Непокоренные. Война и судьбы

Под разговоры вышли на мост с покарябанными гусеницами панцерников отбойниками. Зажатая бетонными опорами речушка, словно продолжая чувствовать загривком бронированную тяжесть, стремилась побыстрее проскочить опасное место.

– У них тут даже речки пугливые, – глубокомысленно изрек представитель овощной династии и поправил захватанный несколькими поколениями служивых ружейный ремень. – На кой хрен мы эти железяки таскаем? И по две обоймы к ним? Оставили бы в вагончике вместе с бензопилами, и всего делов.

– Пугливые потому, что грозу древоточцев на своих берегах узрели, – съехидничал Тарасик. Но по мне, речка не хуже нашенских. Да и сентябринки в палисадах точно так цветут… А знаете, парни, село мне определенно начинает нравиться. Особенно – вывеска на магазине. Не какая-то задрипанная «Наталка», а «Сельпо». Желаете случай на эту тему?.. Мамаша посылает малолетнего сынка поглядеть: не в сельповскую ли лавку подался глава семейства? Ну, тот, ясное дело, следом, за деревьями и прячется. Только от батькиных глаз все равно не утаился. Дальше идут уже вдвоем. Заходят в лавку, батька и говорит: «Сто пятьдесят водки и кулек конфет «подушечки». – Кулек себе в карман, стакан отпрыску. «Та, батьку, я малый». – «Пый, тоби сказано». Короче, деваться мальцу некуда, хлопнул стакан. Из очей слезы, из носа сопли. «Шо, гирка? А вы з мамкой думаете, шо я тут мэд пью».

– Часом, – поинтересовался Ярополк, – не из личных воспоминаний?

– Бабушка рассказывала. Это от нее я узнал, что за царя Панька были такие конфеты. От долгого лежания они слипались, и тогда их резали ножом. Поэтому «подушечки» делались похожими на пчелиные соты.

– Вкусно, черт подери, повествуешь, – сказал Ярополк, разминая пальцами цвета самоварной меди сигарету. – Но я бы им предпочел те самые сто пятьдесят, черняшку и полкило доброй колбаски… Фу, чуть слюной не поперхнулся… Кстати, Вань, а что нам мешает накатить, не отходя от кассы? Думаю, столик в «Сельпо» найдется. Закажем пару пузырей, колбасы. Пусть продавщица кольцами нарежет. А мы будем наблюдать, как у нее титьки прибойной волной плещутся. Туда-сюда…

Поднялись на ущербное с ошметками засохшей грязи крыльцо, возле которого пригорюнилась общипанная выпивохами рябинка. Впереди – Ярополк, замыкающим – Кабачок. И поэтому представитель овощной династии позже прочих узнал причину оброненной Ярополком фразы:

– Бабах старая транда с печи…

А когда узнал, тоже засмеялся. Вместо молодайки с прибойным бюстом из подсобки вынырнул мужик. О таких говорят: «Метр с кепкой». И вдобавок кривой на один глаз.

– На месте этого недомерка, – пробормотал Кабачок, – я бы точно повесился.

Сказал вполголоса. Не захотел портить отношения с гражданином, который мог проявить гостеприимство, но мог и отказать. И при этом не принять во внимание то обстоятельство, что десятизарядный карабин как бы добавляет Кабачку лишний вершок роста.

– Так что там стряслось со старой трандой? – спросил мужичок, цепко ощупывая уцелевшим глазом вошедших.

– Отказала сексуально озабоченному деду, и тот турнул ее с печи, – ответил тезка грозного князя. – Но, думаю, у нас все произойдет по обоюдному согласию. Ты организовываешь выпивку с закуской прямо здесь, а мы приплачиваем к счету за дополнительные услуги.

– Принимается, – сверкнул единственным глазом мужичок. – Выставить вас за дверь – себе дороже обойдется. К тому же дождик начал срываться. А вы не из этих, которые в лесу за селом отаборились?.. Ну, тогда плата за услуги отменяется. И бутылка с меня.

– Что надо? – поинтересовался Железняк, помогая мужичку утвердить пластиковый столик у окна, за которым продолжала страдать обиженная выпивохами рябинка.

– Так, пустяки. Нижние венцы садовой беседки подгнили, да столбы сеновала пора заменить.

– Олганизуем, – заверил Железняк. – Завтла же заходи, подбелем что тлебуется.

Уютное местечко выбрал бывший воин триста тридцать третьей артиллерийской бригады. Отсюда ниспадающая к изувеченному панцерниками мосту сельская улица казалась цепочкой плывущих по течению венков с зажженными свечами, а главное – было слышно, как дождик читает рябинке вечернюю молитву.

Зажгли свет и в магазине. Подвешенные под высоким потолком лампочки заглянули в стволы прислоненных к стене десятизарядных карабинов и голодные рты стаканов.

Роль распорядителя попытался взять на себя Кабачок, однако потянувшаяся к бутылкам рука была на полпути остановлена мощной дланью тезки грозного князя:

– Хочешь, чтобы и здесь узнали, какой ты из себя есть жлоб? Так я сам способен объяснить новому человеку… Кстати, присоединившийся к нам хозяин торгового заведения так и не назвал своего имени… Иван? Распрекрасно. Значит я, как находящийся в окружении двух Иванов, имею право загадать желание. А это Куприян и Витек. Он же – Кабачок, который скорее удавится, чем обделит себя. Горазд куски со стала метать. Надкусит и возле себя кладет, надкусит и… Короче, к концу пьянки на столе муравьи за последнюю крошку дерутся, а возле Витька куча жратвы. А станет водку разливать, обязательно себе полуторную дозу выгадает.

– Я виноват, что оно само так получается? – обиделся Кабачок.

– Вот из-за этого «само» роль виночерпия тебе доверять опасно. Но не будем выяснять отношения… В стаканы налито не для того, чтобы спирты испарялись. Ну что, за то, чтобы наши дети грома не боялись?

– Правильный тост, – согласился Иван сельповский, выцеливая в общем ворохе горбушку. – Только запоздалый. Наша детвора с позапрошлого лета не только грома, упавшего корыта страшится.

– Стреляли сильно? – спросил Тарасик, глядя через стекло на заплаканную рябинку.

– Мягко сказано, тезка. С двух сторон хреначили. И все по селу. Парочка каких-то дур на мою леваду прилетала. Рвануло сильно. Но вместо воронок, как полагается, кротовины до причинного места.

– Вакуумные снаряды, – снисходительно объяснил сержант. – Способны выковырять из самого глубокого схрона.

– Значит, – загоревал Иван сельповский, – прятаться в подвале нет никакого смысла?.. Только если не прятаться, зароют по соседству с Толяном. Хозяйственный мужик был, царствие ему небесное. Три коровы, десяток свиней, извозом занимался, перед войной хату металлочерепицей перекрыл. Но дурной. Народишко по погребам прячется, а он сигарету в зубы и на крышу. Чтобы видней было, откуда стреляют. Ну и докурился.