Жатва душ

– Я не знаю их мотивов, – честно ответил он. – Возможно, исследовательский интерес. Возможно, чувство вины, если они как-то связаны с эпидемией. Возможно, есть причины, которые мы не можем понять из-за различий в мышлении.

Отец Кирилл покачал головой:

– Глупец. Доверчивый глупец. – Он повернулся к своим помощникам: – Продолжайте. Используйте щипцы для ногтей. Но не переусердствуйте – он должен быть в состоянии говорить.

Железный обод боли сдавил голову Романа, словно тиски, превращая каждую мысль в обрывистый хрип. Когда шершавые пальцы палача взялись за его ногти, мир взорвался алым цветом. Острая игла раскаленного металла вонзилась под каждый ноготь, медленно продвигаясь вглубь, раздирая нежную плоть. Нервы, беззащитные и оголенные, кричали на тысячу голосов одновременно. Боль пульсировала, растекалась кислотой по венам, заставляя каждую клеточку тела сжиматься и корчиться.

Когда истязатели добрались до ушей, Роман почувствовал, как что-то хрустнуло внутри. Звук был такой, словно кто-то переламывал сухие ветки у самого уха. За ним последовал вихрь режущей боли, проникающей прямо в мозг. Каждый нерв сигналил об опасности, каждая частица сознания молила о забвении.

На деснах инструменты плясали с особой жестокостью. Каждое прикосновение к оголенным нервам зубов отзывалось электрическими разрядами, пронзающими всю черепную коробку. Во рту расцветал медный вкус крови, смешанный с солью слез, которые он даже не помнил, как проливал. Боль в деснах была особенно изощренной – глубокой, всепроникающей, словно тысячи раскаленных игл одновременно вгрызались в живую плоть.

Тело превратилось в карту страданий, где каждая точка, каждый сантиметр кожи стал эпицентром невыносимой агонии. Роман чувствовал, как кожа плавится под прикосновениями, как мышцы скручиваются узлами, как каждый нерв натягивается до предела и звенит от напряжения. Боль накатывала волнами – то отступала, давая ложную надежду на передышку, то возвращалась с удесятеренной силой, заставляя забыть о том, кто он и где находится.

В эти моменты Роман существовал только как вместилище страдания, его сознание расщеплялось на осколки, каждый из которых был пропитан болью настолько всеобъемлющей, что даже крик застревал где-то внутри, не в силах вырваться наружу.

Он рассказал о кратере, о красной воде, о мхе вокруг. Рассказал о появлении светящихся сфер, о голосе в голове. Но смог умолчать о точном местонахождении других иммунных, о деталях разговора с «наблюдателями», о планах по сбору избранных в одном месте.

К концу допроса отец Кирилл казался одновременно удовлетворенным и разочарованным. Он получил информацию, но явно не всю, которую хотел.

– Мы продолжим завтра, – сказал он, глядя на измученного Романа. – А пока подумай о спасении своей души. О раскаянии. О том, что сотрудничество с демонами – путь в геенну огненную.

Они ушли, снова оставив Романа одного в темноте. На этот раз даже лампу забрали, словно не желая тратить керосин на грешника.

Роман обмяк на стуле, к которому был привязан. Всё тело ныло, пальцы, уши и зубы пульсировали острой болью после работы щипцами. Но хуже физической боли была мысль о потерянном компасе-детекторе и проваленной миссии.

«Я должен выбраться. Должен вернуть компас. Должен продолжить поиски», – эта мысль пульсировала в его мозгу, не давая погрузиться в желанное забытье.

Так прошла первая ночь его плена в подвале церкви Святой Троицы, в окружении фанатиков, видящих в нем посланца дьявола.

Дни слились в бесконечную череду допросов, пыток и коротких периодов одиночества, когда Роман мог хоть немного восстановить силы. Его перестали привязывать к стулу – просто заковали в цепи, прикрепленные к стене подвала, дав минимальную свободу передвижения.

Еду приносили раз в день – обычно кусок черствого хлеба и воду. Иногда, если отец Кирилл был в хорошем настроении, добавлялась горсть сушеных яблок или немного каши.

Роман потерял счет времени. По его оценкам, прошло не менее трех дней, но в подвале без окон, с постоянным полумраком, трудно было судить наверняка.

