Призрак Сомерсет-Парка

И все же я ужасно завидую его свободе. Если бы миссис Донован поймала меня за беготней по лестнице для слуг с полными карманами свежего имбирного печенья, меня бы в наказание заставили часами декламировать стихи наизусть, а после – дополнительно упражняться в музыке. А Уильяма не наказывают! О нет! Миссис Донован лишь протянула руку, чтобы он отдал ей печенье, а затем взъерошила ему волосы и вернула одно. Она обращается с ним как с ребенком, хотя ему уже шестнадцать, на два с половиной года больше, чем мне.

Я подсматривала за ними из-за кадки с папоротником в холле. Я была уверена, что они меня не заметили, но, когда миссис Донован ушла, Уильям положил печенье на пол рядом с папоротником. Как будто мне нужны его подачки! Я – леди Одра, а он – сирота!

И все же я взяла угощение и сейчас его ем. Как выяснилось, украденное печенье гораздо вкуснее торта, поданного на серебряном сервизе.

Глава 10

Картинную галерею я обошла стороной, поскольку решила, что там снова бездельничает Уильям, и вдруг обнаружила библиотеку. Три больших окна вдоль фронтальной стены выходили во внутренний двор. Хотя шторы были раздвинуты и закреплены подхватами с кисточками, света недоставало. В помещении пахло старой кожей. Скромным свидетелем моего визита в темном углу негромко тикали старинные напольные часы.

Мне случалось посещать роскошные особняки в Лондоне, но ни в одном из них не было библиотеки, где есть передвижная лестница на направляющих во всю длину стены. Ради интереса я толкнула стремянку, однако та проехала всего несколько футов, а потом застряла, протестующе скрипнув. Пронзительный звук эхом отозвался в помещении.

Я разочарованно огляделась. На стенах на разной высоте висели головы животных. Я остановилась возле застывшего во времени оленя и задумалась: что за человек станет окружать себя головами мертвых существ?

Главное место в библиотеке было отведено внушительному камину, над ним висел большой портрет. У изображенного там мужчины был горящий взгляд и густая шевелюра, которая падала на лоб. Я непроизвольно отшатнулась. Он сидел в вычурном кресле, подавшись вперед. Сжатая в кулак рука лежала на колене, второй он держал эфес сабли. Костяшки обеих кистей были оттенены белым, и создавалось впечатление, будто он готов выпрыгнуть из рамы и нанести смертельный удар. Неудивительно, что его не оказалось в картинной галерее вместе с портретами других членов семьи.

Я отвернулась от его убийственного взгляда.

В центре библиотеки стоял большой круглый стол. Я проверила, насколько он тяжел, надавив на край, – стол слегка пошатнулся. На пыльной поверхности остался след от моих пальцев. По затхлому воздуху и общей запущенности стало ясно – обитатели Сомерсета не слишком-то интересуются этим помещением.

Так что это был наилучший вариант для проведения сеанса. Плотные шторы не пропускают дневной свет, а взгляды всех этих мертвых животных, устремленные вниз, создают идеальную атмосферу – не говоря уже о жутковатом джентльмене над камином.

Определившись с выбором, я с любопытством посмотрела на книжные полки. Меня интересовало только одно название. Maman говорила, мол, знаки есть повсюду, и если тщательно за ними следить, то можно получить подтверждение того, что ты на правильном пути.

Мне отчаянно требовался знак. Я искала фамилию Гюго. У меня ушло несколько минут, но наконец я ее обнаружила. Вскарабкавшись на лестницу, я протянула за томиком руку. Меня окутало облако пыли, слетевшей с верхней полки, и я чихнула. Трепеща, вытащила книгу и провела пальцами по обложке.

«Собор Парижской Богоматери».

Я перелистала страницы, нашла любимую главу, где капитан Феб спасает Эсмеральду, и будто вновь встретилась со старым другом. Я едва не заплакала. Но потом на меня нахлынули тяжелые воспоминания, и я захлопнула книгу. В последний раз, когда я видела эти страницы, они устилали пол, растоптанные и испачканные ботинками полицейских.

Негромко скрипнула дверь. На меня уставилась девушка в переднике и чепце. Я сунула книгу под мышку.

– Простите, мисс. – Служанка неловко сделала книксен. – Мне б только часы завести. Могу и позже заглянуть, коли вы заняты.

– Не занята, – отозвалась я. – Входи.

