Жизнь служанки. Из грязи в…

На её место кухарка свою дочку мечтала поставить, да уж больно хорошо Глаша с волосами управляется – те у неё словно сами в кольца сворачиваются и на головке барышниной покойно укладываются. Вот и отомстила кухарка. Помог жир, даже волдырей не осталось. Зато теперь Глафира никому из дворни, крома Маши, не верит. И правильно делает!

Теперь Глаше осторожной надо быть вдвойне. А всё оттого, что в гости едет троюродный братец Петра Николаевича. Да не просто так, а с намерением! Мечтает он жениться на Наталье Петровне, первой дочке господской, старшенькой, раскрасавице. Ни разу её не видел, да на приданое щедрое разлакомился. А как увидит светлое личико Натальи Петровны, так и вовсе упрётся.

То и господам ясно, да как дело повернётся, неведомо. Могут отказать, уж больно родство близкое, а могут и согласиться, коли сам из себя и с капиталом. Да всё это дело господское, а вот сенным девкам да горняшкам может туго прийтись. Всё от барыни зависит, как распорядится, так и станется.

Как распорядится? Кому выпадет горькая участь прислуживать да постель греть господскому гостю? Коли не приглянется с первого взгляда гость нежданный – так приставит лакея. А если с виду благородный господин, да молод, да собой пригож – так и девку отправит в горницу к нему. Как бы не Глашку! Она ведь девка ещё, да сохнет по кузнецову сыну…

Но все они – в воле барской. И не только воды гостю подать умыться-побриться, но и в ночи изведать, каков он по женской части: горяч ли, спокоен ли, не крутенького ли нраву. Оттого и поджимаются в испуге Машины пальчики да по позвоночнику мурашки бегут. Оттого и торопится она Глафиру предупредить до того, как к матушке-барыне её позовут.

Можно ведь и хворой прикинуться, травку нужную Маша знает, так пузо сведёт, что до знахарки отправят, а не в спальню к гостю нежданному. И спрятаться не выйдет!

Чай подать – дело нелёгкое

Едва гость на пороге появился, как позвала его хозяюшка чаю откушать, да новости последние о себе рассказать поподробнее. Господам беседа, а Маше – труд тяжкий. Это у вас в 21 веке чашки чайные на стол поставил, конфет в вазочку насыпал, а чайник на газу вскипит за три минуты.

В нашем 1809 году всё сложнее. И тяжелее.

Бисквитница эта – особая гордость барыни. Из самого Парижу ей привезли эту диковинку ещё во времена её собственного девичества. Для самых дорогих гостей из горки посудной её достают. Хитро она устроена, бисквиты в ней совсем не черствеют оттого, что заперта. Одно нажатие пальчиком, и она раскрывается, как цветок.

Пока Маша скатерть стелит, кухарка чайный поднос готовит. Маше его нести надо осторожно не только потому, что кипяток расплескать нельзя. Под чайником тем хитрым, бульоткой который кличут, огонь сам собой горит.

Льют туда спирт, что на винокурне господской гонят, да поджигают. вечером этот синий дьявольский огонь очень страшновато смотрится. А хозяева над Машиными страхами смеются и над тем, как её личико в синем том свете выглядит.

Несёт этот поднос Маша, а он тяжёлый, да чайник сам собой качается на этих рогульках. Того и гляди, ошпарит. Да она уже привычная, знает, как правильно рогульки на ребристый поднос поставить и так плавно шагает, как лебёдушка плывёт, тот и не качнётся даже.

Но это только чайник. А есть ещё вазочки серебряные да хрустальные с прибором фарфоровым, из Китая привезённым. Чашечки в нём такие тоненькие, что даже прозрачные. И расписаны цветами дивными.

Фарфор тоненький, прозрачный, драгоценный. Попотчуйся, гость дорогой! Оцени заботу и достаток хозяйский.

Когда-то давно Маша разбила одну тарелочку из того сервиза. И до сих пор помнит, как болела спина после розог. Больно было – страсть просто! Да понимала Марья, что натворила, что виновата. И теперь этот сервиз никому не доверяла, сама расставляла на скатерти, любуясь дивными цветами заморскими, хризантемами.

И всё это великолепие Маша на столе расставляет под бдительным оком экономки. Ей ответ держать перед барыней за малейшую оплошность её подчинённых.

