На языке кожи

На языке кожи

Кристин Эванс

© Кристин Эванс, 2025

ISBN 978-5-0068-1375-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кристин Эванс

НА ЯЗЫКЕ КОЖИ

Пролог: Вкус свободы

Воздух в зале был густым и сладким, как прокисший сироп. От него слезились глаза и закладывало уши, а каждый вздох приходилось вытаскивать из легких с усилием, будто из плотной, вязкой патоки. Аромат тысяч белых роз, заказанных матерью с маниакальной щепетильностью, смешивался с тяжелыми нотами дорогих духов гостей и пресным запахом крахмала от её подвенечного платья. Это платье – пудовое сооружение из кружева, шелка и кристаллов Сваровски – казалось, впилось в её кожу стальными иглами корсета, оставляя на теле красные, злые отметины. Физическое напоминание о том, в какой клетке она оказалась.

Яна стояла у алтаря, сжимая в влажных ладонях букет из тех самых идеальных, бездушных роз. Её пальцы онемели, а улыбка, застывшая на лице, отзывалась тупой болью в скулах. Она была куклой. «Beautiful doll», – как сказала мать, с довольной улыбкой оглядывая её перед выходом в зал. Куклой, которую нарядили, причесали, подвели глаза и теперь вели к заслуженному финалу – под венец с человеком, при виде которого сводило желудок.

Артем стоял рядом, прямой и надменный в своём смокинге. Он бросил на неё быстрый, оценивающий взгляд, полный собственнического удовлетворения. Сквозь фату его лицо казалось размытым, нереальным, как изображение на старом, испорченном фотоснимке. Он что-то говорил ей, шептал сквозь усмешку: «Ну, скоро всё закончится, потерпи немного». Его слова долетали до неё сквозь вату, которой, казалось, было набито у неё в голове. Скоро. Всё закончится. Самая страшная ложь из всех возможных. Ничего не закончится. Это только начнётся. Начнётся жизнь по расписанию, улыбки для фотографов, холодные прикосновения в постели и вечный, невысказанный вопрос в глазах: «И это всё?».

Священник, чьё лицо расплывалось в добродушном умилении, произнёс заветные слова, обращённые к ней. Слова, которые должны были перечеркнуть её прошлое и начертить единственно верное будущее.

– Обещаешься ли ты, Яна, любить его, утешать его, почитать его и хранить ему верность до скончания дней ваших?

Гробовая тишина, повисшая в зале, была громче любого грома. Она чувствовала на себе сотни взглядов. Взгляд отца – усталый и отстранённый. Взгляды подруг – завистливые и любопытные. И взгляд матери. Пронзительный, острый, как лезвие. В нём было всё: ожидание, торжество, железная воля и безоговорочный приказ. Это был взгляд полководца, наблюдающего за триумфом своей самой грандиозной стратегии. Дочери обеспечена блестящая партия, семья – полезные связи, социальный статус – незыблемость. Всё сходилось в идеальную, безупречную картинку.

Яна открыла рот. Горло сжал спазм. Воздух кончился. Сейчас должен был прозвучать её голос, слабый и покорный. Слово «да». Крошечное, роковое слово. Всего две буквы. Но они казались ей тяжелее всего платья, тяжелее люстры, свисавшей с потолка, тяжелее всего груза ожиданий, давившего на её плечи годы.

И в этот миг, когда мир сузился до точки перед её глазами, её взгляд, отчаянно ищущий хоть каплю спасения, метнулся в сторону. Он скользнул по рядам приглашённых, по их безразличным, праздным лицам, и… остановился.

В дальнем углу зала, у самого выхода, прислонившись к косяку, стоял он. Тот самый мужчина. Владелец того самого ресторанчика. Он был одет не в смокинг, а в простые тёмные брюки и белую рубашку с расстёгнутым воротником, словно зашёл сюда на минутку, случайно. И он смотрел прямо на неё. Не на невесту. Не на картинку. А на неё. На Яну.

Время остановилось. Шум в ушах стих. Её сердце, замершее было в ожидании конца, сделало один сильный, оглушительный удар, отозвавшийся в каждом уголке её тела.

И тогда память, как киноплёнка, рванула назад. Резкий, болезненный проблеск памяти, который перечеркнул всё.

