Пустыня радости, или Оазис забвения. Повести, рассказы, поэзия

Пустыня радости, или Оазис забвения

Повести, рассказы, поэзия

Иван Арсеньев

Регистрация WGAW № 2297525, № 2236190, 2024-2025 гг.

Корректор Полина Бондарева

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

© Иван Арсеньев, 2025

© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-1352-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Писал ярко, глубоко и откровенно. Цель – удержать сознание сюжетом так, как это делал в своих знаменитых фильмах режиссёр Леонид Гайдай, когда каждую сцену он отмерял с секундомером в руке, чтобы каждый миг было интересно смотреть вновь и вновь. К удивительным приключениям моих героев я постарался добавить направление, которое в обычном понимании не допускает приключенческого темпа и ритма, не допускает излишней суеты. Это вера, это духовный проход каждого человека в этом мире. В книге объединены тексты, отражающие разные грани человеческого поиска – от желания до молитвы, от страсти до благоговения, от грусти до юмора. Эта книга – путешествие по внутреннему миру человека, где святые слова соседствуют с телесным трепетом, а духовная высота не отрицает земной глубины. Но всё это происходит по-современному динамично, как яркий видеоклип или как красочный голливудский сценарий.

Если вы искали интересное и не смогли найти, эта книга для вас. Стихи, обращённые к Вечному, и проза, в которой страсть становится формой исповеди, переплетаются здесь по замыслу: ибо нет в человеке ничего случайного, если он идёт к себе честно. Это не книга ответов, а книга вопросов. Она родилась из желания соединить в одном дыхании молитву и прикосновение, сомнение и откровение, юмор и красоту жизни. Тем, кто верит, – она может стать зеркалом. Тем, кто ищет, – путеводной звездой. А тем, кто осуждает, – напоминанием о том, что путь к свету нередко пролегает сквозь ночь.

Мы живём во времена, когда от человека всё чаще требуется выбрать – быть добрым или злым, быть мягким или агрессивным, быть духовным или мирским. Но правда, как мне кажется, живёт в тонкой грани между этими полюсами: в молитве, в желании, в тишине и в прикосновении, в отчаянии и в радости лучам восходящего солнца. Эта книга родилась как попытка услышать себя во всей сложности и полноте. Стихи в ней обращены к свету тем голосом, которым мы говорим в одиночестве, а рассказы – к глубине, где страсть становится не только искушением, но и способом познания.

Один из рассказов, включённых сюда, писался в особом ключе – он задумывался как основа для кинематографического проекта, рождённого в диалоге с продюсером. Возможно, именно поэтому в нём больше визуальности, ритма, напряжения, откровенности. Это не отступление от книги – это её грань. Мне не хотелось разделять эти грани – на дозволенное и запретное, на возвышенное и земное.

Всё это – человек. Всё это – вы и я. Эта книга – как река, текущая между двумя берегами. На одном – слова, обращённые к свету, на другом – тени, которые отбрасывает пламя. Читайте её не умом, но вниманием сердца. И, возможно, вы почувствуете, что путь вверх и путь вглубь – это одна и та же дорога. Если строки этой книги покажутся вам слишком разными – значит, она живая. Если хотя бы одна из них затронет что-то сокровенное в вашей душе – значит, я не зря её написал.

⠀

Иван Арсеньев

Повести

Пустыня радости или Оазис забвения

Оставленный

Барханы песков застилали взор до горизонта. Идти становилось всё трудней, но останавливаться было нельзя. О спасении речи быть уже не могло, поэтому оставалось только идти вперёд.

«Идти вперёд и не сдаваться!» – эти слова бывшего командира звучали в его голове, как молитва. «Не надо было перечить, тогда бы так не наказали», – думал он, с усилием вынимая ногу, увязшую в песке. И, отдышавшись, делал ещё несколько шагов, куда, не зная пути и надежды, влекла его предсмертная судьба.

Во время войны командиры не тратили сил на протесты солдат, которые были хоть чем-то недовольны в долгом, изнурительном походе. Если война шла в густых, непроходимых лесах, бунтовщиков оставляли посреди леса на съедение диким зверям. Если были бурные реки, то бросали в пучину, и вода уносила их вдаль, разбивая об острые камни. В пустыне просто оставляли одного. Если оставленный пытался идти вслед, могли пристрелить. Поэтому рано или поздно человек терялся в раскалённых песках и погибал мучительной смертью.