Допросы становились все более изощренными. Отец Кирилл оказался опытным манипулятором – он чередовал физическую боль с психологическим давлением, угрозы – с обещаниями, жестокость – с фальшивой добротой.

Но самым страшным для Романа были не пытки, а то, что он начал узнавать из разговоров своих мучителей. Обрывки фраз, случайные упоминания, непреднамеренные откровения – все это складывалось в тревожную картину.

Секта «Очистителей», возглавляемая отцом Кириллом, действительно следила за кратером бывшего Убежища задолго до появления там Романа. Они видели «наблюдателей» не только там, но и в других местах – над озерами с красной водой, над заброшенными научными объектами, над некоторыми городами.

Они собирали информацию, вели дневники, составляли карты появления «демонов» и строили теории об их целях. И – что было наиболее тревожным – они охотились за людьми, контактировавшими со светящимися сферами, считая их проводниками зла в мире людей.

Судя по репликам охранников, Роман был не первым пленником в этом подвале. И многие до него не выжили после «очищения».

Все это время он не оставлял попыток ослабить цепи или найти другой путь к бегству. Но кандалы были крепкими, стены – толстыми, а охрана – бдительной.

Единственным проблеском надежды был молодой охранник, приносивший еду на третий день. В отличие от остальных мрачных фанатиков, он казался неуверенным, почти испуганным. Его руки дрожали, когда он ставил миску с водой, а взгляд бегал, избегая смотреть на раны Романа.

– Эй, – тихо позвал Роман, когда парень уже собирался уходить. – Как тебя зовут?

Охранник замер, оглянулся на дверь, словно боясь, что его услышат, потом грубо ответил:

– Зачем знать мое имя покойнику? Захлопни пасть, еретик. Тебе запрещено говорить, кроме как на допросе.

– Да, ты прав. Они убьют меня, – продолжил Роман с той же спокойной интонацией, несмотря на грубый ответ. – А тебя заставят смотреть. Может быть, даже участвовать. Ты готов к этому? Готов стать убийцей?

Тимофей побледнел:

– Отец Кирилл говорит, что это не убийство, а очищение. Что души еретиков освобождаются от демонической порчи и могут предстать перед Господом.

– И ты веришь в это? – Роман наконец-то поймал бегающий взгляд охранника. – Веришь, что мучить и убивать беспомощных людей – это воля Бога?

Тимофей молчал, его лицо отражало внутреннюю борьбу.

– Не искушай меня, демон! – вдруг закричал он.

И поспешно вышел, заперев за собой дверь. Но Роман почувствовал проблеск надежды. Этот Тимофей не был полностью под контролем секты. В нем еще жила совесть, человечность. Возможно, при правильном подходе он мог стать союзником.

На четвертый день произошло нечто, изменившее ситуацию. Отец Кирилл пришел не для допроса, а с необычным объявлением.

– Завтра на рассвете, – сказал он, глядя на Романа с торжественной серьезностью, – ты предстанешь перед судом. Перед всей нашей общиной. Признаешься в сношениях с демонами. Раскаешься. И будешь очищен.

Роман понял, что «очищение» означает казнь. Публичную казнь, призванную запугать остальных членов секты и укрепить власть отца Кирилла.

– Какой именно способ очищения вы выбрали? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Отец Кирилл улыбнулся, и эта улыбка была страшнее любого оскала:

– Распятие. Как у Спасителя нашего. Это даст твоей душе шанс на искупление. Крест уже готовят.

Роман почувствовал, как холодок пробежал по спине. Распятие – медленная, мучительная смерть от удушья и истощения. Возможно, самая жестокая из казней, придуманных человечеством.

– Не слишком ли иронично, – произнес он, – использовать символ Христовых страданий для убийства невиновного? Разве не грех это?

Лицо отца Кирилла исказилось гневом:

– Не смей сравнивать себя с Господом нашим! Он был безгрешен и умер за наши грехи! Ты же – грешник, общавшийся с демонами! Твоя смерть послужит предупреждением для других, кто может соблазниться ложными обещаниями падших ангелов!

Он сделал паузу, затем добавил спокойнее:

– Но у тебя есть шанс облегчить свою участь. Полное признание. Чистосердечное раскаяние. Выдача всех, кто уже контактировал с демонами. Тогда, возможно, твоя смерть будет быстрее и милосерднее.

Роман понял, что это его последний шанс выиграть время.

