Полная версия
Михаил Чернов
Анна присмотрит за ним
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
"Это тот же стук недавний, – я сказал, – в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего, -
Ветер – больше ничего".
Эдгар Аллан По, «Ворон» (Перевод М. Зенкевича)
Пролог
Она почувствовала легкое прикосновение к своему плечу и поморщилась. Среди мелькавших во сне обрывков воспоминаний возник неприятный образ высокого человека, неподвижно стоявшего посреди комнаты старого дома. В тусклом свете луны неясная фигура то появлялась, выныривая из полумрака, то исчезала. И человек непрерывно бормотал. Он разговаривал сам с собой, яростно жестикулировал, а затем замирал на несколько секунд и, казалось, прислушивался к звукам приближающегося ненастья. Внезапно он стремительно пересек комнату, шлепая босыми ступнями по деревянному полу, и остановился возле запертой двери.
Девушка шевельнулась, почувствовав движение холодного воздуха, повернулась на бок и поискала рукой одеяло. Услышала шорох одежды и вопрошающий шепот, переходящий в причитания: он один? Он точно здесь один? Голос тонул в звуках усиливающегося ветра. Незнакомец несколько раз дернул за ручку двери, а потом заплакал, тоскливо и жутко, продолжая что-то говорить сквозь слезы. Едва различимый шепот, похожий на шорох сухой листвы, гонимой холодным осенним ветром по тротуару, становился громче. Вторгшееся в сознание спящей девушки видение рассыпалось, но всхлипывания и причитания никуда не делись. Пугающие звуки полностью заполнили помещение, стали громче, и девушке показалось, что кто-то склонился над ней и назвал ее по имени. Она вздрогнула… и проснулась, не до конца понимая, где находится, замерла и задержала дыхание, услышав тихий скрип возле входной двери. Резко открыла глаза, зрачки расширились, и воздух с шумом вышел из легких, окутав облачком пара окаменевшее лицо.
Посторонние звуки затихли в тот самый момент, когда она очнулась, словно за ней следили. Заперла ли она дверь? Эта мысль показалась ей абсурдной, она помнила, как выкурила перед сном на крыльце сигарету, затем зашла в дом и закрыла за собой дверь. С лязгом задвинула металлический засов и накинула крючок на петлю, а после проверила все ставни. В маленькой комнате старого дома, кроме нее и спавшего рядом ребенка, никого не было и быть не могло.
И все же она чувствовала присутствие того, кто бродил в ее сне по дому. Анна потянулась к занавеси и тут же отдернула руку обратно. Что я буду делать, если за ней кто-то стоит? Заглушив внутренний голос, она решилась и медленно потянула грубую ткань на себя, занавеска, цепляясь за узелки, поползла по веревке, пока полностью не открыла взору комнату. В темноте едва различимо виднелись контуры окон, лунный свет пробивался сквозь щели рассохшихся ставен, рассекая тонкими призрачными полосками доски пола. Вновь появился неприятный запах, сырой и затхлый. Так пахнет в старых подвалах и в заброшенных домах, где сквозь разрушенный потолок во время дождя просачивается влага, а на исписанной ругательствами стене под отклеивающимися обоями растет черная плесень.
С восходом солнца вонь исчезнет. Она всегда пропадала на рассвете, несмотря на то, что окна и дверь оставались запертыми.
Видения, возникающие у меня в голове, создают запахи? И не только запахи, Анна, но и звуки. Ты уверена, что они существуют лишь в твоем воображении?
Она ни в чем не была уверена. Ни в реальном существовании ночного гостя, ни в том, что не сходит с ума. Анна натянула одеяло на ноги, продолжая внимательно прислушиваться. Судорожный вдох, другой, она старалась унять дрожь в руках и успокоить дыхание, и постепенно ей удалось это сделать. Только сердце продолжало нервно биться, отдаваясь в ушах глухими ударами. Она проверила время, часы показывали половину третьего. Положив старую отцовскую «электронику» на полку, где лежали сигареты и перочинный нож, она накрыла своей толстовкой свернувшегося в калачик у стены ребенка. Сидя на краю печи, девушка держала руку на плече мальчика, словно хотела предупредить его крик, если тот вдруг проснется.