Но сколько может идти одинокий путник по нескончаемым пескам и немыслимой жаре? Он остановился и вытер рукавом пот, застилавший глаза. Ноги не подчинялись. Тяжёлый мундир сковывал дыхание. Всю военную амуницию он уже выбросил по дороге, кроме пустой фляжки, где раньше была спасительная вода. Двигаться становилось невозможно. Казалось, что находишься внутри раскалённой печи. Он опустился на колени, понимая, что это конец. Удерживая себя от того, чтобы не упасть лицом в раскалённый песок, он из последних сил посмотрел вдаль. Впереди между барханами был виден большой изумруд, лежащий посреди песков, привлекая взор своим матово-зелёным цветом. Похоже, у него начинались пустынные галлюцинации от бесконечной жары и полного изнурения. Этого было не избежать на десятый день одинокого путешествия. Взор стала застилать темнеющая пелена. Всё плыло, то пропадая, то опять появляясь из глубины наплывающего мрака. Казалось, сознание постепенно куда-то проваливается – быть может, в предсмертную сказку, которую видят многие перед тем, как уйти в иной мир.

Ему стало казаться, что изумруд, постепенно увеличивается в размере. Сквозь марево, застилавшее взор, стали видны развесистые пальмы и какие-то люди в длинных белых одеждах, которые бежали ему навстречу.

Подняв его, уже потерявшего сознание, обезвоженного и обожжённого солнцем, они принесли его под небольшой навес, аккуратно и надёжно сделанный из пальмовых ветвей.

Оказалось, это был не изумруд, а небольшой оазис, уютно расположившийся между барханами посреди пустыни. Кругом росли раскидистые пальмы. В центре простиралось голубое озеро чистейшей воды, в которое с невысокой обрывистой скалы скользил изящный, как будто кукольный, водопад. Кругом стояли светлые шатры, из которых выбежали девы в белых ниспадающих одеждах, встречая тех, кто помог ему добраться до спасительной тени и влаги. В голосах звучала искренняя радость. И, как ему показалось, все смотрели на него с какой-то необъяснимой надеждой.

Проклятье Джинна

Он жадно пил, не веря своему чудесному избавлению. И чем больше приходил в себя, тем больше замечал, что что-то неуловимое вокруг происходит не так. Все девушки были примерно одинакового возраста, но из совершенно разных народностей. Были беловолосые, темнокожие, восточные и какие-то совсем другие, которых он видел впервые. Совсем не было видно мужчин.

«Наверное, ушли на войну, которая пылала вокруг», – сообразил он. Но где же тогда старики и дети? Их тоже не было видно. Его опытный солдатский взгляд заметил, что всё хозяйство, которое он видел вокруг, было в полном порядке. Шатры были правильно поставлены и надёжно закреплены. Небольшие повозки и предметы утвари, лежащие на песке или у подножия пальм, были на редкость ладно сделаны и привлекали взор не только надёжностью, но и красивым внешним видом. Одежды у окружавших его девушек сияли белизной, благоухавшей какими-то волшебными, удивительными ароматами. Там, где среди песка была видна земля, росли пёстрые цветы, как будто посыпанные сверху перламутровыми блёстками. Небольшие щебечущие птицы порхали тут и там, воспевая спасение путника своим тонким и радостным щебетанием.

– Ты в Оазисе забвения, – сказала одна из девушек, смеясь глазами и обворожительной белозубой улыбкой. – И ты будешь жить здесь, – она показала на красивый раскидистый шатёр, стоящий на берегу озера.

– Тебе необходимо отдохнуть и вернуть силы. Не удивляйся, но чтобы ты быстрее поправился и вернулся к себе, мы все будем приходить к тебе тогда, когда ты этого захочешь. Это единственное, что надо тебе, чтобы найти дорогу домой.

И, улыбнувшись грустными глазами, ушла.

Несмотря на своё полное изнеможение, последняя фраза заставила его задуматься. И это было последнее усилие перед тем, как он потерял сознание.