– Я… я хочу исповедаться, – сказал он, опустив голову. – Хочу рассказать все. Но только вам лично, отец Кирилл. И я хочу, чтобы мое признание было записано – как свидетельство для будущих поколений.

Глаза священника сверкнули триумфом:

– Наконец-то! Благодать коснулась твоего сердца! – Он повернулся к охраннику: – Принеси бумагу, чернила и свечи. Мы запишем исповедь этого грешника как доказательство козней дьявольских и победы истинной веры!

Когда охранник ушел, отец Кирилл наклонился ближе:

– Мудрое решение, сын мой. Правда не облегчит твоей земной участи – слишком велик твой грех. Но душа твоя получит шанс на спасение.

Роман кивнул, изображая смирение. Внутренне он лихорадочно просчитывал варианты. Если удастся затянуть «исповедь» до ночи, возможно, появится шанс на побег. Или хотя бы возможность увидеть, где хранится компас-детектор.

Весь вечер он «исповедовался» – подробно, с деталями, перемежая правду откровенной ложью, растягивая рассказ, включая ненужные подробности. Отец Кирилл слушал с жадным вниманием, иногда прерывая вопросами, но в основном позволяя Роману говорить.

Охранники несколько раз менялись, и Роман заметил, что среди них был тот самый молодой охранник. Он стоял в стороне, его лицо было бледным, а в глазах читалось явное неодобрение происходящего.

К полуночи отец Кирилл, несмотря на свой религиозный пыл, начал проявлять признаки усталости. Он несколько раз зевнул, тряхнул головой, пытаясь сохранить концентрацию.

– Достаточно на сегодня, – наконец сказал он, поднимаясь. – Мы продолжим утром, перед церемонией очищения.

Роман внутренне похолодел – его план выиграть время провалился. Утром его ждал крест.

Отец Кирилл собрал записи и направился к двери, но вдруг остановился и обернулся:

– Чуть не забыл показать тебе. – Он достал из складок рясы компас-детектор, который теперь висел у него на шее на грубом кожаном ремешке. – Я изучаю этот демонический артефакт. Пытаюсь понять его работу, чтобы лучше защищаться от козней врага.

Устройство тускло светилось, его пульсация стала слабее, чем раньше. Казалось, оно истощается без контакта с законным владельцем.

– Любопытная вещица, – продолжил отец Кирилл, поглаживая компас пальцем. – Она реагирует на меня. Точка, обозначающая мое местонахождение, ярче других. Интересно и то, что твоя метка, когда я к тебе приближаюсь на расстоянии двух-трех шагов, начинает светиться другим цветом. Почему так, как ты думаешь?

Роман понимал, что отец Кирилл, сам того не зная, признался в своей испорченности. Компас отмечал его как одного из избранных, способных пережить переселение на новую планету, но цвет показывал душевную темноту и всепожирающую ненависть.

– Возможно, они видят в вас особую угрозу, – солгал Роман. – Видят вашу силу веры и боятся её.

Отец Кирилл удовлетворенно кивнул:

– Да, это имеет смысл. Господь отметил меня как своего воина в битве с силами тьмы. – Он спрятал компас обратно под рясу. – Отдыхай, грешник. Утром тебя ждет очищение.

– Но, вернее всего, этот прибор травит вашу душу, – спокойно произнес Роман. – Что еще ожидать от исчадий ада?

– Может, ты и прав, – озабочено произнес священник, снимая компас с шеи.

После его ухода Роман остался наедине с охранником – и к его облегчению, это был тот молодой человек, с которым он уже разговаривал. Юноша стоял у двери, нервно переминаясь с ноги на ногу, явно неуютно чувствуя себя в роли тюремщика.

– Они действительно собираются распять меня, – тихо сказал Роман. – Прибить гвоздями к кресту и оставить умирать.

Охранник побледнел, но промолчал.

– Ты действительно считаешь, что это воля Божья? – продолжил Роман. – Что Христос, исцелявший больных и защищавший слабых, одобрил бы пытки и убийства?

– Замолчи, – прошептал Тимофей, но в его голосе не было убежденности. – Я не могу тебе помочь. Даже если бы хотел.

– Можешь, – так же тихо ответил Роман. – Ключи от моих кандалов. Они у тебя на поясе. И я видел, что у тебя есть нож. Этого достаточно.

