Выжить в Антарктиде

Белоконев перелистнул несколько файлов в папке.

– Вот еще один интересный документ, он датирован 10 января 1939 года. Это отчет о командировке в Третий рейх начальника спецлаборатории НКВД «Андроген» Савельева, адресованный первому заместителю наркома внутренних дел Меркулову. Савельев сообщает, что в личных беседах известный немецкий антрополог Ганс Гюнтер поделился планами, касающимися перспектив использования древних технологий. Немецким ученым вот-вот удастся – цитирую: «получить сведения, которые будут немедленно востребованы в промышленности рейха, в науке и самолетостроении». Поскольку Германия в мае 1938 года отправила экспедицию в Тибет, а в ноябре того же года снарядила поход в Антарктиду, понятно, на какие именно источники древних технологий рассчитывал Гюнтер.

Белоконев воззрился на слушателей, глаза его под стёклами очков торжествующе блестели.

– Гюнтер, кстати, передал Савельеву карту-схему Земли Королевы Мод с личными пометками. По его словам, Германия работала над созданием специального корпуса, который осуществлял бы регулярное сообщение с Антарктидой и ее Хранилищем. Вот, я вам опять зачитаю: «Я убежден, – пишет Савельев, – что Гюнтер ориентировал меня в необходимости проведения аналогичных исследований советской стороной в рамках имеющегося договора».

– Какого договора? – спросил Юрий.

– Генеральное соглашение о сотрудничестве и взаимопомощи между НКВД и гестапо, – пояснил Белоконев. – В одной из описей, подшитых к делу, фигурировали материалы о сотрудничестве между нашими странами, где среди прочего есть пункт о том, что стороны обязуются сотрудничать в том числе и в области паранормальных и аномальных явлений, влияющих на внутреннюю жизнь государств[5]. Теперь вы понимаете, что откровенность Гюнтера не была чем-то из ряда вон. Но это еще не все. Гюнтер поведал Савельеву, что в самое ближайшее время в Германии появится оружие, способное уничтожать города в считанные секунды. А вводные данные, на основе которых будет создано это оружие, были добыты в Тибете. «Также стало известно о том, – пишет Савельев, – что в Германии разрабатываются авиационные двигатели принципиально нового типа на основе вихревого поля и электромагнетизма».

– Как понимаю, наводку на Тибет и его фантастические технологии немцы получили от Блюмкина, так? – уточнил Грач.

– Так. Яков Блюмкин работал в то время в лаборатории спецотдела ОГПУ под руководством Глеба Бокия. Экспедиция в Лхасу была осуществлена в 1925 году. ОГПУ использовало Блюмкина в качестве одного из главных координаторов Тибетской миссии по свержению Далай-ламы Тринадцатого. Попав в Лхасу, участники экспедиции должны были попытаться спровоцировать противостояние между Далай-ламой и Таши-ламой, чтобы вызвать беспорядки и сместить неугодного СССР правителя. Яков Блюмкин присоединился к экспедиции Николая Рериха, прошёл Индию, Тибет, Западный Китай, а затем в июне 1926 года прибыл в Москву, где свел знаменитого мистика с Луначарским. Миссия по свержению действующего Далай-ламы, кстати, потерпела фиаско, но зато Блюмкиным были добыты интересные сведения. Правитель Тибета разоткровенничался и продемонстрировал ему и Рериху образцы древней техники, хранившейся в глубоком подземелье под дворцом Поталы. Блюмкин позже писал в докладной записке, что тибетские монахи верят, будто цивилизации на Земле регулярно гибнут из-за внешних и внутренних причин. Но существует регламентированная процедура священного отбора самых важных открытий, которые затем прячут в хранилище Тибета. А прежде так наполняли Хранилище в Антарктиде.

– Почему Яков Блюмкин разгласил секретные сведения на сторону? – задал Геннадий вопрос и сам на него ответил: – Я не знаю. Сам он утверждал, что сделал это, имея на руках недвусмысленный приказ своего руководства. Возможно, Троцкого. Но Троцкий ничем не мог ему помочь. Как бы там ни было, информация о Хранилищах и их содержимом стала известна германской военной разведке. Научный отдел СС в 1938 году отправил две экспедиции за сокровенными тайнами – в Тибет и в Антарктиду. Возможно, именно благодаря найденным подсказкам немцам удалось осуществить невероятный прорыв в создании атомного оружия, ракет «Фау», а также строительстве летательных аппаратов необычной конструкции, оснащенных «нетрадиционными двигателями». А вот тибетская экспедиция Савельева опоздала и была свернута в мае 1939 года из-за войны в Китае.