Она прошла прямо к напольным часам, что застыли, будто дозорный, в темном углу. Середина циферблата была украшена узором в виде звезды. Я смотрела на вошедшую, догадываясь, что ей примерно столько же лет, сколько и мне.

– Мочи нет сюда приходить, – пробормотала служанка. В ее голосе слышалась легкая дрожь, словно она хотела засмеяться, но не решалась. – Остальные с кухни все дразнятся, а сами-то сюда ни ногой. Иной раз боюсь спиной к этим зверюгам поворачиваться, а ну как оживут да сожрут меня.

Она открыла стеклянную дверцу и вставила конец небольшого ворота в звездочку на циферблате.

– Раз, два, три, – отсчитывала служанка, прокручивая ворот. Руки у нее были красными и грубыми – должно быть, от многолетней стирки белья.

– Какая ты аккуратная, – похвалила я. – Наверняка тебе поручают это задание за ловкие руки, а не только за храбрость.

Девушка улыбнулась, застенчиво поправив чепец.

– А на кухне ты тоже работаешь? – спросила я, вспомнив вкусный завтрак, которым недавно наслаждалась.

– Ага, – кивнула она. – Стряпаю да миссис Гэллоуэй помогаю. – Служанка закрыла стеклянную дверцу часов и стерла тряпкой следы пальцев. Ворот она спрятала в карман передника. Тот оказался довольно тяжелым и оттягивал ткань. – Еще малость пыль смахиваю.

Я с сомнением посмотрела на нее.

– Похоже, у тебя много работы.

– Не больно и много. Все остальное – забота горничных. Мы убираем только ту часть дома, которой господа пользуются. На третий этаж никто не ходит. Он уж сколько лет заперт.

– А чем занимается миссис Донован?

– В основном распекает других.

Я засмеялась. Мы стояли в нескольких футах друг от друга, и в воздухе на время повисла тишина.

– Не знобит ли вас тут, мисс? – спросила она, потирая руки.

– Нет.

Служанка внимательно посмотрела на меня, складывая тряпку для пыли.

– Вы-то, наверное, привычная… – Она кивнула на головы зверей. – Смерть и все такое.

– Не совсем. – Я нахмурилась, глядя на голову черного медведя, что висела рядом с оленем. – Но да, полагаю, именно потому я здесь. Я решила использовать эту комнату для спиритического сеанса.

Она замолчала и уставилась на меня такими же широко распахнутыми глазами, как у оленя на стене.

Через семь дней мне предстоит убедить полную комнату народа в том, что я вызываю дух Одры. Вот я и решила: нужно создать среди прислуги определенное настроение.

Я объяснила:

– Для того чтобы призрак мог пересечь границу нашего мира, ему требуется особая частота. Только те, кто чувствителен к этому состоянию, – подобные мне люди, – способны ощутить разницу. Мне нужно помещение, где нет большого количества свинца или природных элементов, таких как золото и серебро. Они могут препятствовать сигналам духов. – Ложь легко слетела с моих губ, ведь я годами прислушивалась к речам maman.

Служанка нервно хихикнула.

– Будь у меня самая малость того, что не нравится духам, уж я бы зашила это во все свои платья.

– Призраки не могут причинить вреда, – успокоила я. – Бояться следует тех, кто по нашу сторону бытия.

– Скажите это ему. – Она кивнула на портрет над камином. – Это дед мисс Одры, лорд Чедвик Третий. До меня здесь служила моя двоюродная бабка, так она говорит, мол, старик был сущее зло. Она думает, что его призрак будет скитаться по замку и разрушать его камень за камнем, пока весь он не рухнет в море.

Я прижала роман к груди, внезапно ощутив сквозняк, о котором справлялась служанка.

– Он тронулся умом, – продолжила она. – Это его в конце концов и сгубило. Как-то среди зимы он ночью удрал из дома – нагой, каким пришел в этот мир. Кричал, вроде как голоса к нему взывают.

Я бросила взгляд на портрет и поморщилась, представив себе все это. Служанка будто прочла мои мысли.

– Наверняка было на что поглядеть, – прошептала она. – Бабуля Лил клянется, мол, старик сам был дьяволом, вот он и увидал в зеркале свое жуткое отражение. Вот что так нагнало на него страху.

К горлу подступил комок, я постаралась его проглотить.

– Когда он умер?

– Леди Одра еще совсем маленькой была. Но он до сих пор здесь обитает.