Охранник покачал головой:

– Нет. Они найдут меня. Убьют. Или хуже.

Роман понимал его страх. В этом новом мире каждое сообщество, каждая группа выживших были драгоценным убежищем. Выгнанный из общины человек редко выживал в одиночку.

– Есть другие люди, – сказал Роман. – Добрые люди, не фанатики. Я знаю места, где тебя примут. Где ты сможешь использовать свои медицинские навыки для помощи, а не для причинения боли.

Он видел, что его слова находят отклик. В глазах Тимофея мелькнула надежда, быстро сменившаяся сомнением.

– Откуда мне знать, что ты не лжешь? Что не бросишь меня, как только освободишься?

– Потому что я не такой, как они, – просто ответил Роман. – Я не использую людей. Не манипулирую ими с помощью страха и религиозного фанатизма. Я ищу способ спасти хоть кого-то в этом умирающем мире. И тебя в том числе.

Юноша долго молчал, внутренне борясь с сомнениями. Затем, словно приняв решение, он быстро оглянулся на дверь и зашептал:

– Я не могу освободить тебя сейчас. Слишком много охраны. Но завтра, во время процессии… будет возможность.

Роман почувствовал прилив надежды:

– Что ты предлагаешь?

– Они поведут тебя через весь поселок к дороге, где установлены кресты. Это будет публичное шествие – отец Кирилл любит такие представления. В какой-то момент я могу создать отвлекающий маневр. Что-нибудь подожгу – у меня есть бензин. Это даст тебе шанс.

План был рискованным, с множеством потенциальных проблем, но лучше, чем ничего.

– А компас? – спросил Роман. – Мне нужно вернуть его.

Охранник нахмурился:

– Это сложнее. Отец Кирилл не расстается с ним. Носит на шее днем и ночью.

Роман задумался:

– Если я доберусь до него… сможешь вывести нас из поселка? Ты знаешь безопасные тропы?

– Есть одна, – кивнул молодой человек. – Через лес, к старой заброшенной ферме. Там никто не бывает – считается, что место проклято, там жила сельская колдунья, которая умерла при странных обстоятельствах.

– Хорошо, – Роман почувствовал, как в голове складывается план. – Завтра, во время процессии. Будь готов. И помни – я не брошу тебя, если ты поможешь мне.

Юноша нервно кивнул и отступил к двери, услышав шаги в коридоре.

– Меня зовут Тимофей, – шепнул он напоследок.

ГЛАВА 2. Крест

Ночь прошла в тревожном полусне. Роман пытался отдохнуть, зная, что завтра потребуется вся его энергия и сосредоточенность. Но мысли о предстоящем испытании, о рискованном плане побега, о компасе-детекторе в руках фанатика не давали уснуть глубоко.

Перед рассветом в подвал вошли четверо охранников. Без слов они открыли его кандалы, но тут же связали руки за спиной грубой веревкой. Затем надели на шею что-то вроде ошейника с прикрепленной веревкой – как для ведения преступника на казнь.

Его вывели из подвала, впервые за четыре дня. Глаза, привыкшие к полумраку, болезненно реагировали даже на тусклый свет раннего утра. Роман щурился, пытаясь оценить обстановку.

Они поднимались по узкой каменной лестнице, и с каждой ступенью перед ним постепенно открывалось внутреннее убранство храма Троицы Живоначальной. Горькая ирония не ускользнула от Романа – место, предназначенное для молитв и утешения, стало для него камерой пыток.

Когда его вывели в основное помещение, контраст был оглушительным. Светлые стены куполов и сводов, украшенные изящной росписью XVIII века, казались насмешкой над теми днями, которые он провел в темноте подвала. Яркие библейские сцены, изображенные мастерами русской иконописи, плыли перед глазами – то ли от слабости, то ли от того, что зрение еще не адаптировалось.

Роман, шатаясь, остановился возле одной из храмовых лавочек, аккуратно расставленных вдоль стен. Его конвоиры позволили ему на мгновение присесть. Сквозь высокие оконные проемы проникали первые солнечные лучи, наполняя помещение теплым золотистым светом, который болезненно резал глаза после дней, проведенных в кромешной тьме.

