Исповедь одной души

– Голова кружится.

– Ах, головка закружилась! Да ты ж моя бедненькая! Получай еще, стерва!

Третья затрещина свалила меня с ног. Я упала, ничего не видя перед собой. Отчим выпускал пар, нанося удар за ударом. Он бил ногами по спине; я извивалась, словно уж на сковородке, пытаясь избежать атаки.

– Я научу тебя уважать старших, – вновь и вновь повторял Игорь, нанося новый удар при каждом слове.

Когда ему надоело и пар был выпущен, он схватил пятерней меня за волосы, оторвав голову от пола и приподняв ее, и прорычал над ухом:

– Еще раз узнаю, что ты была там, я тебя так отделаю – мама не узнает, усекла? Ты у меня юшкой умоешься!

– Да, – выдохнула я.

Отчим ушел, оставив меня лежать на полу. Я рыдала от боли и злости. Я не понимала, к чему такая жестокость и не догадывалась, почему же нельзя видеться с папой. Я знаю, что бабушка периодически дает маме деньги, так почему мама с отчимом в один голос утверждают, что туда нельзя ходить и что папа бросил меня?

Я мечтала, что мама и папа жили вместе, а Игорь чтоб исчез. Тогда я была бы счастлива.

Ну а тем временем меня начали посещать мысли о суициде.

ГЛАВА 5

А тем временем ситуация дома накалялась. Игорь словно с цепи сорвался; жить стало невыносимо. Побои стали ежедневными, наказания становились изощреннее. Он будто искал повод, чтоб выплеснуть свой негатив на меня. Странно, но на маму он никогда не срывался.

Каждый вечер отчим ездил к друзьям на своей машине. По возвращении он был всегда очень зол, врывался ко мне в комнату и орал: «Дневник! Живо!» Как и у любого другого школьника, у меня были и другие оценки, помимо «пятерок». Его глаза наливались кровью, голос сотрясал окна, а я вжималась в стул, зная, что в очередном приступе бешенства Игорь меня поколотит.

– Какая же ты тупая! Господи, как можно быть такой тупой!?– кричал он в неистовстве. – Ты меня специально, что ли, бесишь? Ты хочешь, чтоб я тебя побил? А? Что ты молчишь? Говори, ты хочешь, чтоб я тебя побил?

– Нет, – едва смогла произнести я, вжав голову в плечи и опасаясь удара.

– Тогда какого черта я здесь вижу? Что это за оценки? За что «четыре»?

– Ошиблась…

– Если ты ошиблась, значит плохо занимаешься и не слушаешь учителя! Тогда сиди и учи, пока не выучишь – из-за учебников не встанешь! Ты поняла меня?

– Да.

– И чтоб завтра подошла к учителю и исправила оценку!

– Но у нас нет завтра этого урока.

– А меня это волнует? Чтоб завтра же исправила!

Швырнув в меня дневник, он направился к двери, и уже на пороге обернулся:

–Если ты хочешь, чтоб тебя побили, подойди ко мне и скажи: «Пап, побей меня». Вечно выводишь меня…

С этими словами он вышел. А я сидела над книгами до глубокой ночи, пока отчим не разрешил мне, уставшей и голодной, лечь спать.

Однажды холодным зимним вечером Игорь, как всегда, занимался моим воспитанием, обучая, как он выразился, житейским премудростям, которые заключались в том, как правильно обходить лужу. Было далеко за полночь, рядом сидела сонная мама, а Игорь мне все втолковывал, что лужу надо обходить, а не ждать, пока она высохнет. Я тоже уже засыпала, поэтому мне было все равно и на лужу, и на Игоря; я просто хотела спать. В какой-то момент обсуждение лужи перешли к выяснениям, кто кому приходится. В полудреме я ответила:

– Ты мне папа, а она – мать.

Я была уверена, что это именно то, что он хотел услышать, что я все правильно сказала. Но мой ответ его не удовлетворил, потому что он рассвирепел и начал орать, брызжа слюной:

– Какая еще мать? Да как ты смеешь так разговаривать с мамой, соплячка? Она тебя родила, подарила жизнь, ты ей по гроб жизни обязана, а ее обзываешь «мать»? У тебя еще сопли под носом не высохли, чтоб так разговаривать со старшими!

– Игорь, успокойся, пусть будет «мать», ничего страшного, – крики разогнали сон мамы, и она попыталась заступиться за меня.

– Не лезь! – с вызовом ответил он, злобно зыркнув на нее исподлобья.

