Глубинный мир. Эпоха первая. Книга третья

Она умолкла, ее отчет был приговором для надежд на скорое пропитание.

– Значит, голод неизбежен, – тут же подхватил Лорен, не дав никому опомниться. Его улыбка исчезла, сменившись маской праведного гнева. – И пока наши дети будут слабеть, а старики умирать от истощения, вы… – он обвел взглядом Ванн, Джефа, Фринна, – …будете сидеть здесь, в относительной безопасности, обсуждая их судьбу? Ваш «жесткий рацион» – это смертный приговор для Сектора Дельта!

– Это попытка растянуть запасы, чтобы не умерли ВСЕ! – резко парировала Ванн, ее глаза сверкнули. – Карантин – единственный шанс сдержать чуму!

– Чума? Или удобный предлог для геноцида? – Лорен вскинул руку, указывая на Альму. – Вы говорите – фильтры? А кто отвечал за их проверку? Кто допустил заражение? Биолог Райес? Или, может, ее бывшие хозяева из «ТерраСферы», которые и построили эти хлипкие банки?

Он мастерски направлял гнев толпы на конкретное лицо.

Альма побледнела еще больше, но не опустила глаз.

– Фильтры были рассчитаны на докризисные параметры воды. Срыв и погружение изменили все. Это… непредвиденное стечение…

– Непредвиденное? – Лорен фыркнул с презрением. – Или халатность? Или саботаж? Пока мы не будем иметь своего голоса в распределении ресурсов и контроле за такими… непредвиденными обстоятельствами, нас будут травить, морить голодом и сбрасывать за борт! Мы требуем немедленного равного распределения пайков! Открытого доступа к запасам! И… – он сделал паузу для эффекта, – …немедленного снятия карантина с Сектора Бета! Пусть люди видят, что там на самом деле происходит! Может, это не чума, а просто удобная изоляция для неугодных?

Арьян вскочила, ее лицо исказилось ужасом:

– Снять карантин? Вы с ума сошли! Патоген смертельно опасен и заразен! Это… это убийство!

– А ваш карантин – не убийство? Замуровать людей, как крыс, и ждать, пока они передохнут? – парировал Лорен, обращаясь уже не к Арьян, а к воображаемой аудитории за стенами. – Где гуманизм? Где сострадание? Или для вас, ученых, мы всего лишь подопытные кролики в вашей последней лаборатории?

Джеф громко стукнул кулаком по столу, заставив всех вздрогнуть.

– Может, хватит лозунгов, политик? – его голос был ледяным. – Пока вы тут размахиваете красным шарфиком, внутренние саботажники режут кабели жизнеобеспечения! А внешние… – он кивнул на Фринна, – …слушают, как мы тут грыземся, и готовятся добить! Мои сети – дырявое решето. Я еле держу систему вентиляции в Альфа-секторе! Один удачный взлом – и сотни задохнутся, пока мы тут спорим о «справедливости» пайков!

Его слова были как ушат ледяной воды, напоминая о хрупкости их стального кокона.

Фринн медленно поднял голову. Его тихий голос, однако, перекрыл накал страстей.

– Джеф прав. Внешняя угроза… реальна.

Он развернул свою карту. Все невольно наклонились.

– «Абисс»… вероятно, уничтожен. Сигнал пропал после… акустической аномалии. Механический скрежет. Огромный.

Он провел пальцем по точке на карте.

– «Тритон»… слабый сигнал. Возможно, в беде. И… – он указал на другие метки, – …аномалии. Гудение. Скребущие звуки. Крик…

Его палец дрогнул.

– Бездна… не пуста. И она знает, где мы. Наши споры… как звон колокольчика для голодного зверя.

Его слова повисли в воздухе, наполняя комнату новым, более древним страхом, чем голод или болезнь.

Лорен первым опомнился, но его уверенность дала трещину.