Что касается антарктического похода 1938–1939 годов под командованием Альфреда Ричара, то он был весьма успешен. Курировал экспедицию рейсмаршал Геринг, но идею ему подкинул Гиммлер. Немцы добрались до Земли Королевы Мод, застолбили за собой обширные территории, обозвав «Новой Швабией», провели разведку местности, аэрофотосъемку, нанесли на карту географические объекты и попытались основать там несколько баз.

– Они добрались до «оружия богов»? – поинтересовался Грач.

– К нашему счастью, немцам не хватило технологической базы, чтобы воплотить идеи в жизнь. Для того, чтобы создать принципиально новые двигатели для тех же самолетов, нужно знать не только принцип их работы, но и построить совершенно новые заводы с совершенно новым оборудованием, заточенным под иные требования. Кроме двигателей, нужны прочные материалы для деталей, способные выдержать большие нагрузки, ведь на старый самолет новый двигатель не приделаешь. Нужно менять аэродинамические характеристики машины, проводить испытания, решать проблему с обучением пилотов. Дело не одного года. Да и перестройка промышленности на новые рельсы занимает огромное время, потому что приходится решать неожиданно всплывающие задачи… И тем не менее, в конце второй мировой войны слухи о том, что вот-вот у Гитлера появится невиданное супероружие, ходили.

После поражения Германии, львиной долей документов по прорывным технологиям, завладели американцы. Русским тоже досталась часть секретных документов, хотя и не так много. Однако именно у нас оказались все исследования по Новой Швабии. В этот раз Сталин не стал откладывать дело в долгий ящик, приказав готовиться к освоению Антарктиды всерьёз. С 1946 года к берегам шестого континента отправилась китобойная флотилия «Слава», которая занималась не только ловлей китов. Три эсминца официально занимались охраной китобоев, но попутно выполняли и другие задачи. Был в составе флотилии и секретный научный корпус.

Под антарктические цели были переориентированы старые и построены новые заводы на Дальнем Востоке. Закладывались корабли, способные работать во льдах, строились самолеты, пригодные для полетов при низких температурах. Стали создаваться подводные лодки с повышенной автономностью. Довоенный опыт освоения Арктики как раз пригодился. В январе 1947 года из состава Тихоокеанского флота выделился отдельный Пятый флот, который возглавил адмирал Фролов. В его задачи входило обеспечение безопасности вдали от советских берегов – в южных широтах. Научно-исследовательскую работу курировал знаменитый полярник Иван Папанин, поставленный на эту должность по личному распоряжению Сталина.

– Но вы утверждаете, что истинной целью было не освоение природных богатств и не научные данные, а именно желание добраться до неведомого хранилища древних? – спросил Юрий.

– Это не я утверждаю, а документы! – воскликнул Геннадий. – Все доказательства я нашел в папках научно-исследовательского центра «Пирамида».

– Никогда о таком не слышал, – ворчливо обронил Грач.

– Конечно, об этом мало кто знает, – кивнул Геннадий. – И все же в СССР действительно существовал Научно-Исследовательский Центр, который занимался весьма необычными вещами. В частности, прогнозировал глобальные катастрофы и общепланетарные тенденции развития, изучал наследие древних цивилизаций. Во все времена и во многих странах были подобные структуры, о которых не принято ставить в известность широкую публику. «Пирамида» была создана по распоряжению Андропова в 1986 году и просуществовала до 1992 года, то есть исчезла вместе с СССР.

– Ладно, оставим пока исторические дискуссии, – сказал Володя, – предположим, у древних и впрямь были интересные разработки, и об этом вы нашли упоминания в рассекреченных папках КГБ. Но как про это пронюхал француз? И главное, почему вы оба, не сговариваясь, отправились за доказательствами в Антарктиду именно сейчас?

– Это и впрямь странно, – с готовностью согласился Белоконев. – Я занимаюсь темой два года или чуть больше, но впервые услышал о Дюмоне. И он еще посмел что-то кричать про приоритеты и обозвал самозванцем! Да кто он сам такой?!

