Глубинный мир. Эпоха первая. Книга третья

Серверные стойки стояли, как надгробия. Половина – с вырванными блоками питания, разбитыми экранами, оплавленными портами. Кабели были перерезаны, перекушены, спутаны в нераспутываемые узлы. Пол был усыпан обломками пластика, кристаллами кремния и пылью. Это было не место для работы. Это было кладбище технологий.

В углу, у единственного мерцающего терминала, сидели двое. Лена, молодая техник, с лицом, заляпанным сажей и следами отчаянных слез, яростно колотила по клавишам, пытаясь оживить локальный датчик давления. Рядом стоял Борис, пожилой радист, его слуховой аппарат свистел от помех, а руки, покрытые старческими пятнами и свежими ожогами, тряслись, пока он пытался припаять оборванный провод, явно не туда, куда нужно. Его взгляд был пустым, направленным куда-то внутрь, в воспоминания о прошлом порядке.

Джеф подошел. Лена вздрогнула, увидев его киберглаз, и вжалась в кресло. Борис даже не поднял головы.

– Отчет, – сказал Джеф, его голос звучал металлически из-за сжатых челюстей. Не приветствие. Требование.

Лена, заикаясь, начала:

– С-серверы майнфрейма… отключены. Перегрев. Пожар в стойке А7 потушили, но… там был роутер ядра… Внешние каналы… все мертвы. Внутренняя сеть… мы пытаемся восстановить патч-панели в Секторе Гамма, но… – Она махнула рукой на хаос. – …каждый раз, когда что-то чиним, оно ломается снова! То ток скачет, то вирус какой-то… – Голос ее сорвался. – Мы не справляемся! Никто не справится! Все кончено!

Борис поднял на нее мутный взгляд, потом на Джефа.

– Говорил… говорил Ванн… ретрансляторы нужны новые… Антенны проверить… Она не слушала. Теперь… тишина. Вечная тишина.

Он снова уткнулся в пайку, выводя дымящуюся дорожку мимо контакта.

Отчаяние и безнадежность висели здесь гуще дыма. Джеф почувствовал знакомую волну гнева – на Роарка, на «И-Прайм», на эту проклятую глубину, на этих сломленных людей. Но гнев был роскошью. Здесь и сейчас требовалось действие. Контроль.

Он резко положил планшет на заваленный стол. Звук заставил Лену вздрогнуть, а Бориса наконец оторвать взгляд от паяльника.

– Имя – Джеф, – сказал он, глядя на них по очереди. – Кибербезопасность и сети. Я здесь, чтобы заставить эту ржавую банку снова видеть и слышать. Вы – моя команда.

Никаких вопросов. Констатация.

– Лена. Прекрати колотить по клавишам. Бери мультиметр и карту сети. Начинаем с физики. Проверь цепь питания стойки… вот той. – Он ткнул пальцем в наименее поврежденную стойку. – Номер за номером. Каждую линию. Запиши все обрывы, короткие замыкания, скачки. Без этого – никакой софт.

Лена уставилась на него, как на сумасшедшего.

– Но… но вирусы… атаки…

– Сначала свет, воздух и связь между палубами, – отрезал Джеф. – Потом – война. Борис.

Старик напрягся.

– Ты знаешь, где физически проложены магистральные кабели связи? Где кроссовые?

Борис медленно кивнул, указывая дрожащим пальцем на схему на стене, заляпанную пометками.

– Знаю… Старые трассы…

– Хорошо. Идешь с Леной. Показываешь. Проверяете каждое соединение. Каждую муфту. Ремонтируете, что можно. Что нельзя – изолируете и помечаете. – Он взял со стола валявшийся маркер и протянул Борису. – Понятно?

Борис взял маркер, сжал его в кулаке. В его глазах мелькнуло что-то – не надежда, а тень профессиональной гордости, разбуженной конкретной задачей. Он кивнул тверже.

– Понятно, шеф.