– Это очень долго. Обычно духи не задерживаются в жилище на такой срок.

Она кивком указала на часы.

– Я не больно разбираюсь, мисс, но эти часы сами решают, когда им остановиться. Бывает, подолгу показывают верное время, а потом – раз! Просто встают, внутри все грузики заплелись, и конец. Говорят, это вроде как из-за неровных полов у них нарушается равновесие. А они ведь тяжелые, разве такая громадина сама с места сдвинется?

Я промолчала, поскольку мне было известно – возможно все, если знать нужные приемы.

Она снова потерла руки.

– Так вы взаправду умеете говорить с духами? – Девушка уставилась на меня – испуганно и с любопытством одновременно. Я узнала этот взгляд, полный любопытства и жажды. Такой же был у молодого констебля.

Она кого-то потеряла.

– Значит, вы по правде за этим приехали? – спросила служанка. – Помочь леди Одре? – Она прижала пыльную тряпку к груди. – Уж какая трагедия, мисс. Умерла такой юной, ни пожить как следует не успела, ни замуж выйти.

Я вздохнула.

– Я бы не так сказала. Мужчина, который отрицает самоубийство своей невесты, – вот где трагедия.

Служанка ахнула.

Раздавшийся в дверях голос заполнил комнату:

– Неужели это восприятие поубавит ваш пыл в решении поставленной задачи, мисс Тиммонс?

Мы со служанкой переглянулись – потрясенно и пристыженно. Мистер Пембертон вошел в библиотеку и остановился напротив меня. Я неохотно на него посмотрела.

– Разумеется, нет, – отозвалась я. – Мне очень жаль, милорд. Я не хотела показаться бесчувственной.

– О да, уверен, обычно вы это скрываете куда лучше. – Он пристально взглянул на меня, затем повернулся к служанке. – Спасибо, Флора. Можешь идти.

Та поспешно сделала реверанс и вылетела прочь из комнаты: теперь отвлекаться было не на что. Удивительно, какой маленькой сразу показалась комната. Мне нестерпимо захотелось отойти от хозяина Сомерсета подальше, но я застыла на месте.

– Мои возможности добиться справедливости для Одры исчерпаны, – резко и неумолимо произнес мистер Пембертон. – Я позволил вам остаться, поскольку ваш неповторимый дар может способствовать поимке преступника, виновного в ее смерти. Но если вы считаете иначе, я предлагаю вам незамедлительно покинуть Сомерсет-Парк. Я легко устрою так, что приходский констебль вас заберет.

Неужели он всегда будет заканчивать наши разговоры угрозой? Моя кровь вскипела, на языке вертелся миллион язвительных ответов – одни на английском, другие на французском, но я промолчала. Словно щит, я прижимала к груди книгу – в напоминание о том, что меня сюда привело. Констебль Ригби не успокоится, пока не набросит мне на шею петлю. Мистер Локхарт предлагает шанс обрести свободу, а мистер Пембертон угрожает новым обвинением. Ни один из них не знал, перед каким выбором я оказалась, и мне предстояло найти решение, которое устроило бы обоих джентльменов. Ничего не оставалось, кроме как задержаться здесь и довести дело до конца.

Сбежать сейчас – такое же самоубийство, как прыжок Одры со скалы.

Глава 11

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

11 октября 1851 года

Дружочек,

отец мне лжет. Я вижу этот фарс насквозь. По правде говоря, я давно все знаю. Он умирает.

При мне отец старается держаться, но, когда думает, что я не вижу, его улыбка сразу исчезает. Он увядает, его тело борется за жизнь каждый день и проигрывает.

Мистер Локхарт теперь приезжает чаще. Он бывает у нас по меньшей мере три раза в неделю, но отец рано уходит спать, оставляя нас ужинать втроем с Уильямом. Хорошее настроение Уильяма меня очень подбадривает, я знаю, он любит отца так же сильно, как я. Никогда не посмею сказать это вслух, но я благодарна за трагедию в жизни Уильяма, которая привела его в Сомерсет и особенно ко мне.

Мистер Локхарт обращается со мной как со взрослой, и от его визитов становится легче. Сегодня я прямо спросила поверенного насчет отца и того, что он от меня скрывает.

Мистер Локхарт совершенно не умеет лгать. Я всегда вижу, когда он пытается это сделать: он либо отпивает вина из бокала, либо теребит кончик бороды. Но сегодня он подтвердил мои подозрения. Он все признал, глядя мне в глаза.