Мама замолкла и откинулась на спинку кресла. Отчим продолжал в неистовстве орать о неуважении к матери. Мне страшно. Я боюсь снова испытать боль, которая будет преследовать меня неделями. Наверно, в какой-то момент он увидел, что я задремала под его бубнеж, потому что почувствовала рывок назад и вверх. Стул опрокинулся, а Игорь уже тащит меня за шиворот противоположной стене. От усталости все чувства притупились, поэтому я даже не сопротивлялась. Да и как физически противостоять взрослому мужику весом под центнер?

Подтолкнув меня к стене, он приказал биться головой о стену, пока не поумнею. Что? Я не ослышалась? Биться головой?

– Что ты стоишь? Или я тебе не на русском языке сказал? Стой и бейся головой о стену, раз ты такая дурочка, – взревел отчим.

Я стою перед стеной в немом оцепенении, не зная, что делать. Он подскочил ко мне, хватая огромной ручищей мою тоненькую шею, и с силой стукнул лбом о стену. В голове вспыхнул фейерверк. Как будто издалека я услышала голос:

– Вот с такой силой и бейся, и чтоб я слышал звуки ударов!

Не могу в это поверить, но я бьюсь головой, намного снижая силу ударов, нежели, чем меня стукнул Игорь. Взрослые в это время ругались, но слов я не слышала; в голове будто туман, в глазах плясали темные точки.

– Сильнее! Я не слышу, как ты бьешься, – голос Игоря звучал будто из колодца.

Я ударилась сильнее о бетонную стену, обклеенную дешевыми обоями в жуткий мелкий цветок. Как же я ненавижу эти обои! Как же я ненавижу Игоря! Как же я ненавижу свою жизнь!

Перестав спорить с женой, он встал и подошел ко мне. Я подумала, что сейчас мне зададут трепку. Но отчим схватил меня за ворот кофты и поволок прочь из комнаты. Слишком болит голова, чтобы думать. Но куда же он меня тащит? Мы вышли из дома, направившись к сараю. Да что же он задумал? Войдя в сарай, он толкнул меня на стоявший там старый пыльный диван. К нам подошла мама, как всегда безмолвная, словно рыба. Она села рядом, но держала дистанцию. Игорь навис над нами обеими, он что-то говорил, но я не могла разобрать слов из-за головокружения и боли. Меня трясло от холода, ведь на мне были только тонкие брючки и кофта.

Отчим тряхнул меня как куклу, что ненадолго привело меня в чувство.

– Посидишь тут, пока я не решу тебя простить. Подумай пока над своим поведением, – сказал он, выдыхая клубы пара при каждом слове.

Рядом с диваном валялась куча старых вещей, которые были мне малы, но хранились беспорядочной кучей в сарае. Мама выудила оттуда мою старую детскую шубу и, как смогла, накрыла меня.

– Нечего ей поблажки делать, – заметил Игорь, снимая с меня шубку и накинув ее на плечи дрожавшей от холода мамы. – Пусть посидит здесь, ей полезно.

– Игорь, я спать хочу, заканчивай это все, – слабо запротестовала женщина.

– Так иди спать, в чем проблема? Она пусть тут остается.

– Я без нее не пойду.

– Она не заслужила, – презрительно отрезал Игорь.

Кажется, она возражает ему, а я тем временем сижу в полуобморочном состоянии. Он ушел, оставив нас вдвоем. Мама сидела, сложив руки на коленях и изредка бросая на меня беглый взгляд. Она сняла с себя шубку и накрыла меня ею. Вскоре вернулся Игорь и загнал нас домой спать. Я отключилась, едва коснувшись головой подушки.

Этот день был забыт как страшный сон. Эта тема была закрыта, а отчим отстал от меня на какое-то время.

День прошел, но ему на смену пришли другие, не менее жестокие, дни.

ГЛАВА 6

Я каждый день молила Бога, чтоб избавил меня от страданий и мучений, но Он не слышал. Как-то мне попалась молитва на кусочке картона, я хранила ее под подушкой и читала на ночь. Но становилось только хуже – Игорь продолжал зверствовать, боли не утихали, замучали бессонница, уроки и домашние дела. Тогда я стала молить Бога о смерти. Я даже составила завещание. Но что может завещать двенадцатилетний ребенок? Я завещала, чтоб мои игрушки похоронили со мной. Этот листок я бережно хранила под подушкой вместо молитвы, которую я порвала на мелкие клочки и выбросила.

