Первый реактор Курчатова

Первый реактор Курчатова

Пролог

10 марта 2016 года

За высоким стеклянным фасадом сиял свет – белый, холодный, стерильный. Здание лаборатории возвышалось среди питерских кварталов, как корабль будущего, приземлившийся посреди города прошлого. Гладкие панели, отражающие небо, глухие линии металла, никакой лишней детали.

Проходная напоминала терминал аэропорта. Сканеры, камеры с распознаванием лиц, рамки, от которых веяло чем-то военным и холодным. Здесь каждая пылинка знала своё место. Здесь лишний вдох мог вызвать подозрение.

Ник стоял у шлагбаума, наблюдая, как мимо проезжали чёрные машины без номеров, и думал: все эти небоскрёбы «Газпрома» и «Яндекса» просто смехотворны. Тут играли по другим правилам, и ставки были выше, чем у любой корпорации.

Охранник в форме с нашивкой не спускал глаз с планшета, где мигали зелёные и красные индикаторы. Его слова прозвучали так же механически, как гул турбин за забором:

– Дальше нельзя. Для гражданских проход закрыт.

Ник даже не пытался спорить. Он чувствовал себя человеком, стоящим на пороге другого мира, – стерильного, мощного, недосягаемого. Его мир – рабочие чертежи, схемы, разговоры с коллегами на АЭС – выглядел детским конструктором рядом с этой безупречной машиной.

Он ждал. В груди тревога, на лице – сдержанное спокойствие. Но в голове крутилось одно: как сказать ей? Как объяснить, что придётся оставить всё это?

И вдруг она появилась.

Лена.

Лёгкая походка, белый халат, на плече папка с логотипом, который сам по себе стоил больше, чем квартира в центре. Она шла уверенно, будто за ней не лаборатория, а целая армия. И всё же, когда заметила Ника, строгость мгновенно слетела: шаг стал быстрее, взгляд – живее. Она словно сняла с себя этот бронежилет из секретности и процедур.

Ник почувствовал, как напрягшиеся мышцы разжались.

– Пойдём, – сказал он негромко, когда она подошла ближе. – В кафе, возле канала. Я хочу кое-что рассказать.

Лена улыбнулась – ярко, искренне, так, что стало светлее даже на фоне стерильных прожекторов лаборатории.

– Ну вот. Я знала, что ты что-то задумал.

Она вышла за шлагбаум, и мир вокруг будто стал мягче. Всё это стекло и металл, сканеры и рамки, строгие лица охранников – растворились в её походке. Лена сбросила с плеча папку, перекинула халат через руку и вздохнула, словно сняла лишний груз.

Теперь перед Ником была не сотрудница сверхсекретной лаборатории, а та самая женщина, с которой он когда-то гулял по Невскому до рассвета, спорил о книгах и ловил её звонкий смех в арках старых дворов.

– Ты специально стоял так, чтобы я тебя сразу заметила, – сказала она, глядя в упор, и в её голосе прозвучала лёгкая насмешка.

Ник улыбнулся краем губ.

– Хотелось, чтобы ты вышла ко мне, а не к охране.

– Везёт тебе, – ответила она, поправив выбившуюся прядь. – У нас внутри всё настолько стерильно, что даже дышать разрешают только по графику. Вот выхожу, и сразу другой воздух.

Он смотрел на неё, и сердце билось быстрее. Её глаза блестели, губы тронула едва заметная улыбка – та самая, из-за которой он вечно сбивался с мысли.

– Пойдём куда-нибудь, где потише, – сказал Ник.

Лена прищурилась, будто угадывала его намерение.

– О, это звучит как серьёзный разговор. Ты ведь что-то задумал.

Она шагнула к нему ближе, и на секунду Ник уловил запах – лёгкий, свежий, никак не похожий на бездушный аромат лабораторных коридоров. И понял: если сейчас не начнёт говорить, то утонет в её взгляде и снова отложит всё «на потом».

– Да, разговор серьезный, – сказал он. – Но сначала кофе.

И они пошли вместе, оставив позади сияющую крепость науки, от которой веяло будущим. И еще чем-то бездушным.

– Смотри, – сказала она, показывая на дом напротив. – Здесь в девятнадцатом веке жил архитектор Стасов. Видишь окна второго этажа? Он специально сделал их выше остальных, чтобы свет падал правильным углом на мольберты.