Уильям потерял дар речи. Только и мог, что смотреть на огонь. Я думала, он потрясен, но он потянулся ко мне под столом и сжал мою руку. Я сжала его в ответ.

Неизбежное нас тяготит, Дружочек. Что станет с моим домом? Со мной?

Глава 12

«Устрою так, что вас заберет приходский констебль», – бормотала я себе под нос, поднимаясь по лестнице. Господин этот столь слеп и высокомерен, что не может смириться с самоубийством невесты, – так моя ли в том вина?

Радости от знакомства с мистером Пембертоном было столько же, как от камушка в ботинке… во время долгой прогулки… под дождем… в холодный день.

Остаток утра и большую часть дня я провела, меряя шагами комнату, и к обеду не спустилась, слишком стыдилась произошедшего. Я была не в силах так скоро снова посмотреть в глаза мистеру Пембертону. И потому использовала это время, чтобы обдумать всю информацию, которую удалось собрать после приезда в поместье. Одра каким-то образом улизнула из своей спальни, хотя ее дверь охраняли, а окна по-прежнему оставались закрытыми изнутри. Эта часть рассказа не вызывала сомнений.

Уйти она могла только через дверь. Я цокнула языком, найдя очевидный ответ. Миссис Донован, которая охраняла дверь, лгала. Слуги искренне верили, что семья проклята. Я знала, насколько такая предубежденность способна искажать восприятие.

Потрескивал огонь. И тут мне пришел в голову главный вопрос, который должен был волновать меня с самого начала, как только я познакомилась с мистером Пембертоном. Человек, помогавший Одре, – это кто-то близкий семье, тот, кто, возможно, все еще живет под этой крышей. Даже если его побуждения первоначально не были злонамеренными, наверняка он отчаянно пытается сохранить секрет. Если я начну всех расспрашивать, могу сама стать мишенью. Сведения необходимо добывать с очень большой осторожностью.

Я посмотрела в окно и обвела взглядом окрестности. Вдали виднелся туман, скрывавший, как я догадалась, обрыв. Любопытно, близко ли море – должно быть, совсем рядом, раз воздух им пахнет.

Я услышала эхо голоса maman: «Держись подальше от la mer, ma petite chérie».

Держись подальше от моря.

Камин согрел помещение, но в комнате стало слишком душно. Глупо сидеть взаперти. Этот дом хранил тяжкие тайны, и мне мерещилось, будто я ими пропитываюсь.

Открыв верхний ящик трюмо, я взяла перчатки и головной убор. Ящик казался таким пустым: вещей у меня было очень мало.

Я надела капор, завязала ленты под подбородком и спустилась по парадной лестнице. Из кабинета доносился голос мистера Пембертона. Я тут же свернула в другую сторону и коридором для слуг прошла на кухню.

Там оказалось куда оживленнее, чем когда я была здесь в прошлый раз. Прислуга занималась своими обязанностями. Флора раскатывала прямоугольник теста. В миске лежали сердцевинки яблок и куча кожуры. Пахло сладкой выпечкой, и рот у меня наполнился слюной. Я пожалела, что пропустила обед.

Флора посмотрела на меня. Она прикусила нижнюю губу и переглянулась с пожилой дамой, которая снимала крышку с огромной кастрюли. Кухарку окутало облако пара, и я уловила пьянящий аромат говядины в вине. И снова мой желудок дал о себе знать. Кухарка подошла ко мне, вытирая руки о передник.

– Желаете чего-нибудь, мисс Тиммонс?

– Нет, пришла к вам на аппетитные запахи, – сказала я, надеясь расположить ее к себе комплиментом. Кухарка улыбнулась, а потом посмотрела на мои перчатки. Я забыла спрятать ту, на которой разошелся шов.

– Вообще-то, – опомнилась я, – я хотела спросить: нельзя ли одолжить у вас иголку для штопки и нитки? В Лондоне нет такого пронизывающего ветра, как здесь, в глубинке.

На кухню бесшумно вошла миссис Донован, и в помещении будто сразу стало зябко. Она окинула кухарку суровым взглядом.

– Присмотрите лучше за супом, миссис Гэллоуэй. – Экономка протянула ко мне руку. – Я все починю. Мой долг следить за тем, чтобы вы были всем довольны. – С невозмутимым видом она осмотрела мой наряд. – Посмотрим, не найдется ли для вас более подходящей одежды на такую погоду.