Это у меня в голове, в комнате, кроме нас, никого нет. Она ущипнула себя на всякий случай и не проснулась, на что очень надеялась. Осторожно спустилась с печи и на цыпочках прокралась к двери, выставив перед собой руку, чтобы ненароком не удариться лбом о стену. Проверяя, на месте ли находится засов, она случайно задела рукой металлический крючок и прикусила от испуга губу, уж очень громко тот звякнул, выскочив из кольца пробоя. Дрожащей рукой Анна на ощупь нашла его и вставила на место. Из-под двери тянуло холодом, словно на улице наступила зима. Разве температура за ночь могла опуститься так быстро? Днем нещадно палило солнце, воздух казался мутным, как застоявшаяся прудовая вода, и вечером в запертом доме нечем было дышать. Засыпая, она раскрылась и сбила ногами одеяло в ком, но сейчас ее трясло от холода. Анна поджала пальцы на ногах и обхватила себя руками, пытаясь таким образом согреться.
Тяжело зашумели деревья возле дома, ветви разросшейся у окон бузины скребли по запертым ставням. По крыше застучали первые капли дождя, стремительно несущиеся по небу рваные тучи окончательно скрыли луну, и комната погрузилась в непроглядную тьму. Анна вернулась, по приступке забралась на печь и легла, укрывшись одеялом. Обнимая ребенка, она продолжала внимательно прислушиваться. Если бы кто-то стоял возле двери, Анна наверняка почувствовала присутствие постороннего, а умудрись он каким-то образом пробраться внутрь дома, она бы уже не проснулась. Это просто кошмар, Анна, успокаивала она себя, тебе приснилось, вот и все. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Больше всего сейчас ей хотелось, чтобы как можно скорее наступило утро. Но почему же так холодно? Она укуталась шерстяным одеялом по самый подбородок, но согреться никак не могла.
Под монотонный шум дождя уже на рассвете она задремала. Тревожные мысли отдалялись, становились зыбкими, неуловимыми, мысль терялась, вновь обретала ясность, чтобы затем – спустя миг – опять ускользнуть и раствориться в мире сновидений. Девушка засыпала. Ей снился автобус, заросли папоротника и густые, темно-зеленые ели, обступающие ее со всех сторон. Голова шла кругом от дурманящего аромата кипрея. Кто-то стонал, плакал ребенок, слышался треск ломающихся сучьев, будто через густой подлесок продирался большой зверь. Анну пугала мысль, что их могут услышать, и она металась по поляне, пытаясь найти в густых зарослях травы плачущего ребенка, чтобы успокоить его и спрятать, но звук дробился, исчезал и возникал совсем в другом месте. Девушка на секунду замешкалась… и очнулась, с облегчением вспомнив, что они находятся в доме, а ребенок крепко спит рядом с ней.
Ему часто снились кошмары, он просыпался и начинал кричать. Или ночь была очень душная, оглушительно грозовая, и малыш никак не мог уснуть. Он плакал во сне или наяву, во сне… во сне… Анна подтянула колени к животу, как в детстве спрятала ладони между бедер и медленно погрузилась в сон. И вновь оказалась на лесной поляне возле лежащего на боку маршрутного автобуса. Там, где все началось.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Жар от груди медленно растекался по телу, боль яркими вспышками пульсировала в мокрых от пота висках. В глазах двоилось, окружающие предметы расплывались и казались нереальными. Девушка шевельнула головой, с лица и волос посыпались осколки, она зажмурилась и скривилась от боли, подалась вперед, уцепившись пальцами за обшивку кресла, но рука сорвалась. Внезапно она сделалась влажной от выступившего пота и какой-то ватной, будто чужой. Анне пришлось мысленно приказать своей руке, чтобы та крепко ухватилась за спинку сиденья, и девушка внимательно следила, как ее пальцы сжались вокруг шершавого пластика, медленно потянули за собой, поднимая ее как тряпичную куклу с разбитых окон, сквозь которые торчала трава. Поднявшись, она осмотрелась. Левая рука повисла плетью, кровь стекала по тонким пальцам и капала на плюшевого медвежонка, валявшегося под ногами среди осколков стекла. На его мохнатой, заляпанной кровью мордочке, блестели черные глазки-бусинки, и Анне на миг показалось, что мягкая игрушка с любопытством за ней наблюдает. Девушка качнулась и чуть не упала, в последний момент успела ухватиться за поручень. В разбитом лобовом стекле мелькнула чья-то фигура, постанывая, человек прошагал рядом с маршруткой и, судя по звукам, запнулся и упал. Анна потерла онемевшую руку, смазала рукавом толстовки сочившуюся из царапины на тыльной стороне ладони кровь и поискала взглядом свой рюкзак.