«Шеф» прозвучало неожиданно. Джеф кивнул.

– Я займусь ядром. И охотой на призраков в сети.

Он повернулся к своему планшету, подключил его к одному из уцелевших портов коммутатора с помощью обрывка кабеля. Его киберглаз засветился интенсивным синим светом, проецируя невидимые для других данные на внутреннюю сетчатку. Его пальцы замерли над экраном планшета, готовые к цифровой схватке.

Лена и Борис переглянулись. Отчаяние в глазах девушки сменилось настороженным любопытством. Безнадежность старика – сосредоточенностью. Они были не солдатами. Они были саперами на минном поле. Но у них появился саперный щуп и приказ.

Работа началась. Лена, сжав мультиметр как оружие, поползла вдоль стоек, осторожно тыкаясь щупами в разъемы. Борис, опираясь на трость-монтировку, вел ее, бормоча названия трасс и узлов. Звук пайки сменился осторожным бурчанием приборов и скрипом откручиваемых панелей.

Джеф же погрузился в цифровую бездну. Его планшет стал батискафом в океане поврежденного кода. Он строил карту уцелевших сегментов сети, как Фринн строил карту глубин. Он видел следы атак – изящные, как скальпель хирурга, определенно «Элизиум», и грубые, как топор, внутренние вандалы или отчаявшиеся технари, пытающиеся перехватить контроль над вентиляцией своего сектора. Он ставил цифровые ловушки, изолировал зараженные узлы, восстановил критически важные протоколы управления атмосферой в секторе экипажа – маленькая победа, которая, возможно, предотвратит удушье десятков людей.

Однажды Лена вскрикнула:

– Здесь! Обрыв! И… и кто-то влез в коробку! Видны следы!

Она указала на вскрытую распределительную коробку, где явно недавно кто-то копался в проводах. Саботаж. Физический.

Джеф подошел, его киберглаз зафиксировал микроцарапины на изоляции, следы нештатного инструмента.

– Отметь. Зафиксируй. Не трогай. Это улика, – сказал он тихо. – Продолжай проверку. Борис, следующий узел.

Он вернулся к планшету. Внутренний враг. Внешний враг. Сломанная инфраструктура. Его команда – испуганная девчонка и полуглухой старик. Шансы были смехотворны. Но пока его киберглаз видел хоть проблеск данных, пока его пальцы могли вводить команды, пока Лена и Борис копались в реальных проводах с упорством могильщиков, откапывающих надежду, – Сети Молчания не были абсолютными. Они шипели, скрипели, ломались, но они не были мертвы. Джеф Коррен, сорняк цифрового мира, начал свою одинокую войну за то, чтобы «Посейдон» не погрузился в вечную тишину окончательно. Каждый восстановленный датчик, каждый погашенный вирусный огонек, каждый доверительный взгляд Лены, когда она докладывала об исправленном соединении, – был шагом назад от пропасти цифрового небытия. Маленьким, хрупким, но шагом.

Глава 5: Карты Тьмы

Навигационный пост «Посейдона» был не комнатой, а склепом для знаний. Воздух здесь пах пылью веков, смешанной с запахом окисленных контактов и слабым, едва уловимым духом морской соли, просочившимся сквозь уплотнения, которым давно требовалась замена. Свет – тусклый, желтоватый от единственной лампы на гибкой стойке – выхватывал из полумрака стол, заваленный не цифровыми планшетами, а бумагой. Распечатки сонарных сканограмм с размытыми пятнами, выцветшие морские карты с рукописными пометками, покрывавшими континентальные шельфы, ныне погребенные под километрами воды, технические схемы сенсорных решеток ковчега, испещренные вопросительными знаками и тревожными «X». На стене висела большая, когда-то подробная карта этого участка океана. Теперь она была покрыта слоем прозрачной пленки, а на ней жирными маркерами были начертаны новые, уродливые контуры глубин, стрелки течений и огромные зоны, заштрихованные красным с надписями: «НЕИЗВЕСТНО», «АНОМАЛИЯ», «ОПАСНОСТЬ!».