– Благодарю, – отозвалась я, ошеломленная ее способностью прийти на выручку и одновременно оскорбить. – Я хотела прогуляться по саду. – И добавила: – Как можно скорее.

Экономка наградила меня холодной улыбкой. Кухарка, миссис Гэллоуэй, вернулась к кастрюле, то и дело робко оглядываясь.

– Я немедленно зашью, – сказала миссис Донован. Словно змея, она выскользнула в коридор и скрылась за одной из множества дверей.

Вся кухня тут же будто выдохнула, и легкая суета возобновилась. Похоже, если призрак Одры укажет на миссис Донован, слуги не будут возражать.

Я подошла к Флоре, надеясь развеять неловкость, что установилась между нами. Казалось, она так же смущена, как и я. Несомненно, служанка тоже вспомнила осуждающие слова мистера Пембертона. Она отошла от теста и вытащила из духовки противень с пирожками.

– Пахнет превосходно, – заметила я. Наверняка на лице у меня все было написано, потому что Флора в ответ улыбнулась.

– Пирожки с яблоками – по моему самоличному рецепту!

На другом конце кухни многозначительно кашлянула кухарка.

– И миссис Гэллоуэй чуток подсобила.

– Кому-то посчастливится их попробовать, – сказала я.

Флора с улыбкой завернула пирожок в салфетку и вручила мне.

– Так прогулка будет еще приятнее.

– Несомненно, – отозвалась я, борясь с искушением проглотить угощение тут же. – Благодарю.

Служанка подалась ближе ко мне и сказала:

– Уж простите, что так вышло с его светлостью в библиотеке. Это все я виновата.

– Я сама сболтнула лишнего. Не обращай внимания.

Остальные занялись своими делами, обсуждая приготовление еды и заказ для деревенского рынка в Рэндейле.

Где-то в коридоре громко хлопнула дверь. Спустя пару секунд на кухню вошел краснощекий улыбающийся паренек. Он снял кепку, сунул ее под мышку и несколько раз подышал на сложенные лодочкой озябшие ладони.

– Доброго денечка, дамы, – сказал он. – Кобылка-то скоро ожеребится, стал быть, надобно имечко жеребенку подобрать. Знаешь какие-нибудь хорошие имена, Флора? Ты ж у нас разумница.

– Ума много не надо, чтобы назвать лошадь, болван. – Она бросила ему яблочный пирожок.

Парнишка несколько раз перекинул его из руки в руку.

– Спалить меня собралась, женщина? – Он мигом расправился с половиной пирожка и тут наконец заметил меня. – Ох, здравствуйте, мисс.

– И не думай с ней заигрывать, Джозеф, – отрезала миссис Гэллоуэй и указала в коридор. – Будь ангелом, принеси персикового варенья из кладовой. В это время года дверь тугая, нипочем не открывается.

С лица парнишки сбежали все краски.

– А я угощу тебя еще парой пирожков, – посулила Флора.

Джозеф невесело ей улыбнулся, а потом затолкал остатки пирожка в рот. Я смотрела, как он шагает по коридору и исчезает за дверью.

– Джозеф не любит ходить в кладовую? – спросила я.

– Она совсем старая и больно близко к обрыву. Говорят, волны там бьются прямо в стены.

Я оперлась рукой о стол, чувствуя, как пол уходит из-под ног: представила, будто замок обрушивается в соленую воду. Джозеф вернулся, прижимая к груди банки с вареньем, а миссис Гэллоуэй поставила их в буфет.

– Гляди-ка ты, выжил, – ухмыльнулась Флора.

– Ага, – подтвердил Джозеф. – Сдается мне, вы ту дверку сами взяли да заколотили, чтоб туда не ходить. Вот те крест, там волны слыхать! А уж как они в стену бьются! Эдак миссис Гэллоуэй пойдет туда за припасами, а ее там акула слопает.

Флора засмеялась и бросила в него пригоршню муки. Они продолжили поддразнивать друг друга. Парнишка был с Флорой одного роста, но изо всех сил старался казаться выше. Он неотрывно следил за ней, пока она ходила по кухне. Интерес был искренним.

Одно лишь сулит любовь – разбитое сердце.

Джозеф ушел, а Флора снова принялась за тесто. Из окна кухни я видела парнишку: у тропинки он помедлил, обернулся, но в окне заметил только мое лицо.