– Спокойно, Геннадий, – остановил распаляющегося историка Громов. – Давайте оперировать фактами. Вне всяких сомнений, Дюмону известно о Хранилище. К тому же его проект был профинансирован авторитетной организацией…

– Они соперники моего Анонима! – выпалил вдруг Геннадий. – Мы хотим помочь нашей стране, а они планируют нам помешать!

– Ага, тот самый таинственный заказчик в маске, – вспомнил Грач, – ну вот мы и добрались до этой загадки.

– А знаете, я давно мечтал с кем-то поделиться, – ответил Геннадий, глядя на безопасника предельно честными глазами. – И потом, Аноним сам просил вам помочь.

– В смысле?

– Он предупредил меня сегодня, что ко мне явится человек с необычной просьбой. Имени не назвал, но вдруг это вы и есть? Тогда я должен вам все рассказать.

– Сегодня предупредил? Обо мне?

– Давайте я начну с начала. Однажды ко мне по почте пришло письмо…

По мере того, как Белоконев рассказывал свою историю, на лицах приятелей сменилась целая гамма чувств.

– Письма при вас? – наконец спросил Грач.

– Только сегодняшнее, его подбросили, когда я отлучался. Во время или после лекции, – Геннадий протянул Грачу конверт.

Тот вытащил из кармана носовой платок, аккуратно обернул им руку и только затем взял конверт за уголок. Прочитав добытую с такими же предосторожностями записку, Володя показал ее Громову.

– Кстати, ко мне уже трижды обращались с просьбой, – указал Белоконев. – И я немного в затруднении. Вы пришли последними, поэтому я точно не знаю…

– А кто были двое других? – быстро уточнил Грач.

– Помощник капитана. Он произнес кодовое слово и отвел в столовую, так как я пропустил положенный ужин.

– Что за кодовое слово?

– «Я прошу вас оказать нам честь отужинать в столовой для экипажа», – послушно воспроизвел Геннадий.

Юрий и Володя недоуменно переглянулись.

– Ну, как же: «просьба», «прошу», – подсказал Геннадий, видя их растерянность. – Да, конечно, я и сам бы не стал обращать внимание… но тут же как… Очевидно, что Аноним плывет на нашем корабле. Письмо мне подкинули в запертую каюту, а у кого мог быть запасной ключ? У помощника капитана!

Юра и Володя снова переглянулись.

– Но перед этим ко мне постучалась молодая девушка. Ее просьба показалась наиболее абсурдной, и все же, помня о письме, я пообещал ее выполнить. И только когда появились вы… мне вот кажется, что я поторопился… Помочь вам это национальные интересы, а помочь ей…

– Что она попросила? – Володя нехорошо прищурился.

– Хотела попасть на Надежду.

– Куда?! – воскликнули друзья в один голос.

Геннадий даже вздрогнул.

– Она хотела присоединиться ко мне в поездке в оазис.

– Нет, подождите, вы сказали другое, – перебил Володя. – Надежда – что это?

– Это законсервированная советская станция, о которой стерты все упоминания в публичном пространстве. Та самая, которую основали в 1947 году. Я же упоминал про нее и даже фотографию показывал на лекции.

– Как она выглядела? – спросил Володя.

– Станция? – Белоконев начал листать файлы в папке.

– Да нет, девушка! Невысокая, худенькая как мальчик?

– Нет. Это самая красивая девушка на корабле. Если не ошибаюсь, ее зовут Вика. Виктория.

– Виктория Завадская?! – Юра не сдержался. – Не может быть!

Володя предостерегающе коснулся его плеча.

– Да, – кивнул Геннадий, – Точно, Завадская. Она сидит за нашим столом. Мы беседовали после лекции. Она подходила расспрашивать меня о моих исследованиях. Подходила с подружкой. А потом пришла еще раз и уже с конкретной просьбой.

– Я не верю, – пробормотал Юра.

– Вы можете мне сказать, что происходит? – встрепенулся Белоконев.

– Пока нет, – Володя встал, побуждая побледневшего Громова сделать то же самое. – Но мы разберемся! Только… вы не могли бы дать мне ознакомиться с теми документами, которые у вас есть в наличии? Я верну.