Просыпаясь каждое утро, я была зла. На Игоря – за побои, на Бога – за такую жизнь. Вскоре я поняла, что мне уже никто не поможет и я действительно осталась одна; и жить мне так всю жизнь, пока один из нас не умрет. Зла я была и на маму. За то, что выбрала себе такого мужа и ничего не делает для моей защиты.

Оглядываясь назад, я не понимаю, что держало вместе этих двоих. У них не было ничего общего, даже чувств друг к другу. У меня всегда было такое впечатление, что Игорь ненавидит вообще все, что его окружает, ненавидит свою жизнь. Как и мама ненавидит свою. Ненавидит и терпит: ее не трогают и хорошо, жить можно.

У них не было ни любви, ни заботы, ни нежности, ни взаимопонимания. Они никогда не проводили время вместе. Каждый жил своей жизнью: отчим занимался самогоноварением и «воспитывал» меня, а мама работала. После работы она всегда смотрела бесчисленные сериалы; летом ненадолго выходила в огород. Когда мы с ней оставались наедине, я пыталась с ней поговорить, рассказать о моих успехах в школе, но она всегда молчала и думала о своем, витая в облаках. Сомневаюсь, что она когда-либо слушала меня. Я знала, как сильно она ненавидит огород; ей приходилось после тяжелого рабочего дня возиться на грядках.

Также всеми фибрами души она ненавидела выходные, когда мы с утра до вечера убирали, готовили и стирали. Совместный поход на рынок превращался в катастрофу. Маме все не нравилось – моя прическа, моя одежда, моя походка, моя осанка. Всегда находился повод, к чему придраться. Она то дергала меня за волосы, то лупила по спине, говоря не сутулиться, то называла глистой в скафандре, чем доводила меня до слез. Мать вымещала на мне свое негативное настроение и недовольство жизнью. Как будто это я виновата, что она глубоко несчастна. Как будто я виновата, что родилась у нее…

Мне всегда казалось, что она мечтает жить одна и что одной ей жилось бы лучше. Может, тогда она была бы счастлива? Уже тогда я решила, что вырасту и после учебы уеду из станицы, чтоб больше никогда не возвращаться. Я мечтала о самостоятельной жизни, о независимости. Мечтала, что буду работать и жить, как хочу я – ходить, куда хочу, одеваться, как хочу, готовить и есть, что я хочу. Отчим любил приговаривать, что я не справлюсь одна, что не смогу без мамочки и что прибегу обратно. На его слова я мало обращала внимание, но решила, что у них я точно никогда не попрошу помощи, как бы плохо ни было.

Они всегда были для меня антипримером. Я смотрела на них и думала, что никогда не стану такой же. И конечно же, у меня не будет ни хозяйства, ни огорода. Взрослые жили каждый в своем мире, тихо ненавидя друг друга. Их объединяли только быт, огород и сплетни о соседях и знакомых. Мы никогда не выбирались из дома. Не было совместных поездок на море или на природу, не было прогулок или походов в гости. Более того, у нас никогда не было совместных ужинов или совместных праздничных посиделок. Мы не отмечали никакие праздники, не дарили друг другу подарков, не принято было и оказывать друг другу знаки внимания и говорить комплименты. Мне запрещалось приглашать подружек в гости, как и самой ходить к ним. Первый свой день рождения я отмечала в пятнадцать лет. Мне было разрешено пригласить школьных подруг, был куплен торт, и мы вчетвером сидели на нашей кухне. Было много подарков, смеха и шума. Мама каждые 10-15 минут выбегала из комнаты и шипела, чтоб мы вели себя тише, а то мы мешаем взрослым смотреть телевизор. Когда все ушли, отчим долго орал за то, что мы шумели.

Мама редко покупала себе одежду, годами нося одно и тоже. Мне одежда покупалась еще реже. И обычно это была обувь на размер меньше и платья с футболками на три размера больше. В обувь я не влезала, а в одежде – утопала. Мать всегда злилась из-за этого и ругала меня. Будто я виновата, что она не знает моего размера. Мне не нравилась одежда, купленная ею, ведь покупала она всегда на свой вкус. Это были расклешенные платья на пуговицах, так любимые ею и футболки в цветочек, которые годились разве что пенсионеркам. Молодежные модные вещи никогда не покупались. Если же я покупала себе что-то из вещей, когда бабушка тайком подкидывала денег, то это осуждалось и запрещалось носить. Как говорили взрослые, девочки такое не носят. Помню, была у меня футболка, очень модная в то время и очень мною любимая, с изображением следа от ботинка. Недолго же я ее носила – отчим психанул и разорвал ее прям на мне. Я тогда очень долго плакала.