– Страшилки! – попытался он парировать, но голос звучал уже не так убедительно. – Чтобы отвлечь нас от реальных проблем! От вашей некомпетентности!

– Реальные проблемы? – Ванн встала, ее тень накрыла стол. – Реальные проблемы, Лорен, это то, что у нас еды на три недели впроголодь! Что чума может выкосить половину ковчега за месяц! Что мы слепы, глухи и беззащитны перед тем, что скрывается в этой тьме! И перед тем, кто придет с «Элизиума», когда Роарк решит, что мы достаточно слабы!

Она обвела взглядом Совет.

– Мы здесь не для того, чтобы делить крохи по «справедливости». Мы здесь, чтобы найти способ добыть больше крох. Или защитить те, что есть. Ваши требования, Лорен, – это требования самоубийцы. Равные пайки сейчас – значит, все умрут чуть позже, но вместе. Снятие карантина – мгновенная эпидемия. Открытый доступ к запасам? Это хаос и мародерство в первую же ночь.

– Так что же вы предлагаете? – выкрикнул Лорен, вскочив. – Держать нас в черном теле? Морить голодом? Ждать, пока чума или ваши призраки из бездны нас всех прикончат?

– Я предлагаю РАБОТАТЬ! – громыхнула Ванн. Ее голос заглушил даже гул «Посейдона». – Альма и Арьян – ищут слабое место патогена. Джеф – латает сети и ищет саботажников. Фринн – ищет безопасные зоны, ресурсы, пытается связаться с «Тритоном». Вы, Лорен, можете использовать свою харизму не для подстрекательства к бунту, а для организации вашего сектора! Для поддержания порядка! Для помощи в ремонте или уходе за больными! Вот ваше «равное» участие! Работать на выживание ВСЕХ, а не кричать о своих правах, пока корабль тонет!

Тишина, наступившая после ее слов, была оглушительной. Даже Лорен был на мгновение сражен ее яростью и… отчаянной правдой. Альма смотрела на свои руки. Джеф мрачно усмехнулся. Фринн снова уставился на свою карту. Арьян дрожала.

– Итак, – Ванн села, ее дыхание было тяжелым. – Решения. Первое: карантин Сектора Бета остается. Усилить охрану. Второе: жесткий рацион – остается. Контроль распределения усилить, с привлечением… представителей от секторов под надзором охраны.

Она бросила вызов Лорену.

– Третье: Джеф получает приоритет на ресурсы и людей для восстановления критической инфраструктуры и защиты от кибератак. Четвертое: Фринн определяет приоритеты для разведывательных вылазок малыми субмаринами – поиск безопасных зон, ресурсов, контакт с «Тритоном». Пятое: Альма и Арьян докладывают о прогрессе в борьбе с патогеном и лихорадкой каждые сорок восемь часов.

Она посмотрела на Лорена.

– Шестое: Совет собирается каждые семьдесят два часа. Представитель беженцев… работает над поддержанием порядка и дисциплины в своем секторе. Взамен – его голос услышан здесь. Вопросы?

Вопросов не было. Было молчаливое, тяжелое согласие с диктатурой необходимости. Лорен бледнел, понимая, что его втянули в систему, которую он хотел разрушить. Его «место в Совете» оказалось не трибуной, а скамьей подсудимых, где он должен был отвечать за тех, кого представлял.

– Заседание закрыто, – сказала Ванн. – Работайте.

Они расходились молча. Альма – обратно в свой биологический ад. Джеф – в дымящиеся серверные. Фринн – к своим картам и жутким звукам. Арьян – к больным. Лорен – в гущу своего электората, которому он должен был объяснить, почему карантин не снят, а пайки не увеличены. И почему он теперь часть «их» системы.

