Ноты наших сердец

Кэролайн Невилл

Ноты наших сердец

Глава

Посвящение

Посвящается всем, чья мелодия сердца стала

на октаву выше в присутствии того

самого слушателя.

Пролог. Джастин

Рука неровно скользнула по гладкому грифу гитары. Её белый цвет давно превратился в серый, а неровности на корпусе и вовсе с годами стали шероховатыми. Ноющие мозоли на пальцах уже стали привыкать к бешенному ритму по ладам.

К черту всё на свете, если такая боль приносит истинное удовольствие.

Именная подпись, что была аккуратно вычерчена самым дешёвым маркером на корешке, постепенно стиралась.

Я не расставался со своим инструментом с тех пор, как впервые отыскал его в старом бардачке отца. Это всё, что осталось у меня от него помимо тех ошибок, что он совершил.

Грёбанный выбор, ломающий всё изнутри, но придающий силы.

Струна дрогнула под моим движением, и резкая боль пронзила нерв. Если бы злость и ненависть были моими сопровождающими, то они непременно чувствовались в музыке. Мелодия лилась по моим венам тем самым оглушающим ядом.

Ноты поочерёдно отражались эхом от соседних стен. Частоты били по вискам, и я забывался в этом омуте с наслаждением.

Шум, звучащий гораздо громче всех мыслей. Шум, напоминающий о шрамах, но настолько исцеляющий.

Последним аккордам суждено было прозвучать смазано. Не всё в этой жизни идеально, так зачем быть одним из тех, кто создаёт эту болезненную видимость? Реальность отравляет, и чем раньше ты доходишь до этой истинности, тем проще становится переживать неудачи на своём пути.

В очередной раз, я сделал оборот вокруг своей оси, чтобы оглянуться по сторонам. Жалкая пародия амфитеатра Голливуд Боул уже не казалась такой никчёмной. Он был переполнен настолько, насколько это было возможно. Лилиан уверяла меня, что все билеты были распроданы в первый же месяц. Признаться честно, вначале я даже не поверил своему менеджеру. Эти слова никак не укладывались у меня в голове.

Я был не один. Позади стояли ещё две значимые фигуры, желающие выбраться вместе со мной со дна на свободу.

Нейт жонглировал барабанными палочками перед стальными дисками, изредка постукивая по ним и выжидая нужного момента. Тайлер с предельной нежностью прикасался к клавишам, словно при каждой песне готовился к своему первому сексу, которого у него было уже не один десяток. Кто бы мог подумать, что такая любвеобильность к девушкам сможет принести пользу в духовную культуру.

Как бы я не старался выбросить из головы мысли о той ответственности, что я взвалил на себя, избитое сердце из раза в раз напоминало мне об этом.

Приглушённая темнота тянула за собой, и тело пробирало до дрожи. Но лишь этот пульсирующий лепет, доносящийся из зала, приводил меня в чувства. Затаив дыхание на пару секунд, я вслушивался в это сладостное бормотание девушек в первых рядах, которые уже были готовы раздеться ради ещё одной песни на бис.

Нет, мы не покорили Лос-Анджелес в поисках славы, как все остальные. Мы дали сами себе ещё один шанс и не упустили его. Это и называлось победой.

До того момента, пока всё не покатилось к черту.

Жалкие отблески приторно-желтого света в один момент стали расстилаться на все пространство. Вдалеке стали прорисовываться движущиеся силуэты. Музыка заметно стихала. Вместо нее появился режущий слух крик испуганной толпы. Концерт превращался на глазах в кровавую потасовку.

Я плохо помнил, как ринулся в толпу, чтобы помочь разнять разрастающуюся драку. Но чем ближе я подходил, тем отчетливее видел перед собой кошмар прошлого.

Люди вокруг расступались.

– Время отдать должок, Джастин.

Мерзкий звук, вырвавшийся из его глотки, был плевком. Сейчас угроза казалась такой мелочной по сравнению со всем тем, что я испытал до встречи с ними.

Я не боялся. Страх был для меня чем-то уязвимым и мерзким.