А Игорь, видя страдания и слезы, забрал все мои вещи, оставив лишь платье, купленное матерью для меня. Оно было большим – через пройму виднелась грудь. Я ненавидела это платье еще и потому, что оно было нелепым – голубым в мелкий цветочек, и я была в нем похожа на старушку. Отчим все твердил, что я неблагодарная и недостойна такой матери, ведь она заботится обо мне и одевает.

– Ты будешь носить то, что купила тебе мать! Она могла бы из продуктов что-то купить, а купила тебе такое классное платье! Вообще уже обнаглела, совсем не ценишь, что для тебя делают! – заявил Игорь, унося кучу моих вещей и пряча их в комнате матери.

Я пыталась возразить, впрочем, безуспешно:

– Оно велико мне, да и неудобно в нем.

– Ничего, привыкнешь. Заодно подумаешь над своим поведением.

– А как же сменная одежда?

– Ты что, спорить еще со мной будешь? Совсем страх потеряла? Я сказал, будешь носить, что купили! А это – чтоб больше не спорила… – не успев договорить, Игорь побежал в мою комнату. Он стянул с кровати мое постельное белье и, скручивая в рулон вместе с матрасом, унес в комнату матери. Остались лишь тоненький плед и подушка.

– Ты и этого не заслужила, – сказал Игорь и, стянув с подушки наволочку, кинул ее на пол.

Я стояла, оцепенев, и смотрела на него.

– Теперь будешь спать так! Чтоб знала, как открывать свой поганый рот! Чего ты вылупилась? Что ты смотришь на меня?

– Ничего, – потупив взгляд, прошептала я.

– Ах ты шельма! Идиотка! Дура какая! Ты долго будешь бесить меня?

Игорь уже ревел. Глаза знакомо налились кровью, ручища сжались в кулаки. Наверно, в такие моменты он себя не контролировал. Я смотрела в глаза цвета неба и понимала, что я не только ненавижу этого человека и эти глаза, но и голубой цвет. Уверенный в своей правоте, он дал волю кулакам. Когда ему надоело меня бить, он ушел, оставив меня лежать на полу. Игорь выпустил пар, он папа и он меня воспитывает. Едва я успела подняться, меня отправили в огород, ведь домашние дела никто не отменял. И боль в теле – еще не повод от них отлынивать.

Вечером пришла мама. Игорь вкратце ей рассказал о случившемся и о моем наказании, велев не давать мне постельного белья и одежду. Она молча выслушала и, пожав плечами, ушла смотреть телевизор. Ей было все равно.

Две недели я носила это чертово платье, которое ненавидела все больше и больше. Неделю я спала на железных пружинах, которые больно впивались в тело, от чего оно постоянно болело и ныло. Укрываться было нечем – покрывало я постелила вместо матраса, поэтому укрывалась я платьем. Спустя неделю отчим сделал мне великое одолжение, вернув постельное белье и матрас.

В то лето у отчима появилось много друзей, а мама обзавелась подругой, которая жила на соседней улице. А я подружилась с дочкой этой самой подруги – Валей. Мы часто играли у нас во дворе, пока наши мамы болтали за чашкой чая. А в свободное время я читала учебник по высшей математике, который был отдан одним из приятелей отчима, а тот в свою очередь заставил меня изучать от корки до корки. Сказать, что я ничего не понимала, – ничего не сказать. За что отчим поставил мне фингал на пол-лица и заставил носить солнцезащитные очки. Они были большими и постоянно сползали с носа, но Игорь запрещал мне их снимать даже в доме. А также дал указание всем говорить, кто увидит, что я с мальчиком подралась.

ГЛАВА 7

К тринадцати годам в моей голове четко сформировалась мысль о суициде. Я твердо решила умереть, устав от унижений и вечных побоев, но боялась. Боялась, что выживу. Ведь тогда Игорь с меня шкуру сдерет заживо, а мама будет стоять рядом и равнодушно наблюдать. Я должна умереть, нет сил больше терпеть это все. Надо отдать должное этому чудовищу – он предусмотрел все, чтоб слухи о его поведении не вышли за пределы дома. Бил он чаще всего так, чтоб на теле не оставалось синяков. И часто угрожал, что если я кому-то что-то расскажу, то он убьет. И я верила ему. Мать же стриглась под мальчика с тех пор, как он проволок ее по всему дому.

