108 ударов колокола

Кэйко Ёсимура

108 ударов колокола

Keiko Yoshimura

108 RINTOCCHI

Серийное оформление и дизайн обложки В. Половцева

Печатается с разрешения The Italian Literary Agency and ELKOST Intl. literary agency.

© Yoshimura Keiko, 2023

© Перевод. М. Емельянова, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

* * *

Беспечные чудес не познают.

Алехандро Ходоровски

1

Когда море хмурилось, жители острова только покачивали головами.

– Соганай-на, – говорили старики. – Ничего не поделаешь!

– Соганай-на, – вторили им дети, еще не понимавшие смысла этих слов.

Ясно было одно: все, что приходило с моря, было предметом сделки с богами, повелевавшими погодой и морскими волнами. В холодное время года волны вздымались могучими валами, достигавшими порой шестнадцати метров.

Остров умел ждать. Зимой он погружался в особенное, древнее уединение, напоминавшее о давних временах, когда человек противостоял стихии и неизменно терпел поражение в столкновениях с ней. Из всех кораблей, отходивших с материка в сторону скалистого берега острова, едва ли десятая часть достигала цели.

В ту памятную, необычайно суровую зиму, суда с продовольствием для новогодних столов выходили в море одно за другим, но никто не мог с уверенностью сказать, смогут ли они причалить к берегу или будут вынуждены задержаться на соседнем острове. Островитяне целыми днями лениво сидели перед экранами телевизоров, настроившись на особый канал, по которому круглосуточно показывали трансляцию с камеры наблюдения, установленной на причале. Дети грезили красно-белым рулетом камабоко и черными бобами куро-маге. Пожилые женщины уже целый год ждали икру сельди и ростки кувая. Мужчины жаждали выпить сакэ, чтобы проводить старый год и встретить в забытьи новый. Камеру установили несколько лет назад для наблюдения за морем. Если набережную захлестывали волны и вокруг бушевал океан, то с большой долей вероятности можно было предположить, что и в этот день события пойдут по привычному сценарию.

Зиму того необыкновенного года жители острова провели, затаив дыхание. Наконец, двадцать девятого декабря случилось чудо и наступило затишье. С соседнего острова в море вышли корабли и выстроились вереницей. Они везли ящики, наполненные всем необходимым для приготовления традиционных новогодних блюд, а также сезонными плодами и готовыми угощениями.

Когда пришло известие о том, что суда получили долгожданное разрешение и отчалили, Сохара Мамору был дома у госпожи Хасегавы. Она вот уже тридцать лет передавала официальные сообщения из внешнего мира.

– Корабли отчалили! – воскликнула госпожа Хасегава, выглянув из гостиной. На шее у нее висели большие наушники, предназначенные для приема радиосигналов. Ответа не последовало, и она вышла в сад. Господин Сохара стоял на лестнице, приставленной к крыше, и конопатил шифер. – Корабли отчалили! – повторила она громче.

– Наконец-то, – сказал Сохара и стряхнул стружку. Он заделал трещины, как следует законопатил щели паклей и теперь собирался красить аккуратно выложенную новую черепицу. – Осталось только покрасить…

– Это можно сделать завтра, если хочешь, или ближе к вечеру.

– Ладно, сейчас спущусь. Подвезти тебя до порта?

– Спасибо, я поеду на своей машине. Надо заехать к сестре на обратном пути.

Новость о прибытии кораблей быстро разлетелась по деревне, перескакивая с крыши на крышу, из дома в дом, из машины в машину и залетая в ресторан. Автомобили, фургоны и мотоциклы заполонили центральную улицу, выстроившись в торжественную процессию. Машины стремительно неслись по извилистым улочкам с единственной вулканической горы, величественно возвышавшейся над островом. Когда шестилетний Коэру впервые увидел его с палубы корабля, он воскликнул: «Остров – это гора!» Пляжей здесь не было. При взгляде с разных ракурсов остров напоминал то шоколадную конфету, то пудинг, которому придали остроконечную форму чайной ложкой, а то и врытый в землю кулак с торчащей костяшкой пальца.

По улицам текли потоки автомобилей и пешеходов, словно радужная лава, стекающая с вершины спящего вулкана к морю. Все были охвачены каким-то особым волнением.