Иконостас церкви с филигранной резьбой деревянной основы возвышался перед ним. Яркие краски икон, казалось, оживали в утреннем свете. Центральное место занимала икона Святой Троицы – Роман поймал себя на том, что смотрит прямо в глаза святым ликам, словно спрашивая, как могло случиться, что под этими сводами, наполненными благоговением и умиротворением, творились такие зверства.

Один из его мучителей грубо дернул его за плечо, заставляя подняться. Роман с трудом отвел взгляд от старинного амвона, с которого когда-то звучали проповеди, вдохновлявшие сердца верующих. Теперь же в этих стенах звучали только его крики и требования выдать информацию.

Его вели к искусно выполненным деревянным дверям, украшенным символическими орнаментами. Весь этот покой и духовная глубина храма, приглашавшие прикоснуться к вечному смыслу бытия, стали для Романа жестоким контрастом с реальностью, в которой он оказался. Каждый шаг по святому месту отдавался болью в истерзанном теле, а тихие своды, хранившие молитвы поколений, теперь хранили и тайну его страданий.

Роман бросил последний взгляд на храмовое пространство, словно прощаясь с ним, понимая, что его выводят наружу не для милосердия, а для чего-то, что могло оказаться еще страшнее пыток в подвале.

В церкви собралось около двадцати человек – мужчины и женщины в черной одежде с повязками на рукавах. Все смотрели на Романа со смесью страха и ненависти. Для них он был воплощением зла, посланником демонов, грозящих их душам.

Отец Кирилл стоял у алтаря в полном облачении. Компас-детектор висел у него на груди поверх рясы, слабо пульсируя.

– Братья и сестры! – возгласил он, поднимая руки. – Сегодня великий день для нашей общины! День, когда мы очистим мир от еще одной частицы зла! Когда отправим еще одну заблудшую душу на суд Господень!

Собравшиеся одобрительно загудели. Роман осматривал их лица, ища Тимофея, но не мог найти его среди присутствующих.

– Этот грешник, – продолжал отец Кирилл, указывая на Романа, – признался в сношениях с демонами! В принятии их даров! В готовности служить их целям! Но милостью Божией и нашими молитвами, его душа прозрела! Он раскаялся и готов принять очищение!

Снова одобрительный гул. Некоторые прихожане крестились, другие поднимали вверх руки в молитвенном жесте.

– Начнем процессию очищения! – провозгласил отец Кирилл.

Двери церкви распахнулись, и Романа повели наружу. Утреннее солнце, едва показавшееся над горизонтом, осветило небольшой поселок, состоящий из десятка деревянных домов и нескольких хозяйственных построек. Всё выглядело аккуратным, ухоженным – эти люди умели работать и поддерживать порядок, несмотря на свой религиозный фанатизм.

Процессия двинулась по единственной улице поселка. Впереди шел отец Кирилл с большим деревянным крестом в руках. За ним вели Романа, держа за веревку, привязанную к шее. Далее следовали прихожане, распевающие заунывные псалмы.

Из домов выходили остальные жители – женщины, старики, даже дети. Все они присоединялись к шествию, и вскоре за Романом двигалось не менее пятидесяти человек.

Он искал глазами Тимофея, но не видел его. «Неужели передумал? Испугался?» – мелькнуло в голове. Но тут же он одернул себя – рано отчаиваться. Возможно, молодой человек готовит отвлекающий маневр, как и обещал.

Процессия повернула к трассе Е105, направляясь к той ужасающей веренице крестов, аллее смерти, которую Роман видел, когда ехал к убежищу.

Они вышли на дорогу, разделенную белыми полосами разметки. Отец Кирилл впереди, за ним Роман, ведомый двумя крепкими охранниками, затем вся процессия. Псалмы становились громче, в них появились нотки экстаза – толпа предвкушала зрелище, которое утвердит их веру и сплоченность.

И тут прогремел взрыв. Где-то в поселке, за их спинами, взлетел столб огня и дыма. Все обернулись, возгласы удивления и страха прокатились по толпе.

– Пожар! – крикнул кто-то. – Амбар горит!

Началась суматоха. Большинство прихожан бросились обратно в поселок – там хранились их запасы, их надежда на выживание зимой.

Отец Кирилл, однако, не сдвинулся с места:

– Стойте! Это уловка демонов! Сначала закончим очищение!

Но его уже мало кто слушал. Даже охранники, держащие Романа, нервно переминались, явно желая присоединиться к тушению пожара.