А из-под платка отслеживает взгляды жениха самозванного: оценит ли тонкость фарфора, богатство убранства, щедрость господскую. Не вспыхнут ли алчностью глаза, не дрогнут ли губы в ухмылке хищной. Вот в этот момент, когда лакеи вносят главное украшение – вазу серебряную с рыбой!

Дёрнулся глаз! Как есть дёрнулся. Не смог алчности своей скрыть, сверкнули глаза восхищением и жадностью. А Машенька как раз в этот момент на подставку сию торт воздушный водрузила.

Ох, недаром старались барыня, Евпраксия Алексеевна и Наталья Петровна, учили Машу, как руки поднять, да как двигаться. Рубашонка у Маши так натянулась на известных округлостях, что гость аж закашлялся. Сипло так, с отдышкой, нехорошо. А потом не столько чай прихлёбывал, сколько наливками да настойками баловался. И всё на Машину грудь поглядывал. Пышную да вольную, корсетами не стянутую, сарафаном узорчатым подчёркнутую.

Марья в это время прям напротив него стояла, за спиной Евпраксии Алексеевны, очи свои в пол потупив. И только кусочки барыне своей отрезала да на тарелочки подкладывала то, на что её пальчик указывал. За мужчинами лакеи стояли, свою работу исполняли. А на столах такое ароматное изобилие, что глаза разбегаются

Пироги на поду печёные и пряженые в масле (коли рецепты нужны, так я готова!) с творогом, курагой и изюмом, с абрикосами свежими, соком истекающими, с зайчатиной, с рисом шафранным, с белугой, крольчатиной и свининой мелко нарубленной, с грибами и селёдками. Калачи, ситники да саечки крупитчатые.

И так Маша хитро расставила пироги, что как ни потянись, куда ни укажи гость дорогой, так непременно на солёные пироги попадает. А каждому на Руси известно, что сладкое на столе – для гостей любимых, дорогих, а солёная – для нежданного гостя, нежеланного.

А как хохотали потом барыня с дочками, когда лакеи передавали потом в лицах, как отреагировал гневно батюшка, Пётр Николаевич, на просьбу прислать ему девку Марью той же ночью. Мол, рубашка у него в дороге прохудилась, починить надобно да прачке снести.

Как после такого афронту нетрезвого свататься?

А Марья за смелость свою да находчивость платок получила. Краасивыыый, с кистями. И разрешение к матушке в деревню сбегать, проведать. С гостинцами! До земли поклонилась Маша барыне своей, убежала к матушке радостная, а в горнице девичьей ещё долго девицы Благодатские хохотали.

Глава 3 Почём душа ваша, Маша?

Тяжела и неказиста жизнь прислуги. Как только снесла вниз Мэри посуду от завтрака, так и унеслась наверх. Мыть посуду – не её забота. На кухне, хоть и теплее, да сейчас кухарка вся в трудах – обед проворит.

Гостя ждут хозяева, так что ей помимо сегодняшнего обеда хозяйка дала задание сделать желе. А его готовить в 1809 году, это не вам развести пакетик желатина – это на крохотном нагреве варить кости говяжьи или овечьи пару дней понадобится.

Да не ребра, а голяшки или лытки, так что самое время озаботиться, кладовку проверить, запасы перечесть, меню продумать да хозяйке на проверку отнести.

Сложив и убрав в буфет скатерть со стола, Мэри прошлась веником по коврам. От греха подальше, пока ей новую пыльную работу не нашла вездесущая экономка, сбежала она в комнаты юных хозяек. Там тоже работа для неё всегда сыщется.

От завтрака до обеда вертится Мэри, как заведённая. Сейчас в верхних комнатах пусто. Пользуясь хорошей погодой, барышни отправились на прогулку, а ей ещё предстоит взбить и проветрить их постели, вынести содержимое ночных ваз и вымыть их, заправить постели заново, да так, чтобы экономка, которая обязательно проверит качество её работы, не начала высказывать ей замечания.

Сегодня по расписанию, составленному для неё заранее, самое время заняться щётками для волос.

Собрав в передник все гребни и щётки, Мэри спускается в прачечную. в тазу разводит мыльную стружку и начинает работу. Драгоценные щётки миссис Беннет, подаренные ей к свадьбе – предмет особой гордости хозяйки. Украшенные самоцветами, они однажды попадут в приданое одной из её дочерей или будут оставлены в наследство. Зная взрывной характер хозяйки, Мэри догадывается, что последний вариант вероятнее всего.