– Конечно, – Геннадий захлопнул папку и протянул ее Грачу. – Если что-то будет не ясно, обращайтесь.

– Спасибо.

– А мне что делать? – спросил Геннадий.

– Ничего. Если кто-то еще попросит вас о чем-либо, уведомите нас. И, пожалуй, вам не стоит держаться особняком. Если уж наши пути совпадают, лучше действовать сообща.

– Против француза?

Грач вздохнул:

– Может, и против француза. Посмотрим. Письмо анонима я тоже возьму.

– Хорошо, я согласен, – закивал историк. – Буду держать вас в курсе.

Юрий и Владимир покинули каюту, прошли до лестницы и только там остановились, предварительно оглядевшись, не подслушивает ли кто.

– У меня аж легкое головокружение появилось, – признался Грач с кривой усмешкой, рассматривая пластиковую папку. – Я, конечно, надеялся узнать подробности, но такое…

Громова волновало другое:

– Знаешь, насчет Вики… Зачем ей лететь на Надежду? Она наверняка…

– Мы ничего о них не знаем, – перебил его Володя.

– Геннадий просто раздразнил ее любопытство на лекции. Да любой бы впечатлительный человек захотел узнать больше!

Грач нехорошо прищурился:

– А ты взгляни на ситуацию с такой стороны: с чего бы Завадской напрашиваться в поездку к малознакомому мужчине, а?

– Не знаю, – Громов помрачнел. – Это недоразумение.

Внезапно он припомнил, как Вика исподволь расспрашивала его о телохранителях Долгова. Кто из них где обедает, почему их осталось только двое…

– Есть и такой штришок, – не унимался Володя, словно стараясь его добить. – На корабль Завадская попала в самый последний момент, потому что исполнительница главных ролей, которая уже была заявлена, сломала ногу. Удачное стечение обстоятельств, не находишь?

– Я должен с ней поговорить!

Грач кивнул:

– Ладно, расспроси ее. Только очень аккуратно! Ты же собирался смотреть спектакль?

Юра взглянул на наручные часы:

– Черт, он уже давно начался.

– Ну, тем быстрее окончится, и ты сможешь ее увести в укромный уголок. А я предупрежу Долгова.

9. Под созвездием Южного креста

Виктория Завадская

Вика никогда не мечтала стать актрисой, потому что с малых лет жила в театре. Ее родители проработали за кулисами всю жизнь, там они познакомились, там развивался их долгий роман, там же, сколько себя помнила, проводила время и Вика: играла в куклы, делала уроки, а позже выходила в спектаклях, где требовались дети. Жили они тогда в небольшом уютном городке, время в нем текло неспешно, и маленькой Вике представлялось, что так будет всегда.

То, что будущее рано или поздно наступит, она догадалась только в выпускном классе. «Школьные годы чудесные» подошли к концу, и начиналась странная взрослая жизнь, о которой Вика не имела ни малейшего представления. Конечно, можно было выйти замуж, растить детей и вести домашнее хозяйство, как мечтали некоторые ее подруги. Другие девочки, что побойчей, собирались навсегда покинуть «затхлое болото» – податься в столицу, состояться, подобрать жениха побогаче и даже не обязательно с официальным оформлением, лишь бы «папик» за все платил. Никто не собирался лететь в космос, двигать науку или заводить свое дело. Первое было немодным, второе безденежным, а третье опасным – про «крышу», мафию и чиновничий произвол в маленьком городке знали не понаслышке. Главное было – «устроиться хорошо».

Вика не знала, чего хочет и что означает «устроиться хорошо». Ей смутно казалось, что «хорошо» и «правильно» немного разные вещи.

– Да ты что, с твоей клевой внешностью тебе только в артистки, – говорили ей подружки в один голос. – Ну, или в эскорт-услуги: там платят получше и перспективы могут подвернуться нехилые. А в артистках поди еще выбейся наверх!

Вика решила пойти все же в артистки. Поступать, разумеется, поехала в Москву. Была уверена, что поступит – с ее-то опытом театральной жизни и провинциальной студией за плечами. Но не поступила.