Было холодно. Пронизывающий осенний ветер рвал кожу на щеках, смешиваясь с солёными слезами, которые она даже не пыталась сдержать. Она шла по мокрому асфальту, не разбирая дороги, кутаясь в лёгкое пальто, совершенно не подходящее для такой погоды. Всего час назад она сидела в кафе с Артемом, и он, холодно глядя на неё, сказал, что их отношения – ошибка. Что она недостаточно яркая, недостаточно амбициозная, недостаточно… Какая разница, чего именно она была недостаточно. Суть была в том, что её выбросили. Как ненужную вещь. А вечером ей предстояло лететь с родителями на важное семейное мероприятие, где она снова должна была изображать счастливую и преуспевающую дочь. Ловушка. Круговая порука лжи.

Она не помнила, как оказалась у этого неприметного ресторанчика с вывеской «У Дениса». Её привлёк свет из окна и запах. Тёплый, насыщенный, домашний запах чего-то мясного и пряного, который резанул по нервам своим простым уютом. На фоне её вселенского одиночества этот запах казался насмешкой. Но ноги сами понесли её к двери.

Она вошла, едва не плача от холода и отчаяния. В зале никого не было, был только он – мужчина за стойкой, перебиравший бумаги. Он поднял на неё глаза. Не удивился, не потребовал заказа. Он просто посмотрел. Внимательно, глубоко. Так, словно увидел не промокшую незнакомку, а всю её боль, всю её истощённую душу, вывернутую наизнанку.

– Я… я просто погреться, – прошептала она, чувствуя себя полной идиоткой.

– Садитесь, – его голос был низким, спокойным. В нём не было ни капли панибратства или жалости. Он указал на столик у окна.

Она опустилась на стул, беспомощно сжав руки на коленях. Через несколько минут он вышел из-за стойки с большой керамической чашкой, из которой поднимался душистый пар.

– Вам нужно поесть, – сказал он, ставя перед ней чашку. В ней был простой, густой куриный суп с вермишелью и морковью. Пахло детством. Пахло заботой, которой в её жизни так не хватало.

– У меня нет денег, – призналась она, и ей снова захотелось плакать от унижения.

Он покачал головой и почти улыбнулся. Только уголками глаз.

– Сегодня суп за счёт заведения. Бывают такие дни. Ешьте.

Он не стал стоять над душой, вернулся к своим бумагам. Она ела суп. Первую ложку, вторую. Горячая жидкость обжигала горло, согревала изнутри. Это был не просто суп. Это было спасение. Маленький, бескорыстный акт милосердия в мире, состоящем из расчётов. Она ела и плакала. Тихо, не привлекая внимания. Слёзы капали прямо в чашку, подсаливая бульон. Она украдкой смотрела на него. На его сильные, уверенные руки, на сосредоточенное лицо. В тот вечер он стал для неё ангелом-хранителем. Одиноким и молчаливым. Она ушла, так и не сказав «спасибо». Но этот момент, этот вкус бесплатного супа, навсегда врезался в её память как эталон человеческого тепла.

Вот он. Стоит и смотрит. И в его взгляде сейчас не было ни осуждения, ни любопытства. Там было то же самое понимание, что и тогда. Глубокое, почти телепатическое. Он видел её. Настоящую. Запертую в этой позолоченной клетке, задыхающуюся, умирающую.

Он не шевельнулся. Он просто медленно, почти незаметно кивнул. Один раз. Коротко и ясно. И в этом кивке было всё: «Я помню. Я вижу. Ты можешь не делать этого».

Этот кивок стал тем толчком, той последней каплей, которая перевесила чашу весов. Страх перед матерью, перед осуждением, перед неизвестностью – всё это рухнуло под натиском одного-единственного желания. Желания дышать. Желания жить.

Яна снова повернулась к священнику. К Артему. К своей матери, чей взгляд уже начал терять уверенность и наполняться тревогой. Она сделала глубокий вдох, набрав в лёгкие тот самый густой, сладкий воздух, и выдохнула его вместе со своим приговором. Слово, которое изменило всё.

Голос её не дрогнул. Он прозвучал на удивление громко, чётко и звеняще, разрезая мёртвую тишину зала, как лезвие.

– Нет.

На секунду воцарилась абсолютная тишина. Казалось, даже музыка замерла в недоумении. А потом поднялся хаос. Кто-то ахнул, кто-то вскрикнул, мать сделала резкое движение к ней, лицо Артема исказилось гримасой ярости и неверия.

Но Яна уже ничего этого не видела и не слышала. Она сбросила с головы ненавистную фату, отбросила тяжёлый букет, и он с глухим стуком упал на паркет, рассыпая белые лепестки. Она повернулась и пошла. Не побежала, а именно пошла. Сквозь строй ошеломлённых лиц, сквозь шёпот и возмущённые возгласы. Она шла к нему. К выходу. К Денису.