Позолоченное серебро чистится особо аккуратно. для очистки щетины Мэри заваривает кипятком отруби и протирает ими свиную щетину. Надо быть внимательной, чтобы резные ручки не запачкались. Ими же чистится и черепаховый панцирь, из которого сделан гребень. Осталось только протереть всё фланелью и заняться менее пафосными щётками юных мисс.

На щётку мисс Китти даже смотреть страшно. Здесь придётся всё тщательно отмыть в мыльной воде. и вот уже стараниями горничной, чей труд незаметен и привычен, щётка становится предметом гордости юной леди.

Впрочем, Мэри знает, что с любовью Китти к природе и валянию среди цветов на лугу, она очень быстро загрязнится вновь.

Вычистить щётки мисс Лиззи и мисс Джейн, кокетки мисс Лидии и тихони мисс Мэри – пара пустяков. Они всегда опрятны. У старших мисс они из тяжёлого серебра и черепахового панциря. В наборах и расчёска, и щётка, и зеркальце, и щёточка для одежды, есть даже маленькая щёточка для ногтей. Их не видно тут, они наверняка в ридикюлях.

Разложив вымытые аксессуары для просушки на туалетных столиках мисс, Мэри вновь спускается вниз. Ей ещё предстоит вычистить все щётки для пола, отчистить от грязи скобу у крыльца и натереть все ручки на дверях, чтобы сияли. Коробочка с мелом и лоскут фланели уже ждут её, а экономка вздыхает и хмурится. Как только вся грязная работа по дому выполнена, самое время бежать наверх, переодеваться.

Белоснежный накрахмаленный передник с аккуратной наколкой в волосы уже ждёт хозяйку разложенный на кровати, каки чёрное бумазейное платье. На туалетном столике, рядом с кувшином и тазом для умывания, лежит щётка для ногтей. Умыться, вычистить малейшие остатки грязи ей куда труднее чем благородным девицам, причесаться и переодеться – на всё совсем немного времени.

И вот она уже внизу, с книксеном открывает двери вернувшимся с прогулки хозяйкам.

А ей ведь надо ещё собрать цветов, чтобы украсить свежими букетами дом! И она торопится по замшелым дорожкам парка на полянку, где как раз сияют рассыпанными солнечными зайчиками нарциссы.

Встретить тут постороннего почти невозможно, но Мэри всё равно торопится, ей не хочется вновь становиться мишенью для мисс Лиззи или экономки.

Всё время до обеда она находится в людской. Раз за разом звенит колокольчик, вызывая её то в комнаты мисс, то в комнату миссис. И только в библиотеку, кабинет и личные комнаты мистера Беннета отправляется лакей.

Кому и куда бежать, показывает специальная доска, на которой колокольчик и значок отмечают комнаты, в которых дёрнули за сонетку.

Красивая вышитая лента есть в каждой комнате. Это – предмет особой гордости, часто их вышивали девушки из благородных семей, показывая всем гостям своё искусство во владении иглой.

В Ловуде, загородном поместье, Мэри не так часто приходится открывать двери гостям, как пришлось бы в городском особняке. Но и тут ни минуты девушка без дела не сидит. Сегодня её посадили помогать кухарке – чистить яблоки для пирога. пара долек, отправленных в рот, вызвали искренний смех поварихи и экономки.

На плите побулькивает бульон для будущего желе, ароматно пахнет корицей и девушке даже налили чаю, чтобы утолить голод. Вместе с сэндвичем с огурцом, выращенным в теплице, это настоящее блаженство для неизбалованной деревенской девчонки.

Вот уже и обед поспел. На обеде и ужине в столовой командует дворецкий, а разносят блюда горничная и лакей.

Пока хозяева наслаждаются обедом, слуги тоже могут пообедать. Это во времена королевы Виктории придёт обычай "русской подачи", когда несколько перемен блюд подаются постепенно. Сейчас на столе стоит всё вместе: суп, запечённый картофель, сыры, ветчина или ростбиф, соусы, вода, вино и даже десерт на буфете.

Для слуг наступило блаженное время отдыха. Никогда господский обед не длился менее часа. Можно неторопливо сытно и вкусно покушать, передохнуть на заднем дворе, посплетничать и даже выкурить трубочку, чем господин дворецкий и занялся, оставив женщин отдыхать.

Дом, милый дом. Радостная, бежала Маша к матушке своей, в крепкую избу недалёкой деревеньки. Крепко сжимала она в руках ручку корзинки с гостинцами, для меньших братьев и сестричек припасённых.