Дальнейшее могло сложиться для нее весьма печально, потому что возвращаться неудачницей в родной городок Вике не хотелось. Да и Москва за непродолжительные дни прослушиваний ослепила. Хотелось сразу всего и неудержимо верилось в счастливое завтра. Однако капризная Фортуна смилостивилась и все же ей улыбнулась, пусть и не так широко, как мечталось. Во дворе театрального училища толклось много всяких проходимцев, но именно к Вике подошел настоящий рекрутер из модельного агентства и предложил нормальную работу.

Впрочем, «бельевой девушкой» Вика проработала недолго. Освоившись в столичном нервном ритме, она устроилась аниматором детских праздников. Там ей пригодился опыт выступлений на сцене и выученный репертуар детских спектаклей, откуда она бралась ставить небольшие отрывки.

Как-то раз, вступая на дне рождения внука известного кинорежиссера, она приглянулась его дедушке – приглянулась в хорошем смысле, он как раз искал классически правильное, никому не известное лицо для нового молодежного сериала. Так Вика в одно прекрасное утро проснулась знаменитой.

Сниматься в довольно дебильном ситкоме Вике быстро опостылело. Душа просила чего-то серьезного, требующего полной отдачи сил. Конечно, у нее появились деньги – не так, чтобы очень много, но все-таки. А еще сомнительная слава в кругу школьниц и домохозяек (которая мешала получить приличную роль в будущем), но все это было не то. К тому же вокруг стали виться молодые люди на «Бентли», но с куриными мозгами. Посетив несколько вечеринок за компанию с другими актерами сериала, Вика окончательно уверилась, что это «не ее». Коктейли, наркотики, ночные гонки по московским улицам и секс со случайным партнером ее никак не устраивали. Виктория вторично попыталась поступить в театральный, и ей это удалось.

Четыре года учебы промелькнули незаметно. Получив вожделенное высшее и помыкавшись с полгода по случайным приработкам (ей даже предлагали продавать театральные билеты по телефону, но в итоге кинули и ничего не заплатили), Вика наконец-то прибилась к антрепризе Бекасовой, о чем не пожалела.

Елизавета Бекасова сначала не слишком горела желанием брать яркую на внешние данные девушку. Все же у театральной актрисы внешность не должна отвлекать от содержания репертуара. Но, увидев в записи ее дипломный спектакль, все-таки сделала предложение. Дело в том, что Вика обладала одним любопытным и редким качеством: умела преображаться до неузнаваемости. Искусство «потушить» себя, полностью заретушировать сексуальность и неуместное обаяние, стать серой и незаметной по желанию – это не раз пригодилось ей на темных улицах, да и в профессии сослужило добрую службу. Бекасова решила дать девочке шанс, предложив контракт на пару выездных спектаклей.

Антреприза Бекасовой была явлением в некотором роде уникальным, авторским. При труппе числилось несколько постоянных участников из знаменитостей, чьи имена на слуху, остальных приглашали ради исполнения одной или нескольких ролей и, если проба оказывалась удачной, продлевали контракт. Выступать приходилось в разных городах и в совершенно разных условиях, но репертуар был сильным, зритель билеты раскупал охотно, да и покровители-меценаты у Бекасовой были отзывчивые. Сама Елизавета Даниловна, как и ведущие актеры ее труппы, своей связи с подмосковным театром драмы и комедии не прерывала, числилась там на полставки, да и зал для репетиций предпочитала снимать именно там. Однако все больше времени она посвящала своему маленькому предприятию.

Актеры антрепризы встретили Вику настороженно: что за человек? Будет ли отбирать хлеб? В лицо они Вике улыбались и на словах поддерживали, но за спиной… Увы, за спиной случалось всякое.

Вика, вспомнив детскую жизнь за кулисами, принялась изо всех сил выживать и сумела-таки грамотно себя поставить. Она ни с кем близко не сходилась и не «дружила против кого-то», ролей любыми путями не добивалась, но и своего не уступала: контракты с ней продлевали регулярно. Политика жесткого нейтралитета скоро принесла плоды. Старшее поколение актеров – из заслуженных и заматеревших, которые и задавали тон – на Вику коситься перестали, сочтя неопасной, и позволили ей спокойно работать. Евгений Урусов даже одергивал особо обнаглевших «зубастиков», когда те пытались строить ей козни.