Я что, попала в аварию?!
Мысль мелькнула и пропала, оставив после себя неприятный привкус во рту. Последнее, что она помнила – это ливень, обрушившийся на дорогу. Окна превратились в водопад, над их головами тяжело и оглушительно рокотал гром. Ругаясь, водитель маршрутного автобуса снизил скорость, а затем – ощущение падения и темнота. Проведя рукой по карману джинсов, Анна замерла, пытаясь собраться с мыслями. Она о чем-то забыла. Огляделась, медленно, будто во сне, убрала пятерней упавшие на лицо волосы, прошла по хрустящему под ногами битому стеклу к аварийному выходу и попыталась наклониться, чтобы выбраться наружу, но, охнув, схватилась рукой за живот, низ которого внезапно взорвался острой болью, словно в него воткнули разом сотни маленьких и тонких раскаленных иголок. Стоя на коленях, она несколько секунд собиралась с силами, чтобы не провалиться в небытие, то самое, поглотившее ее в момент аварии, а затем начала медленно считать.
Сосчитай до десяти.
Распухшие губы шептали магическое заклинание. Анна закончила считать, сделала глубокий вдох и открыла глаза. Тишина. Ее поразила внезапно свалившаяся на нее мягкая, безмятежная тишина. Едва заметно покачивались темно-зеленые ветки папоротника, такого высокого она ни разу в жизни не видела. Перед глазами все плыло, девушка сидела на полу, опираясь на руки, и смотрела через окно на поляну и лес. Череда картинок и ощущения запомнились, отпечатались в памяти желтоватым дагеротипом в паутине тонких трещинок. После аварии они преследовали девушку в снах, она часто просыпалась, пытаясь понять, где она и что произошло. Это больше всего запомнилось ей в первые мгновения после аварии: папоротник, тишина и боль, причем последнее продолжало напоминать о себе еще долгое время и в самый неподходящий момент. Густые заросли папоротника, душистые розовые цветы на поляне, тишина и боль, тишина и плач.
Странная глухота прошла так же внезапно, как и появилась. Звуки настигли ее и сбили с ног, словно приливная волна. В вакуум со свистом проник воздух, вокруг все зашумело, заскрежетало. В легкий шелест листьев ворвался детский крик. Кто-то стонал, слышались ругань и грохот. С треском сломалась большая ветвь березы и упала на автобус, разбив уцелевшие стекла и погнув металл, водительская дверь с грохотом захлопнулась. На четвереньках выползая через заднюю дверь, Анна почувствовала укол в левой ладони и отдернула руку – из мякоти торчал тонкий осколок. Она вытащила стекляшку, с отвращением отбросила ее в сторону и поморщилась от боли. Оглушенная и дезориентированная, девушка сделала очередную попытку подняться на ноги, но у нее не хватило сил. Покачнувшись, она плюхнулась в густой кустарник и увидела над собой небо, расчерченное ветвями деревьев.
Откуда на дороге деревья? Девушка спросила мысленно себя или кого-то еще, она сама в тот момент не понимала, а затем медленно поднялась и оперлась о крышу автобуса. Она пыталась заставить себя сфокусироваться на чем-то конкретном, но сознание плыло и вместе с ним отказывалось работать тело. Ноги не слушались, девушка не могла сделать ни единого шага. С недоумением посмотрев вниз, она впала в ступор, пытаясь понять, почему ее не слушается собственное тело, и лишь надрывный крик ребенка привел ее в себя. Анна осторожно сделала шаг, другой, как человек, восстанавливающий моторные функции организма после перенесенной операции на позвоночнике, и вышла из-под деревьев на небольшую поляну, освещенную закатным солнцем.
Неподалеку в густой траве лежал на спине мужчина. Он тяжело дышал, грудь практически не двигалась, зато живот вздымался так сильно, что казалось еще немного, и пуговицы на рубашке отлетят в разные стороны. Анна в очередной раз закрыла глаза и глубоко вдохнула воздух, пропитанный парами бензина. Разум твердил, что все это происходит не с ней, что это – очередной кошмар в ее личную коллекцию, и вскоре она проснется с криком в своей постели на смятой и мокрой простыне, до смерти напугав маму. И до самого рассвета не сомкнет глаз, снова и снова переживая моменты кошмарного сна. Разбитая, с головной болью, она будет сидеть на кухне, держа в руках кружку с остывшим кофе, пытаясь переварить приснившееся.