Он уже ждал её у двери, придерживая её рукой. Его выражение лица не изменилось. Всё то же спокойствие, всё та же уверенность. Когда она поравнялась с ним, их взгляды встретились снова. Ни слова не было произнесено. Он просто пропустил её вперёд, вышел следом и закрыл за собой тяжёлую дверь, оставив за спиной весь этот свадебный переполох, весь этот фальшивый, ненужный ей мир.

Дверь захлопнулась, и снаружи обрушилась тишина, нарушаемая лишь шумом города и её собственным прерывистым дыханием. Она была свободна. А он стоял рядом, молчаливый и надёжный, как тот самый ресторан в холодный осенний вечер. И впервые за много лет Яна почувствовала, что её жизнь только что началась. По-настоящему.

Глава 1: В тихом омуте

Первый порыв был – бежать. Бежать без оглядки, куда глаза глядят, затоптав каблуками-шпильками эту дурацкую фату, этот букет, всю эту показную, лживую красоту. Ноги сами понесли её вперёд, по холодному каменному тротуару, под свинцовым небом, которое вот-вот должно было разверзнуться дождём. Воздух снаружи казался таким же густым, как и в зале, но по крайней мере он был настоящим. Он обжигал лёгкие, холодный и резкий, но это было сладкое жжение свободы.

Яна бежала. Пудовое платье мешало каждому шагу, корсет впивался в рёбра, вырывая короткие, прерывистые всхлипы. Она слышала за спиной нарастающий гул голосов, крики, но не оборачивалась. Её мир сузился до узкой полоски асфальта перед глазами и оглушительного стука сердца в ушах. «Нет». Это слово всё ещё звенело в ней, как колокол, отгоняя все остальные мысли. Она его сказала. Она действительно это сделала.

Куда бежать? Этот вопрос возник уже на втором перекрёстке. Домой? К родителям? Это было равносильно возвращению в ад, который она только что покинула. К подруге? Но она не хотела ничьих взглядов, ничьих вопросов, ничьей жалости. Ей нужно было место, где её не будут судить. Где её поймут. Или просто оставят в покое.

И ноги, будто обладая собственным разумом, сами понесли её по знакомому, единственно верному маршруту. Туда, где пахло спасением. Туда, где когда-то ей подали бесплатный суп. К ресторану «У Дениса».

Мысли путались, накатывая волнами. Вот она видит лицо матери – бледное, искажённое гримасой ярости и невероятного стыда. Вот – Артем, его глаза, полные ненависти и оскорблённого самолюбия. А вот – его взгляд. Взгляд Дениса. Спокойный, понимающий, ставший тем катализатором, который дал ей силы на этот безумный поступок. Он кивнул. Он знал. Он предвидел это?

Она добежала до знакомой двери с простой, почти аскетичной вывеской. Ресторан был закрыт, в главном зале горел только дежурный свет. Сердце упало. Глупая, наивная надежда. Конечно, он не мог ждать её здесь. У него своя жизнь. Он просто был гостем на свадьбе, возможно, по приглашению кого-то из гостей. Стоял в стороне. Увидел драму. Кивнул из вежливости. А она, дурочка, примчалась сюда, как брошенная собака к единственному знакомому порогу.

Яна прислонилась лбом к холодному стеклу двери, пытаясь отдышаться. Слёзы, которые она сдерживала всё это время, хлынули потоком. Они были горячими, солёными и очищающими. Она плакала тихо, без рыданий, её тело содрогалось от беззвучных спазмов. Теперь что? Идти в никуда? Скитаться по городу в этом дурацком подвенечном платье, как призрак несбывшейся свадьбы?

Вдруг в глубине зала мелькнула тень. Яна замерла, отшатнувшись от стекла. Сердце заколотилось с новой силой. Дверь открылась не сразу. Сначала щёлкнул замок, потом она медленно отворилась, и в проёме возник он. Денис.

Он был без пиджака, в той же белой рубашке, что и на свадьбе, но теперь он расстегнул верхние пуговицы, и галстук исчез. В руке он держал кухонное полотенце. Он выглядел… обычным. Приземлённым. Совершенно не потрясённым её появлением.

Они молча смотрели друг на друга несколько секунд. Яна чувствовала себя полной дурой. Размазанная тушь, заплаканное лицо, раздувшееся от слёз, дурацкое пышное платье, в котором она была похожа на испуганного лебедя, попавшего в нефтяную лужу.