К бригаде из тридцати человек, которые обычно разгружали корабли, присоединилось еще человек сорок. Попутный ветер подгонял суда с контейнерами, но следовало торопиться, пока волны снова не поднялись. В тот день на остров прибыл весьма необычный груз, предвещавший скорое наступление Нового года и требовавший участия всех жителей.

Сохаре было уже за шестьдесят, но он привык к тяжелой работе. Он ловко спустился с крыши госпожи Хасегавы, положил на место ящик с инструментами и, попрощавшись с хозяйкой, стоявшей у двери, поспешил в порт. Сняв с ремня пояс с торчавшими из него отвертками и плоскогубцами, Сохара положил его на пассажирском месте, повернул ключ, и грузовичок тронулся.

С главной улицы, пересекавшей остров и объединявшей все его части, Сохара увидел, как солнечный луч упал на берег, где находилась единственная набережная, служившая портом. Появилась радуга, и Сохара подумал, что, наверное, праздник состоится.

Слово «минато», означавшее «порт», прижилось на острове несмотря на то, что причал, к которому подходили суда, настоящим портом, конечно же, не был. Когда на горизонте возникли корабли, послышались восторженные крики.

В сказках о далеких странах молодой юнга на мачте всегда первым замечает сушу. Ребенок, сидевший на плечах у отца, тоже первым увидел корабли. Его пальчик указал на черную точку на горизонте, и тут же рядом с ней появились еще три точки. В сказках юнга обычно кричит: «Земля!» – но из уст мальчика прозвучало:

– Корабль! Я вижу его!

– Что?

– Корабль! Нет, их несколько!

– Мой сын увидел корабли!

Недоуменные возгласы: «Где, где они?» – вскоре сменились радостными криками тех, кто тоже заметил корабли и указывал на горизонт:

– Вон там! Видите?

Встречающие пришвартовали суда прочными канатами и подготовили сходни и тележки. После двух часов работы разгрузку закончили. Вскоре поднялись волны, и остров вновь превратился в отдаленную точку, отрезанную от внешнего мира.

2

Все ветшает и ломается. Люди, как и вещи, приходят в негодность, Сохаре это было хорошо известно. Брак родителей Сохары развалился. Его мать Ханако – уроженка острова – была обещана в жены своему однокласснику, отпрыску одного из самых благородных семейств тамошнего общества. Однажды ночью она сбежала из дома и незаметно от хозяина рыбацкой лодки спряталась там. Всеми правдами и неправдами она упросила рыбака высадить ее где-нибудь подальше. Но далеко уйти не успела. В ту ночь рыбак возвращался с богатым уловом, и в лодке почти не оставалось свободного места. Он высадил девушку на соседнем острове. Через сутки туда прибыл ее отец и забрал дочь, прежде чем Ханако успела сесть на очередной корабль, надеясь добраться до большой земли. При встрече с дочерью, отец отвесил ей такую оплеуху, что девушка упала на причал и сломала зуб. Из-за этого мать Сохары сделалась похожей на маленькую трудолюбивую мышку со сколотым передним зубом.

В итоге женщина смирилась и вышла за одноклассника. Однако ходили слухи, что ребенка она родила не от мужа, а от парикмахера, к которому устроилась на работу вскоре после свадьбы. Ханако научилась стричь секущиеся кончики волос, делать объемные прически, завивать и выпрямлять волосы, а также окрашивать их в разные цвета, следуя веяниям моды и предпочтениям клиенток. Знавшие ее характер никогда не просили у госпожи Сохары сложную стрижку. Они понимали, что женщине, охотно взявшей у законного мужа только фамилию, лучше не перечить. «Сохара хорошо звучит! Мне нравится!» – говорила она.

Разумеется, это были лишь сплетни и слухи, без которых на крошечном острове жить просто невозможно. Тем более что они всегда затихали сами собой ради мирного сосуществования его обитателей. И все же Сохара Мамору был совсем не похож на отца. В итоге внешность ребенка стала одной из причин распада семьи: с каждым годом черты лица Сохары приобретали новые особенности и все сильнее отличались от отцовских.

