Ржавая летопись

Охотник хорошо знал старика Финна, не раз они вместе и охотились, и рыбачили. Много зимних вечеров они просидели друг против друга молча у очага, попивая перебродивший яблочный вар, то в избе рыбака, то в хижине охотника. Их нельзя было назвать закадычными друзьями, но по роду своих занятий оба хорошо понимали одиночество друг друга и не нуждались в беседах по душам, а коротали порой время, просто наслаждаясь совместной тишиной. Сейчас рыболов стоял в первом ряду собравшихся и крутил пальцами тощий сивый ус, наблюдая происходящее. Крайник посмотрел на него и вспомнил день его Очищения. «Да, старик Финн, мы с тобой из тех, для кого это всё и придумали» – мелькнуло в голове охотника. Он повернулся к собравшимся:

– Я чист. Мне нет нужды очищаться. Я не несу вам зла или опасности.

Над толпой сначала пронёсся гул возгласов, а потом, после мгновения затишья, поднялся крик и гам. «Проклятый!» «Нечистый!» «Он сошёл с ума!» «Он осквернился до безумия!» Толпа отпрянула в ужасе. Старуха Сухая подошла к охотнику и заглянула ему в лицо:

– Ты не можешь не очиститься. Либо уходи от нас за Черту.

«Очистись!» «Иди к огню!» – закричали из толпы. Старик Ульм, остолбеневший от неожиданности, пришёл в себя и обратился к Крайнику тихим и ласковым голосом:

– Что ты такое говоришь, сынок! Снимай куртку, снимай сапоги и штаны, бросай в огонь. Мы с пряхой Нилой приготовили тебе новую рубаху, а Верзила принёс тебе сапоги, штаны и куртку. Эй, Верзила, поди-ка сюда! – крикнул староста в толпу. Подошёл кожевник Верзила, в руках у него была сложенная новая одежда, сверху лежала пара отличных сапог из мягкой кожи. Крайник посмотрел на сапоги и отчётливо вспомнил того прошлогоднего молодого оленя, которого он подстрелил у самого частокола:

– Я не стану жечь одежду. Это не нужно.

И Верзила, и Староста попятились от него к толпе поселенцев. Все разом замолчали, отчётливо щёлкали горящие ветки хвороста в кострах.

– Ты твёрдо решил? – спросил Ульм, склонив немного голову и слегка прищурясь одним глазом.

– Да.

– Тогда уходи до заката.

– Уйду.

Из толпы выбежал Зоркий и бросился к охотнику. Обняв его за пояс, мальчик как будто хотел намертво приклеится к нему:

– Я уйду с тобой!

Толпа снова ахнула и наперебой закричали каждый свое – о скверне, о долге, о воспитании, о заведённом порядке. Староста Ульм молча развернулся и зашагал к центру села, за ним потянулись сначала молчаливые старейшины, каждый думая о своём, потом и все остальные. У костров остался охотник, с прижавшимся к нему мальчишкой, да старая ведьма, кидавшая в костры свои травы и бормотавшая неясные заклинания.

Подходя к своему старому дому, охотник остановился и с некоторым сожалением подумал о том, что как ни крути, а он привык к нему, к его приземистым стенам, желтеющему дёрну на крыше, этой вековой колоде у крыльца, на которой он любил посидеть перед сном. Он взял мальчика за плечи и показал рукой на огромный старый дуб, который возвышался над избушкой. Дерево росло между домом охотника и внешним частоколом поселения, одновременно нависая над низкой крышей и свешиваясь частью кроны в лес за почерневшую ограду.