Она шла быстро, почти вприпрыжку, ловя ритм города, а Ник едва успевал поворачивать голову туда, куда она показывала.

– А вот этот особняк, – продолжала Лена, – в советское время превратили в коммуналку. Представь: парадная с мраморной лестницей, и рядом кухня с трёхлитровыми банками на подоконнике. Я читала воспоминания одной женщины, они с мужем жили здесь в комнате двенадцать метров.

Ник слушал, и у него внутри смешивалось два чувства: гордость и страх. Она говорила легко, свободно, глаза её светились, и он видел – Петербург был её стихией. Этот город дышал ею, а она – им.

Как я скажу ей, что надо всё это оставить? – мелькнуло у него в голове.

Но Лена, словно почувствовав его сомнения, вдруг повернулась к нему и улыбнулась:

– Ты молчишь. Значит, всё серьёзно. Ну ладно. Сначала кофе. А потом выкладывай.

Она взяла его под руку, и они свернули к кафе, которое пряталось в старом доме с облупленной лепниной и тяжёлой деревянной дверью. Внутри пахло кофе, корицей и старым деревом. Сквозь узкие окна открывался вид на канал, где отражались фонари и медленно плыли чайки, потерявшиеся в сумерках.

Они сели за маленький столик у окна. Лена повесила халат на спинку стула и подалась вперёд. Локти на стол, глаза блестят – живая, внимательная.

– Ну? – спросила она с лёгкой иронией.

Ник взял чашку, покрутил её в руках, наблюдая, как тёмная жидкость отражает свет лампочки над столом. Сердце билось в висках, пальцы дрожали едва заметно. Он выдохнул, но слова застряли в горле.

– Ты как будто школьник перед признанием, – рассмеялась Лена. – Что, жениться опять зовёшь?

Он усмехнулся, но смех вышел натянутым.

– Нет. Но разговор не легче.

Она откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и приподняла бровь.

– Интригуешь. Давай, Ник, выкладывай уже.

Он сделал глоток кофе, обжёгся, и всё равно медлил. Внутри всё крутилось: если скажу, я рискую потерять её. Если промолчу, то потеряю шанс всей жизни.

– Лена, – начал он наконец, осторожно ставя чашку на блюдце. – У меня есть предложение. Рабочее. Очень серьёзное.

Она чуть наклонила голову, её волосы скользнули по плечу, в глазах появился интерес.

– О, ну теперь звучит так, будто ты собираешься продать душу дьяволу.

– Почти, – попытался улыбнуться он, но улыбка не вышла. – Курчатов.

Слово прозвучало, как выстрел. Коротко, сухо. Она не моргнула, только прищурилась.

– Там станция, – продолжил Ник. – И не просто станция. Контракт через Министерство. Такие деньги ядерщикам больше нигде не платят. Своя квартира. Без ипотеки. Без съёмного жилья.

Он говорил быстро, будто боялся, что собьётся и потеряет решимость.

– Это возможность, Лен. Мы вырвемся. Там зарплаты такие, что через пару лет можем позволить себе всё. А потом… потом вернёмся, если захочешь.

Лена молча водила пальцем по ободку чашки. Ник видел, что она слушает внимательно, серьёзно. И чем дольше она молчала, тем сильнее стягивало его грудь.

– Я знаю, ты любишь Питер, – добавил он тише. – Но это шанс, от которого нельзя отказаться.

Он замер, ожидая бурю возражений.

Лена молчала ещё несколько секунд, и Ник уже приготовился к её привычному «нет»: с аргументами, с эмоциями, с тонкой иронией, которой она всегда умела ставить точку в споре. Но вместо этого она вдруг рассмеялась. Легко, звонко, как будто он сказал что-то незначительное, вроде «давай завтра поедим мороженое на Дворцовой».

– Курчатов? – переспросила она, и в её голосе не было ни насмешки, ни упрёка. – Ну что ж. Ради тебя – хоть на край света. Хоть в Курчатов.

И улыбнулась. Той самой, цветущей улыбкой, от которой он влюбился в неё когда-то окончательно и бесповоротно.

Ник остолбенел.

– Ты… согласна? Вот так просто?