Ванн осталась сидеть одна в полумраке склада. Мерцающий свет лампы выхватывал грубые линии ее лица. Она разжала кулак, который сжимала под столом. На ладони остались кровавые полумесяцы от ногтей. Она посмотрела на сводку запасов. Цифры не изменились. Угрозы не исчезли. Совет Выживания был создан. Но выживание казалось еще более призрачным, чем до его первого, полного взаимных претензий и горьких споров, заседания. Линия отсечения, о которой говорил Лорен, проходила теперь не только между секторами, но и прямо через этот шаткий стол, разделяя их взгляды, их страхи и их обреченную попытку спасти тонущий корабль. И где-то в глубине, за толщей стали, эхо сигнала «Абисса» смешивалось с тихим, настойчивым скрежетом, который Фринн отметил на своей карте. Бездна слушала. И ждала.

Глава 8: Охота за Вирусом

Лаборатория Сектора Бета больше не напоминала научное учреждение. Она была полем боя после битвы с невидимым врагом, где побежденными были сами защитники. Воздух, несмотря на усиленные фильтры и постоянную дезинфекцию, все еще нес сладковато-гнилостный оттенок пораженных ферм, смешанный с резким запахом хлорки, спирта и подспудным, ужасающим запахом человеческой немощи, доносившимся из-за герметичной двери карантинного блока. Тусклый свет аварийных ламп выхватывал из полумрака разбитые колбы, залитые химикатами столы, следы отчаянной возни на полу. Уцелевшее оборудование – микроскоп с треснувшей линзой, старая центрифуга, жалобно скрипящая при работе, примитивный спектрофотометр – казалось артефактами погибшей цивилизации.

Альма и Арьян работали в тишине, нарушаемой лишь гулом вентиляции, шипением автоклава, где сжигали образцы, и… стонами. Стонами, которые пробивались сквозь толстую сталь переборки карантина. Там, в импровизированной тюрьме, умирали люди. Не от пуль или давления, а от собственного разума, сожженного «Глубинной Лихорадкой».

Стадия первая – высокая температура (39—41° C), ломота в костях, мучительная жажда. Кожа приобретала странный, ржаво-красный оттенок, особенно на лице и руках. Больные метались в бреду, их глаза лихорадочно блестели.

Стадия вторая – галлюцинации. Не яркие сны, а ужасающие, тактильные кошмары. Люди видели щупальца, растущие из стен, слышали шепот в вентиляции («Оно зовет… в глубину…»), чувствовали, как по их коже ползают невидимые насекомые. Они кричали на пустые углы, отбивались от несуществующих тварей. Некоторые умоляли выпустить их «к свету», которого не было восемь километров над ними.

Стадия третья – агрессия. Разум стирался, оставался лишь животный страх и ярость. Больные кидались на санитаров, на решетки камер, на собственные руки, пытаясь «содрать» галлюцинаторных паразитов. Сила их в этом состоянии была нечеловеческой. Несколько санитаров уже получили серьезные травмы. Применение седативов требовало огромных, дефицитных доз и давало лишь кратковременный эффект.

Стадия четвертая – истощение. Температура падала ниже нормы. Больные впадали в апатичный ступор или кому. Их дыхание становилось поверхностным, кожа – восковой, холодной. Смерть приходила тихо, как окончательное погружение в бездну. Аутопсии показывали… ничего однозначного. Воспаление мозга? Да. Поражение нервных узлов? Да. Но причина? Неизвестный агент, оставляющий лишь следы разрушения.

Альма, сгорбившись над микроскопом, вглядывалась в мазок. Не кровь. Не слизь с ферм. Вода. Образец из внешнего фильтра забора воды «Посейдона». Ее глаза, красные от недосыпа и напряжения, слезились. Арьян рядом записывала что-то в потрепанный журнал, ее рука дрожала.

– Снова… ничего, – прошептала Альма, отодвигаясь. Ее голос был хриплым от усталости. – Ни бактерий. Ни вирусов в привычном понимании. Только… мутность. Какие-то микроскопические частицы. Как пепел.