– Я… – её голос сорвался, звуча хрипло и неуверенно. – Я не знала, куда идти.

Он не улыбнулся. Не нахмурился. Его взгляд был всё таким же – внимательным и спокойным. Он отступил на шаг, держа дверь.

– Заходи. Холодно.

Это было не приглашение. Это была констатация факта. Простое, лишённое всякого пафоса предложение. Яна переступила порог, и знакомый запах ударил ей в нос. Не запах духов или цветов, а запах еды. Чистого дерева, специй, чуть уловимого аромата вчерашнего бульона. Запах реальности. Запах жизни, которая продолжается, несмотря на все свадебные драмы.

Денис закрыл дверь, повернул ключ. Звук щелчка замка прозвучал громко и окончательно. Он отрезал её от внешнего мира. От криков, осуждения, от прошлого.

– Проходи, – он кивнул в сторону, ведущую вглубь зала, к кухне.

Она послушно пошла за ним, шурша юбками. Её каблуки гулко стучали по кафельному полу пустого зала. Столы были накрыты чистыми скатертями, стулья аккуратно задвинуты. Здесь царил идеальный порядок. Полная противоположность тому хаосу, который она оставила за спиной.

Он провёл её через дверь с круглым окошком, и они оказались на кухне. Это было его царство. Чистое, функциональное, блестящее нержавеющей сталью и медью. В воздухе витал сложный, многослойный букет ароматов – зелень, чеснок, лук, поджаренное мясо, свежий хлеб. Для Яны, чьи чувства были обострены до предела, это было подобно симфонии.

– Садись, – Денис указал на высокий табурет у большого рабочего стола, заваленного досками для нарезки и пучками зелени.

Она взгромоздилась на табурет, с трудом управляясь с объёмом платья. Ткань с грохотом смахнула на пол небольшой нож для зелени. Яна ахнула, пытаясь поднять его.

– Не надо, – его голос прозвучал мягко, но твёрдо. – Я сам.

Он поднял нож, сполоснул его под краном и поставил на место. Движения его были выверенными, экономичными. Он подошёл к огромной плите, взял с полки над ней обычный эмалированный чайник, наполнил его водой и поставил на огонь. Ни слова. Ни одного лишнего вопроса.

Яна сидела, сжимая в руках складки платья. Ей было неловко до боли. Этот молчаливый ритуал был одновременно успокаивающим и невероятно напрягающим. Что он думает? Считает ли её истеричной дурочкой? Жалеет ли? Ей хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось оправдаться, выложить всю историю с самого начала, но слова застревали в горле комом.

Чайник засвистел. Денис достал две простые глиняные кружки, насыпал в них заварку – не пакетики, а крупнолистовой чай, пахнущий дымом и чем-то цветочным. Залил кипятком. Пар поднялся столбом, окутывая его лицо. Он принёс одну кружку ей, поставил на стол рядом, но не перед ней, словно давая ей выбор – взять или нет. Вторую кружку он оставил себе и прислонился к столешнице напротив, на почтительном расстоянии.

Он сделал небольшой глоток и наконец поднял на неё глаза.

– Дыши, – сказал он тихо. – Просто дыши. Ничего не говори, если не хочешь.

Это была не команда. Это была рекомендация. Разрешение молчать. Разрешение просто быть. Яна кивнула, сглотнув ком в горле. Она взяла кружку дрожащими руками. Глина была шершавой и тёплой. Она прижала ладони к горячим стенкам, пытаясь согреть ледяные пальцы. Сделала маленький глоток. Чай был крепким, горьковатым, но после сладкой пустоты шампанского и лживого воздуха свадьбы он казался самым честным напитком на свете.

Молчание затягивалось, но оно не было тягостным. Оно было наполнено звуками кухни – тиканьем часов, гулом холодильника, её собственным неровным дыханием. Она осмелилась поднять на него взгляд. Он не смотрел на неё пристально, его взгляд блуждал по кухне, будто проверяя, всё ли на своих местах. Он давал ей время прийти в себя. Давал пространство.

– Я, наверное, испортила вам вечер, – наконец выдохнула она, и её голос прозвучал чуть громче шёпота.

Денис перевёл на неё взгляд. В его глазах мелькнула тень чего-то похожего на иронию.

– Мой вечер закончился, как только я переступил порог того зала. Ты его не испортила. Ты его… завершила.