Она махнула рукой, будто отгоняла комара.

– Конечно. Ты ведь хочешь этого.

Он смотрел на неё, не веря своим ушам. Он ожидал долгих разговоров, ссор, разрывов и примирений. Он готовился к битве за их будущее. А получил лёгкость.

И эта лёгкость внезапно кольнула его тревогой.

– Подожди, – Ник подался вперёд, не сводя с неё глаз. – Ты так быстро согласилась? Без вопросов?

Лена отхлебнула кофе, поставила чашку на блюдце и улыбнулась снова – спокойно, почти безразлично.

– А зачем тянуть? Ты хочешь. У тебя глаза горят, когда ты говоришь об этом. Значит, надо ехать.

Она говорила уверенно, как будто решение давно уже созрело внутри неё, задолго до сегодняшнего разговора.

Ник уставился на свои руки. Внутри смешались облегчение и тревога. Облегчение – потому что спорить не пришлось. Тревога – потому что это было слишком легко. Он знал Лену: она любила Питер до дрожи, она могла часами рассказывать о каждом доме, о каждом мосте. Она никогда не соглашалась вот так, сразу.

– Лена… – начал он, но замолчал.

Она смотрела на него открыто и светло, и это спокойствие сбивало его с толку сильнее, чем любые истерики.

Слишком легко, – мелькнуло у него в голове. Слишком просто, будто она только и ждала этого предложения.

Он заставил себя улыбнуться в ответ.

Они вышли из кафе на набережную. Вечерний Питер был в своей лучшей форме: мосты отражались в воде, окна старых домов светились тёплыми пятнами, где-то за углом играла уличная скрипка. Город жил привычной, прекрасной жизнью – и именно это делало его особенно живым на фоне слов, которые только что прозвучали.

Лена ожила мгновенно. Она показывала ему фасады, рассказывала истории о каждом доме. Вот здесь жил поэт, вот здесь устраивали салоны художники, а за тем углом, в маленькой квартире, когда-то скрывался революционер.

Она порхала от одной истории к другой, её глаза сияли, руки то и дело указывали на детали: лепнина, кованые решётки, старый подъезд. Она светилась, и в этом свете была лёгкая печаль, словно она прощалась.

Ник слушал, кивал, даже задавал вопросы. Но внутри его всё сжималось. Она бросала любимый город. Любимую работу. И на решение ей потребовал меньше минуты. Слишком легко. Слишком без драмы.

Лена взяла его под руку, потянула дальше.

– У нас ещё час, пока не стемнело окончательно. Хочу показать тебе один двор. Мой любимый.

И он пошёл за ней.

Поезд мягко тронулся, и город начал растворяться в окне. Купола, шпили, подсвеченные фасады – всё уходило в прошлое, становилось пятнами света, а потом и вовсе растворялось в темноте.

Ник сидел рядом с Леной, и смотрел только на неё. Она устроилась у окна, подперев подбородок ладонью. В отражении стекла её лицо казалось другим – спокойным, сосредоточенным, почти отрешённым.

Он ждал вопросов. «Как мы будем жить? Что я буду делать в этом Курчатове? Почему так далеко?» Но вопросов не было. Вместо этого Лена сидела тихо, смотрела вдаль, как будто знала то, что не знал он.

– Устала? – спросил Ник, стараясь разрядить паузу.

– Немного, – ответила она мягко, даже улыбнулась. – Но всё хорошо.

Он сжал её руку, пытаясь уловить знакомое тепло. Оно было, но каким-то странным, чуть прохладным, как будто что-то в её пальцах изменилось.

Поезд набирал скорость. За окнами мелькали поля и редкие деревни, тёмные силуэты леса. Ник пытался представить: новая жизнь, новые стены, новая квартира. Но в голове снова и снова вставал образ Питера – шумного, красивого, вечного. И Лены, которая так легко от него отказалась.

Он смотрел на неё и не понимал: это уверенность или равнодушие?

Поезд мчался сквозь ночь. В окно врывались редкие огоньки деревень, да далекие фонари трассы. Лена сидела неподвижно, всё так же глядя вперёд. Когда Ник попытался заглянуть ей в глаза.

Лена спокойно кивнула, не отводя взгляда от окна. И на секунду Ник почувствовал: может быть, она знала, куда они едут, лучше, чем он сам.