Он стал жить там, замечая, что действительно все девушки смотрели на него с нескрываемой надеждой, как ему и показалось в самом начале. Всё это время он не мог поверить происходящему. Девушек было около тридцати или чуть больше. Непонятно, откуда они брали изысканные продукты и готовили удивительные по вкусу блюда. Никто не работал, а только часто до наступления темноты все уходили в пустыню. Тогда оазис почти пустел, но везде было изобилие. В какой-то момент ему даже показалось, что некоторые вещи возникали прямо из воздуха. Но, стряхивая наваждение, он понимал, что это всего лишь какие-то образы, оставшиеся после пустынных галлюцинаций.

Его выхаживали день за днём, о нём заботились и дарили свои силы, ублажая, как и не снилось великим царям. Красивая ночь сменялась ещё более прекрасной. Молодые упругие тела ласкали и наслаждали его немыслимым блаженством. Он тонул в колдовстве нахлынувшего счастья. Он смирился с тем, что никто из девушек не хотел ему объяснить ничего из происходящего.

– Узнаешь в своё время, – смеялись они, кидая на него нежный взгляд с грустной надеждой. От всего кружилась голова, и он терял счёт времени.

Однажды, когда на небе пустыни уже стали стремительно появляться яркие звёзды, в его шатёр вошла та, которая заговорила с ним первой в день его спасения. Её имя Вирасаа звучало, как струящаяся вода небольшого водопада, находившегося в центре оазиса. Она тоже, как и водопад, всегда находилась в центре событий и умела мудро и непринуждённо помогать всем, кому нужна была помощь. Поэтому негласно все девушки считали её старшей.

Она устроилась на ковре, удобно поджав обнажённые ноги, и взглянула непроницаемым взглядом, от которого он похолодел. Её длинные чёрные ресницы завораживали, и из-под них струился совсем другой свет. В нём не было ни тепла, ни холода. Только отчаяние, которое стало проникать в его душу.

– Пришло время, – спокойно произнесла она, – рассказать тебе всё и, главное, почему никто не может объяснить, как и по какой дороге выйти из оазиса, чтобы дойти до людей. Поверь, эта дорога неизвестна никому из нас. Мы знаем только одно – отсюда нельзя уйти просто так.

– Интересный разворот, – произнёс он.

– И кто же этот командир, который поставил такие задачи?

– Этот, как ты сказал командир, действительно есть, и мы не можем ему перечить. Тебе ли не знать, что этого делать нельзя?

Он опустил глаза вниз, понимая, что добавить ему к этим словам действительно нечего.

– Это место, этот чудесный оазис, тысячи лет назад был заколдован Джинном, – спокойно продолжила она уверенным голосом.

– Когда-то, за миллионы лет до наших дней, Джинн был ангелом и жил на небесах. Но красота земных женщин увлекла его, и он ниспал, соединившись со многими из них. А когда понял, что земная страсть не может заменить ему небо – его родной дом, он стал искать путь вернуться, но уже не мог. Из-за своего отчаяния он тысячи лет искал ту, которая не просто увлечёт, а полюбит его и которую полюбит он сам. Но прошли века, и он не смог найти любовь, чтобы освободиться от собственного проклятия. Тогда он решил, что соберёт сюда, в это место, таких же, как и он, отчаявшихся. Отовсюду, куда только сможет добраться.

Сперва он просто мстил, заключая самых красивых и страстных женщин в оазис. Понимая, что раз стремление к женщинам погубило его ангельскую суть, то касаться их он не будет никогда. И ведая тайные магические приёмы, читая древние заклинания, он удерживал их под «замком пустыни», понимая, что этот обряд будет даже на расстоянии душевной тяжестью воздействовать на всех тех, до которых он ещё не смог добраться наяву. Но месть никогда не приносит успокоения души. И он придумал новую забаву, которая заключалась в том, что теперь это будут только те девушки, которые, живя в миру, решили покончить с собой из-за несчастной или безответной любви. Точнее, страсти, которую многие воспринимают как искренние чувства. Он поклялся, что не выпустит из оазиса никого без настоящей любви.

Джинн находил измождённых мужчин, затерявшихся в пустыне, и наводил их путь так, что они не могли пройти мимо этого Оазиса забвения. Так длилось веками. Девушки ждали путников или находили сами обессилевших мужчин невдалеке от оазиса, как и нашли тебя. Таких было мало, но никто не мог пройти мимо. Человек, который умирал в пустыне по воле судьбы, должен был встретиться с теми, кто когда-то своей волей захотел остановить свою собственную судьбу. И выбрать одну. Спасти их могла только искренняя любовь. И каждая из нас стремилась и стремится сейчас полюбить путника. Поэтому теперь тебе станет понятно многое из нашего с тобой повседневного общения.