Мужчина – это был водитель – надсадно кашлял и пытался сесть, редкие волосы на голове слиплись от крови, Анна сделала пару шагов к нему, в растерянности остановилась – всего лишь на мгновение – и двинулась дальше, но запуталась ногами в густой лесной траве и чуть не грохнулась. Продолжал кричать ребенок, его плач всколыхнул в душе тревогу, что-то древнее, материнское, но сейчас все ее внимание приковывал к себе водитель. Анна медленно, стараясь не смотреть на свою окровавленную руку, приблизилась к мужчине, шатаясь, будто пьяная, села возле него – скорее не села даже, а упала – и попыталась рукой приподнять ему голову. Подсунула ладонь под затылок, голова водителя при этом безвольно и жутко дернулась, и ей пришлось прикусить губу, и без того болевшую, чтобы не закричать. Потянулась свободной рукой и схватила валявшуюся рядом кепку, подложила ее раненому под голову, не понимая, зачем она это делает. Рукой ощутила что-то горячее и липкое, в нос ударил ядреный запах пота, потревоженной лесной травы и крови, который, единожды услышав, при желании после ни с чем не спутать. Девушку замутило, она потрясла головой, отгоняя тошноту, но медленно, словно воздух в окружающем ее пространстве загустел настолько, что им даже дышать было сложно. Смутно осознавая, что ей необходимо что-то делать до приезда врачей, она посмотрела мужчине в глаза и очень тихо произнесла:
– Помощь уже близко, потерпите…
И сразу усомнилась в том, что раненый водитель ее услышал. В его глазах она увидела боль, какую может испытывать человек, навсегда покидающий этот мир. Страх вперемешку с тоской и обидой. В голове девушки появилась навязчивая мысль, что мужчине срочно нужна вода. В первую очередь следует расстегнуть пуговки рубашки и дать попить. Пострадавшему нужен доступ к воздуху, разойдитесь в стороны, ему нечем дышать!.. Снова раздался плач малыша, Анна украдкой, боясь, что увидит там нечто страшное, взглянула в ту сторону, откуда доносились всхлипы, и увидела распростертое на земле женское тело с неуклюже вывернутой ногой и неприлично задранной до пояса зеленой в горошек юбкой, будто женщину волокли за ноги, прежде чем бросили умирать на поляне среди зарослей кипрея. Мальчик сидел рядом с ней и плакал.
Анна попыталась подняться на ноги, но ее повело в сторону, и она снова плюхнулась рядом с водителем. Тот что-то прохрипел, скосив глаза влево, и Анна невольно проследила за его взглядом. Там ничего не было – сплошная густая стена леса, – но она могла поклясться, что он кого-то видел там, и этот некто наводил на него ужас одним своим молчаливым присутствием. Дрожащей, испачканной в крови ладонью Анна погладила руку мужчины. Так гладят ребенка, когда хотят успокоить, или замерзшего котенка, подобранного на остановке в ненастный октябрьский вечер. Она вложила свою ручку в громадную ладонь водителя и слегка сжала ее.
– Что… случилось? – блуждающий взгляд его метался из стороны в сторону, пока не нашел Анну и не остановился. – Где мы?
– Мы попали в аварию, – Анна всхлипнула, подсела ближе и осмотрелась, желая еще раз убедиться в том, что ей не привиделось. – И мы… в лесу.
Водитель зашелся в судорожном кашле и отпустил ее руку. Позади себя Анна услышала чьи-то шаги, оглянулась и увидела мужчину. Он стоял, держась за плечо, и смотрел на них. Бросил взгляд на плачущего малыша и тут же направился к нему. Опустился на колени, приложил пальцы к шее женщины, пробормотал что-то невнятное и с трудом поднялся на ноги. Это же он тормознул автобус на перекрестке, подумала Анна и вспомнила, как мужчина благодарил водителя, усаживаясь на свободное сиденье рядом с входом.