Когда Мамору исполнилось четыре года, отец нашел работу на материке и больше на остров не возвращался. Иногда он писал родным, но жене оставил только две вещи: фамилию и дом, в котором она жила с сыном.

За последующие двадцать лет остров покинуло столько жителей, что его население уменьшилось вдвое, будто пораженное безымянной лихорадкой. Члены семейства Сохара, некогда включавшего каждого пятнадцатого жителя острова, и вовсе исчезли. Из представителей этого рода остались только мать с ребенком.

Но несмотря ни на что, детство у Мамору было счастливым. Его мать, в отличие от большинства женщин своего поколения, не боялась одиночества. Она с головой ушла в работу и так увлеклась парикмахерским ремеслом, что переняла дело своего учителя, заразившегося континентальной лихорадкой и переехавшего в крупный город на северном побережье Японии.

На протяжении тридцати лет эта парикмахерская оставалась единственным местом на острове, где можно было постричься. Именно возле салона матери много лет спустя Сохара встретил женщину, которая впоследствии стала его женой. Все события, имевшие для него значение, произошли на территории крошечного острова площадью четыре квадратных километра. Все близкие ему люди появлялись на свет, жили или умирали на этой земле.

Скрипящие ставни, перекошенные двери, заедающие замки, прохудившиеся крыши. Берешь молоток, выкручиваешь старый болт из балки, вставляешь новый, счищаешь ржавчину, извлекаешь гнездо личинок или вырезаешь целый кусок, чтобы в следующий раз устраивались в другом месте.

Сохара рано научился исправлять все, что выходило из строя. В детстве он с любопытством изучал мир предметов. К тому же он был «единственным мужчиной в семье», о чем ему часто напоминали подруги матери. Особенно живо его интересовало внутреннее устройство вещей: ему хотелось узнать, на чем держится дом, как собираются столы и шкафы, как проложить проводку и провести канализацию.

«Если неполадку можно поправить, это надо делать сразу! – говаривала мать. По дому она с удовольствием управлялась сама, его ни о чем не просила, зато научила сына самостоятельности, потому что на острове нельзя полагаться на других. – Не будешь приносить пользу, пропадешь».

Все ломается, приходит в негодность, пропадает. Вот и тепло растворяется в ночной мгле, когда температура опускается так низко, что лед начинает искриться на морозе. Краска на фасадах облупляется, а на оконных рамах в дождливую погоду проступают темные капли смолы. Изъяны повсюду: в кондиционерах по весне гнездятся ласточки, на чердаках еноты устраивают себе норки, а в ливневой канализации заводятся змеи. Ничто не стоит на месте, все движется.

Однажды Сохара поссорился с одноклассником. Тот обозвал его ублюдком и песьим сыном, присвоившим одну из знатнейших фамилий острова без всякого права. Мать спокойно объяснила сыну, что вместе с проблемой возникает и ее решение. Может, дворовая драка и впечатляет, но конфликтовать на маленьком острове не самая удачная мысль. В классе и так не больше десятка учеников. Не говоря уже о том, что на острове нет даже больницы, поэтому шрам на щеке у Сохары останется на всю жизнь.

Мать без умолку говорила, обрабатывая рану, а Сохара думал, что жизнь состоит из сплошных вопросов. И хотя у каждого человека свое предназначение, поиск ответов на эти вопросы – главная задача людей. Мир постоянно искривлялся, и все должны были стараться выпрямить его. Этот закон действовал везде и тем более на острове. В условиях ограниченности небрежность становится недопустимой.

– Что же мне было делать?

– Этого я не знаю. Жизнь полна вопросов. Людям приходится искать на них ответы. Каждый находит свои.

Мальчик просидел несколько часов, грустно глядя на разодранный школьный ранец. Наконец, он решил, что если что-то ломается, ответ на вопрос может быть только один – починка. На следующий день госпожа Хасимото, близкая подруга матери, научила его шить, а ее муж показал, как аккуратно скрепить страницы учебников, порвавшихся во время драки.

Спустя неделю Сохара, желая окончательно помириться, тайком подклеил учебники одноклассника, обозвавшего его ублюдком и песьим сыном. Он не рассказал об этом никому, даже своему обидчику, но это помогло ему усмирить гнев и избавиться от неприятного чувства. С тех пор Сохара больше никогда не сердился на людей, и обида забылась.