Первый удар пришёлся на челюсть. За щекой почувствовался металлический привкус. Я выпрямился и замахнулся микрофоном в ответ. Мы оба сохранили равновесие, но ненадолго. Мне стоило оценить свои силы перед тремя ублюдками, прежде чем что-то тяжелое пришлось на затылок. Моя гитара, висевшая у самого сердца на ремне, тут же отлетела в сторону. С резким звоном в ушах я свалился на холодный кафельный пол, истекая каплями крови. В глазах зарябило.

Сквозь шепот криков из множества голосов я прочитал по губам нависшего над мои телом человека слова:

«Мы уничтожим тебя».

Теперь, когда я беспомощно лежал, удары становились живее.

Из последних сил я оставался на грани сознания. Веки тяжелели, мне хотелось провалиться в сон, но я всячески останавливал себя.

Когда я совсем остался неподвижен, они стали отступать. Так мне казалось, пока сквозь пелену я не разглядел…

Искры.

Маленькие фейерверки со скоростью света стали разлетаться в разные стороны. Огненные шары на глазах превращались в бомбу замедленного действия. Я отдаленно видел, как в глазах толпы разжигалось поднимающееся пламя.

– Господи! – взмолился я на последнем издыхании. – Какого хрена ты снова это делаешь? Ты не можешь отнять у меня и музыку! Я не позволю тебе сделать это, слышишь?

Всё внутри меня кричало. Я ненавидел всем сердцем эту несправедливость, которая шагала за мной по пятам каждый, мать его, раз.

Когда огонь достиг своих пределов, сигналы пожарных вперемешку с патрульными машинами уже вовсю раздавались в радиусе каких-то пары метров.

Я попытался пересилить жгучую боль в мышцах, начал поспешно ползти, сжав крепко в кулак гриф инструмента. Слой свежего пепла обжигал ладонь, но мне было плевать. Плевать на то, что выручки с прошлого выступления едва хватит на жизнь и мне снова придется гнить среди таких же, как и я.

Огромные убытки. Долги. Так больше не должно было продолжаться.

Когда перед глазами всплыла пелена звёзд, я понял, что смог выбраться наполовину из очага своих проступков.

Кашель предательски заставлял глотать ртом не запятнанный дымом воздух, когда мне всё-таки удалось выбраться наружу. Теперь я сидел на холодном асфальте на коленях, склонившись к земле. Рука неохотно потянулась в передний карман слегка сожжённых джинс. Скомканный лист постепенно стал покрываться следами из алых капель, но только лишь текст продолжал обжигать своим содержанием.

Я вчитывался в тупые строки по несколько раз, и всё равно думал о ней. Клянусь, я не заслуживал Тиффани, но её доверие ставило меня на распутье.

Пролог. Тиффани

Робкий, но по-своему ясный рассвет вновь становился моим другом, провожая с ещё одной ночной съёмки – третьей по счёту, всего за пару дней. В последнее время фотосессии походили на бесконечные круги ада. Мой молчаливый спутник пытался отвлечь меня своими незамысловатыми красками. Усталость всё же давала о себе знать.

Мысли продолжали эгоистично крутиться перед глазами, умоляя меня бросить всё к чёртовой матери.

"Да, к чёртовой матери!" – произнесла я уже вслух, издав нервный смешок. – "Очень остроумно, Тиффани".

Огни ночного Города Ангелов светили ярче любых сапфиров. Сансет-Стрип только просыпался, несмотря на то что на улице было давно за полночь. Блёклые дневные цвета домов в это время суток походили на гирлянду с рождественской ёлки. Вывески билбордов пестрели повсюду. Толпы уличных артистов, разыгрывающих латиноамериканскую музыку, расстилались по всему главному району Лос-Анджелеса. Признаться честно, каждый раз это вызывало восторг, как безжизненное место всегда оживало по щелчку пальцев ближе к вечеру.

Странно, но я всегда находила сходство с этим городом, полного оглушительно-приятного шума, вместе со своей жизнью. Такой же бешеный ритм с обманчивой за ней пеленой.

Я не любила туристов. Каждый из них врывался на эту территорию, чтобы разглядеть места с картинок из интернета, сделать пару селфи и снова исчезнуть. Никто из них не стремился взглянуть городу в глаза, отыскать в нём свою частицу души. Люди всегда обращали внимание на внешнюю оболочку, порой, забывая о самом главном – сердце. Для них это было отличительной красотой, навязанной обществом, определенным стандартом. Даже если это и касалось таких простых вещей.

Летний бриз аккуратно касался почти развалившихся локонов. Прохлада бросалась в лицо, что глаза слегка заслезились. Я вдыхала свежесть полной грудью, словно боялась задохнуться от её нехватки.

Дорога постепенно становилось неровной, переходя в песок. Когда туфли начали невыносимо натирать, я отстегнула застёжку, чтобы избавиться от неудобных и слишком высоких каблуков. Пальцы ног медленно стали утопать в маленьких песчинках.

Я остановилась у ближайшего пирса на побережье Атлантического океана. Шёпот прибоя убаюкивал своими всплесками. По телу пробегали мурашки, когда природа напевала свою мелодию. И я мысленно пела вместе с ней, разделяя тишину на двоих.

Но мой голос был безликим, я не могла позволить себе плыть по течению.

Съёмная квартира находилась всего в паре кварталов, поэтому я задержалась на пляже чуть дольше обычного. Мне не хотелось возвращаться домой. Он всегда пустовал, особенно после того, как я осталась совсем одна. Меня снова окружала душащая свобода. Наверное, я должна была давно к ней привыкнуть, но так и не смогла.

Все вокруг пытались мне доказать, что одиночество и есть путь к успеху, но такие люди обычно выглядели самыми несчастными. К одиночеству, несомненно, можно привыкнуть, но чаще всего это временный эффект.

Пересилив своё нежелание, я всё же переступила порог своей студии. Это место сложно было назвать домом, хотя бы по той причине, что чаще всего я ночевала в отелях из-за постоянных разъездов.

Стопка журналов "Vogue" с недавнего показа так и лежала нетронутой. Я взяла в руки один из них. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь мои фотографии станут обложкой для известных глянцевых страниц.

Картинка выглядела довольно приторной. Слишком много хрупкости, сладости. Такой стиль обычно проигрывал всем моим дерзким образам. Так или иначе мой характер никак не сочетался с внешней нежностью: топ розового цвета и золотые аксессуары лишь слегка разбавляли белизну футболки и юбки летнего фасона. Передние пряди неряшливо, но по-своему абстрактно выбивались из причёски. Старая книга с пожелтевшими страницами придавала некую винтажность в кадре.

Пробежавшись по всем заголовкам, я остановилась на том, что располагался в нижнем правом углу:

Модель Тиффани Кэмпбелл. «Между двух огней, или как музыка сближает».

Я устало закатила глаза. Жёлтая пресса не переставала замолкать, а моя репутация портилась с каждым новым днём.

Я плюхнулась на диван, выбросив сборник сплетен в мусорную корзину. Руки обвили колени, подражая простым человеческим объятиями. Голова смиренно легла на изголовье подушки, а взгляд устремился в потолок. Впервые за столько лет меня окутывала тревога.

Моделинг стал неотъемлемой частью моей жизни: привычка, окутанная реальностью; выбор, который сломал меня. Навсегда одна, сбившаяся с пути. Я не знала кем я была на самом деле.

Все свои победы я называла провалом. От них нужно было избавиться, но каждый раз разум спускал меня с небес на землю, и я вновь замолкала.

К горлу подступала тошнота, когда воспоминания едкими отрывками напоминали о себе. Раны затягивались, но тело помнило всё. Сердце душили разбитые осколки.

Я хотела быть сильной.

Сквозь непроглядный мрак всегда виднеется свет, так ведь?

Солнечные лучи, как назло, упали на синтезатор в углу, и вместе со слезами на лице появилась лёгкая улыбка.

Стоило мне снова коснуться руками клавиш, как всё вокруг переставало иметь хоть какое-то значение, кроме того, что моя душа забывалась в музыке, как в своём единственном спасении.

Я помнила порядок нот наизусть. Чувствовала мелодию кончиками пальцев и израненной душой.

Первые шаги обжигали неистовой страстью, и я возвращалась в исходную точку. Возвращалась до тех пор, пока Джастин не стал моим первым слушателем. Тем, кто заставил поверить в себя.

Часть 1. Минорный тон

Глава 1. Джастин

Капли предательского мартовского дождя постукивали по тканевым вставкам с обратной стороны «особняка бедности». Так я называл наше семейное убежище, не больше семнадцати футов в длину и десяти в ширину. Многолетние разводы едва пропускали сквозь себя картинку с улицы.