– Да, теперь многое становится ясным, – молвил он.

– Джинн был мудрый, и нельзя было с уверенностью сказать, был он добрым или злым, – продолжила она, красиво раскинувшись на подушках и подперев голову рукой. Её точёный эбеновый профиль напоминал изображение египетской царицы, сошедшей с древнего папируса, а спокойная речь завораживала внутренней силой, как будто гипнозом.

– Джинн понимает мир по-своему, – продолжила она, не отводя от него внимательных, умных глаз.

– Он сделал так, что все девушки в оазисе не старели, оставаясь юными и красивыми. С одной стороны, это было великим счастьем и удивительной радостью, но с другой, сам посуди, как можно жить вечно молодой посреди пустыни? Это ли не самая страшная пытка для женской души?

Джинн приносил нам всё необходимое. У нас было и есть всё, что можешь только пожелать. А память о предыдущих страданиях от неразделённой любви потихоньку забывалась. Время и удивительный комфорт нашей жизни исцеляли любые раны. Не было только любви. Именно любви, потому что страсти у нас было хоть отбавляй, и мы никогда ни в чём себе не отказывали. Но эти игры нам быстро надоедали, и мы каждый день уходили бродить по пустыне только с одной целью – найти в ней оставленного.

Ты не веришь в джиннов, я знаю. Хотя и слышал много чудесных сказок о них. Но тебе предстоит встретиться с ним, поэтому лучше, если ты будешь знать о нём наперёд, хотя бы немногое.

Пола шатра откинулась, и внутрь скользящей походкой зашла ещё одна девушка, которая во время прошедших бурных ночей чем-то неуловимым понравилась ему больше других. Всё было соединено в ней как-то по-особому цельно. Её удивительное имя Тарлинна звучало, как колокольчик, незнакомой вибрацией, и это тянуло к ней ещё больше. Игра лица, где сочетались искренность, безнадёжность, улыбка и надежда одновременно. И самое ценное – эти курчавые чёрные волосы, пышными, упругими волнами скользящие до локтей, хранящие аромат сладкой нежности и бесконечной женственности. Бархатная кожа и искренняя, немного наивная улыбка. Он невольно залюбовался. Тарлинна поставила серебряный кувшин резной работы с терпким красным вином, по-детски озорно подмигнула и плавно удалилась.

– Я выросла в одной из таких же стран, как и ты, – продолжала свой разговор Вирасаа. – Только это было намного раньше. Не страшись моего взгляда. Он был на моём лице тогда, когда уже не было сил терпеть. Мой друг оставил меня слишком внезапно, не объяснив ничего. И я не смогла совладать со страданиями и болью в душе. Я решила остановить их, покончив с собой и с ними.

Я стояла на руинах древнего храма, чтобы прыгнуть на камни, лежащие внизу, когда сильный шквал какого-то необузданного ветра поднял меня и принёс сюда. Я была как во сне, и мне тогда почудилось, что лечу на спине огромного дракона. Потом я узнала, что Джинн может принимать любой облик. Так я оказалась здесь.

Вирасаа налила в бокалы вина, поднесла один ему и нежно поцеловала в губы. Они тоже были вместе, когда она приходила в его шатёр в те первые дни. И очень много сделала, чтобы к нему вернулись силы и здоровье. Потом, через какое-то время, она аккуратно отстранилась, уступая место другим девушкам. Касания её нежных рук до сих пор будоражили его память.

– А был ли кто-то, кто смог за эти века полюбить и уйти? – спросил он.

– Да, такие были. Когда образовывалась любящая пара, это становилось известно всем, и мы готовили Великий праздник прощания. Это был день счастья, в котором мы купались, как в лучах солнца и струях освежающей воды, одновременно это был день нашей грусти и нашего расставания, а также день страшного испытания влюблённых.

