете вернуться к обсуждению своих грудей. Чао!

Картер возвращает телефон Скай, слышится звук поцелуя.

– Вернемся к делу. Твое секретное оружие, конечно же, это Джейми, – говорит довольным тоном Скай.

– Интересно, как Джейми может мне помочь разобраться с этим парнем? – спрашиваю я, наморщив лоб. Обычно я легко следую нити рассуждений подруги, но сейчас что-то заклинило.

– Ты же знаешь, что Джейми способен растопить лед в любом сердце. Возьми его с собой на урок и посади рядом с этим парнем. Глядишь, он и оттает.

– Это… просто гениальная идея! Джейми не раз бывал на моих уроках, он выступал, можно сказать, моим партнером, когда требовалось обкатать новую учебную методику. Кроме того, мы любим проводить время вместе, что редко удавалось в последние месяцы из-за моей загруженности в университете. Как я соскучилась по летним каникулам!

– Здорово я придумала? Если и у Джейми ничего не выйдет, смело списывай этого типа в утиль. Твоего братика все любят.

Моя робкая улыбка расползается до ушей. Скай права. Джейми любят все. Кроме нашей матери. Если она его и любит, то не так, как он заслуживает. Я уверена, что где-то глубоко, под твердой скорлупой надменности притаилась материнская забота, просто она редко выглядывает наружу.

– Спасибо, сладкая моя! Мать скоро должна привести Джейми ко мне, и я его спрошу, согласен ли он пойти со мной.

Брат не реже раза в неделю приезжает ко мне в общежитие или на ферму, когда я бываю у дедушки. Обычно мы смотрим «Короля Льва» с субтитрами – сколько бы раз мы ни смотрели этот мультфильм, он никогда не надоедает – или складываем пазлы.

Мой брат будто шестым чувством понимает, что мы говорим о нем, потому что именно в этот момент раздается стук в дверь.

– Пора заканчивать, Скай. Джейми пришел. Скажи Картеру, пусть потеплее одевается на следующий конкурс гитаристов-виртуозов.

– Скажу. А ты потом расскажешь, как прошла операция. Береги себя!

– Ты тоже.

Я откладываю телефон в сторону, и в этот момент входит Джейми. За ним стоит наша мать в идеально выглаженном костюме и, наморщив нос, осматривает комнату. Она кривится не потому, что здесь чем-то воняет, а потому, что терпеть не может воображаемый бардак, в котором я живу. Для меня же это вовсе не бардак, просто я попыталась придать помещению немного персонального уюта. О таких вещах Лорен Паркер не имеет ни малейшего понятия, так что я и не пытаюсь ничего объяснять.

– Хейзел! – жестами произносит Джейми мое имя и подскакивает ко мне. Я крепко прижимаю брата к груди, верчу его в разные стороны и начинаю щекотать. Смех Джейми – лучшее средство выбраться из водоворота невеселых мыслей. Невольно вспоминаются слова Скай. Джейми способен растопить лед в любом сердце. В мое сердце уже хлынул поток любви.

– Я заеду за ним сегодня вечером. Проследи, чтобы он ждал у порога, не хочу опять целую вечность торчать на улице. – Мать прижимает к себе сумочку и обводит рукой комнату. – И немедленно выброси весь этот хлам. Такое впечатление, что здесь поселился бомж.

– Мне нравится, – отвечаю я, радуясь, что Джейми не в состоянии слышать ее высокомерный тон. Я люблю маму и знаю, что холодной ее сделало общество, но мне с каждым днем все труднее сдерживаться, чтобы не высказать ей свое мнение без прикрас. А главное, я не хочу делать это в присутствии брата.

– Н-да, наверное, от деда с бабушкой по наследству досталось…

Мать кладет пальцы с идеальным маникюром на дверную ручку. Мне стоит больших усилий не вцепиться ей в горло. Джейми, прижавшись к моему бедру, играет на телефоне в Candy Crush; он прекрасно понимает, что мы ссоримся. Всякий раз, когда мать дурно отзывается о бабушке и дедушке, внутри меня вскипает лава. Как она смеет поливать грязью двух чудеснейших людей на свете?

– До свидания, мама.

На мой намек мать реагирует щелчком языка. Она рывком закрывает за собой дверь и уходит с показной решительностью.