Фринн сидел за столом, похожий на древнего алхимика, изучающего карту преисподней. Его морщинистые руки с выпирающими суставами осторожно перебирали листы, сравнивая старые данные с новыми отрывочными показаниями, которые удавалось выжать из поврежденных систем «Посейдона». Рядом жужжал и мигал единственный полурабочий терминал, подключенный к уцелевшим внешним сенсорам. Экран его был маленьким, заляпанным, но для Фринна это был глаз в вечную ночь.

Контуры подводных хребтов, желобов, абиссальных равнин были знакомы Фринну как линии на его собственной ладони. Но это была ладонь мертвеца. Срыв перевернул все. Там, где должны были быть плавные склоны, сенсоры показывали отвесные скалы, обрушившиеся в пропасти. Знакомые котловины оказались заполнены хаотическими нагромождениями скал, похожими на обломки гигантской планеты. Глубины, отмеченные как 5000 метров, теперь показывали 7200. Или 3800. Данные прыгали, как в лихорадке.

Течения, теплые и холодные потоки, некогда предсказуемые как часы, теперь вели себя как живые, разъяренные змеи. На экране терминала стрелки векторных карт дергались, меняли направление на противоположное за считанные часы, образовывали гигантские водовороты там, где их не могло быть физически. Одно течение, отмеченное Фринном как «Фурия», несло с собой облака донного ила с температурой, способной обжечь, и аномальной соленостью, грозившей коррозией корпусу. Другое, «Стена Холода», было неподвижной ледяной преградой на глубине, нарушающей все законы физики.

Фринн нанес последние данные на свою пленку. Карта под его рукой становилась все более чудовищной, похожей на шрам на лице планеты. Бездна не просто изменилась. Она исказилась. И их «Посейдон» висел в этой искаженной тьме, как слепая мошка над пропастью.

Внезапно терминал жалобно запищал. На экране, среди моря статики и бессмысленных шумов, проступил слабый, прерывистый сигнал. Ритмичный. Структурированный. Искусственный. Фринн замер, его сердце, несмотря на возраст и усталость, учащенно забилось. Он наклонился, вглядываясь, его пальцы осторожно покрутили ручку настройки фильтра.

Сигнал окреп. Проступили знакомые модуляции. Стандарт связи проекта «Ковчег». Идентификатор… Фринн расшифровал его по памяти: «Тритон». Ковчег-близнец «Посейдона», спущенный на воду в другом секторе. Сигнал был слабым, как шепот умирающего. Данные о местоположении были фрагментарны, искажены помехами, но… они были северо-восточнее. На пределе дальности их поврежденных гидроакустических модемов. Фринн быстро нанес предполагаемую позицию на карту. Крошечный островок не-одиночества в океане тьмы.

Но радость была мимолетной. Его рука, тянувшаяся к кнопке записи, замерла. На другой частоте, глубже в шумах, мелькнул другой сигнал. Кратковременный. Мощный всплеск паники в цифровом виде. Идентификатор: «Абисс». И сразу за ним – оглушительный, искаженный крик гидролокатора, не природный, а… механический? Огромный, резкий, как скрежет гигантских когтей по металлу. И затем – тишина. Абсолютная. Сигнал «Абисса» исчез, поглощенный статикой.

Фринн откинулся на спинку кресла, холодный пот выступил у него на висках. «Тритон» жив, но еле дышит. «Абисс»… возможно, мертв. И, возможно, его смерть была насильственной. Что-то схватило его в глубине. Что-то огромное и… неестественное.

Отвернувшись от страшной пустоты на месте «Абисса», Фринн снова сосредоточился на фоновом шуме. Он отфильтровывал гул вентиляторов «Посейдона», скрежет металла, даже далекие крики людей. Он слушал саму Бездну.

И она говорила. Непонятным, леденящим душу языком.