С годами Сохара в целом начал воспринимать жизнь как нечто требующее исправления, налаживания, оздоровления. Все было непрочным, зыбким, уязвимым. Став подростком, Сохара и дальше думал, что жизнь разрушается, как браки, книги, люди. Взять хотя бы курицу госпожи Маэда – она осталась без глаза в драке; или ножку стола госпожи Фукуда, из-за которой вечно дребезжала посуда. Или потолки, трескавшиеся после каждого землетрясения. Сломалась даже ручка у соседского немого мальчика, хотя его мать утверждала, что сын просто стесняется, потому и молчит. Но его застенчивость так и не прошла.

Сохара помнил, как однажды, когда ему было шесть, тот мальчик с грустным видом протянул ему неисправную шариковую ручку. Устроившись на их обшей веранде, Сохара разобрал ее, развинтил корпус и колпачок, достал шариковый стержень, протер его уголком рубашки, наладил спусковой механизм и, наконец, расправил пружину.

– Теперь ручка щелкает, смотри.

Он впервые чинил вещь для другого человека. Лицо соседского мальчика озарилось радостной улыбкой, и в тот миг Сохара понял: это и станет делом всей его жизни. Он будет устранять все неполадки и ошибки, с которыми столкнется на острове.

3

Весне можно простить все, но зима – другое дело. Ее пропускают, как торопливого прохожего, в надежде, что тот поскорее пройдет. Январь, прошу тебя, беги! Будь попроворнее и ты, февраль!

Декабрь обещает холода, но сдерживают обещание январь и февраль. Терпеть капризы погоды мы начинаем с конца марта. Тогда мы прощаем ей метели, высокие волны, из-за которых суда не могут подойти к берегу, испорченный груз, ледяной ветер, от которого у стариков ноют кости, дворы зарастают сорняками, а дети грустят, потому что, несмотря ни на что, им хочется поиграть на улице.

Но урожденный островитянин Сохара любил зиму. Особенно ему нравилось, когда с конца ноября усталыми шагами начинал приближаться Новый год. В эту пору нужно срубать большие сосновые ветви и надежно прилаживать их ко входу в дом, а затем чистить и менять татами. Дома расчесывали как конские гривы, после чего вся грязь, изъяны и износ оставались на щетке. В генеральной уборке участвовали все жители острова. Они переставляли мебель в гостиных, укрепляли крыши домов, чтобы подготовиться к шквальному ветру, наводили порядок на чердаках, избавляясь от хлама и отправляя туда новый.

В такие дни времени у Сохары было в обрез. Ему предстояло обойти энное количество домов, но он никому не отказывал в помощи. Список имен разрастался с каждым днем. Рядом с каждым именем он кратко записывал суть предстоящего дела: ручная работа, лестницы, гвозди.

Хасегава – проконопатить крышу.

Йосимура – заменить стекла в ванной комнате.

Кодама – сквозит из окна с видом на порт.

Школа – заменить во дворе две треснувшие водосточные трубы (может, после Нового года).

Рабочая одежда Сохары пачкалась и пропитывалась потом так быстро, что он едва успевал ее стирать. Каждый день он полоскал и чистил одежду в мыльной воде в раковине, но часто она не высыхала к утру, и Сохаре приходилось надевать еще влажные вещи.

– Эта промозглая сырость тебя доконает, – ворчала жена.

Однако Сохара считал, что в это время он должен выглядеть с особым достоинством, чтобы не портить грязной спецовкой праздничное настроение людей, занятых приготовлениями к застольям. В эти дни жители острова чистили рыбу, тонко нарезали и закручивали морковь для украшения блюд, нарезали корни лотоса, варили рис с красной фасолью адзуки и доставали из закромов местные водоросли. У берегов острова собирали растущие на скалах ива-нори, богатые натрием, калием и железом. Особо ценились водоросли хаба-нори, которые женщины собирали в зимние приливы вплоть до самой весны. Встречались и мясистые тосака-нори с алыми прожилками и неровными ветвями. Люди напевали старинные песни и много смеялись, кто тихо, а кто и звонко. Так и наступал Новый год.