– Но они есть! – возразила Арьян, указывая на пробирку с другим образцом – ликвором, взятым у умершего на третьей стадии. – В спинномозговой жидкости – те же частицы! Они проникают в ЦНС! Они и есть патоген!

– Частицы – не организм, Арьян! – Альма ударила кулаком по столу, заставив звенеть стекляшки. – Это… биомеханические наноконструкты? Продукт мутации органики под давлением и химией глубин? Чистая неизвестность! Как с этим бороться? Как создать сыворотку против пепла?

Их «охота» была каторжным трудом в темноте. Они использовали все, что было: устаревшие тесты на антитела (отрицательные), попытки культивирования на скудных питательных средах (ничего не росло, кроме обычной плесени), химический анализ (состав частиц менялся от образца к образцу, как будто адаптируясь). Каждый шаг требовал дефицитных реактивов, стерильных игл, электроэнергии для приборов. Каждый потраченный ресурс – это минус из общего скудного запаса, это чья-то недополученная порция еды или лекарства от обычной простуды. Груз ответственности давил сильнее давления океана за бортом.

Идея пришла к Альме в полусне, между кошмаром о мутирующих щупальцах и реальным криком из карантина. Вода. Фринн говорил об аномальных течениях. О «Фурии», несущей горячий ил. О «Стене Холода». Что если патоген – не просто мутировавшая земная бактерия, а нечто новое? Порождение Срыва и новых, безумных условий? Что если он не «заражает» в привычном смысле, а… перестраивает?

Она вскочила, разбудив задремавшую на стуле Арьян.

– Фильтры! Первичные фильтры забортной воды! Сейчас же!

Они облачились в дополнительные слои защиты, нарушив строгий протокол карантина Бета, и спустились в нижние техуровни, к сердцу системы забора. Там, в сыром, холодном полумраке, пахнущем металлом и океаном, они вскрыли первичный фильтр-отстойник. То, что они увидели, заставило их обоих отшатнуться.

Вместо обычного ила – густая, мерцающая в свете фонариков черно-зеленая слизь. Та самая, что поглотила фермы. И она пульсировала. Словно дышала. На ее поверхности плавали микроскопические, похожие на споры частицы – те самые, что они видели под микроскопом.

– Боже… – выдохнула Арьян. – Он… он растет здесь! В самом фильтре! Питается… чем? Минералами воды? Химическими выбросами ковчега?

Альма, дрожащими руками, взяла образцы.

– Не просто растет, Арьян. Он эволюционирует здесь. Под давлением. Под химическим коктейлем глубин. Вода – не просто переносчик. Она – инкубатор. Фильтр – это… плацента чудовища.

Знания о мутациях Срыва, о том, как стресс ломает ДНК, слились в ужасающую картину. Патоген был не инфекцией. Он был экологическим раком, порожденным безумием новой реальности. И «Посейдон», втягивая воду для охлаждения и жизнеобеспечения, сам кормил своего убийцу.

Обратно в лабораторию они шли молча, неся образцы смертоносной слизи как трофеи Сатаны. Теперь они знали врага. Знать – не значило победить.

– Антибиотики – ноль, – констатировала Альма, глядя на стеллаж с убывающими запасами лекарств. – Противовирусные – ноль. Иммуномодуляторы… возможно, ослабят симптомы, но не остановят. Нам нужно что-то… точечное. Блокатор. Ингибитор того механизма, которым эти частицы перестраивают нейроны.

– Генная терапия? – робко предположила Арьян. – Но оборудование… у нас нет ни секвенатора нового поколения, ни векторов доставки…

– Слишком долго. Слишком ресурсоемко. Слишком ненадежно, – отрезала Альма. Ее мозг лихорадочно работал. – Наночастицы… они металлоорганические? Химический анализ показал следы редкоземельных элементов и… осмия?

Арьян кивнула, листая записи.

– Да. В высоких концентрациях. Как будто… концентрируются из воды.