Он снова сделал глоток чая. Яна заметила его руки. Сильные, с длинными пальцами, с едва заметными шрамами и следами ожогов. Руки человека, который работает. В отличие от ухоженных, почти женственных рук Артема.

– Как ты оказался там? – спросила она, не в силах сдержать любопытство.

– Меня пригласили. Поставщик вин. Он считает, что хозяин заведения должен быть своим в определённых кругах, – он пожал плечами, словно говоря, что это была рутинная обязанность. – Я не часто хожу на такие мероприятия. Сегодня решил сделать исключение. Видимо, не зря.

В его словах не было намёка на флирт. Была простая констатация. «Не зря». Потому что она сбежала? Или потому, что он стал свидетелем драмы?

– Вы… вы кивнули мне. Почему? – это был главный вопрос, который жгло её изнутри.

Денис отставил кружку, скрестил руки на груди. Он смотрел на неё серьёзно.

– Потому что ты смотрела на меня. И в твоих глазах был вопрос. Ты искала подтверждения. Поддержки. Я её оказал. Всего лишь.

– Всего лишь? – она покачала головой, и свежая волна слёз подкатила к глазам. – Вы не понимаете. Это был не просто кивок. Это было… разрешение. Вы дали мне разрешение сказать «нет». Я бы не смогла без этого.

Он помолчал, обдумывая её слова.

– Никто не может дать другому разрешение на собственную жизнь, Яна. Оно или есть, или его нет. Оно было в тебе. Я просто стал тем, кто его увидел и… признал.

Его слова падали, как капли, в тишину кухни, и каждая находила отклик в её душе. «Признал». Это было точнее, чем «понял» или «поддержал». Он признал её право на бунт. На свободу.

Внезапно её тело содрогнулось от холода. Шок постепенно отступал, и она начала ощущать ледяную испарину на коже. Она промокла под начинающимся дождём, да и от пережитого стресса её била крупная дрожь.

Денис заметил это. Он выпрямился.

– Тебе нужно согреться. И снять это, – он сделал неопределённый жест в сторону её платья. – Иначе простудишься.

Яна покраснела. Мысль о том, чтобы раздеться перед ним, была одновременно пугающей и пьяняще-соблазнительной. Это платье было символом её рабства. Сбросить его здесь, на его кухне, казалось ритуалом очищения.

– Я… я не смогу одна. Застёжки.

Слова сорвались с губ прежде, чем она успела подумать. Горячая волна стыда залила её с головы до ног. Что он подумает?

Денис не смутился. Он кивнул с той же деловой практичностью, с какой варил чай.

– Повернись.

Это не было приглашением к интимности. Это была помощь. Чистая и простая. Яна медленно повернулась к нему спиной, откинув тяжёлые волосы с затылка. Она чувствовала его приближение, слышала его шаги. Его пальцы, тёплые и уверенные, коснулись её спины, нащупывая крошечные крючки и петельки корсета. Она замерла, затаив дыхание. Его прикосновения были безличными, быстрыми, но от каждого прикосновения по её коже бежали мурашки. Это был первый раз, когда мужчина прикасался к ней без скрытого намерения, без желания обладать. Он просто помогал.

Он расстегнул корсет. Яна почувствовала, как с её груди сваливается каменная плита. Она сделала глубокий, настоящий вдох, первый за весь этот день. Платье ослабло, и она ухватилась за его тяжёлые складки, чтобы оно не рухнуло на пол.

– Спасибо, – прошептала она, не оборачиваясь.

– В подсобке есть мой халат. Чистый. Принесу.

Он ушёл, и Яна, дрожащими руками, стянула с себя ненавистное платье. Оно упало на пол белой, безжизненной горой. Она осталась в одной тонкой шёлковой комбинации, чувствуя себя невероятно уязвимой и… легкою. Невесомой. Она стояла посреди чужой кухни, почти раздетая, и чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо за последние годы.

Денис вернулся с простым тёмным халатом из мягкой хлопковой ткани. Он протянул его ей, отвернувшись, давая ей возможность накинуть его самой. Эта маленькая деталь – его тактичность – растрогала её до слёз. Она накинула халат. Он был огромным, пахнущим свежим бельём и чем-то ещё, чисто мужским, его запахом. Она укуталась в него, как в кокон.

– Садись, – он снова указал на табурет. – Я сейчас.

