Паук в паутине

Niktorina Milevskay

Паук в паутине

Пролог

Он любил дождь. Эти бесконечные, холодные струи, смывающие с города тонкий слой приличий и суеты, обнажая его истинное лицо – мокрый, скользкий асфальт, темные переулки и одинокие огни, тонущие в водяной пелене. Дождь был его союзником. Он скрывал звуки, стирал следы, превращал мир в размытую акварель, где одно преступление могло раствориться в другом.

Стоя у огромного панорамного окна на penthouse-этаже, он наблюдал, как город раскинулся внизу, словно сложный, многослойный механизм. Миллионы огней, миллионы жизней. Каждая – со своими секретами, страхами, грехами. Он знал это лучше кого бы то ни было. Он был тем, кто собирал эти грехи, каталогизировал их и… использовал. Они были нитями в той грандиозной паутине, которую он плел.

Его пальцы с легкой нежностью провели по холодному стеклу, оставляя на мгновение четкие отпечатки, тут же расплывавшиеся в потоках воды. Он мысленно представлял себе эти нити – тонкие, почти невидимые, но невероятно прочные. Они тянулись от этого самого окна в кабинеты чиновников, в приемные врачей, в мастерские архитекторов, в убогие квартиры наемников. Все были связаны. Все были частью системы. Его системы.

И, как любой хороший паук, он знал, что паутина требует регулярного обновления. Старые, ослабевшие нити нужно обрывать, чтобы вся конструкция не провисла. Чтобы она не перестала быть смертоносной и эффективной.

Его взгляд упал на матовое стекло планшета, лежавшего на столе из черного дерева. На экране горела фотография. Уверенное лицо, улыбка, полная превосходства, взгляд, привыкший смотреть свысока. Арсений Соколов. Архитектор. Тот, кто своими амбициозными проектами думал изменить город. Тот, кто решил, что может безнаказанно порвать одну очень важную нить. Нить, связывающую его с определенными людьми и определенными деньгами.

Соколов ошибался.

Он взял планшет, и его пальцы бесшумно заскользили по экрану, листая досье. Биография, финансовые операции, личная переписка, выуженная хакером-виртуозом, служившим ему еще одной парой глаз в цифровом мире. Он знал о Соколове все. Знакомых и любовниц, тайные страхи и нереализованные мечты. Он знал, что архитектор панически боялся пауков. Иронично. Почти поэтично.

Рядом с фотографией Соколова на экране была открыта еще одна вкладка. На ней – строгое, лишенное косметики лицо женщины с пронзительными, слишком внимательными глазами. Волкова. Кира Волкова. Майор полиции.

Он внимательно изучил ее досье. Опытный, даже знаменитый в узких кругах детектив. Цепкая, упрямая, с почти животным чутьем. Дочь того самого следователя Волкова, который много лет назад слишком близко подошел к истине и навсегда ушел в небытие с официальной формулировкой «несчастный случай». Это добавляло пикантности. Симметрии.

Он понимал, что Волкова – не обычный полицейский, которого можно запугать или купить. Она была охотником по натуре. И именно это делало ее идеальной пешкой в его игре. Чтобы паутина не провисала, ее нужно было время от времени встряхивать. И кто может сделать это лучше, чем упрямый, умный и мотивированный детектив?

Он позволил себе легкую улыбку. Игра была его стихией. Игра в кошки-мышки, где роли постоянно менялись, где сегодня ты преследователь, а завтра – преследуемый. Но в его игре все роли были расписаны заранее. Он был и режиссером, и сценаристом, и главным действующим лицом.

Он отложил планшет и подошел к другому столу, больше похожему на лабораторный. Под стеклянным колпаком, в идеальной чистоте, сидел его личный талисман – крупный, с блестящим черным брюшком, юркий паук-крестовик. Он наблюдал, как хищник методично плетет свою идеальную, геометрически выверенную сеть, терпеливо ожидая, когда в нее попадется неосторожная муха.

– Скоро, друг, скоро, – прошептал он, касаясь пальцем стекла. – Наша сеть почти готова.

Его план был прост и гениален, как и все гениальное. Он не просто убивал. Он отправлял послания. Он создавал историю. Каждое тело, оставленное им, было не просто трупом. Это была буква в длинном, кровавом предложении. А символ, который он оставлял рядом – его личная подпись. Печать мастера.