– Осмий… – Альма задумалась. – Тетраоксид осмия. Старый фиксатор для электронной микроскопии. Токсичен. Сильно токсичен. Но…

В ее глазах мелькнул опасный огонек.

– Что, если создать наноловушку? Микрокапсулу, избирательно связывающую именно эти металлы в частицах? Вывести их из строя до того, как они доберутся до мозга?

Идея была блестящей. И безумной. Для нее требовалось:

Осмий в чистом виде. Его было немного в химических запасах лаборатории – драгоценные граммы для исследований.

Биосовместимые полимеры для капсул – специфические. Их запасы были критически малы, часть испорчена влагой.

Специальное соединение. Его синтез требовал редких катализаторов и реактивов, которых могло хватить на один эксперимент.

Чистая комната и высокоточное оборудование: которых не было. Все пришлось бы делать вручную, в условиях полуразрушенной лаборатории, под угрозой заражения.

Они подсчитали. Даже на создание крошечной партии прототипа сыворотки уйдет восемьдесят процентов всех оставшихся критических химических ресурсов Сектора Бета. Ресурсов, которые могли бы пойти на антибиотики для обычных инфекций, на обезболивающие, на поддержание стерильности. И это – без гарантии успеха. Прототип мог оказаться бесполезным. Или убийственно токсичным сам по себе.

Альма сидела перед последними пробирками с драгоценными реактивами. Арьян стояла рядом, ее лицо было серым. Стоны из карантина сливались в один непрерывный, леденящий душу хор отчаяния. За дверью лаборатории был Сектор Дельта, где люди уже голодали, где Лорен нагнетал ненависть, где висел призрак бунта. А здесь… здесь была тихая комната с выбором, достойным древнего бога подземного мира.

– Мы не можем, – прошептала Арьян. – Если потратим все на эту… авантюру, и она не сработает… у нас не останется ничего. Даже на паллиатив. Мы подпишем смертный приговор не только больным лихорадкой, но и всем, кто нуждается в базовой медпомощи.

– А если мы ничего не сделаем? – спросила Альма, не отрывая взгляда от пробирок. Ее голос был пустым. – Лихорадка вырвется из карантина. Она уже здесь, Арьян. В воде. В фильтрах. Скоро она будет в каждой капле. Она убьет всех. Медленно. Жутко. Превратив «Посейдон» в стальной склеп безумцев.

Она вспомнила конвульсии больного, его крики о щупальцах. Вспомнила Якова. – Без сыворотки… у нас нет будущего.

– Но прототип… он может убить их быстрее! – в голосе Арьян слышались слезы. – Мы не знаем токсичности! Мы не знаем дозировки! Это… это эксперимент на людях!

Альма закрыла глаза. Перед ней вставали образы. Ее старый шеф из «ТерраСферы», требовавший ускорить тесты на «перспективных биокультурах» без должной проверки. Роарк, холодно отсекающий «неэффективные элементы» в проекте «Ковчег». «И-Прайм», выносящая приговор целому виду. Теперь она стояла на их месте. С тем же холодным расчетом. С той же ужасающей необходимостью.

– Мы не знаем, – согласилась она, открывая глаза. В них не было сомнений. Только ледяная решимость и бесконечная тяжесть. – Поэтому тестировать будем на тех, у кого нет шансов. На тех, кто в Стадии 3. Кого мы уже потеряли.

Арьян ахнула, прикрыв рот рукой.

– Альма! Это… это бесчеловечно! Они же в агонии! Они не смогут дать осознанного согласия!

– Кто в Стадии 3 еще способен на осознанное согласие? – жестко спросила Альма. – Они уже не здесь, Арьян. Их разум разрушен. Их тела – сосуды страдания и угрозы для других. Если прототип убьет их… это будет милосердие по сравнению с тем, что их ждет. Если даст хотя бы час просветления, шанс на ремиссию… это будет чудо. Если не даст ничего… – Она сглотнула ком в горле. – …мы хотя бы узнаем, что не сработало. И сэкономим ресурсы для других больных, пока не поздно.