Он подошёл к плите, достал кастрюлю. Достал лук, морковь, сельдерей. Его движения были автоматическими, отточенными до мелочей. Он не спрашивал, хочет ли она есть. Он просто начал готовить. Нарезал лук мелким, точным кубиком. Шкворчание лука на разогретом масле наполнило кухню ещё одним уютным звуком. Это был гипнотический процесс. Она сидела и смотрела, как он работает. Как его спина напрягается, когда он мешает содержимое кастрюли, как мышцы на предплечьях играют под кожей.

Он готовил не для ресторана. Не для клиентов. Он готовил для неё. Так же, как тогда, когда накормил её супом. Это был его язык. Язык заботы, который она понимала без слов.

Через некоторое время он поставил перед ней тарелку. На ней был простой, но идеально приготовленный бульон с крошечными фрикадельками, яркой зеленью и тонкой стружкой пармезана. Пахло домом. Пахло жизнью.

– Ешь, – сказал он, и в этом слове не было приказа. Была просьба. Забота.

Яна взяла ложку. Первая ложка бульона обожгла губы, но она не почувствовала боли. Она чувствовала только вкус. Настоящий, насыщенный, живой вкус. И в этот момент, сидя в его халате на кухне у незнакомого мужчины, сбежав с собственной свадьбы, она поняла, что это – самый счастливый момент за последние годы. Она была испуганной, потерянной, но она была свободной. А он, молчаливый владелец ресторана, стал её тихой гаванью в первом шторме её новой жизни.

Она ела, а он стоял напротив, пил свой чай и смотрел в окно, на начинающийся дождь. И в этой тишине, наполненной лишь звуками еды и погоды, рождалось что-то новое. Хрупкое и невероятно сильное. Доверие.

Глава 2: Голоса из прошлого

Тишину кухни разорвал настойчивый, вибрирующий гудок. Он не звенел, а именно гудел, низко и тревожно, словно шершень, запутавшийся в стекле. Яна вздрогнула, оторвавшись от тарелки, и ложка с глухим стуком упала на стол, разбрызгивая остатки бульона. Этот звук был из другого мира. Из того мира, который она оставила за тяжёлой дверью ресторана.

Денис, стоявший у плиты и мывший кастрюлю, замедлил движения, но не обернулся. Его спина, широкая и надёжная в простой футболке, на мгновение стала напряжённой.

– Это, наверное… мой телефон, – прошептала Яна, глядя на свою маленькую сумочку-клатч, которая лежала на столе рядом с тарелкой, как нелепый, позолоченный артефакт из прошлой жизни. Она забыла о ней. В суматохе побега она инстинктивно вцепилась в эту никчёмную вещицу, словно в якорь.

Гудок не умолкал. Он был настойчивым, гневным. Таким же, каким, вероятно, было сейчас лицо её матери.

– Тебе не обязательно отвечать, – спокойно сказал Денис, поворачиваясь к ней. Его лицо было невозмутимым, но в глазах она прочитала понимание. Он знал, кто это может быть.

– Я… я должна, – она сама не понимала, почему должна. Старая привычка подчиняться? Чувство вины, которое уже начало разъедать её изнутри, как кислота? Или просто желание разом оборвать все нити, услышать последнее слово и захлопнуть эту дверь?

Её пальцы дрожали, когда она открыла клатч. Телефон, маленький и блестящий, плясал на столе, как разъярённая оса. На экране горело имя: «Мама». Яна закрыла глаза, сделав глубокий вдох. Запах бульона, который минуту назад казался таким уютным, теперь смешался со вкусом страха на её языке.

– Янка, возьми себя в руки. Ты взрослый человек, – сказала она себе мысленно, но голос в голове звучал слабо и неубедительно.

Она смахнула пальцем по экрану и поднесла трубку к уху. Молчание с той стороны было оглушительным. Таким густым, что им можно было подавиться.

– Мама, – выдохнула Яна.

Тишина длилась ещё пару секунд, а затем взорвалась. Голос, который всегда был для неё эталоном холодного контроля, сейчас срывался на высокие, почти истеричные ноты.

– Где ты?! – прозвучало в трубке. Не «ты в порядке?», не «что случилось?». Именно «где ты?». Как будто она была вещью, которая потерялась. – Что это было, Яна? Что за отвратительный спектакль ты устроила?! Ты понимаешь, что ты наделала? Ты опозорила нашу семью! Навечно!

Яна сжала трубку так, что костяшки пальцев побелели. Она смотрела в стол, на зёрна перца, рассыпанные возле доски для нарезки. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Старое, детское чувство стыда накатило волной.