Когда они вместе уходили из оазиса и скрывались из вида, появлялся Джинн и устраивал им проверку. Проверку на искренность их любви. Он внимательно следил за тем, чтобы ни у кого не было соблазна обмануть его. Изобразить любовь или подменить её страстью, или темпераментом, или хорошей актёрской игрой. Мы не знаем, что это были за проверки.

Джинн точно умел понять, что он не любит её, а она его, но оба просто хотят спастись и делают для этого всё возможное. Нам известно только одно: если Джинн понимал, что это обман, он приковывал беглецов к большому куску метеорита, который упал с неба в незапамятные времена и который лежит там, на западе, в двух днях ходьбы отсюда посреди песков, – махнула она рукой в сторону. – Через десять дней после праздника прощания мы приходим к метеориту и иногда не находим там никого, а иногда мы уже издалека различаем скелеты, обглоданные змеями, которые живут в тени этого метеоритного камня.

Было и так, что один раз в оазисе девушка полюбила девушку. Это действительно была искренняя любовь, и Джинн отпустил их. Многие пытались повторить так же, но все погибали. Он легко разоблачал их обман и взамен приносил в оазис новых отчаявшихся и брошенных женщин со всех концов мира, которых отбирал не спеша, наблюдая их жизнь заранее, и наслаждался своим собственным мучительным отчаянием, поскольку не мог найти иного пути.

Он и Тарлинна

Тарлинна зашла опять и, поставив фрукты, стала зажигать лампады на кованых светильниках, стоящих на высоких витых ножках из какого-то необычного металла, который сам начинал светиться, когда сверху зажигался огонь.

Их взгляды на мгновение встретились, и он опять почувствовал удивительную, незнакомую волну, проснувшуюся в его сердце. Что-то тёплое и нежное, хлынувшее во все клетки его естества. Она не смутилась и не отвернула своего взгляда. От неожиданности он невольно прижал ладонь к своей груди.

– Сегодня важный день, наверное, самый важный из всех, – сказала Вирасаа и улыбнулась. – Побудь с нами, Тарлинна. Тебе хорошо будет остаться сегодня здесь.

Тарлинна разожгла небольшую изящную кадильницу, и запах дурманящего аромата плавно окутал весь шатёр. Клубы ладана смешивались в красивые узоры и, переливаясь в мерцающем ореоле светильников, создавали ощущение какого-то странного скольжения в мир предстоящих событий и волшебных грёз. Она тихо подошла к нему и легла рядом, положив голову на его ногу. Он несмело дотронулся до её вьющихся пышных волос, и рука как будто сама стала гладить их, утопая в необъятной глубине происходящего чуда.

– Я увидела, что на днях вы встретились взглядами и, смутившись, прошли мимо друг друга, – продолжила Вирасаа. – Поверьте, скоро вы признаетесь в том, что уже есть в ваших сердцах. Я знаю эти глаза, смотрящие другому человеку прямо в душу и сознание, которое ещё не может перевести эти чувства в слова и стеснение, которое не разрешает произнести их вслух. Эта сила созревала в вас постепенно. Я сумела увидеть это раньше других и даже раньше вас самих. Вы полюбили друг друга. И я знаю, что вы сможете уйти.

Тарлинна приподнялась, внимательно взглянув ей в глаза. Потом стремительно подошла и, положив руки на её плечи, поцеловала в губы.

– Спасибо, что ты произнесла это вслух. Да, это правда, – она решительно повернулась к нему, вспыхнув всем своим лицом. – Мне не хватало смелости это сказать. Я почувствовала, что люблю, как только увидела тебя в пустыне.

От растерянности и не совладав с собой, он ахнул, закрыв свой рот обеими руками. Мысли путались и стремительно старались выстроиться хоть в какой-то осмысленный ряд. Нужные слова пропали из головы, казалось, навсегда. Сердце рвалось из груди, и в ответ он смог только несколько раз кивнуть головой, так и не убрав ладоней от своего лица.

Но следующая фраза, которую произнесла Вирасаа, ледяным потоком охладила их душевный порыв и заставила оцепенеть обоих.

– Я хочу уйти вместе с вами! – произнесла она ясно и, как ему показалось, немного нараспев. – Я попрошу вас о помощи.

Наступила леденящая тишина. Они оба медленно опустились на ковёр, каждый на том месте, где был.

Первая очнулась Тарлинна.