Высушенные в сухарики маленькие кусочки белого хлеба – такого Маша и не едала никогда до барского дома. Свою долю редких лакомств от барского стола Маша съедала редко – пару раз потешилась, да и довольно. Младшие её никогда такого не пробовали, горбушке ржаной радовались, солью присыпанной.

Не сказать, что совсем голодно жили, оброк платили исправно, на барщине не убивались особенно. Матушка её, крепкая и телом, и здоровьем женщина, успела произвести на свет 12 деток, да почти все они померли от оспяного поветрия, когда самой Маше уже 10 исполнилось и её в барской усадьбе крепко-накрепко заперли. Чтобы домой не сбежала и в в усадьбу заразу не принесла.

Тогда барскую усадьбу барин велел запереть и за калитку никто не смел выйти. Скотница Ульяна, матушка Глафиры, тогда тайком-тишком в деревню наведалась, родные у неё там были. Думала, не узнает никто, да не знала, что барин своих псов со сворок спускать велел Те-то лай и подняли.

Ульянку обнаружили псари, да рогатками да ворота усадьбы вытолкали. Все померли: и Ульяна Тимофеевна, и вся её родня. Одна Глашка осталась, сиротой горемычной, бесприданницей. Ибо барин все избы с поветрием сжечь велел. Со всем скарбом так всё по ветру и пустили.

Как потом сказывали, прибился к деревне пацанёнок пришлый, беглый, видать. На сеновале дальней избы, у самой околицы, схоронился. Да по крикам нашли его, как в жару метаться стал. Дурные бабы его пытались водицей колодезной отпаивать, да сами и заразились.

После того поветрия привёз барин доктора, что всем его чадам и домочадцам на руках надрезы делал, да втирал в них дрянь какую-то. Даже Маше сделали, впрочем, как и всей дворне, включая огородниц, от младенцев до стариков. Никого не пропустили! Бабы сначала вой подняли, да как хозяин сказал, что день барщины за то каждой семье спишет, так и примолкли.

Немало хворей по деревням со странниками ходит, тот доктор сказывал. То кашель нападёт, то горячка такая, что всё тело ломает и в жару бьёшься сутками напролёт. Бывает такая зараза, что незаметно чахнуть человек начинает, а бывает, что за несколько дней помирает в страшных муках.

А Машины родители тогда как раз на барщине были, в дальнем овраге, где капуста барская самая крепкая растёт. В балагане решили несколько дён переждать, поработать без толку до дому не бегая. И скотину даже с собой пригнали со строгим от барыни приказом не травить поля хозяйские. А чего их травить, коли у оврага самая зелёная да сочная трава растёт, которую как раз и полоть бабы отправились.

Спасла их капуста. Как есть спасла! Половина деревни перемёрла, а кто выжил, те с рубцами на физиономиях долго сами своего отражения в речке да пруду пугались. Но и Машины младшие братья с сёстрами, что у бабушки были оставлены на пригляд, в том же поветрии сгинули вместе с бабушкой. Все вшестером потом в том пламени сгорели.

А дом Маши, что отец к свадьбе срубил, осиротел на детские голоса, а матушка больше понести не могла. Четверо их осталось, и маша среди них – средняя, да самая на личико пригожая, самая голосистая, за что и была барыней примечена.

Едва переступив порог да на иконы в красном углу перекрестившись, Маша свою корзинку отнесла за печь, в бабий кут. Матушка потом сама разберёт гостинцы. А пока ей помочь надобно.

Схватив небольшой топорик, побежала Маша к ивам, что за околицей у пруда росли да нарубила веток молоденьких целую кипу. С трудом волоча за собой по деревне сноп прутов для кролов, заприметила она, что соседские мальчишки расшатали доски в заборе – никак опять за яблоками незрелыми повадились. Не сказывая матушке, заколотила щепой расшатанные доски накрепко. С тех яблок по лету насушенных, да по осени в лари ссыпанных их батюшка на рынке весной немалую деньгу получал. Немногие яблоки до весны крепкими лежат, а батюшка секрет ещё от своего деда знал, да не выдавал никому.

Удивилась Маша тишине в дому: вроде и печь тёплая, а не слыхать никого. Видать, или на покос ушли, или в поле работают. В огороде нет никого, так и Маша сиднем сидеть не будет: пару гряд прополола от сорной травы, которую в коровник снесла, падалицу собрала да в решето ссыпала. Заметила, что вишня поспевать стала – о том экономке бы сказать не забыть. Она, хоть и такая же крепостная, да рангом самая высокая в доме, ближе её хозяйке только её нянька будет. Уж её Евпраксия Алексеевна завсегда слушала, хоть и смеялась над её причитаньями да воркотнёй изрядно.