На краю слышимости, на сверхнизких частотах, дрейфовал протяжный, монотонный гул. Не похожий на звук кита или движение тектонических плит. Скорее… на гигантский колокол, затонувший на дне и гудящий от вечного давления. Он шел с юга, и его источник был непостижимо огромен.

Ближе, на северо-западе, слышались короткие, резкие щелчки и скрежещущие звуки. Множественные. Быстрые. Словно стая гигантских глубоководных ракообразных методично обгладывала скалу. Или… корпус ковчега? Звук был направленным. Целенаправленным.

И самое тревожное. Одиночный, пронзительный, высокочастотный звук. Не животного происхождения. Слишком чистый. Слишком… механический. Как сигнал гидролокатора, но искаженный в нечто жалобное, предсмертное. Он прозвучал один раз, с запада, и оборвался, оставив после себя ощущение ледяной пустоты. Это не было общением. Это был вопль.

Фринн записал координаты каждой аномалии. Его рука дрожала. На пленке карты появились новые, пугающие метки: «ГУДЕНИЕ (ЮГ)», «СКРЕЖЕТ (С-З)», «КРИК (З)». Рядом с позицией пропавшего «Абисса» он нарисовал жирный вопросительный знак, а затем обвел его кругом, похожим на кровавое пятно.

Он отключил терминал. Жужжание стихло, оставив его в почти полной тишине навигационного склепа. Только старые бумаги шелестели под сквозняком из вентиляции. Карты тьмы лежали перед ним. Карты нового мира, враждебного, непостижимого. Мира, где надежда была тонкой, как паутина, а угрозы – огромными и реальными.

Фринн поднялся. Его кости заныли от холода и неподвижности. Он подошел к иллюминатору навигационного поста – крошечному, толстому стеклу. За ним была не просто темнота. За ней жила та самая тьма, что он только что нанес на карту. Она шевелилась. Она издавала звуки. Она наблюдала.

Он прижал ладонь к холодному стеклу. Знания океана, накопленные за жизнь, казались теперь детской сказкой. Он был не лоцманом. Он был слепцом, ощупывающим морду хищника в кромешной тьме. И первый его отчет Ванн будет не сводкой координат, а предупреждением: их стальной кокон висит не над пустотой. Он висит над чьей-то территорией. И «Посейдон» только что услышал, как эта территория зашевелилась. Карты тьмы были начертаны. Путешествие в неизвестность началось, и первый же ориентир на нем был – насильственный конец.

Глава 6: Первая Линия Отсечения

Весть распространилась по «Посейдону» быстрее, чем споры «Глубинной Лихорадки». Не по сетям – их не было. Не по громкой связи – она молчала. Она ползла по коридорам шепотом, переходила через переборки стуком кулаков, висела в спертом воздухе Сектора Беженцев тяжелым, удушающим облаком: Жесткий рацион. Карантин.

Капитан Ванн объявила это лично. Она стояла на импровизированном возвышении у столовой Сектора Дельта, где пайки и без того были скуднее; ее фигура, залитая резким светом аварийных прожекторов, отбрасывала длинную, искаженную тень на стену, покрытую пятнами ржавчины. Никаких оправданий. Никаких приукрашиваний. Голос – как скрежет ледокола по арктическому панцирю.

– Гидропонные фермы Сектора Бета поражены неизвестным патогеном. Урожай потерян. Семенной фонд уничтожен в целях карантина.

Пауза. В толпе, сбившейся в тесную, дышащую массу, пронесся стон.

– Заболеваемость «Глубинной Лихорадкой» растет. Симптомы: высокая температура, галлюцинации, агрессия. Лечения нет.

Еще один стон, громче. Ванн не дрогнула.