Это была арифметика ада. Выбор не между жизнью и смертью, а между разными видами смерти и призрачной надеждой. Альма чувствовала, как ее собственная душа покрывается ледяной коркой, как эти частицы патогена. Она играла в Бога. Бога Бездны.

– Найди мне… – голос Альмы звучал чужим, – троих. Из самых тяжелых. Там, где агрессия сменилась ступором. Где уже нет «человека», только тело. Скажи санитарам… что это экспериментальное лечение. Шанс. Они поверят.

Она знала, что санитары, измученные страхом и видящие эту агонию каждый день, согласятся на все, что хоть как-то походит на действие.

Арьян смотрела на нее с ужасом и… пониманием. Они загнаны в угол. Выбора не было. Только иллюзия выбора. Она молча кивнула, слезы катились по ее щекам, но она не вытирала их.

– Я… я подготовлю протокол инъекций. Минимальные дозы. Поэтапно, – прошептала Альма, беря в руки пробирку с осмием. Холодное стекло жгло пальцы. – Мы будем записывать все. Каждый вздох. Каждый спазм. Каждую секунду.

Это была не наука. Это была казнь с протоколом.

Пока Арьян уходила в карантинный блок, Альма осталась одна с реактивами и леденящим воем совести. Она взяла скальпель, чтобы вскрыть ампулу с драгоценным, ядовитым металлом. Рука не дрожала. Она чувствовала лишь огромную, вселенскую тяжесть. Тяжесть решения, которое поставило ее по ту сторону «линии отсечения». Она была больше не спасителем. Она была палачом, надевшим белый халат во имя спасения тех, кто еще мог быть спасен. Охота за вирусом привела ее к самой мрачной глубине человеческого выбора. И теперь она должна была сделать инъекцию не только больным, но и части своей собственной человечности. Начало конца «Глубинной Лихорадки» пахло осмием и отчаянием.

Глава 9: Тени Прошлого

Сигнал тревоги прозвучал не как привычный вой, а как захлебывающийся, прерывистый скрежет – словно сам «Посейдон» подавился неожиданностью. На мостике, где Фринн корпел над своими зловещими картами, а Ванн пыталась разобраться в сводке о продовольственных запасах, экраны сенсоров, те немногие, что Джефу удалось оживить, вспыхнули алым. Не точка контакта. Размазанный, дрожащий кровоподтек на радаре. Сопровождаемый дикой какофонией гидроакустики – скрежет металла, шипение пара, отчаянные, искаженные крики по УКВ-частоте.

– Контакт! – голос оператора сенсоров сорвался на визг. – Прямо по носу! Глубина пятьдесят метров! Маленькое… поврежденное… тонет! Это… это субмарина! Человеческая!

Командный центр взорвался хаосом. Ванн рванулась к пульту связи.

– Гидроакустик! Идентифицируй!

– Сигнал… слабый… стиль опознавательный… «Морской Крот»? Транспортник класса «Гном»! – доложил другой голос.

– Они не отвечают на вызовы! Корпус… Боже, он трещит по швам! Давление…

Фринн подскочил к своему терминалу.

– Они в зоне аномального течения «Фурия»! Температура забортной воды скачет! Если их корпус…

– Спасательные шлюзы! Немедленно! – рявкнула Ванн. – Координаты! Доктор Райес в медблок оповещена? Готовьте карантинную зону!

Спасательная операция была адом в миниатюре. Маленькая, коренастая субмарина «Морской Крот» висела в лучах прожекторов «Посейдона» как издыхающая рыба-удильщик. Ее корпус был изуродован: огромная вмятина по левому борту, словно от удара скалы или чего-то массивного и твердого; следы оплавления вокруг сдвинутых плит обшивки; струйки пузырей, вырывающиеся из множества мелких пробоин. Свет в ее единственном иллюминаторе мигал, как предсмертная агония.