Когда Сохара припарковал грузовичок и собирался войти в дом, жена уже стояла на пороге. Она куталась в шерстяной свитер и улыбалась. Был крепкий мороз, и при каждом ее слове изо рта вырывались клубы густого пара.

– Уми ва окотэрунэ, – сказала она и указательными пальцами показала над головой рога чудовища. – Море сердится!

– Окотэтакедо, има ва дайдзебу, – рассмеялся Сохара. – Море сердилось, но теперь успокоилось.

– Успели все выгрузить до того, как поднялись волны?

Сохара кивнул и ответил утвердительно.

– Пообедаешь дома?

– Я ненадолго. Надо заехать на почту и закончить крышу Хасегавы, ее еще нужно покрасить.

– Звонил Судзуки. Спрашивал, сможешь ли зайти к ним завтра и помочь с татами. В этом году их сын не приедет на праздник.

– Наверное, нужно поднять все циновки и тщательно вымыть их…

– Да, без тебя им не справиться.

Под Новый год суетились все, даже самые неторопливые пытались наверстать упущенное время. Бегая из дома в дом, Сохара уставал больше, чем в другие месяцы. И все же он любил Новый год. Воздух на улицах был напоен ароматом праздничных блюд, от которого улучшалось настроение, как и от традиционных новогодних песен – энка, столь любимых стариками и давно полюбившихся ему самому.

Уже в начале декабря Сохара вместе с несколькими товарищами отправлялся на другой склон горы нарубить сосновых веток. С каждым годом веток в грузовичке становилось все меньше: население острова постоянно сокращалось, а восполнения было недостаточно. Сосновые ветви складывали в кузов горизонтально, словно обувь, оставленную у порога.

В Новый год на острове со всех сторон дул ветер, и люди разжигали праздничные костры, а кошки лакомились объедками ужина. Снег не выпадал почти никогда. Затем люди молились предкам, пытаясь увидеть их образы в языках пламени: мертвым тоже нужно тепло.

– Ойсисо, – пробормотал Сохара, глядя, как его жена Йоко поливает рис в миске зеленым чаем. Ломтики тунца и тонко нарезанные сушеные водоросли плавали среди зернышек риса. – Ойсисо, – повторил он.

Что бы ни готовила Йоко, он всегда замечал: «Выглядит аппетитно!»

Сидя за кухонным столом, Сохара беседовал с женой о холодах и полученном с материка сообщении. В нем говорилось, что в марте на остров прибудут два новых ученика, которые будут учиться в местной школе в течение года. Поселить их собирались у госпожи Хасегавы.

– Наконец-то… – вздохнула Йоко. – Есть ли надежда, что в этом году приедет новая семья?

– Пока нет, – пожал плечами Сохара.

– Жаль, – нахмурилась Йоко.

Островитяне тревожились из-за того, что с каждым уходящим поколением численность населения сокращалась, а у оставшихся жизнь становилась все труднее. Хотя на островах архипелага близ Токио не так уж мало семей решалось пожить несколько лет.

Жителям острова приходилось быть самодостаточными. Каждый был вынужден заниматься хотя бы двумя делами. Например, один человек мог быть кондитером и помогать в идзакае, а другой – управлять единственной местной гостиницей (она вмещала не более четырех постояльцев за раз) и рестораном «Дикие лилии», а одновременно содержать птицеферму, снабжающую население куриными яйцами. Сохара в детстве работал на фабрике по производству камелиевого масла, помогал матери в парикмахерской, а в свободное время занимался любимым с детства делом – ремонтом и починкой.

* * *

Каждый год из Токио на остров приезжали новоиспеченные учителя младших и средних классов. Их переезд курировала городская администрация, и по завершении учебного года они возвращались домой. Йоко, жена Сохары, тоже была учительницей, но в отличие от остальных на материк она так и не вернулась.

Население острова теперь представляло собой смесь коренных жителей и приезжих, решивших по разным причинам остаться и создать семьи на новом месте. Время от времени с материка приезжали дети, чтобы учиться в местной школе в течение года, или целые семьи, желающие пожить в более спокойной обстановке. Однако это было лишь временным явлением: за несколько лет дети успевали пройти путь от детского сада до последнего класса средней школы, и семьям приходилось возвращаться в город, чтобы дать детям возможность продолжить образование.