Не зная, когда вернутся родные, не стала Машенька тесто заводить, перекиснет ещё. а вот яблоки собранные нарезала ломтиками, да на чердаке на рядне и разложила. Малая работа, а всё матушке облегчение…

Воды натаскать от колодца, огород полить, полы вымыть да стол обеденный выскоблить песком начисто ей в радость в родном-то доме. да время летит, пора уже в усадьбу возвращаться. Помолившись перед родными иконами, отправилась Мария Тимофеевна на службу свою, в дом господский. Чистый, большой, уютный, тёплый…Хозяйский.

В котором она – лишь вещь, имеющий и ценность свою, и цену.

Глава 4 Маленькие радости маленькой служанки

После церковной службы (утренней уборки и растопки каминов) Мэри отправится домой, к матушке. Сегодня у неё законный выходной. Правда, уйти она должна после церковной службы и вернуться в поместье – до 22.00. До того святого для британцев часа, как дворецкий запрёт на ночь двери и проверит все окна, иначе штрафа и выволочки не миновать.

Помните бессмертного Бэрримора? Это его святая обязанность и привилегия: проверить, что всё заперто, везде потушены свечи и камины.

Почистив и повесив у окна проветриваться свои рабочие платья, Мэри одевает прелестное платьице, которое ей подарила миссис Беннет на прошлое Рождество. Это платье из тонкого полосатого сукна цвета какао мисс Китти случайно порвала на перелазе, возвращаясь из Мэритона от тётушки.

Прореха на боку не сильно бросалась в глаза, но штопать его не стали. Вместе с остальными вещами мисс Китти и мисс Лидии его отдали Мэри. А вшить в прореху карман горничная догадалась сама. Свежий кружевной воротничок Мэри вышивала сама, как и оборки на выходном чепчике. Мило и практично!

Осталось помочь одеться старшим мисс Беннет и можно отправляться в церковь. сегодня все должны выглядеть безупречно! А Лидия всё копается…

Конечно, перед выходом из дома Мэри снимает чепчик и белоснежный фартук, а нарядный воротничок уже приколот к вороту. Само платье под плотным плащом из колючей шерсти, защищающим от пронизывающего ветра, не видно. Но походка Мэри, знающей, что она одета нарядно, на выход, от этого сильно меняется. Её шляпку сегодня украшают свежие нарциссы. Вон, как смотрит на неё сынок сыровара. Даже проповедь слушает невнимательно и получает от батюшки своего ощутимый тычок в бок.

Мэри сидит слева, на третьей скамье, сразу за своими господами, и отлично видит, что происходит справа.

Сегодня в сумочке Мэри притаилась небольшая вчерашняя булка и кусочек ветчины. Свою долю на завтрак Мэри припрятала в салфетку, чтобы побаловать матушку, ей и простой каши сегодня хватит. А саму полотняную салфетку тоже можно оставить дома. Хорошее полотно, да ещё и с вышивкой, тоже денег стоит. И пусть продать не получится из-за невыводимого пятна от соуса, зато и самим попользоваться не грех тем, что на стол господам уже положить зазорно.

Март на дворе, начинаются полевые работы, а у мисс скоро новое обновление в шкафах произойдёт. Что-то они оставят для себя, для переделки, а что-то и Мэри достанется. Полинявшее, прохудившееся, ветхое. На минувшее Рождество Мэри много вещей матушке принесла. Что-то переделали для её младших сестричек, а что-то продали.

Ткани на платьях юных мисс всегда отменного качества, а ручное кружево, даже тоненькая ленточка, дорого стоят. Простой селянке или фермерской дочке платье новое такого качества, как и благородных мисс, не по карману, а вот слегка поношенное – вполне.

Шляпка, которую мисс Лидия купила в Мэритоне, наполовину распорола, желая переделать, да так и не переделала, тоже оказалась в том свёртке. Наверное, мисс Китти с мисс Лидией сами сунули её туда.

Если бы миссис Беннет заметила, она бы стала браниться и велела Мэри обновить отделку, коли барышням лень. Основа совсем новая и соломка яркая и блестящая. Сегодня эта шляпка украшает головку самой мисс Мэри, а её никто даже не узнал, только мисс Лиззи глянула насмешливо, но ничего не сказала, а с неё станется – эта мисс за словом в карман не лезет!