Я знаю, что Игорь хотел общего ребенка, но она отказала. Не знаю причин, почему они не обзавелись ребенком, но слышала, как мама сказала ему, что двух детей они не потянут. Мне всегда казалось, что это и есть причина ненависти его ко мне. По станице ходили слухи, что он бесплоден, а его дочь от первого брака и не его вовсе. В любом случае, оба взрослых вымещали на мне свою неудовлетворенность жизнью, самоутверждаясь при этом и люто ненавидя друг друга и свои жизни.

К тому времени мамина подружка – Елена – бывала у нас в гостях почти каждый день, даже когда матери не было дома. Пока мы с Валей играли во дворе, отчим ненадолго запирался с Еленой в доме. Закончив взрослые дела, она забирала свою дочь и уходила. Вскоре любовники начали писать друг другу записочки, поскольку интернета в то время не было, а телефоны только начали появляться и были не у каждого. А носила эти самые записочки я, по полдня бегая туда-сюда.

У них была любовь, Елена хотела выйти замуж за него, однако Игорь не хотел уходить с насиженного места, сославшись на семью.

Однажды я подслушала их разговор.

– Я не могу бросить женщину, с которой прожил шесть лет. Что она делать без меня будет и как будет растить дочь? У нас общий дом и совместный быт, я не могу бросить все и сбежать. Мне жалко ее. Давай оставим все, как есть? – говорил Игорь. Но женщину не устраивало такое положение дел.

– Нет. Я не хочу быть любовницей, я хочу замуж за тебя, потому что люблю. Давай поженимся и уедем?

– Или все остается, как есть, или мы прекращаем общение. Я же сказал, здесь мой дом и я никуда не уйду отсюда. Я все сказал.

Елена сдалась. Она действительно полюбила его, потому что приняла это условие.

– Только не бросай меня. Только будь рядом, – прошептала она.

Я, само собой, помалкивала, ибо боялась, что мне достанется. Часто одноклассница рассказывала, что видела моего отчима с Еленой.

– Ты знаешь, мы тут с друзьями ходили на карьер, – поведала мне подружка, и мы видели твоего папу с теткой какой-то. А где твоя мама, почему она не с ними?

– Отчим. Он мне отчим. Мама дома, а он с подружкой развлекается.

– Слушай, они сидели в машине, она так сильно раскачивалась…

– А потом?

– А потом они плавали в карьере. Поплавали и уехали.

Тем летом меня отправили на две недели в детский лагерь, расположенный в сосновой роще неподалеку от станицы. Каждые три-четыре дня приезжал отчим со своей пассией. Я каждый раз спрашивала о маме, когда она приедет. Я очень ждала маму, а Елена меня начала раздражать. Мама приехала всего один раз, и я тут же засыпала ее вопросами:

– Мам, почему ты не приезжала, ты была занята? Папа с тетей Леной часто приезжали…

При этих словах мать поменялась в лице и насупилась.

Вскоре я вернулась домой. Отчим обиделся, что я его сдала матери и в наказание пообещал, что в лагерь я больше не поеду никогда. Должна сказать, что это свое обещание он сдержал. А мама узнала обо всех его похождениях и любовных отношениях со своей подругой. Она увидела свое новое платье на Елене, а ведь она обыскалась его, несколько раз перерыв весь шкаф. В бардачке машины мама нашла презервативы и чужую юбку. Вот тут-то все ее догадки и подтвердились. Был жуткий скандал.

– Иди! Собирай свои вещи и уходи к своей Лене! – кричала мама в истерике.

– Ну что ты, солнышко, я же тебя люблю, ну куда я пойду от тебя? Мое место здесь, рядом с вами, вы – моя семья.

Отчим предпринял слабые попытки оправдаться, жалостливо улыбаясь.

– Какое я тебе еще солнышко? Раньше надо было думать! А теперь вспомнил, что у тебя семья есть!? – завопила еще громче мама.

– Ну прости меня, бес попутал. Она вообще сама на меня вешалась.

– Все, я не хочу тебя больше слушать, собирайся и иди к своему бесу.

От отчаяния мама медленно опустилась на стул, закрыв лицо руками. Игорь пытался ее обнять, как-то утешить, но она лишь оттолкнула его.

– Я сейчас уйду к Васе и останусь там ночевать. Мне надо все обдумать, а утром я приду и поговорим.