Когда Павел Долгов объявился у Бекасовой с предложением необычного гастрольного тура, Вика еще не значилась, конечно, ведущей артисткой, но постепенно перебиралась из второго состава в первый. В Антарктиду ее не брали, но в самый последний момент Анжела Хлебникова – восходящая звезда и давняя протеже Симорского, партнера Долгова, поскользнулась на нечищеных ступенях и сломала ногу. Единственной приемлемой заменой оказалась Завадская.

Долгов узнал о неприятности, но лишь махнул рукой, возложив ответственность за решение на Бекасову. В итоге оформлять документы стали на Вику. Симорский был расстроен, что его любимица Анжела никуда не поедет, но с судьбой не поспоришь.

Вика тоже с судьбой не спорила, а втайне радовалась, потому что счастливый молодожен, помимо стандартного гонорара, обещал солидный бонус в честь радостного события и «за сложность рабочих условий». Деньги Завадской были совсем не лишними: тяжело болела мама, после операции ей требовалась реабилитация, которая из средств простого медицинского полиса не покрывалась. Вика откладывала скромные суммы и регулярно их отсылала семье, но все это было каплей в море. Необычная гастроль и заглавные роли во всех спектаклях явились для нее настоящим новогодним подарком.

Однако получилось так, что в работе Викторию еще никто из меценатов – ни Симорский, ни Долгов – толком не видел. Поэтому выступление на подмостках ледокола стало ее подлинным дебютом. Завадская не могла ударить в грязь лицом и сильно волновалась.

Павел очень хотел посмотреть игру новенькой, но, увы, где-то в середине первого действия его вызвали из зала. Пустующее кресло рядом с молодой новобрачной взволновало и расстроило Бекасову. И хотя Елизавета Даниловна сама была задействована на сцене, она то и дело украдкой вглядывалась в зал в тщетной надежде, что самый важный зритель вернулся.

Зато Симорский, ко всеобщему удивлению, восторженно хлопал и пожирал глазами Викторию всякий раз, как она выпархивала из-за кулис. Его молодая спутница Марина была этому не слишком рада и поджимала губы. Актерам труппы стало понятно, что у Анжелы появилась конкурентка, которая рискует заменить ее не только в гастрольном туре, но и в других местах.

Только Вика ни о чем подобном не думала. Она пребывала в совершенно ином измерении, да и была уже не Викой. Они жила в пьесе, совершенно преобразившись.

Зато все взгляды в ее сторону подмечал Юрий Громов.

Пьеса была действительно легкой, веселой, жизнерадостной, без каких-либо тяжеловесных ассоциаций и поучительной морали. Но в состоянии смятения духа после разговора с Паганелем Юра никак не мог отвлечься.

Он прокрался в полутемный салон, когда спектакль близился к середине. Пьесы он не читал и потому не сразу врубился в содержание. Да и не старался, если честно. Юрий оживлялся только, когда на сцене появлялась Виктория, успевая следить и за ней, и за реакцией на нее в зрительном зале, благо с его бокового места были очень хорошо видны лица присутствующих. «Есть ли в зале ее сообщник и кто он?» – вот что занимало его мысли, хотя он и гнал этот подлый вопрос изо всех сил.

Скоро он пришел к выводу, что кроме шумного поклонника из первого ряда – продюсера Игоря Симорского, за игрой Виктории пристально наблюдает еще один молодой мужчина из цирковых. За продюсера Юра бы не поручился, но вот фокусник Ашор на лекции Паганеля точно присутствовал. И крутился возле Белоконева, даже к врачу отвел…

Юрий собирался подойти к Ашору в антракте, но едва занавес опустился, парень исчез. Громов напрасно прождал его в коридоре: во втором отделении Визард не появился. Но зато появился Павел Долгов с четырьмя шикарными букетами. Бог весть, где он их взял на корабле, не иначе еще в порту купил, потому что несколько роз имело не слишком товарный вид, но когда актеров в финале вызывали на поклон, эти цветы были уместны.

Миллионер отдал один букет жене, а с тремя другими приблизился к низкой сцене. Цветы достались Виктории (с формулировкой «за дебют»), Елизавете Даниловне («за неподражаемую игру и режиссуру») и Евгению Урусову («лучшему актеру театра»), который принял темные розы с непередаваемым достоинством. Патрисия Ласаль-Долгова подарила свой букет Сергею Давыдову.