– Тока отплывает послезавтра, – сказала Йоко, положив палочки на дымящуюся миску, а затем нахмурилась и продолжила: – Я говорила ей, что сегодня корабль наконец пристал к берегу. Жаль, что она на нем не поехала.

– Значит, у нее были важные дела, – ровным голосом ответил Сохара, думая о длинных черных волосах дочери.

Тока тоже получила общее образование на острове, но в местной школе не было старших классов. Ей пришлось переехать с матерью на материк, а Сохара провел три года совсем один, вдали от Йоко и девочки. Но сделал это охотно. Он гордился талантливой и умной дочерью, учившейся так усердно, что он не сомневался в ее блестящем будущем. Тока знала, чего хочет от жизни, и благодаря стараниям и жертвам родителей легко поступила в отличный университет в Токио. Она не станет ремонтировать вещи, как ее отец. Вместо этого она будет реставрировать произведения искусства.

– Не знаю. Кажется, ей надо идти на последнее собрание секции бадминтона.

– Секция бадминтона…

– Вот именно! Неужели секция важнее Нового года и дня рождения отца?! – воскликнула Йоко недовольным голосом.

Сохара появился на свет в полночь тридцать первого декабря, и эта ирония судьбы сопровождала его всю жизнь. Когда он родился, храмовый колокол ударил сто восьмой раз. В детстве Сохаре рассказывали, что при каждом ударе колокола человека покидает одна из страстей. Согласно учению буддистов, число сто восемь олицетворяет количество человеческих страстей и страданий.

– Нельзя пренебрегать предновогодними встречами, – спокойно ответил Сохара жене. – Бонэнкай важны для поддержания связей. Тока правильно решила пойти.

– Возможно… – фыркнула Йоко. – Но девочка слишком полагается на случай. Она знает, что зимой корабли могут не выходить в море по десять дней.

– Бадминтон… – кивнув, задумчиво пробормотал Сохара. – Интересно, что это за игра?

– Говорят, она хорошо играет.

– Охотно верю. Тока всегда была спортивной девочкой.

Сохаре нравилось совершать внезапные экскурсии в новые для него миры. Когда дочка была еще совсем маленькой, он брал ее с собой на работу. Пока папа чинил шкафы, окна, раковины и крыши, она бегала во дворе или болтала с клиентами. Под конец девочка доставала из кармана кусочек лейкопластыря и, подражая отцу, прилепляла его к стене или полу. «Мы вылечили домик!» – провозглашала она с серьезным видом, и на этом работа заканчивалась.

Сохара так и не привык к тому, что у него есть дочь. Он смотрел на нее с удивлением, гордостью и нескончаемой радостью. В последний раз это случилось три месяца назад, когда Тока подала заявку на участие в студенческом обмене с итальянским университетом во Флоренции. Ей удалось получить стипендию, которая покрыла университетские налоги, расходы на жилье и перелет. Правительство острова выделило ей еще одно пособие для частичного покрытия расходов на питание. Сохара выразил готовность отдать ей все свои сбережения, чтобы помочь с остальными тратами.

– Это не слишком? Почему она не посоветовалась с нами перед подачей заявки? – сетовала Йоко. – Нам и так на жизнь едва хватает!

– Все она правильно сделала. Всегда надо стараться прыгнуть выше собственной головы, – радостно ответил Сохара. – К тому же у нас есть сбережения в банке.

Каждый месяц на протяжении тридцати лет Сохара откладывал небольшую часть зарплаты в банк, или «загашник», как он его называл. Иногда, когда приходилось экономить, он клал туда всего одну купюру в тысячу иен, но делал это неукоснительно. Со временем Сохара забыл, откуда у него взялась привычка откладывать деньги, но именно благодаря ей он обрел спокойствие и уверенность в том, что всегда сможет поддержать семью, если что-то приключится.

Тем временем проект студенческого обмена Токи получил официальное одобрение, и девочка едва сдерживала радость при мысли о том, что весной отправится в путь. Радости Сохары тоже не было предела.

– Моя дочь будет учиться во Флоренции! – воскликнул он взволнованным голосом на ежемесячном собрании мэрии в начале декабря.