Спасательные шлюпки «Посейдона», управляемые дрожащими руками операторов, с трудом состыковались с аварийным люком «Крота». Когда люк, скрежеща и шипя, наконец открылся внутрь «Посейдона», в шлюзовую камеру хлынул не воздух, а волна вони – смесь горелой изоляции, человеческих экскрементов, крови и океанской гнили. И люди. Вернее, то, что от них осталось.

Количество: двенадцать. Из них трое – уже трупы, застывшие в неестественных позах в тесном отсеке «Крота». Их не стали выносить.

Состояние живых: девять человек вывалились или были вытащены в шлюз. Изможденные до скелетов, обожженные, с воспаленными, дикими глазами. Одежда – лохмотья. У одного отсутствовала рука, культя перевязана грязным бинтом, сочащимся сукровицей и гноем. У другой женщины лицо было покрыто странными, темными струпьями, похожими на окаменевшую грязь. Кашель у многих был глубоким, бухающим, кровавым.

Паника, смешанная с апатией. Некоторые рыдали беззвучно, другие просто смотрели в пустоту, третьи пытались что-то выкрикивать – бессвязные обрывки слов о «огне», «кислоте», «крылатых тенях». Они были не просто беженцами. Они были вестниками ада с поверхности. Их вид был страшнее любых слов.

Альма и ее скудная медкоманда (Арьян была прикована к карантину Бета) встретили их в изолированном боксе у шлюза. Облаченные в полную биозащиту, они пытались оказать первую помощь, сортировать, но это было похоже на попытку залатать плотину пальцами. Хрупкая Яна, медсестра, отвернулась, и ее вырвало в респиратор. Альма работала автоматически, ее руки двигались – останавливали кровь, вводили обезболивающее из драгоценных запасов, проверяли пульс. Но ее разум был оцепеневшим. Эти люди… они пришли из ее прошлого. Из мира, который она знала. И этот мир выглядел хуже самых кошмарных прогнозов Срыва.

Лео. Он был среди последних, кого вытащили. Не самый изможденный, но самый… сломленный внутренне. Мужчина лет пятидесяти, когда-то крепкий, уверенный инженер, а теперь – сгорбленная фигура с пустым взглядом. Его лицо было покрыто сажей и мелкими порезами, спецкостюм инженера «ТерраСферы» порван в клочья. Он не сопротивлялся, когда его вели, его ноги волочились. Пока Альма промывала ему глубокий порез на лбу, ее взгляд зацепился за черты лица, скрытые под грязью и усталостью. Знакомые. До боли знакомые.

– Лео? – ее голос прозвучал чужим, сквозь респиратор. – Лео Венгер?

Мужчина медленно поднял на нее глаза. Пустота в них дрогнула, сменилась на мгновение тупым непониманием, а потом – проблеском жуткого узнавания. Его губы задрожали.

– Аль… Альма? – он прошептал, голос его был как скрип несмазанной петли. – Райес? Ты… ты жива? Здесь? В этой… стальной могиле?

Лео не сразу заговорил связно. Его трясло. Ему вкололи успокоительное, дали глоток воды. Он сидел на краю носилок, сжимая пластиковый стаканчик дрожащими руками, а Альма, отозвавшись от других больных, присела рядом, затаив дыхание. Ванн, предупрежденная, стояла в дверях, ее лицо – каменная маска.

– Поверхность… – Лео начал, и его голос сорвался в кашель. – …мертва. Не просто разрушена. Отравлена. «Очищение»… это не метафора, Альма. Это… плазменные шторма из верхних слоев. Кислотные дожди, разъедающие камень. Воздух… пахнет горелой пластмассой и мертвечиной. И… мутации. Боже, мутации… – Он содрогнулся. – Растения… звери… даже камни, кажется, шевелятся. Вода… кипит ядом. Ничего живого. Ничего чистого.