– Идите, – резко сказал отец Кирилл. – Я сам закончу с еретиком.

Охранники с облегчением передали веревку священнику и побежали вниз по склону, к горящему амбару.

Отец Кирилл дернул веревку, заставляя Романа подойти ближе:

– Это твоих рук дело, – прошипел он. – Каким-то образом ты сговорился с демонами даже из подвала.

Роман молчал, лихорадочно оценивая ситуацию. Рядом с крестами все еще стояли трое мужчин, готовых к распятию. Чуть дальше были еще двое прихожан, не побежавших к пожару. Слишком много для прямого сопротивления, особенно со связанными руками.

– На крест его, – приказал отец Кирилл, толкая Романа к ближайшему распятию.

Двое мужчин схватили Романа за плечи и потащили к кресту, лежащему на земле. Третий взял молоток и гвозди.

«Это конец», – подумал Роман, чувствуя, как его укладывают на грубо отесанные доски, расправляют руки вдоль перекладины.

Отец Кирилл встал над ним, воздев руки к небу. Его голос, низкий и гулкий, разносился над холмом:

– Смотрите, братья и сестры! Так будет с каждым, кто вступит в сговор с демонами! Так очищается душа от скверны – через боль, через страдание, через жертву!

Помощники зафиксировали запястья Романа веревками, натянув руки вдоль перекладины креста. Старик с молотком приблизился, держа в свободной руке длинный железный гвоздь. Его морщинистое лицо было бесстрастным, словно он выполнял привычную работу – забивал обычный гвоздь в доску, а не в человеческую плоть.

– Молитесь, братья и сестры! – возгласил отец Кирилл. – Молитесь за его душу!

Старик примерился, приложив острие гвоздя к запястью Романа, чуть ниже ладони, где, по древнему знанию палачей, находилось место для прибивания, не задевавшее ни кости, ни важные сосуды. Место, позволявшее жертве мучиться долгие часы, а то и дни.

Молоток взмыл в воздух. Роман, понимая неизбежность того, что сейчас произойдет, напрягся всем телом, стиснув зубы.

Раздался первый удар. Боль была настолько неожиданно яркой, что Роман не смог сдержать вскрик. Железо вошло в плоть, разрывая кожу, сухожилия, проникая между лучевой и локтевой костями.

Второй удар загнал гвоздь глубже. Теперь боль пронзила всю руку, от кончиков пальцев до плеча, и, казалось, отозвалась в самом сердце. Перед глазами поплыли черные точки.

Третий удар – и острие гвоздя пробило доску насквозь, намертво прибив руку к кресту.

– Левую, – коротко скомандовал отец Кирилл.

Процедура повторилась. На этот раз Роман уже не кричал – не хватало дыхания. Он лишь издал глухой стон, когда гвоздь пронзил вторую руку.

Помощники развязали его ноги, сложили их вместе, согнув в коленях. Старик взял гвоздь длиннее и толще предыдущих. Отец Кирилл лично направил его острие на точку пересечения стоп.

Удар – и обе ноги оказались прибиты к вертикальной балке.

Толпа вокруг молилась, кто-то плакал, кто-то повторял имя Господне, словно заклинание. Для них это было священнодействие – очищение, искупление через боль. Для Романа – начало долгой, мучительной смерти.

Крест подняли. Несколько мужчин, кряхтя от натуги, установили его в заранее выкопанную яму, затем укрепили камнями и землей. Древесина заскрипела под тяжестью человеческого тела.

Висеть на кресте оказалось намного мучительнее, чем Роман мог представить. Вес тела тянул вниз, растягивая раны от гвоздей. Каждый вдох требовал невероятных усилий – приходилось приподниматься на прибитых ногах, чтобы расправить грудную клетку. Каждое движение отзывалось острой болью в пробитых конечностях.

– Оставьте его, – сказал отец Кирилл своим помощникам. – Пусть висит до захода солнца. Потом придете проверить. Если еще жив – дадите воды. Но совсем немного. Очищение должно быть долгим, чтобы душа успела освободиться от демонической порчи.

Он подошел ближе к кресту, всматриваясь в лицо Романа:

– Раскаяние – вот твой единственный путь к спасению, грешник. Искренне раскайся в своих деяниях, моли Господа о прощении, и, возможно, Он смилостивится над твоей душой.

Роман, превозмогая боль, собрал все силы и ответил: