Выжить в Антарктиде

Громов стал пробираться вперед, чтобы тоже сказать Вике какие-нибудь комплименты, но, поравнявшись с Долговым, застыл.

– После одиннадцати на верхней палубе запланирован небольшой междусобойчик, – негромко говорил тот Бекасовой. – Я вас приглашаю, приходите. И обязательно приводите вашу очаровательную звездочку Завадскую. Хочу представить ее Симорскому. Он меня лично просил.

Бекасова кивнула, а Юра решил, что пора перехватывать инициативу. Поскольку актеры уже разошлись, он пробрался за импровизированные кулисы. Собственно, по ту сторону занавеса находилось всего три небольших помещения с раковинами и зеркалами. Низкие ширмы отделяли углы для переодевания.

– Вика! – позвал он, не зная, в какой из полураспахнутых комнат искать Завадскую. Да и боялся он врываться в это незнакомое царство.

К его счастью, Вика тотчас появилась на пороге. Она все еще была в костюме и гриме, но избавилась от букета. При виде Громова, ее лицо просветлело.

– Я не видела вас в зале, – сказала она, – думала, вы не пришли.

– Простите, опоздал, – Юра тоже не смог удержаться от улыбки. «Нет, ее наверняка просто впутали в аферу, она не может быть замешанной в грязные интриги!» – подумал он со все возрастающей уверенностью.

– Вам понравилось?

– Очень. Вы талантливо сыграли. Смотрел на вас и верил, что вы – другая.

– Какая другая?

– Совершенная незнакомка. Я даже слегка растерялся.

Вика слабо улыбнулась:

– Я вводилась в спектакль уже по готовому рисунку, поэтому места для творческих находок не оставалось. Ничего от меня в этой роли, собственно, и нет.

– Так это даже здорово!

Вика нахмурилась, и Юра догадался, что, желая сделать комплимент, сморозил что-то неподходящее, и попытался спасти положение:

– Значит, вы и такое можете. Не только саму себя играть.

– Актер должен всегда оставаться самим собой, – возразила Завадская. – Это заблуждение, будто надо кардинально перевоплощаться. Личность, энергетика – очень важно. Например, Раневская, Янковский, Соломин – они титаны своего дела, но воплощали героев так, как могли лишь они одни. У них был почерк, харизма, аура. Они не изображали характер, а ставили себя на место персонажа и проживали отрезок его жизни. Вот это высший пилотаж.

– А мне нравится, когда люди могут быть разными… – Юра запутался окончательно и от греха решил сменить тему: – Вы скоро освободитесь? Я бы хотел вас пригласить на романтическую прогулку под звездами.

– А они разве видны? – Вика изогнула бровь. – Тут же полярный день.

– Не видны, это правда. Но это не означает, будто они не будут нам светить.

– Ладно. Дайте мне минут пятнадцать. Только подождите в коридоре.

Ровно через 15 минут она вышла к нему (с букетом), одетая в привычные джинсы и тонкий шерстяной свитер. В ней уже ничего не было от актрисы, только что блиставшей на подмостках. И от героини пьесы тоже ничего не было. Обычная девчонка. Но Громову хотелось верить, что именно сейчас она настоящая, а на сцене притворялась, следуя канве «готового рисунка», чтобы это не значило.

– Мне надо занести цветы и взять куртку, – сказала Вика. – Кстати, не знаете, где раздобыть вазу?

– На кухне? – предположил Громов.

– Это примета такая театральная: обязательно надо принимать все, что тебе подарили зрители. И никому не передаривать.

Они заглянули на камбуз, где им выделили вместо вазы высокую кастрюльку, и зашли сначала в каюту Завадской, а потом и к Громову, который тоже по кораблю всюду расхаживал без верхней одежды. Юрий опасался, что Вику в любой момент кто-то перехватит и уведет наверх к Долгову, а он так и не успеет задать нужные вопросы. Вот только начать запланированный разговор было непросто, и он все оттягивал.

Они выбрались на палубу под холодный ветер и какой-то неземной свет. Белесое небо и белесая вода встретили их и обволокли прозрачным покрывалом. Множество мелких айсбергов – ослепительно-голубых с розовой каемкой от низкого солнца – окружали корабль. «Душа океана» словно следовал узкими улицами снежного города, извилистыми и непредсказуемыми. По сравнению с дневным переходом скорость сильно упала. Совершенно спокойная вода была темно-синего цвета и казалась тяжелой и густой, как кисель. На небе горела желто-алая заря, застилающаяся временами алмазными искрами поземки, которую ветер срывал с поверхности айсбергов. Несмотря на поздний час и по-зимнему пробирающий холод океан вокруг был полон жизни: то там, то тут летали, резко вскрикивая, птицы.

– Признаю: здесь красиво даже без звезд, – произнесла Вика, до конца застегивая молнию подаренной фирмой куртки. – Только летом и не пахнет.

– На побережье должно быть теплее, – сказал Юра. – Там и снег сошел.

Он привел девушку на корму, где она до этого еще ни разу не была. Пробравшись меж рядами контейнеров и бухт толстенного каната, они встали на свободном пятачке у борта. Вика по привычке держала дистанцию. Если Юра случайно делал шаг по направлению к ней, то она слегка отклонялась, вот только Громова уже не могли провести эти уловки. Он чувствовал ее влечение, понимая, что надо всего лишь подождать, чтобы не отпугнуть ее.

– У айсбергов необычный насыщенный цвет, – сказала Вика.

– В здешнем льду нет пузырьков воздуха, которыми богат лед в наших широтах. Поэтому у нас он прозрачно-белый, а антарктический сине-голубой, – ответил Юра.

Солнце показалось в широком просвете меж плавучими горами, и окружающая картина слегка преобразилась. Снежные кручи окрасились в нежно-сиреневые и оранжевые тона, а отвесные грани вспыхнули синими искрами. По их живописным склонам неспешно скользила изломанная тень «Души океана». Айсберги отдалялись, уплывали назад, открывая спокойное водяное пространство. Издали они напоминали сказочные дворцы, по-восточному пышные и приземисто-массивные.

Вика забылась, захваченная волшебством, и перестала следить краем глаза за Громовым. Она в этот момент была такая красивая, что у Юры перехватило спазмой горло. Он отказывался верить, что она совсем не та, за кого себя выдает. Задать нужные вопросы становилось все труднее, но он зажмурился на секунду, пересиливая себя, и спросил прямо в лоб:

– Зачем вы напросились к Белоконеву в поездку?

– Что? Откуда вам это известно? – Не ожидавшая ничего подобного Вика слегка опешила. В ее серых глазах, когда она обернулась, мелькнуло что-то похожее на детскую обиду.

– Разве вы не понимаете, что совершили большую глупость?

– Почему? Я слышала, туда возят на экскурсии. Там прекрасные виды.

– Не туда, а в соседнюю долину. А место, куда едет Белоконев, это закрытая территория. Вы умная девушка, и раз затеяли подобную комбинацию, значит, действовали не наобум. Что вам понадобилось на заброшенной станции?

– Какое вам дело! – вспыхнула она, отворачиваясь.

Теперь, когда Громов пристал к ней с провокационными вопросами, она ни за что не желала признавать, что поступила импульсивно. И уж конечно не назвала бы ему истинную причину, по которой поддалась на уговоры Анны.

– Геннадий сказал, вас было двое. Вторая, думаю, это Анна. Это она вас подбила? Вы вчера не хотели ехать, но Анна уговорила или чем-то вас соблазнила. Я прав? Что она пообещала?

– Я повторяю, это не ваше дело! – Вика захотела закончить дурацкий разговор и сердито направилась мимо Громова, чтобы вернуться в каюту.

Но Юра поймал ее за рукав куртки:

– Вика, поймите же, вам лучше держаться от оазиса подальше! Как и от нас всех.

– Вот как? – она замерла, сверкая глазами. – Вы меня за этим позвали на прогулку – чтобы указать мое место?

– Да нет же, я просто беспокоюсь за вас, – произнес он с досадой. – Я хочу сделать, как для вас лучше. Если вы ни при чем, не ввязывайтесь в это дело! Вы подставились, причем, ужасно глупо. Теперь Володя начнет вас подозревать бог знает в чем. И ничем хорошим это не закончится.

– А в чем, собственно, проблема?

– Я не могу вам сказать. Но если с вами что-то случится, я себе не прощу. Пожалуйста, Вика, оставьте эту затею!

– Что со мной может случиться в компании десятка человек? Я же не собираюсь в одиночку идти к Южному полюсу.

Юра не знал, как ей все объяснить, ничего не раскрывая. Но девушка смотрела на него в ожидании, она не ушла, и этим надо было пользоваться.

– Прошу вас, откажитесь! – взмолился он. – Проведите эти дни в отеле, полюбуйтесь на пингвинов, погуляйте по побережью, выспитесь, наконец!

– А вы? Вы полетите?

– Мне никуда от этого не деться, но вы можете остаться в цивилизованном месте, откуда быстро попадете на корабль, чтобы оправиться в обратный путь.

– Я не понимаю, – сказала Вика. – Это из-за той дурацкой ссоры с французом? Вы думаете, он еще чего-то выкинет в подобном роде?

– Вика, если в долине действительно была построена станция, а потом ее забросили, то так поступили не из минутной прихоти. Возможно, мы все окажемся в большой опасности. Я не знаю, что нас там ждет, но это точно не будет легкой прогулкой.

– Вы что-то скрываете.

– Да. Только это не моя тайна. Вас подставили, но я вам верю. И потому умоляю держаться от оазиса подальше.

Вика некоторое время молчала, потом кивнула:

– Я подумаю… может быть, поступлю, как вы просите.

– Спасибо, – выдохнул Громов. – И простите меня! Мне правда будет спокойнее, если вы не выйдете из гостиничного номера.

– Аню тоже следует отговорить?

– Если получится, будет здорово.

– Хорошо. Я вас услышала.

Юра улыбнулся, но Вика его не поддержала. Она высвободила руку с намерением уйти.

– Вы куда?

– Я устала, – откликнулась она. – Я плохо акклиматизируюсь, а сегодня был насыщенный день. Не провожайте, я найду дорогу.

Она скрылась за массивными контейнерами, поставленными друг на друга. Юра глядел ей вслед. «Обиделась» – констатировал он с грустью.

Разговор прошел совсем не так, как следовало. А если бы его слышал Вовка Грач, то возмущался бы почем зря. Громов ничего толком не выяснил, но многое разболтал. Дал понять, что за ее действиями следят. Что Долгов скрывает что-то нехорошее, маскируя под свадебную поездку.

«И что я теперь Вовке скажу? Но она точно ни в чем не замешана, – подумал Юра упрямо. – Была бы замешана, изобразила бы непонимание, придумала красивую легенду, но не обижалась, как ребенок, которому пообещали игрушку и не дали».

Он страстно надеялся, что не ошибся в ней. И очень хотел ее защитить – от всех, от любой напасти. Но поверит ли она ему, примет ли помощь? Юре казалось, что в эти мгновения решается не только ее будущее, но и его тоже.

⁂

У своей каюты Вика столкнулась с Сергеем Давыдовым.

– О, я тебя караулю, – произнес он весело. – Тебя на банкете ждут.

– Я не пойду. Настроения нет.

Завадская стала отпирать дверь, но Сережа рукой уперся в косяк, не позволяя ей войти:

– Это персональное приглашение Долгова. Он хочет тебя кое с кем познакомить.

– Ты плохо расслышал? Я не хочу!

– Вика, там Симорский, знаменитый продюсер. Ты ему приглянулась в спектакле, и Долгов обещал тебя представить. Представляешь, какой это шанс?

– Симорский? – Вика сердито фыркнула. – Пусть идет к черту! Без него обойдусь.

– Так и передать? Ты отказываешься от протекции?

– Слушай, ты прекрасно знаешь, чего именно хочет Симорский. Мне не нужна карьера через его постель. Или до тебя слухи о нем не доходили?

– Во-первых, верить слухам последнее дело, – сказал Сергей, – а во-вторых, он на корабле с пассией. Куда он, по-твоему, ее денет? Максимум, что тебя ждет, это ни к чему не обязывающий флирт. Ну, выслушаешь пару комплиментов, разве от тебя убудет?

– Убудет. Сережа, дай пройти! Сил моих уже нет!

– Бекасова тоже будет недовольна. Он дала слово Долгову.

– Вот пускай сама с Симорским любезничает! – Вика оттолкнула Давыдова и скрылась в каюте.

Резко сорвав с себя шапку, сняв куртку и швырнув ее на кровать, она уселась, кусая губы. Этот день был похож на сумасшедшие качели. Она то взлетала над пропастью, то стремительно падала вниз, в страхе, что веревка оборвется.

«Он сказал: „держитесь от нас подальше“. Получается, даже на невинные темы общаться с ним не стоит? Я буду ему мешать?», – думала она, сердито.

Вика не поверила, что в долине людей поджидает смертельная опасность. Долгов, насколько ей было известно, летел туда не только с любимой женой, которую не захочет потерять так глупо, но брал с собой кое-кого из гостей. Это не военная операция, а праздник для узкого круга, и Вике там места нет. Даже если она доберется в долину независимо от других, ей не будут рады. И Юра не поступится своими занятиями ради нее. А еще ей было стыдно, что она успела предаться о нем мечтам, как девчонка. И дала ему это понять.

Тут ей вспомнился продюсер Симорский – вот тоже не кстати! Надо же было ему оказаться среди гостей на свадьбе. Про его любвеобильность ходили легенды, говорили, он не пропускал ни одной мало-мальски симпатичной мордашки. Впрочем, никто из тех, кто прошел через его руки, не жаловался, он всем щедро платил: ролями, нужными знакомствами, дорогими нарядами. Но Вика в подобных щедротах не нуждалась, а при одной только мысли оказаться с Симорским наедине, ее охватывало омерзение.

Возможно, Вика была «неправильной актрисой». Она думала, что получит то, что ей причитается, честно. До сих пор ей не приходилось жертвовать принципами. Вот и сейчас, если сердце ее тянулось к симпатичному ученому-гляциологу, она не собиралась размениваться на посторонних.

Юру, конечно, можно было поймать в силки, как любого мужчину, но Вика не считала, что в любви все средства хороши. Ей хотелось, чтобы на нее обратили внимание не из-за внешности или ее личных усилий. Как всякой молодой девушке, не успевшей набить шишек, она мечтала об избраннике, способном полюбить ее душу. Но для того, чтобы Громов разглядел в ней что-то еще, нужно время. Вопрос номер один, где его взять? Вопрос номер два: а надо ли?

Вика влюблялась в Громова и чувствовала, что не может этому противиться. Ей хотелось отпустить себя, погрузиться в мечты с головой, но она боялась ошибиться. Однажды это уже случилось с ней и закончилось плохо. К тому же красота была ее единственным состоянием, и, как у всякой богатой наследницы, постоянно присутствовал риск, что мужчины клюют на блестящую упаковку. Что же ей делать, как поступить?

Вика встала, повесила на крючок куртку и принялась разоблачаться, чтобы лечь в постель. Она действительно устала. Забираясь под одеяло, она думала о Юрии и о том, как он произнес: «Я беспокоюсь за вас. Если с вами что-то случится, я себе этого никогда не прощу». Может, он и правда переживает за нее?

Но что же там такого затевается?

Скоро Вика начала уплывать в сон, но полноценно заснуть ей не дали. В каюту ворвалась Бекасова и устроила форменный разнос. То есть сначала она пыталась говорить спокойно, убеждать, увещевать. Говорила, что про секс с Симорским и речи не идет, все это выдумки, что никто насильно ее никуда тащить не будет, там люди приличные, а перед Долговым неудобно. Получается, будто Вика капризничает, как зазвездившаяся прима.

Вика на все отвечала односложно и по-прежнему отказывалась идти на вечеринку. А потом и вовсе укрылась с головой.

– Ну и черт с тобой! – Елизавета Даниловна в сердцах плюнула на гордячку. – Не желаешь, твое дело!

Она ушла, но спать больше не хотелось. Вика просто лежала, созерцая нижнюю часть койки, расположенной над ней, и прислушивалась к мерному гулу корабельного двигателя. А когда далеко заполночь вернулись ее соседки, она притворилась, что видит десятый сон. К счастью, теперь ее оставили в покое.

10. Миссия выполнима

Павел Долгов

Павел Долгов гордился одним своим несомненным качеством: он упорно, упрямо даже, шел к поставленной цели. Ничто и никто не могло заставить его свернуть, потому что Павел твердо знал, чего хочет. Он считал, что обладает нюхом на верное направление и перемену обстоятельств. Если последние складывались не в его пользу, он либо менял эти обстоятельства, либо выжидал и начинал действовать, как только появлялось благоприятное «окно». Все это было справедливо для любой области, шла ли речь о работе или личной жизни.