Именно сейчас и должна была появиться машина скорой помощи, осветив неподвижные ели тревожным проблеском маячков. Врач с тяжелой сумкой, фельдшер с носилками, которые помогли бы им, спасли раненых. Анна даже привстала на коленях, надеясь увидеть машину, выезжающую из-за деревьев, или людей, но там никого не было. Пахло гарью, к небу от автобуса поднимался черный дым. В глазах рябило от колышущихся под легким и теплым ветерком розовых цветов.
По телу пожилого мужчины пробежала судорога, он выгнулся, стиснул что есть силы зубы, и Анна увидела кровь с грязью на его зубах. Он пытался вдохнуть, но кашель мешал ему это сделать. Грубые руки, густо поросшие темными волосами, судорожно задвигались, словно искали что-то на земле. Он то напрягал мышцы, то расслаблял. Скрюченные пальцы рвали с корнями густую траву, сминали с хрустом еловые сухие ветки. Анна с ужасом поняла, что, если бы продолжала держать его за руку, он наверняка сломал бы ей пальцы. Грудь несчастного затряслась, затылком он упирался в почву и пытался – именно пытался – отползти куда-то. Суча ногами, выгибаясь дугой, человек хрипел, чувствуя, а возможно, видя приближение смерти. Некогда сильное и крепкое тело из последних сил цеплялось за жизнь, мозг продолжал посылать импульсы: дыши, дыши, двигайся!.. И он повиновался, пытаясь вдохнуть воздух, пока оставались силы. Анна поднесла руку ко рту и отвернулась, чтобы подавить рвавшийся изнутри крик, увидела свою окровавленную кисть, порезанную стеклом. Раздался громкий хрип и бульканье, ноги водителя вытянулись так сильно, что носки поношенных кроссовок достали земли, по телу пробежала мелкая дрожь, а затем он весь разом обмяк и больше уже не двигался.
Анна отползла от водителя к автобусу и с трудом поднялась, вытирая слезы. Спотыкаясь, направилась в лес, чувствуя, что ее сейчас вырвет.
– Мы ему ничем не с-смогли бы п-помочь, – сильно заикаясь пробормотал парень с белым как мел лицом. Он сидел, привалившись спиной к днищу автобуса. – Ах ты, ч-ч-черт, больно-то как!
Он прижимал рукой к голове какую-то тряпку, пропитанную кровью, и смотрел на умершего водителя. Анна, не обращая на него внимания, отбежала в сторону кустов, где ее и стошнило. Упав на колени, она выплевывала вязкую желчь и пыталась отдышаться, а перед глазами все плыло. Наконец головокружение немного прошло, она вытерла рукой рот, поднялась с колен, но перед глазами возникло лицо водителя, и девушка вновь согнулась, исторгая из себя образ умершего у нее на глазах человека. Слыша позади себя плач ребенка, она поднялась, на дрожащих ногах дошла до автобуса, прижалась к решетке радиатора и закрыла глаза, пытаясь таким образом остановить вращающийся мир.
– … с ним, – донесся до нее обрывок фразы.
– Что? – спросила Анна и повернулась на звук голоса.
– Посмотри, что с ребенком, – махнул рукой в сторону поляны парень. – Я встать не могу, голова кружится.
Анна мгновение помедлила, кивнула и двинулась на крик, стараясь не смотреть на неподвижно лежащего в траве водителя. Она его хорошо знала, года три периодически ездила с ним в Москву. И вот его нет… он умер. Умер? Как такое могло произойти? У нее на глазах только что умер человек! Ноги заплетало травой, вокруг валялись привычные в обычной жизни предметы, но здесь они казались чужеродными, все казалось неправильным и нереальным, словно кто-то намеренно разбросал их по траве для съемок фильма: босоножка с порванной лямкой, книга и кошелек, ящик с вывалившимися инструментами, битое стекло и ключи, банковские карты, ее рюкзак. Девушка, прикрывая рот дрожащей ладонью и пачкая лицо кровью, приблизилась к женщине, возле которой сидел маленький мальчик.
Он плакал, крепко вцепившись ручонками в платье, и тряс ее. Грязное лицо малыша с блестящими от слез дорожками представляло собой один сплошной крик, красный, дикий от ужаса. Он с ревом тряс лежащую в густой траве женщину, зажав кулачками цветастую ткань, пытаясь ее разбудить, но она не двигалась и не просыпалась. Всхлипывая, он повторял «ма-а, ма-а!», тормоша ее. На футболке малыша издевательски приветливо улыбался и махал плюшевой лапкой нарисованный Винни-Пух.