– Далеко ли до конюшни? – спросила я, вспоминая прошлую ночь, когда я планировала сбежать, украв лошадь, хотя прежде никогда верхом не ездила.

Флора привычными движениями разминала тесто.

– С полмили, должно быть. По тропинке и через лес.

– У него при себе ни шарфа, ни перчаток, – заметила я. – Наверняка Джозефу не терпелось узнать, какое имя вы придумаете для жеребенка.

Она улыбнулась, не оторвав взгляда от теста.

– Джозеф никогда не ропщет, – сказала Флора. Нежность, что прозвучала в ее голосе, превратила обычный ответ в добрую похвалу.

В кухню вошла миссис Донован, и сам воздух будто застыл. Она подала мне перчатки со свежей штопкой и вдобавок вручила шарф.

– Неразумно выходить наружу без него, – сказала экономка.

Независимо от того, какие чувства она у меня вызывала, шарф пришелся весьма кстати. Пройдя тем же коридором, что и Джозеф, я вскоре оказалась на улице и зашагала по небольшому огородику. Еловые ветки прикрывали овощные грядки, а вдоль кирпичной стены выстроились бадьи с репой и морковью. Резкий холодный воздух обжигал нос.

Я намеренно повернула в противоположную от моря сторону и направилась по тропинке, что шла по периметру поместья. Под ногами шуршали листья, я развернула лакомство от Флоры и принялась понемногу откусывать, чтобы согреться пряной яблочной начинкой, но старалась не спешить. Без сомнения, я могла бы в один присест слопать целое блюдо таких пирожков.

Удобная тропинка привела меня к декоративному саду. Кусты были аккуратно подстрижены, засохшие цветочные клумбы – укрыты на зиму. Никаких овощных посадок, ни одного фруктового дерева. Красиво, но бесполезно.

Я бросила взгляд на дом и заметила длинную террасу, которая огибала весь первый этаж. Устраивала ли Одра там приемы, наряжалась ли для них в свою диадему с голубым камнем?

Я потерлась щекой о позаимствованный шарф – он оказался таким мягким. Должно быть, Одра обожала дорогие вещи. Вряд ли ее живот хоть раз урчал оттого, что следующий прием пищи предполагался лишь завтра. И уж точно ей никогда не доводилось спать, натягивая на голову одеяло, чтобы заглушить звуки происходящего по ту сторону тонких стен пансиона мисс Крейн.

Меня охватили сомнения.

Если жизнь в Сомерсет-Парке была столь прекрасна, отчего же Одра убила себя?

Тут я заметила силуэт человека, который выходил из дома. Густые волосы и прерывистая походка были узнаваемы даже издалека. Я негромко выругалась и поспешила скрыться в саду. Тропинка, извиваясь, уходила в заросли розовых кустов. Цепляясь подолом за колючки, я пробралась сквозь эти заросли и наконец вышла к оранжерее.

Я скользнула внутрь, обрадовавшись теплу, и протиснулась между двумя растениями в кадках, надеясь, что Уильям пройдет мимо, не заметив меня. Услышав журчание, я пошла на звук и вскоре оказалась у большого фонтана со статуей плачущего ангела в центре. Даже здесь не скрыться от смерти.

Вдруг дверь с сильным грохотом распахнулась. Я пригнулась и быстро посеменила к дальнему концу оранжереи, где высилась большая гора земли и стоял стол для рассадки растений. Я оказалась в ловушке.

До меня слабым эхом донесся разговор – вошедший был не один.

– Это единственный выход, – сказал мужской голос. – Он никогда не уедет из Сомерсет-Парка, если так и будет думать, что ее смерть можно было предотвратить. Он жаждет расплаты и не остановится, Уильям.

Мое сердце помчалось вскачь. Это был мистер Локхарт. Я сквозь листву всмотрелась в говоривших.

– Уж мы-то знаем, кого он вероятнее всего обвинит, верно? Презренного подопечного. – Голос Уильяма был полон горечи.

– Все получится, – возразил мистер Локхарт. – Все это время я ездил в Лондон и тщательно искал подходящего медиума. Она справится.

Я остолбенела. Мистер Локхарт заверял, что наша встреча была случайной. О чем еще он мне солгал?

– Вы ей доверяете?

– Она отчаянно нуждается в моих услугах, – отозвался поверенный. – Даже если мисс Тиммонс заподозрит неладное, что она сможет предпринять? Перестаньте суетиться, все будет хорошо.