– Эффективные меры: СЕГОДНЯ вводится карантин Сектора Бета. Вход и выход – только для медперсонала и биологов по спецпропускам. Всем секторам: СЕГОДНЯ вводится ЖЕСТКИЙ РАЦИОН. Урезание пайков на сорок процентов. Вода – по строгому лимиту. Цель – растянуть сохранившиеся запасы до… – Она запнулась на мгновение, не произнеся «до появления новой надежды». – …до стабилизации ситуации. Нарушители карантина и рациона – строгая изоляция. Это не наказание. Это выживание. Выживание всех.

Она развернулась и ушла, оставив за собой взрыв.

Сначала – гул. Низкий, гневный, как предгрозовой гром. Потом – отдельные крики.

– Сорок процентов?! Да мы и так кости считаем!

– Дети! Как дети будут?

– Карантин? Да они там сдохнут все! Или нас заразят!

– Это геноцид! Они хотят избавиться от лишних ртов!

– Где Альма Райес? Она же биолог! Почему не остановила?

– Военные жрут досыта! Я видел!

Толпа забурлила. Голод, страх болезни, усталость от вечной тесноты и гула стали топливом. Отчаяние кристаллизовалось в ярость. Люди сжимали кулаки, толкались, лица искажались гневом. В воздухе запахло бунтом.

Именно в этот момент на то же возвышение, где только что стояла Ванн, поднялся Маркус Лорен. Бывший сенатор, человек с голосом, тренированным заполнять залы, и лицом, которое даже в условиях катастрофы сохраняло следы былой ухоженности и уверенности. Он не кричал. Он говорил. Громко, четко, с дрожью искреннего, или мастерски сыгранного, возмущения.

– Люди! Сограждане! Вы слышали? – Его рука широким жестом обвела толпу. – Нам объявляют голодную смерть! Наших детей – под нож экономии! Наших больных – в камеры изоляции, как прокаженных!

Он ударил себя в грудь.

– Я – один из вас! Беженец! Я видел, как гибнет наш мир наверху! И я не позволю, чтобы он погиб здесь, в этой стальной могиле, по приказу одной женщины!

Толпа затихла, ловя каждое слово. Лорен был маяком в их темноте отчаяния. Он давал имя их страху и гневу.

– Они говорят – «выживание всех»? Ложь! – его голос зазвенел. – Это линия отсечения! Та самая, о которой шептались в проекте «Ковчег»! Кто достоин спастись? Экипаж? Ученые? Военные? А мы? Мы – балласт? Мусор, который можно выбросить за борт при первой же пробоине?

Ропот согласия прокатился по толпе. Глаза загорелись.

– Нет! – Лорен вскинул кулак. – Мы – люди! Мы имеем право на жизнь! На равные пайки! На медицинскую помощь! На ГОЛОС в том, что здесь происходит! Мы требуем места в Совете Выживания! Представителя от нас, беженцев! Чтобы наши дети не умирали первыми! Чтобы наши больные не были брошены в подвал! Чтобы решения о нашей жизни и смерти принимались не в закрытой комнате, а открыто! Справедливо!

Слова «справедливо» и «голос» стали искрой в бочке пороха. Толпа взревела. «Справедливости!», «Равных пайков!», «Места в Совете!». Люди двинулись вперед, к проходу, ведущему в сектор экипажа и командный центр. Это был не организованный марш, а стихийный накат отчаяния и гнева.

Но на их пути уже стояла стена. Не металлическая переборка, а живая. Небольшой отряд внутренней охраны «Посейдона» – человек десять, в потрепанной униформе, с дубинками и импровизированными щитами из снятых панелей. Их лица были напряжены, глаза – испуганны, но решительны. Они получили приказ. Капитан Ванн не ждала благодарности.

– Назад! – крикнул сержант охраны, молодой парень с перевязанной рукой. Голос его дрожал. – По приказу капитана! Назад в сектор!

Толпа не остановилась. Передние ряды, подогреваемые криками Лорена: «Не бойтесь! Они не посмеют поднять руку на безоружных!» – напирали. Дубинки поднялись. Щиты сомкнулись.