Игорь стоял, как вкопанный, глядя вслед уходящей жены. Только тогда он понял, что может потерять все. Проплакав весь вечер, он связал петлю на веревку и закинул на дерево во дворе, только почему-то петля болталась на уровне груди. А отчим сел ждать маму, но та не приходила. Глубокой ночью, когда я спала, он порезал себе руку кухонным ножом и разбудил меня криками. Страдалец сидел на кухне, привалившись спиной к стене. Из глубоких ран сочилась кровь, стекая ручейком к запястьям и падая крупными каплями на вылинявший линолеум. Такую картину я и застала, зайдя на кухню. Жутко перепугавшись, я не знала, что делать, и злилась на маму, за то, что она ушла, оставив меня в такой ситуации. Первая мысль была бежать к соседям и вызвать скорую, поскольку телефона у нас не было. Я стояла в ступоре, глядя на порезанную руку отчима, на залитый кровью пол, и раздумывала, что делать.

– Посиди со мной, – Игорь поднял голову и жалостливо посмотрел на меня.

– У тебя кровь идет, надо скорую вызвать.

– Да это ерунда, все нормально. Твоя мама меня бросила, ушла от меня. Посиди со мной, а?

Тут мой взгляд упал на сверкающий нож в окровавленных руках. Мне стало еще страшнее. Игорь истекал кровью, и, казалось, что вся кухня ею залита. А что, если он умрет? Что мне делать? Почему нет мамы?

– Давай я все-таки сбегаю к соседям и вызову скорую? – испуганно прошептала я.

– Не надо, я сказал! Будь здесь! -вдруг рявкнул отчим.

Мне ничего другого не оставалось, кроме как молча стоять рядом с ним, пока он сидел на полу и истекал кровью. Его голова свесилась на грудь, он сидел неподвижно, раскинув руки в стороны. Я взяла тряпку и начала вытирать кровь.

– Можешь идти ложиться спать, – прохрипел Игорь, не поднимая головы и едва открыв глаза.

– А как же ты?

– Не знаю… Иди отсюда.

Я ушла в свою комнату, легла в кровать, но от переживаний сон не шел. Так и пролежала без сна остаток ночи.

Мама пришла домой ранним утром. Игорь поджидал ее всю ночь, не сомкнув глаз, и услышав звук захлопывающейся калитки, побежал к дереву, где его ждала петля. Конечно же, мама купилась на этот спектакль и, испугавшись, как бы он действительно не повесился, побежала за ним. За это время Игорь успел накинуть веревку на шею.

Потом взрослые долго разговаривали, плакали; отчим стоял на коленях перед женой, вымаливая прощение и обещая прекратить общение с любовницей. Игорь клялся и божился, что ее не будет больше в их жизни. Да, мама простила его, Елена больше никогда у нас не появлялась. Как и прекратилось наша дружба с Валей, поскольку взрослые запретили мне всяческие контакты с девочкой. Думаю, Вале также промыли мозги, запретив со мной дружить. В общем, семья воссоединилась, а я лишилась подруги.

Помню, спустя несколько лет девочку насмерть сбила машина. О, как же моя мама радовалась этому! Говорила, что поделом Елене и что дети расплачиваются за грехи родителей. Это был крайне неприятный разговор, от которого просто волосы вставали дыбом.

Мама простила мужа, но осадок, конечно, остался. Отношения у них испортились окончательно. Они еще больше отдалились друг от друга и практически уже не разговаривали, лишь срываясь за свои неудачи на мне.

Вскоре после представления с повешением к нам приехала мама Игоря. Узнав, что ее сыночек пытался наложить на себя руки, она тут же примчалась отчитать нерадивую невестку. Опять крики, ссоры, ругань. Мать в слезах, а Игорь, ухмыляясь, сидит в сторонке и наслаждается.

– Это все ты виновата! Я так и знала, что сын мой будет несчастлив с тобой! – отчитывала свекровь мою маму.

– Но, мам, я…

– Молчи! И не перебивай старших! Что за манеры? Никакого уважения!

– Мам, послушайте…

– Да что мне слушать тебя? Соплячка! Ты мне сына чуть не угробила! Думаешь только о себе. Обо мне ты подумала? Или о муже своем?

Мама предприняла слабые попытки оправдаться:

– Он сам за моей спиной шашни крутил то с одной, то с другой. А я все узнала, он думал скрывать это все от меня? И сколько же он намеревался гулять от жены?

– И что, что гулял? Что с того? Это потому, что ты непутевая. Связался с тобой на мою голову, даже родить ему не в состоянии. Что ты за женщина вообще?

– У меня уже есть дочь…

– Это твоя дочь, а Игорю нужны свои дети, а не чьи-то.