Такое качество, как он думал, досталось ему от отца. Отец Павла был крупным и талантливым физиком, а вдобавок (что редкость) еще и успешным бизнесменом. При его жизни Паша с ним не особо ладил, но после смерти дал слово, что продолжит дело родителя, чего бы ему это не стоило.

Никто не верил, что Павел сумеет встроиться в непростой бизнес, ведь его отец был универсалом, а сына и близко не подпускал к лабораториям. Но Павел справился, потому что решил: ему это нужно. Да и принцип управления деньгами был ему знаком. Деньги это головная боль, их надо вкладывать, заставлять работать и приумножать, а не только тратить. Забот после смерти отца прибавилось, но в них не было ничего нового.

Сначала Паша говорил себе, что поступает так не в память о покойном отце, с которым почти не виделся после второй женитьбы (точней, предательства) последнего, а вопреки. Павел винил отца во многом: и в преждевременной смерти мамы, и в том, что тот не стал хранить ей верность, а очень быстро ввел в дом молодую замену. Но потом он пришел к выводу, что удержать на плаву и расширить семейный бизнес будет правильным. Отец не был циничным предпринимателем, качавшим деньги из воздуха. Он болел за науку, за свою работу, которая действительно приносила пользу.

Однако, если бы не поддержка его любимой невесты, Патрисии, как знать, что бы в итоге Павел предпринял? Ее присутствие рядом в тяжелые минуты скрасило жизнь и придало сил. А еще Пат тоже была физиком и отлично разбиралась в сути задач, которые решали в лаборатории его отца.

⁂

Пашины родители, Ольга и Михаил Долговы, поженились в сознательном возрасте. Отцу было 26, и он только входил в науку, работая ради идеи. А матери исполнилось 28, и она блистала на сцене областного театра, имея за плечами несколько громких премьер и вал восторженной критики. Несмотря на явный мезальянс, это была любовь с первого взгляда. Они познакомились на чьей-то вечеринке и больше не расставались.

Наверное, первые годы они действительно были счастливы, но чем больше в семье появлялось денег, тем прохладнее становился семейный климат, словно Михаил Долгов расплачивался за свой невероятный успех личным счастьем.

Маленький Паша не подозревал о подводных течениях, сотрясающих семейную лодку до тех пор, пока не стало слишком поздно.

По рассказам матери, которые были, впрочем, довольно скудны из-за малого возраста Павла, его отец всегда, даже неоперившимся птенцом, только-только закончившим институт, умел производить впечатление на окружающих, ничем не напоминая ученого-ботаника: ни внешностью, ни поведением. Вокруг Михаила Долгова постоянно вились люди, он был центром притяжения и источником невероятных идей. Трудно было представить, что в тяжелые для науки времена на сугубо абстрактных проектах можно сделать хороший бизнес. Большие деньги крутились в нефтегазовой отрасли, и никто не желал вкладываться в альтернативные источники, тем более, если они были связаны с непонятными физическими процессами, а не с примитивной силой ветра или солнечного света. Но те, кто поверил в Долгова, не пожалели. Михаил составил толковый бизнес-план и дошел с ним до губернатора, тот выделил ему грант. Дело закрутилось. Михаила даже называли «вторым Теслой», но в отличие от первого, ему везло в жизни гораздо больше. Все до поры выходило у него легко и изящно.

Его жена Ольга, едва стало понятно, что лаборатория «Долгов интерпрайзис» встала на ноги и обещает расцвести, наплодив заводов и филиалов, пожертвовала собственной карьерой ради домашнего уюта. Она стала жить исключительно мужем и сыном. Павел, когда вырос, часто задавал себе вопрос, отчего она так поступила: ее ли это был выбор или давление отца, желавшего иметь нормальный тыл? Увы, расспросить маму было уже невозможно…

Детство Павла – именно благодаря маме – было безоблачным и полным самых разнообразных вещей. Ольга Долгова была женщиной с хорошим вкусом и четким представлением о том, как следует воспитывать детей. Лет до двенадцати Павел вел весьма насыщенную жизнь (да и потом трудно изменял выработавшимся привычкам). Он учился, путешествовал, ходил по музеям и театрам, занимался верховой ездой, фехтованием, посещал три раза в неделю бассейн, благо семейный бюджет позволял. Но занимались с ним не только приглашенные учителя, мать тоже была его верной спутницей. Это она проводила с ним часы в залах перед картинами Рембрандта, Брюллова и Айвазовского. Это она вечерами читала ему вслух произведения из библиотеки мировой классики. Это она сплавлялась с ним в каноэ по бурным рекам и ночевала в палатке.