Когда я перестаю слышать стук каблуков, дышать становится легче. Я целую Джейми в каштановые локоны, мальчик откладывает телефон и поднимает глаза. При каждой нашей встрече не могу поверить, как быстро бежит время. Казалось бы, только вчера у меня на руках лежал младенец – а сейчас он уже в четвертом классе! Иногда мне хочется, чтобы изобрели машину времени и можно было бы вернуться в прошлое, увидеть еще раз душевную улыбку бабушки, прижать ее к себе.

– Что будем сегодня делать? – спрашиваю я и вижу, как загораются его глаза. Когда Джейми со мной, он отдыхает. Дома ему не разрешают быть ребенком, мать постоянно натягивает вожжи. Зато у меня он может выплеснуть распирающую его энергию.

Раздумывая, Джейми постукивает себя пальцем по подбородку. Выбрав вариант, он встает на колени на постели рядом со мной и жестами показывает: «Битва подушками».

– Ты хочешь вступить в бой?

Я напускаю на себя воинственный вид, Джейми энергично кивает в ответ. Через секунду я хватаю первую подушку и запускаю в его сторону. Битва началась. Джейми соскакивает с кровати, вооружившись двумя подушками, и переходит в контратаку. Из подушки вылетает перо и планирует на пол. Я нападаю на Джейми из засады, утаскиваю его обратно на кровать и наваливаю сверху несколько подушек разных размеров.

Из-под этой горы доносится приглушенное хихиканье, я тоже не могу удержаться от смеха. Мы продолжаем борьбу, пока оба в изнеможении не сползаем на пол, прислонившись спиной к кровати. Мейсона потеряла не только я, но и Джейми. Они безумно любили друг друга, и я помню горький плач моего брата так отчетливо, словно роковой апрельский день был только вчера.

Мои мысли безотчетно перескакивают на незнакомца и его слезы. Я увидела в его серых глазах такую боль, что удивилась – как он еще встает с постели по утрам? То, что с ним произошло, не мое дело, но я не могу перестать о нем думать. И не могу отогнать желание ему помочь.

– О чем ты задумалась? – спрашивает Джейми, положив руку мне на бедро, чтобы привлечь мое внимание.

– Я думаю, что мне понадобится твоя помощь, братишка.

Я запускаю пальцы в его каштановые локоны.

Джейми любит помогать другим не меньше моего. Он сразу же загорается и не спускает глаз с моих губ.

– Что я должен сделать?

6. Кэмерон

Через два часа после первого занятия на курсах мама появилась в слезах на пороге и так крепко прижала меня к себе, что я чуть не получил контузию внутренних органов. Когда слезы наконец сменились улыбкой, я понял, что Эндрю не смог удержать свой чертов язык за зубами, – а ведь просил его ничего не говорить моей матери!

Наверное, он даже прослезился от гордости, разболтав о моем посещении занятий. Как будто я сделал это по своей воле! Кто он мне – отец или друг, будучи на полгода младше меня? Представив Эндрю в роли приемного отца, я морщусь, словно откусил от лимона.

При виде благодарности на лице матери мне становится ясно – я попал. Мать мается со мной уже несколько месяцев. Что теперь – ни черта не делать и из чистого упрямства растоптать ее благодарность?

Вот почему я продолжаю ходить на занятия. В итоге три раза в неделю я вынужден таскаться в бывшее пожарное депо, хотя всякий раз, издалека завидев красное кирпичное здание, я собираюсь немедленно повернуть обратно.

Было бы здорово найти какие-нибудь убедительные отговорки, чтобы не убивать время, сидя в кругу чужих мне людей. Впрочем, по правде говоря, дома я тоже сижу перед чистыми листами бумаги, не в силах изобразить что-то путное. Раз у меня сейчас помимо визитов к врачу нет никаких обязательств, придется терпеть. Я понятия не имею, как долго еще смогу делать вид перед матерью и Эндрю, будто уроки мне что-то дают.

Я немного ознакомился с алфавитом жестов – и все. Трудно сказать, насколько продвинулись остальные, да и мне на них, в принципе, наплевать.

В среду вечером обстановка, однако, изменилась. Всегда пустовавшее место рядом с моим теперь занято. Чудесно, только этого не хватало…

Опустив голову, я прохожу между столов, игнорируя взгляд преподавательницы, всякий раз как нож вонзающийся мне в спину, и опускаюсь на стул. Мельком смотрю на сидящего рядом мальчишку, аккуратно разложившего на столе свое барахло рядом с пакетиком апельсинового сока. Может, мне в следующий раз захватить с собой пиво? Мы бы чокнулись и выпили – глядишь, кошмар стал бы не таким невыносимым.