Соколов был первой буквой. Предлогом, который должен был привлечь внимание. Привлечь именно ее. Волкову.

Он подошел к сейфу, встроенному в стену, и, набрав код, открыл его. Внутри, на полке, лежала старая, потрепанная папка. На обложке было выведено чернилами, уже выцветшим от времени: «Дело Волкова. Несчастный случай». Он провел ладонью по шероховатой поверхности, чувствуя тяжесть прошлого. Эта папка была его козырем. Его гарантией того, что Кира Волкова пойдет до конца.

Он достал одно из немногих вещественных доказательств, хранившихся там – серебряную запонку с инициалами «В.В.», найденную на месте гибели ее отца. Запонку, которая не должна была там оказаться. Он покрутил ее в пальцах, чувствуя холод металла. Это была не просто вещь. Это была нить, связывающая его с детективом Волковой куда более прочно, чем любое служебное расследование.

Он положил запонку обратно и захлопнул сейф. Первый ход был за ним. Все было подготовлено. Место, символ, жертва. Оставалось только наблюдать. Наблюдать, как в его паутину влетит первая, неосторожная муха в лице майора Волковой. Он предвкушал этот момент. Предвкушал, как ее цепкий ум начнет разматывать клубок, даже не подозревая, что он ведет ее прямиком в самое логово.

Он снова подошел к окну. Дождь не утихал. Город продолжал жить своей шумной, безразличной жизнью. Скоро здесь все изменится. Скоро в этом городе начнется охота. И он с нетерпением ждал ее начала.

Его рука потянулась к специальному, зашифрованному телефону, лежавшему рядом с планшетом. Он набрал единственный номер, не требующий сохранения в памяти. Трубку подняли после первого гудка. Никакого приветствия.

– Он уже там? – спросил он без предисловий.

– Да, – прозвучал в ответ безэмоциональный, механический голос. – Все по плану.

– Хорошо. Начинаем.

Он положил трубку. На его лице не было ни торжества, ни злобы. Лишь холодная, отстраненная сосредоточенность хирурга, готовящегося к сложной операции. Операции, в которой город был его операционной, а люди – всего лишь тканями и органами, которые предстояло аккуратно иссечь.

Внизу, в сиянии миллионов огней, кипела жизнь. Но высоко над всем этим, в своей стеклянной башне, Паук уже сплел первую нить своей смертоносной паутины. И первая муха была уже на подходе.

А в это время, в своей маленькой, захламленной бумагами квартире на другом конце города, Кира Волкова ворочалась в беспокойном, тревожном сне. Ей снился отец. Он что-то говорил ей, что-то важное, но слова тонули в нарастающем гуле, похожем на шелест тысяч ног по сухим листьям. Она просыпалась с учащенным сердцебиением и странным, тягостным предчувствием, что ее жизнь вот-вот переломится надвое. Она смотрела в потолок, слушая, как за окном завывает ветер и стучит по стеклам дождь. Она еще не знала, что игра уже началась. И что первая нить уже ждет ее в холодном полумраке заброшенного склада.

Первая нить

Дождь, начавшийся под утро, не утихал. Он не лился с небес потоками, а сеялся мелкой, назойливой изморосью, превращающей улицы в блестящие черные реки, в которых тонул отраженный свет фонарей. Три часа семь минут. Город спал, отдав свои улицы во власть мусоровозов, ночных таксистов и полицейских патрулей.

В салоне служебной «Шевроле» пахло остывшим кофе, влажной кожей и тем специфическим металлическим запахом, что всегда витал на их одежде после долгого дежурства. За рулем Сергей Зайцев, его идеально уложенная щетина и безупречно чистая рубашка выглядели вызывающе опрятно для столь позднего часа. Он ловко вел машину по мокрому асфальту, его пальцы легким движением отбивали ритм по рулю под звуки тихо бурчащего радио.

Кира Волкова сидела, прислонившись головой к холодному стеклу, и наблюдала, как капли дождя, словно слепые черви, расползаются по поверхности, искажая мир за окном. Ее собственное отражение – усталые глаза, темные круги под ними, прядь темно-каштановых волос, выбившаяся из небрежного пучка, – накладывалось на размытые фасады спящих домов. Предчувствие. Оно было таким же тяжелым и влажным, как и воздух за окном. Необъяснимое, сидящее глубоко в подкорке, выработанное за годы встреч с самым темным, на что способен человек. Обычные вызовы к телам такого не вызывали. А этот вызов был заведомо необычным.