– Как ты это себе представляешь? Зачем? Ты же погибнешь. Он ведь узнает…

– Я предлагаю сказать, что мы втроём полюбили друг друга, – продолжила Вирасаа. – Поверьте, такое часто бывает в жизни, и это действительно могло бы с нами произойти. Только в белом мире этого стыдятся, хотя весьма часто достигают подобных желаний тайными путями, одновременно страшась и скрываясь от осуждения общества и религии, а на востоке это обычное явление, когда у мужа есть несколько законных любящих жён. Шейхи живут с гаремом, в котором больше женщин, чем здесь, и который одобряется и людьми, и религией, и законом. Но я не хочу изображать влюблённость, а хочу то, что называется «сыграть в открытую перед собой». Я хочу остановить своё заточение и умереть не от своей руки, а по воле и решению Джинна. Поверьте, для меня это лучший выход. Я знаю, вам будет страшно на это решиться. Но вас он не тронет. У джиннов есть закон – они не могут нарушить своё данное слово. Он отнесёт вас, куда вы попросите, потому что между вами есть любовь, пусть ещё не раскрывшаяся и до конца не осознанная. Вы уйдёте из Оазиса забвения. Вы оказались счастливчиками. Одними из немногих. А я хочу умереть посреди пустыни от укуса змеи. Это для меня будет лучше, чем жить вечно юной среди песков и не иметь никакого результата от своей красоты, молодости и полноты сил.

– Почему ты не хочешь дождаться оставленного путника? – спросила Тарлинна, приподняв голову.

– Я здесь уже тысячу лет, – ответила Вирасаа с грустной улыбкой. – Я не джинн и не ангел, чтобы измерять свои страдания таким сроком прошедших и ещё предстоящих веков.

Пламя светильника колыхнулось. Казалось, где-то внутри него тихо, как будто издалека, прозвучал колокольчик.

– Не удивляйтесь, вы не ослышались. Пламя умеет разговаривать. Это существует. Звук огня – это единственное, что сильнее ветра перемен, – произнесла Вирасаа, задумчиво глядя на светильник. Потом подошла к нему и аккуратно поднесла ладони к языкам пламени. Было видно, что они соединились во что-то единое целое.

– Я согласна и помогу тебе, – почти шёпотом, но очень уверенно произнесла Тарлинна.

От этих слов его охватил страх. От неожиданности всего происходящего стала кружиться голова и мысли путались. Панический солдатский страх, когда надо выбрать точное решение в трудной ситуации, от которой зависит твоя жизнь. С одной стороны, он совсем не хотел уходить из оазиса, который принёс ему столько удивительных и чудесных моментов жизни. Живи здесь хоть сто лет и не горюй. Но он понимал, что полюбил. А влюблённые не могли оставаться в оазисе долго. Только два месяца, после того как об этом объявят влюблённые всем жителям оазиса. Как говорила Вирасаа, это тоже было правило, за которым следил Джинн. А отказаться означало струсить. Струсить тогда, когда он полюбил, и струсить перед любимой, когда его рука только что лежала на её голове, проникая в пряди волос своего счастья. Он ведь солдат, который не только выдерживал все сражения, но и тот единственный, кто заступился за невинных людей, обречённых на казнь людей, и отказался в них стрелять. Тогда командир оставил его в пустыне умирать одного.

– Я не могу торопить вас с ответом, – произнесла Вирасаа, поняв его смятение. – И настаивать ни на чём тоже.

Она была настолько опытна, что ей не составляло труда проникать в мысли и глубины человеческих стремлений. За тысячу лет заточения в оазисе она уже много раз предлагала этот план своего побега влюблённым парам. И ей даже не был важен ответ, произнесённый ими вслух. Она могла сразу понять, получится этот побег или влюблённые хоть в чём-то, но подведут её. Тогда они могут погибнуть сами. Она понимала, что играет с огнём. Иногда ей с ужасом казалось, что Джинн знает о её намерениях и ждёт. Ждёт, затаившись и наслаждаясь. В первое время жизни в оазисе она много раз пыталась покончить собой, но всегда появлялся Джинн и останавливал её, как и тогда, на вершине руин древнего храма. А полюбить у неё не получалось. Слишком большой опыт был за её плечами. А такого второго по силе подобного ей человека найти было трудно. Скорее всего, просто невозможно.