Слишком много медведей для одного гребаного дня, подумала Анна. Господи, да мальчишка же совсем маленький и ничего не понимает… И тут же пришло осознание, что так лучше. Он слишком мал, чтобы понять весь ужас произошедшего.
Голова женщины запрокинулась, из приоткрытого рта по ободранной щеке с прилипшими к коже травинками вытекала тонкая струйка крови, правую руку вывернуло под неестественным углом. От вида искалеченной женщины Анну пробрала дрожь, закружилась голова и нечем стало дышать, как бывает в душном вагоне метро. Пустые мутные глаза женщины были устремлены вверх, последний, отчаянный крик, перешедший в стон, так и остался на ее губах. Анне на миг показалось, что она услышала его где-то далеко-далеко, этот страшный и безумный крик. Вместе с воздухом наружу вылетела и душа, растворилась в мягком августовском вечернем воздухе, пропитанном запахом хвои и бензина, а мальчонка плакал и пытался разбудить маму, не понимая, что та вовсе не спит.
Ноги девушки дрожали, подгибались, она сделала шаг, другой, но внезапно звон в ушах усилился, стал оглушительным, и воздух куда-то делся, она задыхалась. Лес с поразительной скоростью рванул вниз, к земле, пропал, а на его месте почему-то оказалось небо, запестревшее черными мушками. В нос ударил запах сырой земли, перед взором промелькнула дорога, сильный ливень с дробным стуком бил в окно и по железной крыше. Она смотрела прямо перед собой, белые линии дорожной разметки слились в сплошную полосу, а навстречу им вместе с ливнем несся гул, все ближе, все громче, пока автобус с оглушительной вспышкой не провалился в черноту вместе с пассажирами. Истошно закричала женщина, кто-то выругался. Свет пропал, кто-то щелкнул выключателем в запертой комнате без окон. Девушка повалилась в густую траву и потеряла сознание.
Плакал ребенок, сквозь треснувший надвое небосвод на деревья лился тусклый свет, и где-то совсем рядом с ней старческий голосок напевал знакомую с детства песенку. Пахло свежим хлебом и горячим сдобным печеньем, Анна приподнялась и увидела пряничный домик на опушке. Из открытого оконца и доносилось пение, на подоконнике остывало печенье с корицей и аппетитные крендельки с малиной. Пение прекратилось, голос произнес:
– Загляни-ка в дом, милое дитя. Отведай мое угощение.
Девушка поднялась, оправила на ногах подол шелкового алого платья и направилась к чудному яркому домику. Рядом, держа ее за руку, шел мальчик. Анна подивилась, что он больше не плачет, но голос настойчиво звал ее, притягивал, и она тотчас обо всем забыла. Вдвоем они подошли к пряничному домику, сошедшему не иначе как со страниц большой и очень старой книги сказок, и Анна заглянула внутрь через карамельное окошко.
Старушка в замызганном сером переднике тихо напевала себе под скрюченный, как и у всякой ведьмы, нос, и рубила топором на грязном столе кусок мяса. Седые сальные пряди падали на покрытое морщинами лицо, она то и дело убирала волосы привычным и быстрым движением руки. Весь лоб ее и виски покрывали кровавые разводы. Должно быть, Гензель сегодня отправится прямиком в котел, а после окажется на праздничном красивом блюде с отварной картошкой и грибами, приправленный ароматным базиликом и душицей.
И гости отведают главное блюдо, так хочет старуха. Они зайдут в дом, останутся ночевать. Анна выпьет бокал красного вина, голова ее от одной лишь мысли пошла кругом, словно она уже была пьяна. После сытного ужина на десерт они съедят посыпанные сахарной пудрой крендельки, а на закате лягут вместе с малышом на мягкую, чистую постель и мирно уснут, чтобы больше никогда не проснуться.
Жуткая реальность подернулась рябью, послышалось шипение, и изображение замерло, дернулось и повернуло вспять. Старуха двигалась неестественно, как кукла, словно ей кто-то управлял, но она всеми силами противилась этому. Проведя по лбу рукой, она втерла в него обратно жирный пот и ухмыльнулась.
– Еинещогу еом йадевто ятид еолим мод в ак-инялгаз, – заикающимся глухим голосом произнесла ведьма и посмотрела на Анну.