Альма, которую вызвали из Бета-сектора для консультации по карантину в Дельта, наблюдала сбоку. Она видела, как мать прижимает к себе плачущего ребенка, как старик кашляет в кулак, как в глазах молодого рабочего, толкающегося в первых рядах, мелькает не только гнев, но и животный страх. Она видела, как сжимаются пальцы сержанта на дубинке. Линия отсечения проходила не по карте ковчега. Она проходила здесь, в этом узком коридоре, между голодом и приказом, между страхом и яростью.

– Долой диктатуру! – кто-то выкрикнул из толпы.

– Делитесь едой, крысы! – другой.

Первый камень (вернее, обломок пластиковой панели) полетел. Он звонко ударил по щиту. Сержант вздрогнул. Его люди сделали шаг вперед, дубинки наготове.

– Последнее предупреждение! НАЗАД!

Толпа замерла на мгновение. Дыхание сперлось в груди. Тишину разорвал только далекий, безумный смех из карантинной зоны Сектора Бета – голос «Глубинной Лихорадки», звучащий как зловещий саундтрек.

И в эту тишину снова врезался голос Лорена, уже не с возвышения, а из самой гущи толпы, подбадривающий, подстрекающий:

– Они блефуют! Они не посмеют! Вперед! За свои права!

Дубинки опустились. Раздались крики боли, ярости, страха. Щиты затрещали под напором тел. Коридор превратился в давку, в свалку, в хаос первых ударов и сбитых с ног людей. Охрана отчаянно держала линию, оттесняя толпу назад, в Сектор Дельта. Лорена уже не было видно в гуще, но его голос, зовущий к сопротивлению, еще звучал.

Альма отпрянула, прижавшись к холодной стали. Она видела кровь на скуле молодого рабочего. Видела, как охранник, получивший удар в живот, согнулся, но не отступил. Видела, как мать с ребенком пыталась выбраться из мясорубки, ее глаза полные ужаса.

Первая линия отсечения была проведена. Не чертой на карте, а дубинками и камнями в узком коридоре. Она разделила не на достойных и недостойных, а на тех, кто отдавал приказы, и тех, кто их не принимал. На тех, кто пытался сохранить порядок любой ценой, и тех, кто требовал справедливости любой ценой. И где-то в этом аду, невидимый, но всемогущий, бродил настоящий судья – «Глубинная Лихорадка», которой было все равно, на чьей ты стороне. Она просто ждала своей очереди.

Хрупкое перемирие после Срыва было растоптано. «Посейдон» вступил в новую фазу своего погружения – в пучину внутренней войны. И капитан Ванн, наблюдая за беспорядками с монитора в Командном центре (Джефу чудом удалось восстановить пару камер в Дельта), понимала: ее следующий приказ должен быть не о пайках, а о тюрьме для бунтовщиков. Или о расстреле. Линия отсечения требовала крови.

Глава 7: Совет Выживания

Комната, выбранная для первого «совета выживания» «Посейдона», была насмешкой над самим понятием власти. Бывший склад запчастей для ремонтных дронов в Секторе Гамма. Теснота, которую не скрыть. Стены, покрытые слоем пыли и масляными разводами. Освещение – одна мерцающая люминесцентная лампа, дающая больше теней, чем света, и пара переносных фонарей, бросивших резкие круги на металлический пол. Воздух пах металлической стружкой, озоном и, едва уловимо, лекарственной горечью – напоминанием о «Глубинной Лихорадке», чье дыхание уже просачивалось за пределы карантина Бета.

В центре стоял стол, сколоченный наспех из упаковочных ящиков и старых панелей управления. Шесть стульев, найденных по всему ковчегу, криво стояли вокруг него, символизируя шаткость самого предприятия. Капитан Ванн заняла место во главе, спиной к запертой двери. Ее поза была прямой, как шомпол, но тени под глазами были глубже, чем в иллюминаторах. На столе перед ней лежали не указы, а грубые листки с отчетами: Альмы о биокатастрофе и карантине, Джефа о состоянии сетей и следах саботажа, Фринна – с теми самыми пугающими «Картами Тьмы» и отметками о «Тритоне» и, возможно, погибшем «Абиссе». И сводка по запасам – сухие цифры, кричавшие о голоде.