Отец постоянно был «где-то там»: на работе, в лабораториях, в командировках, на совещании в правительстве. А мать была рядом. С ней можно было делиться планами, задавать вопросы, жаловаться, смеяться и грустить. Когда в их насыщенное смыслами и трудами существование врывался отец, это был праздник: яркий, шумный, привносящий будоражащие кровь новые ощущения, но – слишком быстро заканчивающийся. Как всякий нормальный ребенок, Павел любил родителей, считал их самыми лучшими и думал, что так будет продолжаться вечно.

Но однажды все резко прекратилось. Павел даже не сразу понял, что в их семье случилось непоправимое. Он замечал слезы матери и ее немного странное поведение, но по-детски не придавал значения, ведь потом все возвращалось к норме. Наверное, были и другие звоночки, но Павел был слишком уверен в незыблемости хода вещей.

В тот страшный осенний вечер, вернувшись из школы, он застал в доме полицейских и еще кучу незнакомых людей. Отец вел себя странно, отводил глаза и не хотел ничего объяснять. Ему объяснили другие – какая-то чужая женщина. Слова «самоубийство», «наркотические препараты» и «депрессия» эхом отдавались в ушах, но не имели смысла. Это все не про маму! Это не имело к ней отношения!

Но он ошибался. Прошлое не поддавалось исправлению. Павлу пришлось учиться жить заново. Внешне все оставалось, как при маме: учителя, манеж, бассейн, культпоходы… но атмосфера безоблачного счастья, казалось, покинула его навсегда.

Отец денег не жалел, но деньгами не заглушишь ни обиду, ни ненависть. Павел искал ответ на главный вопрос: почему? Ответ не нравился. Всплывали подробности, от которых делалось не по себе. Оказалось, что семья их давно представляла собой только название, что отец изменял матери, что мать пыталась сначала бороться, потом забыться. Лекарства от депрессии она пила пачками… Она даже подумывала вернуться на сцену, но там ее никто не ждал. Сын рос и все чаще предпочитал общество друзей, муж тоже искал кандидатур помоложе… В общем, типичная история стареющей жены богатого человека, в одночасье обнаружившей, что впереди ничего больше нет.

Павел отца не простил. А когда тот привел в дом новую жену, не принял ее. Мачеха пыталась найти с ним общий язык, но быстро плюнула и стала заниматься своими делами, благо пасынок козней не строил, от рук не отбивался – просто держался отстраненно.

Павел же действительно не стал размениваться на мелкие пакости. Он решил вырасти таким, каким хотела видеть его мама: умным, образованным и спортивным. Это было важней, чем месть. Или и было самой изощрённой местью. Но в любом случае это было целью, и он пошел к ней, не сворачивая и не отвлекаясь.

Павел знал, что до того, как выйти замуж, мама была актрисой, и этот факт отныне приобрел для него священный статус. Он не просто стал интересоваться театром, читать критику, ходить на премьеры, но и поклялся посвятить этому часть своей жизни. После окончания университета, он взял денег у отца и основал театральное агентство. Раскрутившись немного, создал коммерческую школу-студию для одаренных детей. Потом прикупил звукозаписывающую студию, стал выпускать музыкальные спектакли в записи на манер аудиокниг. Диски продавались хорошо, и Павел расширился, открыл филиалы в нескольких крупных городах.

К тридцати Павел стал вполне успешным продюсером и меценатом, завел полезные знакомства, но не оборзел, не скурвился, не купился на прелесть богемной жизни. Не оставил он и свои занятия спортом, проводил несколько месяцев в году за границей, путешествовал по разным – преимущественно труднодоступным – уголкам земного шара. С отцом и мачехой отношения почти не поддерживал, но два раза в год – на день рождения папы и Новый год – приезжал на обязательный семейный ужин.

В последние полгода перед убийством отец, словно что-то предчувствуя, попытался вызвать сына на откровенность, но Павел не захотел вникать. «Проблемы? Решай без меня, я же не бегаю к тебе за советами. Угрозы? Опасность? А я-то тут при чем?!»

Единственное, на чем удалось настоять отцу, это на личном телохранителе.