Старое шерстяное покрывало не спасало даже от ледяного ветра, просачивающегося сквозь небольшие трещины у подоконника. Ближе к вечеру прохлада океана заполняла всё пространство вокруг.

Сколько бы я не пытался отремонтировать эту машину, всё было без толку. Чёртова железяка уже не подлежала и самому дорогому ремонту. Наверное, ещё пару лет назад ей было уготовано место гнить на свалке, а не на пляже Доквейлер вместе с остальной серой массой.

Несмотря на такое незначительное дерьмо, нам повезло выбить местечко именно в этом районе, где холод был лишь временным недоразумением в тёплом штате Калифорнии.

Весь трейлерный парк был похож на муравейник, где каждый дом стоял чуть ли не сплошняком друг к другу. Метры белых шапок домов, раскинутых как камни на песке.

Плата за аренду в этом году значительно выросла, поэтому каждый опасался переплатить лишний цент. Здесь жили все люди, оказавшиеся когда-то на самом дне. И я был не исключением.

В горле пересохло. Эту убитую, но родную обстановку мог спасти только глоток кофе, чтобы протрезветь.

Мебель из красного дерева, которую я выкупил на одном из блошиных рынков, уже выглядела потрепаннее самого гребанного разваливающегося трейлера.

При своём росте в метр восемьдесят пять я прошёл из комнаты на кухню согнувшись, чтобы избежать столкновения с потолком.

Лучи закатного солнца пытались просочиться сквозь переднее стекло, покрытое мелкими трещинами. Можно было подумать, что глаза слипались не от преломленного света, а выглядывающих вдалеке роскошных отелей и комплексов вида люкс-класса. Они возвышались над нам, словно показывали своё превосходство.

На удивление, сегодня на пляже было достаточно тихо. Наплыв туристов случался чуть ли не каждый день, но сегодня я не наблюдал ни единой человеческой души. Всепоглощающая тишина была непривычной. Сразу вглубь от пляжа находился и международный аэропорт. Независимо от времени суток здесь постоянно можно было услышать шум самолётов. Я называл его чертовой колыбельной. Большинство отдыхающих в Доквейлере настолько привыкли к этому, что просто не обращали внимание на подобные мелочи.

Лос-Анджелес никогда не был благосклонен ко мне. Город-мечта миллионов людей отыскал свою единственную жертву среди всего живого потока и всячески пытался перерезать мне горло. Все мои неудачи начинались и заканчивались исключительно в его пределах.

Как бы сильно мне не везло по жизни, я любил этот сумасшедший Эл Эй, готовый разорвать на куски и одновременно поднять с колен. Извращенные эмоциональные качели.

Пару раз поддев с успехом кнопку выдачи зёрен канцелярским ножом, я всё же взял в руки кружку. Тепло предательски обжигало, но боль притупляла мысли.

Взгляд упал на деревянную дверь. Она снова была слегка приоткрыта. Утренний аромат духов лаванды ещё не успел выветриться со вчерашнего дня. Мама пропадала на сутках в больнице. Я редко видел её, даже по выходным. Можно было подумать, что настенные фотографии с её изображением на холодильнике заменяли родного человека мне и Коди. В этом году этому засранцу исполнялось шестнадцать лет.

Мелодия раритетного граммофона терялась на фоне непрекращающихся звуков мороси. Обычно, такие вещи вызывают раздражение, как например тикание часов, но я находил в этом успокоение.

Я слышал музыку. Искал её там, где умирала любая надежда.

Внезапно настойчивый стук прервал мои мысли. В такие моменты всегда нужно было подождать от силы минуты две, чтобы отличить соседей наркоманов, выпрашивающих денег на очередную дозу, от Пита. Вскоре грохот заставил меня приподнять жалюзи. Я положил руку на холодное оконное стекло.

– Эй, там! Сколько мне ещё ждать?! – грубый мужской голос отзывался от картонных стен эхом, а при виде меня и вовсе стал ещё жёстче. – Я знаю, что ты там, Джастин!

Замочная скважина давно была сильно расшатана, но стальные гвозди, к счастью, не позволяли выломать остатки двери. Несколько раз провернув ключ, я скорчил дружелюбное выражение лица.

– Пит, дружище, давно не виделись. Как поживает твоя старушка Кэри?