Глава 1

6 июня 2028 года

Ник проснулся внезапно, словно кто-то дёрнул его за невидимую жилу. В ушах стоял гул, тяжёлый и вязкий. Будто внутри черепа работал трансформатор. Он приподнялся, вдохнул спертый воздух спальни и сразу почувствовал: в комнате чего-то не хватает. Точнее кого-то.

Он протянул руку в сторону жены – простыня оказалась холодной. Пустота рядом тянула к себе, и Ник невольно прислушался. Дом спал, как всегда: редкое тиканье часов на кухне, ветер за окном, да слабое гудение электроприборов. Но за этим привычным фоном скрывалось другое – странное потрескивание, похожее на дыхание больного.

Ник сел на край кровати. Телефон на тумбочке мигнул циферблатом: 03:14. Ночь ещё глубока, до рассвета далеко. Он вгляделся в темноту и заметил тонкую голубую полоску, прорезающую щель двери. Свет был холодным, неестественным.

– Лена?.. – позвал он осторожно, но голос утонул в воздухе.

Ответа не последовало.

Он поднялся. Линолеум обжёг ступни ледяной прохладой, как будто пол принадлежал другому миру, где нет тепла. Ник вышел в коридор. Полоска света становилась шире, ближе, и с каждым шагом внутри него росло неприятное ощущение, что там, за дверью, его ждёт не жена, а кто-то другой.

Он толкнул дверь в гостиную и замер.

Комната тонула в рябящем голубом сиянии. На экране телевизора плясали миллионы белых и серых точек, хаотично сменяя друг друга. Звук был слабым, но резал уши: шипение, треск, будто отдалённый хруст костей.

Перед экраном стояла Лена.

Она не шевелилась. Лёгкая ночная рубашка обрисовывала тонкие плечи, волосы падали на лицо. Она была неподвижна, как статуя. Только грудь едва заметно поднималась.

Ник замер в дверях. Секунду, две, три он просто смотрел на неё. Казалось, её взгляд втянут в рябь, и оторвать его невозможно. В глазах – пустота.

– Лена… – наконец выдавил он.

Тишина ответила ему.

Ник сделал шаг вперёд. Линолеум под ногами жалобно скрипнул, и этот звук показался ему громче, чем весь мир. Лена не шелохнулась. Её глаза продолжали глотать хаотичный «снег» на экране, как будто там, среди мигающих точек, была скрыта какая-то недоступная остальным истина.

Он подошёл ближе. Голубоватое сияние выжигало черты её лица, делая кожу мраморной, почти мёртвой. Губы чуть приоткрыты, дыхание редкое и неглубокое. Ник ощутил, как по спине побежали мурашки.

– Лена, – повторил он громче, чем в первый раз.

Она не услышала. Не хотела. Или не могла.

Ник протянул руку и коснулся её плеча. Пальцы вжались в ледяную кожу, чужую, как если бы он тронул статую, простоявшую зиму на морозе. Лена вздрогнула всем телом, словно вырвалась из крепких оков. Голова дёрнулась в сторону, волосы хлестнули по лицу.

Она обернулась, и впервые за эту ночь их взгляды встретились.

– Ник?.. – голос её был хриплым, сломленным, будто издалека. – Что… что ты тут делаешь?

В его горле пересохло. Он хотел сказать: «Ты сама…», но слова застряли. Вместо этого он отрывисто пробормотал:

– Ты стояла у телевизора.

Она посмотрела через плечо. Экран всё так же рябил, выкидывая безумные точки. Лена нахмурилась, будто и правда увидела его впервые.

– Я… не помню, – тихо сказала она.

В её голосе дрожало что-то такое, что заставило Ника замолчать. Он потянулся за пультом. Щёлк – и экран погас. Сияние исчезло, оставив только блеклые очертания мебели.

Тишина легла на комнату. И в этой тишине Ник явственно уловил тонкий запах, как после удара молнии. Металл и озон. Он не мог понять, откуда он.

Лена всё ещё смотрела на него, моргая слишком часто, словно глаза резало. Она попыталась улыбнуться, но вышло лишь кривое движение губ.

– Давай пойдём спать, – выдохнул Ник, стараясь придать голосу спокойствие.