– Заброшенный склад на Индустриальной, – пробурчал Сергей, сверяясь с навигатором. – И кто только этих креативных личностей в такие места заносит? Архитектор, говоришь? Соколов? Тот, что с этими гламурными ЖК у реки? Интересно, что он там забыл в три часа ночи.

– Мертвым он там ничего не забыл, – тихо, больше для себя, ответила Кира. – Его там кто-то оставил.

Она оторвала взгляд от окна, чувствуя, как напрягаются мышцы спины. Машина свернула с асфальтированной дороги на разбитую грунтовку, ведущую вглубь старой портовой зоны. Фары выхватывали из тьмы призрачные очертания: ржавые каркасы кранов, заросшие бурьяном пустыри, горы битого кирпича и, наконец, длинное, низкое здание склада из потемневшего от времени кирпича. Оно стояло, словно забытый всеми страж, храня молчаливые, никому не нужные тайны.

У въезда, отбрасывая на мокрые стены тревожные синие блики, стояли две патрульные машины. Фигура в полицейском дождевике, заметив их, помахала фонарем.

– Приехали, – констатировал Сергей, заглушая двигатель.

Кира резко открыла дверь, выходя под холодные объятия ночи. Дождь тут же принялся назойливо стучать по козырьку ее кепки и плечам непромокаемого плаща. Воздух был насыщен запахами влажного дерева, ржавого металла и далекого, едва уловимого дыхания моря.

– Волкова, Зайцев. Опергруппа, – коротко бросила она, подходя к участковому. Тот, молоденький, с лицом, побелевшим не столько от усталости, сколько от нервного перенапряжения, лишь кивнул и отдернул полосу желтой ленты с надписью «POLICE LINE – DO NOT CROSS».

– Там… там внутри, товарищ майор, – пробормотал он, и его голос дрогнул. – Жуть…

Кира шагнула за ограждение, Сергей – по пятам. Они вошли под своды гигантского, продуваемого сквозняками помещения. Глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку. Пространство было огромным, пугающим в своей заброшенности. Где-то высоко под крышей зияли дыры, сквозь которые сочился тусклый свет ночного неба и падали капли дождя, с тихим щелчком разбиваясь о бетонный пол. В воздухе висела пыль, поднятая на ноги, и тот самый знакомый, сладковато-приторный запах, от которого сводило желудок. Запах недавней смерти.

В центре зала, прямо под темным куполом, где когда-то висели мощные подъемные механизмы, криминалисты выставили мощную лампу на штативе. Она создавала неестественный, почти театральный свет, выхватывая из тьмы главный объект этого мрачного спектакля.

Тело мужчины в дорогом, явно сшитом на заказ костюме, лежало на спине. Поза была неестественной, вычурной, словно режиссер-сюрреалист выстраивал мизансцену для своей самой жуткой пьесы. Руки и ноги были раскинуты в стороны, но не просто так, а с какой-то болезненной, нарочитой симметрией, создавая впечатление сломанной марионетки, у которой перерезали все нити. Голова была запрокинута, и на бледном, уже покрывающемся восковой матовостью лице застыла гримаса безмолвного ужаса. Широко раскрытые глаза, казалось, смотрели прямо в душу каждому, кто осмеливался на них взглянуть. Кира узнала его – Арсений Соколов. Золотой мальчик современной архитектуры, лицо с обложек глянцевых журналов, творец, чьи амбициозные проекты должны были, по его же словам, «вдохнуть в город новую жизнь».

Но не тело, не застывший ужас на его лице заставили дыхание Киры замереть, а то, что было рядом.

На бетонном полу, на толстом слое многолетней пыли и мелкого мусора, кто-то вывел символ. Он был размером с большой обеденный стол и нарисован чем-то темным и густым. Концентрические круги, соединенные идеально прямыми, расходящимися из единого центра линиями. Паутина. Геометрически безупречная, пугающая в своей искусственности и символичности. Она выглядела как печать, как клеймо, как личная подпись того, кто все это устроил.

– Господи, – тихо выдохнул Сергей, остановившись позади нее. – Да это же… это ритуал какой-то. Сатанисты? Сектанты?

Кира не отвечала. Она медленно, почти крадучись, приблизилась к месту, стараясь не наступать на линии символа. Ее взгляд, выхватывающий мельчайшие детали, сканировал пыль вокруг тела, сам символ, пространство за пределами круга света. И она нашла. В самом центре паутины, там, где сходились все ее нити, лежал маленький, высохший, мертвый паук.

– Соколов, – проговорил Сергей, заглянув в бумажник, который ему передал один из криминалистов. – Арсений Викторович. Наличные есть, кредитки, водительские права. Часы – швейцарские, дорогущие. Ничего не тронуто. Однозначно не ограбление.

– Убийство из корысти – самое простое, Сергей, – тихо, не отрывая взгляда от паука, ответила Кира. – Оно понятно. А это… – она жестом очертила пространство вокруг тела, – это спектакль. Это послание.

– Кому?

– Нам. Мне. Пока не знаю.

Она подняла голову и обвела взглядом гигантский зал. Тысячи укрытий, десятки темных углов, черные провалы дальних коридоров. Идеальное место, чтобы остаться наедине со своей работой. Чтобы никто не помешал. Чтобы продемонстрировать нечто важное.

К ней подошел старший криминалист, Петрович. Человек с лицом, которое, казалось, впитало в себя все горе и все мерзости этого города. Его глаза, маленькие и умные, были прищурены от усталости.

– Кирочка, – кивнул он, сиплым голосом. – Предварительно – несколько колотых ранений в грудную клетку. Орудие – узкое, острое, вероятно, стилет или нечто подобное. Работа чистая, профессиональная. Смерть наступила часов восемь-десять назад, но здесь он оказался значительно позже. Час, может два.

– Убили в другом месте? – уточнила Кира.

– Однозначно. Здесь только устроили эту… инсталляцию. И оставили визитку. – Он мотнул головой в сторону нарисованной паутины.

– Похоже на что-нибудь знакомое? На почерк какого-нибудь маньяка из базы? – спросил Сергей, доставая блокнот.

Петрович хмуро покачал головой, доставая из кармана комбинезона пачку сигарет, но, вспомнив, где находится, сунул ее обратно. – Не-а. Ни в картотеке, ни в памяти. Что-то новенькое. Или очень старый знакомый, который давно не выходил на связь. Символика… нестандартная. Не сатанизм, не масонство… Свое что-то.

«Новенькое». Слово отозвалось в Кире тревожным эхом. Она снова посмотрела на тело Соколова, на его застывшую маску агонии, на эту жуткую, вывернутую позу. На идеальную паутину, в центре которой он лежал, как жертвенное насекомое. И снова – это давящее, необъяснимое чувство, что это только начало. Начало чего-то большого, темного и неотвратимого.

И в этот самый момент ее личный телефон, лежавший в наружном кармане плаща, тихо завибрировал. Машинально, почти не глядя, она достала его. Экран ярко горел в полумраке склада. Уведомление о SMS. Отправитель – «Неизвестный».

Пальцем, в тонкой кожаной перчатке, она провела по экрану, разблокируя его. Сообщение было коротким, всего одна фраза, набранная стандартным шрифтом:

«Добро пожаловать в паутину, детектив. Первая муха поймана. Ждем паука.»

Кира резко обернулась, ее взгляд, острый и пронзительный, впился в окружающую их тьму, выискивая в ней движение, тень, любой намек на присутствие. Но ничего. Только коллеги, суетящиеся вокруг тела, монотонный щелчок фотоаппаратов да вечный, неумолимый стук дождя по железной крыше. Кто-то наблюдал. Кто-то знал, что она здесь. Кто-то играл с ней.

– Что-то случилось? – спросил Сергей, заметив, как она замерла и как напряглись ее плечи.

Кира медленно, стараясь, чтобы рука не дрожала, сунула телефон обратно в карман. Она сделала глубокий вдох, пытаясь загнать обратно внезапный приступ леденящего страха. Первая нить была найдена. Она была тонкой, липкой и тянулась в непроглядную, враждебную темноту, к тому, кто назвал себя Пауком.

– Ничего, – сказала она, и голос ее прозвучал странно хрипло. – Просто… сквозняк. Лезут мурашки. Поехали, здесь мы сделали все, что могли. Петрович, как только что-то будет по результатам вскрытия или по вещдокам – сразу мне. И я хочу полную выкладку по жизни Соколова. Все его связи, проекты, враги, долги. Все.

– Будет сделано, – кивнул Петрович, смотря на нее с легким вопросом в глазах. Он знал Киру давно и видел, что она явно что-то скрывает.

Кира последний раз окинула взглядом это место. Архитектор. Паутина. Анонимное сообщение, пришедшее с пугающей точностью. Это было не просто убийство. Это было первое движение в смертельной игре, правила которой знал только один человек. И Кира только что поняла, что стала в ней не просто игроком. Она была и охотником, и потенциальной добычей.

Она резко развернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. Ей нужно было уйти отсюда. Уйти от этого давящего чувства чужого взгляда, от этого сладковатого запаха смерти, от этой идеальной, отвратительной паутины. За ее спиной оставался труп, символ и невысказанный вопрос, висящий в холодном, промозглом воздухе: кто следующая муха? И не окажется ли ею она сама?

Отпечаток прошлого

Возвращение в участок напоминало погружение в аквариум с мутной водой. Резкий переход от гнетущей тишины заброшенного склада к яркому, неестественному свету неоновых ламп, гомону ночной смены, запаху перегара от только доставленного в обезьянник дебошира и вечному аромату дешевого кофе из автомата. Здесь, в этих стенах, окрашенных в унылые казенные тона, смерть Арсения Соколова мгновенно превращалась из шокирующего спектакля в работу. В кипу бумаг, в протоколы, в бесконечные цифры и факты.

Кира, скинув плащ на спинку стула, первым делом направилась к кофемашине. Ей был нужен не столько кофеин, сколько ритуал – несколько секунд механических действий, чтобы переключиться, загнать подальше навязчивые образы: застывшую маску ужаса на лице архитектора, идеальные линии паутины, мертвого паука в ее центре. И то сообщение. Она до сих пор чувствовала в кармане жгучий холодок от прикосновения к телефону.

«Добро пожаловать в паутину, детектив.»

Она сделала глоток обжигающей, горькой жидкости, поставила стаканчик на стол и опустилась в кресло перед своим монитором. Пора было начинать распутывать этот клубок. Первая нить – личность жертвы.

– Ну что, Сергей, давай познакомимся с покойным поближе, – сказала она, включая компьютер.

Зайцев, уже успевший привести себя в идеальный порядок, придвинул свой стул. На его лице читалось сосредоточенное рвение. Для него это было громкое дело, возможность проявить себя.

– Арсений Викторович Соколов, – начал он, открывая электронное досье. – Тридцать девять лет. Владелец и генеральный директор архитектурного бюро «Соколов и Партнеры». Женат, двое детей. Прописан в центре, но фактически проживал в загородном доме в «Лесной гавани». Известный не только своими проектами, но и щедрыми пожертвованиями в фонд реконструкции исторического центра. В общем, столп общества.

– Столпы общества обычно не оказываются с перерезанными венами в заброшенных складах, – мрачно парировала Кира, пролистывая на своем экране финансовые отчеты бюро. – Или оказываются? Что с его бизнесом?

– Бизнес… Здоровый, на первый взгляд. Годовой оборот стабильно растет. Но есть один интересный момент. – Сергей щелкнул по клавиатуре, выводя на экран документ. – Полгода назад его бюро выиграло тендер на реконструкцию Северной набережной. Мега-проект, бюджет – десятки миллиардов.

– Слышала, – кивнула Кира. – Скандальный какой-то был тендер. Кто-то из конкурентов подавал в суд, но потом забрал иск.

– Именно. А потом этот конкурент, некий Дмитрий Коробов, владелец ООО «АрхСтройПроект», скоропостижно скончался от сердечного приступа. Официально – стресс. Неофициально… – Сергей выразительно поднял бровь.

– Неофициально мы не строим догадки без доказательств, – автоматически отрезала Кира, но мысль уже зацепилась. Слишком удобная смерть. Слишком крупный проект. – Кто был заказчиком реконструкции?

– Городская администрация. Курировал проект лично вице-мэр по строительству, Игорь Станиславович Белов.

Имя прозвучало для Киры как колокол. Белов. Крупная, влиятельная фигура. Человек-крепость, обнесенная высокими стенами связей и денег. Прикосновение к нему всегда было чревато.

– Наводим справки по Белову, – приказала она. – Осторожно. И по всем, кто был связан с тем тендером. Ищем недовольных, обиженных, тех, кто мог затаить злобу на Соколова.

– Уже работаем, – кивнул Сергей, делая пометку в своем электронном блокноте.

Кира откинулась на спинку кресла, снова глядя на фотографию Соколова с его ослепительной, уверенной улыбкой. Успешный, богатый, влиятельный. Идеальная мишень для шантажа, вымогательства… или мести. Но ритуалистичность убийства, эта вычурная паутина, не вписывалась в стандартную схему заказного устранения. Это было что-то другое. Личное.

Мысленно она снова вернулась на склад. Ее взгляд скользил по запекшейся крови на дорогой рубашке, по неестественному изгибу запястья, по пыли на лакированных туфлях. И снова – это смутное, но настойчивое чувство дежавю. Где-то она уже видела нечто подобное. Не точь-в-точь, но… дух был тот же. Театральность. Символичность. Желание не просто убить, а оставить сообщение.

Она встряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение. Усталость. Нервы. Проецирование старых, нераскрытых дел на новое. Так бывало.

Через несколько часов, когда первые лучи утреннего солнца начали пробиваться сквозь пыльное окно ее кабинета, раздался стук в дверь. На пороге стоял Петрович. В руках он держал предварительный отчет криминалистической лаборатории. Лицо его было серьезным.

– Кирочка, Зайцев, – кивнул он, входя и располагаясь на стуле напротив. – Поступили первые результаты. Кое-что интересное.

Кира с готовностью отложила в сторону папку с биографиями партнеров Соколова. – Я вся внимание.

– Во-первых, орудие. Как мы и предполагали – узкое, колющее, вероятно, самодельное или специализированное. Что-то вроде шила или тонкого кинжала. Раны нанесены с большой силой и точностью – между ребер, прямо в сердце. Работа профессионала, знающего анатомию.

– Наемный убийца? – предположил Сергей.

– Возможно, – не стал спорить Петрович. – Но вот что странно. Помимо ран, на теле жертвы есть следы связывания. Но не грубые. Тонкие, почти не оставившие ссадин. Как будто его аккуратно фиксировали, а не удерживали силой. И поза… Патологоанатом в шоке. Все суставы были вывернуты уже посмертно. Кто-то потратил время и силы, чтобы придать телу именно такую, конкретную позу.

По спине Киры пробежал холодок. Посмертно. Значит, это был именно ритуал. Убийца не просто избавился от Соколова, он работал с его телом, как с материалом.

– Символ? – спросила Кира, чувствуя, как сжимается желудок.

– А вот с символом самое интересное, – Петрович положил на стол несколько увеличенных фотографий паутины. – Вещество, которым он нарисован… это не краска, не кровь. Это сложная смесь. Уголь, графит, какие-то органические компоненты… и земля. Специфическая, с высоким содержанием глины. Анализируют. Но это явно не что-то, что можно купить в ближайшем хобби-маркете. Это что-то приготовленное специально.

Он сделал паузу, глядя прямо на Киру. – И еще одна деталь. Помните того паука, в центре?

– Как же, – хмыкнул Сергей. – Жутковатый сувенир.

– Так вот, это самка крестовика. И она была умерщвлена… уколом в грудной отдел. Тонким, острым предметом. Практически тем же способом, что и Соколов.

В кабинете повисла тишина. Звук клавиатуры с соседнего стола, смех из коридора – все это отступило на второй план. Убийца не просто оставил символ. Он повторил свой способ убийства в миниатюре. Это была подпись. Педантичная, издевательская, демонстративная.

И тут в памяти Киры, словно вспышка, возник образ. Старое, пожелтевшее от времени дело. Пять лет назад. Тело молодой женщины, найденное в старой водонапорной башне на окраине. Та же неестественная поза, правда, не паук, а нечто иное, сложенное из веток и камней. И тот же способ – точные, профессиональные колотые раны. И главное – ощущение. Ощущение, что убийца не просто маньяк, а художник, одержимый своей идеей. То дело так и не было раскрыто. Оно легло в архив с грифом «приостановлено». И вел его тогда еще молодой, неопытный следователь Кира Волкова.

– Петрович, – голос ее вдруг стал чуть хриплым. – Ты не помнишь… дело Татьяны Беловой? Пять лет назад? Водонапорная башня?

Петрович нахмурился, задумавшись. Его память была живым архивом городских преступлений. – Белова… Да, помню. Студентка. Странное убийство. Ни мотива, ни следов. А почему ты спросила?