Бальные башмачки и прогулочные ботинки, из которых выросли обе мисс, совершенно крепкие, только немного поношенные.

Кстати, интересный факт, о котором вы вряд ли знаете: вся обувь на ножках мисс, миссис и даже мистеров в те времена шилась без разделения на левую и правую стопы. И создатели сериала "ГиП" в 1995 году (подумать только, 30 лет ему в этом году исполняется!), честь им и хвала, не стали изменять исторической правде. Вся обувь сшита исторически правильно, без разделения, но по меркам актёров. Обошлось без натёртостей, травм и мозолей

Видела Мэри, как поглядывала на те башмачки экономка миссис Беннет. За них в лавке можно не один шиллинг выручить. Ботинки-то модные, господские, на каблучке изящном, из отличной телячьей кожи.

Мэри сама их носить не станет, больно дорого, а матушка в Мэритон их снесёт. В городской лавке, если их предварительно хорошо почистить и смазать жиром для мягкости, можно продать любой горожане среднего достатка. У лавочника тоже дочка на выданье. Вон она, вторая слева стоит, рядом с батюшкой своим.

До дома Мэри идёт вместе с родными, которые не могли пропустить воскресную службу даже сейчас, когда и землю надо пахать, и за коровами присматривать – отёл скоро, и овечки с малышами того и гляди через перелаз на чужое поле сбегут.

Много у них новостей: у младшего братишки зубки режутся, старший брат нанялся в лавку, мясо рубить, а батюшка чуток простудился, надо бы ему горчичники поставить да в носки её сухой перед сном насыпать. Да как убедишь упрямого мужчину, что это для его же блага куда полезнее, чем 4 пенса за пинту эля в пабе оставить. В пабе веселее, и не пилит никто…

Слушает ворчание матушки Мэри и всё крепче её убеждение, что ей с местом повезло! Пока она в услужении – не будет у неё семьи. Слуга только одному господину служить должен! А муж для жены всегда первый после Господа.

Вот сосватается к ней кто-нибудь, так уволят её тут же, коли согласится. А потом рожать без остановки, как матушка: семь ребятишек у неё, мал мала меньше.

Лицо, некогда столь же свежее и прелестное, как у Мэри, обветрилось, морщинки горькие появились – троих малышей она схоронила – и это немного, поверьте. Руки огрубели от вечной стирки, от мытья посуды в холодной воде, от дойки да уборки навоза в стойле.

До дома Мэри идёт вместе с родными, которые не могли пропустить воскресную службу даже сейчас, когда и землю надо пахать, и за коровами присматривать – отёл скоро, и овечки с малышами того и гляди через перелаз на чужое поле сбегут.

Много у них новостей: у младшего братишки зубки режутся, старший брат нанялся в лавку, мясо рубить, а батюшка чуток простудился, надо бы ему горчичники поставить да в носки её сухой перед сном насыпать. Да как убедишь упрямого мужчину, что это для его же блага куда полезнее, чем 4 пенса за пинту эля в пабе оставить. В пабе веселее, и не пилит никто…

Слушает ворчание матушки Мэри и всё крепче её убеждение, что ей с местом повезло! Пока она в услужении – не будет у неё семьи. Слуга только одному господину служить должен! А муж для жены всегда первый после Господа.

Вот сосватается к ней кто-нибудь, так уволят её тут же, коли согласится. А потом рожать без остановки, как матушка: семь ребятишек у неё, мала мала меньше. Лицо, некогда столь же свежее и прелестное, как у Мэри, обветрилось, морщинки горькие появились – троих малышей она схоронила – и это немного, поверьте. Руки огрубели от вечной стирки, от мытья посуды в холодной воде, от дойки да уборки навоза в стойле.

Оттого, хоть и готовит себе Мэри приданое, а мечтает дорасти до экономки в доме миссис Беннет. И пусть мистер Беннет уже мужчина в годах, новому хозяину Лонгбона понадобится прислуга, которая всё и всех знает в округе, так почему бы не Мэри подсуетиться.

Вот уже и смеркается, пора возвращаться. Нежно целует Мэри матушку, батюшку и малышей, но возвращение в господский дом, просторный, тёплый, красивый – как путешествие в другой мир.

Стоило Маше подойти к воротам имения, как услыхала она звон колокольцев почтовых. И так они заливисто и радостно звенели, так свистал с облучка ямщик, что Машенька остановилась в недоумении. А тот радостно улюлюкал, стоя на облучке, да шапкой размахивая.