Я пристально посмотрел на мужчину. Этому алчному подобию человека шёл уже шестой десяток, а он всё также продолжал забирать последние копейки. Я находил в нём сходство с тем мобильным мусором, который сдавали на лом неподалёку от пляжа – постарел раньше срока, потерял глаз на стройке из-за чего и был вынужден уйти с должности главного прораба. Сколько я его помнил, он никогда больше нигде не работал – жил за поборочные деньги, что время от времени откладывал себе в процент на алкоголь.

– Засунь свой язык в задницу! Это уже мой третий визит к вашему чёртову домишке за последний месяц.

– Я всё оплачу. Мне нужно ещё хотя бы пару дней.

– Через пару дней от тебя не останется живого места. Кажется, ты не понимаешь с кем имеешь дело, – Пит нахмурил брови и стал ходить из стороны в сторону.

– Не горячись. Я же сказал, что отнесу тебе деньги сразу, как только у меня появится возможность, – мой оптимизм раздражал этого ублюдка.

Терпение Пита подошло к концу, и он склонился надо мной. От него ужасно разило дешёвым виски, бензином и потом. Немытые волосы спадали соломой на лоб, который едва можно было разглядеть из-за выступающих морщин. Капилляры на глазах, спрятанные за мешками, налились кровью больше обычного. Пит сжал одну из рук в кулак и сдавил мою грудь, сократив расстояние, между нами. Седая щетина, похожая на изжившие иголки, едва царапала щёку.

– Ты просрочил оплату платежей. Четвёртую за полгода, будь ты не ладен.

– Вообще-то третью.

Он схватил меня за горло футболки и проворчал:

– Сучий ты сын! Пока долги твоего отца не будут выплачены до конца, ты никуда не денешься.

– Это как раз то, что мне нужно, – уголки губ расплылись в саркастичной улыбке.

– Если в конце недели у меня в фургоне на столе не будет тысячи баксов, можешь подыскивать своей семейке новое жильё. Захочешь скрыться – я достану тебя из-под земли. В противном случае, придётся расплачиваться твоей мамаше за вас двоих.

Его слова отскочили от меня. Слабый холодок пробежался по спине. Я мог вынести все его слова, но только не те, что касались родных мне людей. Пару раз мне приходилось пачкать об этого жалкого пьяницу свои руки, но сейчас мне меньше всего нужны были проблемы с законом в виде дополнительных штрафов.

– Ты не посмеешь.

Злорадственные насмешки один за другим сходили с его изуродованного лица. Он ждал ответной реакции, а я момента, чтобы разукрасить наглую морду.

– Ты просто не знаешь на что я способен, когда люди не следуют моим правилам. Бывай.

Пит развернулся и последовал к следующему трейлеру, отыскивая новую добычу, с которой можно было стрясти пару десятков или даже сотен долларов. Я проводил его взглядом, застыв на месте. Дождь, стекающий с крыши, привёл меня в чувства.

– Чёрт! – выругался я от внезапной пульсирующей боли в костяшках. Под передним окном образовалась небольшая вмятина. Ещё одна.

Я потянулся к карману джинс и дрожа достал последнюю сигарету, ещё не успевшую напрочь размокнуть. Огонь зажигалками отражался в тёмных, как смола зрачках. Едкий дым уже давно не разъедал глаза как раньше, а лишь рассеивался в лёгких.

Последние семь лет мы сводили концы с концами. Денег, доставшихся с пособия от отца, и зарплаты матери, работавшей сутками медсестрой в больнице, не хватало, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь. Когда я был подростком, мне приходилось подрабатывать всеми способами, лишь бы не умереть с голоду и увидеть новый день. Сколько бы я не пытался, моих усилий всегда было недостаточно.

Пепел медленно рассыпался, умирал, как и я. Отбросив окурок в старую шину, сделанную под урну, я вернулся обратно внутрь.

Большую комнату, которую я делил вместе с братом, по тесноте сложно было сравнить даже с самой дешёвой однушкой за городом: комод, плацкартные кровати, встроенный шкаф на несколько полок. Взгляд упал на прикроватный стол со стопкой бумаг с красными чернилами от печатей. Они походили на клеймо, а не предупреждение.

Стрелки настенных часов остановились на цифре восемь. У меня был в запасе ещё час, чтобы успеть добраться до Рокс Алленда. Сегодня там проходил концерт одной известной рок-группы. Парни давно хотели попасть туда. Нам повезло, что за день до выступления кто-то решил продать последние билеты по уценке.

Я надел чёрную клетчатую рубашку поверх белой футболки, заправив рукава примерно до локтя. На шее свисала крупная отцовская серебряная цепь, что я заприметил в шкатулке у матери ещё в старшей школе.

В русых волосах за ухом все это время лежал карандаш. Иногда я забывал его достать даже перед сном. Я часто любил записывать текста, которые приходили в голову в самые неожиданные моменты, поэтому этот предмет всегда находился у меня под рукой вместе с небольшой тетрадкой. Я хранил её под матрасом своей нижней койки.

Пальцы разгладили синюю обложку от скопившейся за день пыли. Шелест страниц усладой донёсся до меня. Музыка была моим спасением. Спасением от той реальности, которую я не мог создать.

Я пролистал до последней записи и начал складывать одни слова за другими:

Может быть, я просто найду свою мечту на карте, И перестану тратить доллары на ветер. Всё, что когда-то принадлежало нам здесь — Бьётся в сердце. Дай мне шанс, чтобы исцелиться.

Каждый раз, когда строки складывалась сами собой, мелодия уже звучала вокруг меня. Аккорды выстраивались в ряд, и я видел полную картину новой песни. Не теряя и секунды, я стянул с крючка гитару, висевшую за ремешок, и стал наигрывать будущую песню на своём инструменте.

***

В нескольких метрах от дома был припаркован старый красный Dodge. Мне нравился его внешний вид, сделанный под ретро-стиль. Шины давно уже нужно было заменить, проверить аккумулятор на пригодность, и самое главное – избавиться от невыносимого свиста во время езды. Каждый раз, когда я садился за руль, надеялся, что машина не забарахлит где-нибудь на шоссе вдалеке от города.

Передние тонированные стёкла пропускали прохладу после только что прошедшего дождя. Из динамиков доносилась знакомая песня. Я взглянул на обёртку на соседнем сидении, чтобы убедится в своих размышлениях, после чего прибавил громкости.

– Прости пап, но Linkin Park всё ещё не вызывают во мне восторга, – с привычной тоской ответил я в пустоту.

Я отодвинул небольшой ящик, где лежали все припрятанные мной кассеты. Некоторые из них были даже лимитированными. Отец любил их коллекционировать. Я никогда не придавал этому какого-то значения.

К югу от автострады дороги становились всё более извилистыми и с одной стороны открывали вид на горы и обрыв, ограждённый хлипкими постройками.

По пути я заехал на заправку к дяде через бульвар Сансет. Все считали её заброшенной, кроме заблудших путешественников и меня самого. Здесь был самый дешёвый бензин во всём городе.

– Мне как обычно половину бака, Мэл, – я протянул мужчине смятые купюры.

– Я залью тебе до краёв, как и в прошлый раз, – откашливаясь проговорил он.

– Я так не могу. Не нужно тратить свои запасы на меня. Лучше оставь пару литров тому, кому это действительно будет нужно.

– Ты же знаешь, что это меньшее, чем я могу отблагодарить вас.

Я опередил его, не дав закончить предложение:

– Всё нормально. Правда, не стоит.

Но Мэл всё же повторил слова, звучащие как ежедневная мантра.

– Если бы не твой отец, моего сына давно не было бы в живых…

Старая пластинка прокручивалась стабильно каждый вторник, когда я заезжал сюда. Наверное, я слушал эту историю уже в сотый раз, но каждый из них был как самый первый и болезненный.

– Спасибо, – из моих уст ответ прозвучал довольно сухо.

Тема отца давалась мне достаточно тяжело. Он часто бывал на службе и приезжал домой всего пару раз в год. Для меня эти дни были подобны Рождеству или Дню Благодарения. Он всегда боролся за справедливость, спасал жизни многих людей и в конечном итоге пожертвовал своей. Я так и не сумел принять его выбор. Ненависть жгла горло.

Я молча уехал в закат, не желая вступать в бесполезную полемику.

Когда же вдалеке показалась белая арка, я облегченно выдохнул. Возле входа, что вела к открытой сцене, уже стояло порядка тридцати машин. Фанаты «Chase Selt» создали огромную очередь.