Первыми пришли Альма и доктор Арьян. Альма выглядела как призрак: бледная, с запавшими щеками, в еще пахнущем дезинфектантом халате. Ее пальцы нервно перебирали край стола, будто ища невидимые микробы. Знания о патогене, его пластичности, его смертоносности – все это было написано на ее лице, заменив прежнюю холодную решимость на глубокую, костную усталость. Арьян, рядом, казалась маленькой и смятенной. Ее взгляд прыгал от Ванн к двери, словно она ожидала, что толпа ворвется сюда в любую минуту. Она представляла ученых, но чувствовала себя заложницей между властью и отчаянием.

Джеф вошел следом, отряхивая сажу с рукава. Его киберглаз светился тускло, но в обычном глазу горел знакомый огонек цинизма и ярости. Он швырнул на стол планшет, на экране которого мигала схема сети – острова света в море красных зон отказов и желтых предупреждений о кибератаках.

– Пришел, – процедил он, плюхнувшись на стул с видом человека, которому нечего терять. – Только без соплей и пафоса. У меня там «Элизиум» опять тыкает палкой в щели нашей защиты. И свои же идиоты режут кабели, чтобы воровать энергию для обогревателей.

Он представлял инфраструктуру – хребет выживания, который трещал по швам.

Фринн появился тихо, как тень. Он нес под мышкой старую карту на пленке, покрытую новыми, тревожными отметками. Его морщинистое лицо было непроницаемым, но в глубине глаз таилась тяжелая тень. Тень пропавшего «Абисса», тень аномальных звуков из бездны, тень непостижимой угрозы, которую его карты лишь смутно обозначали. Он сел, положив карту перед собой, как священную реликвию, и погрузился в молчание. Его тишина говорила громче криков.

Напряжение висело в воздухе, гуще пыли. Они ждали шестого.

Дверь открылась с громким скрипом, нарушив гнетущую тишину. Маркус Лорен вошел не просто так – он явился. Он был чисто выбрит (редкая роскошь), его поношенная, но аккуратная одежда контрастировала с рабочей робой других. На шее – яркий красный шарф, кричащий акцент в серо-стальном унынии склада. Он окинул комнату оценивающим взглядом лидера, привыкшего к аудиториям, и легкой, снисходительной улыбкой. Его опоздание было рассчитанным. Театральным.

– Простите за задержку, – голос его звучал бархатно, но с металлическим подтоном. – Народные собрания… требуют внимания. Нас много. И мы волнуемся.

Он неспешно подошел к единственному свободному стулу – не рядом с Ванн, а напротив нее, ставя себя в оппозицию с первого же жеста. Он представлял беженцев – море голодных, испуганных, озлобленных людей, и его уверенность была их копьем.

Ванн не дрогнула.

– Совет в сборе. Начинаем. Цель – координация усилий по выживанию «Посейдона». Отчеты. Проблемы. Решения.

Ее слова были краткими, как выстрелы.

– Доктор Райес. Статус биологической угрозы.

Альма вздрогнула, словно ее толкнули. Ее голос сначала сорвался, но она взяла себя в руки:

– Гидропонные фермы Сектора Бета… потеряны. Полный карантин. Патоген… высокоадаптивен. Мутирует с невероятной скоростью. «Глубинная Лихорадка»… – Она бросила взгляд на Арьян, которая кивнула, подтверждая. – …распространяется. Двенадцать подтвержденных случаев в изоляции. Еще двадцать – под подозрением. Симптомы прогрессируют: лихорадка, галлюцинации, нарастающая агрессия. Лечения… нет. Только паллиатив. Источник… возможно, зараженная вода внешних фильтров, мутировавшая под давлением и химией глубин.