Она кивнула. И послушно пошла рядом, как будто была пустой оболочкой, которую он ведёт за руку.

Они вернулись в спальню молча. Лена улеглась на край кровати, отвернувшись к стене, словно хотела стереть себя из этого пространства. Ник укрыл её одеялом, поправил подушку и ощутил странное облегчение, будто вернул вещь на своё место. Только это была не вещь. Это была его жена, с глазами, в которых ещё минуту назад не было ничего человеческого.

Он лёг рядом, но сна не было. Лампочка ночника слабо жужжала, заливая комнату тусклым светом, будто извинялась за то, что светит. Ник лежал с открытыми глазами, чувствуя, как в животе нарастает тревога. Он пытался объяснить себе всё логикой: усталость, бессонница, нервы. На станции постоянные проверки, перегрузки. Лена перенервничала, вот и встала в полусне. Всё так. Должно быть так.

Он повернулся к тумбочке, нащупал телефон. Красные цифры мигнули: 03:17. В тот же миг тишину рассёк звонок. Резкий, как удар молотка. Ник дёрнулся, чуть не выронил аппарат из рук.

На дисплее высветилось имя: «Даня».

Сердце сжалось. Соседский мальчишка, ровесник его сына. Почему он звонит в три часа ночи?

Ник прижал телефон к уху:

– Даня?

В трубке сперва было только шипение, то самое, что недавно исходило от телевизора. Потом тонкий голос, едва различимый, прошептал:

– Он… тут. Пришёл.

Ник не сразу понял.

– Кто пришёл? Даня, ты о чём? – прошептал он в трубку.

В динамике слышалось лишь искажённое треском дыхание. У Ника вспотели ладони.

– Даня, у тебя дома всё в порядке? Родители рядом? – как можно спокойнее спросил он.

На том конце – дыхание. Частое, прерывистое, будто мальчик бежит или прячется. Потом тихий плач.

Ник уже сел на краю кровати, готовый мчаться через подъезд к соседям. На языке вертелось: «Я сейчас приду», – но вдруг линия резко оборвалась. В трубке раздалось короткое шипение и тишина. Ник отнял телефон от уха и посмотрел на погасший экран. Соединение разорвано.

Несколько секунд он сидел, оглушённый внезапно наступившей тишиной. Потом торопливо набрал номер квартиры соседей. Пальцы дрожали, со второго раза едва попал на нужные кнопки. Гудок… ещё гудок… Ник закусил губу, вслушиваясь в монотонные длинные гудки. Никто не отвечал. Телефон Дани молчал.

Бросив мобильник на тумбочку, Ник в отчаянии стиснул кулаки. Что делать? Мчаться сейчас к соседям, стучаться среди ночи? А если Дане просто приснился кошмар, и он по ошибке набрал номер Ника? Будить всю семью на пустом месте… Ник нервно выдохнул, пытаясь унять сердце. Наверное, так и есть: ребёнок испугался плохого сна, а потом уснул, случайно позвонив не туда. Родители утешат его и уложат обратно. Утром Ник всё разузнает.

Но кровь в висках ещё стучала. Ник прошёлся босиком до кухни и дрожащими руками налил себе стакан воды. Темнота квартиры больше не казалась привычной – в углах мерещились шорохи, мигающие огоньки на бытовой технике пугали, как красные глазки.

– Нервы… Просто нервы, – тихо произнёс он себе под нос.

Остаток ночи тянулся мучительно долго. Лишь под утро Ник задремал коротким тревожным сном.

Будильник взорвал тишину коротким трелью. Ник подскочил, будто его ударили током, и только потом понял: он задремал прямо сидя на краю кровати. Голова тяжёлая, тело ломит, в груди пустота.

Из кухни доносились звуки. Металлический звон ложки о чашку, тихий плеск воды. Значит, Лена уже встала. Ник провёл ладонью по лицу, поднялся и поплёлся в ванную. В зеркале отразился бледный, осунувшийся мужчина. Под глазами тёмные круги, волосы слиплись от ночного пота. «Пугающе выглядишь», – сказал он своему отражению и заставил себя усмехнуться.

На кухне пахло кофе и чем-то подгоревшим. Лена стояла у плиты, спиной к нему, неподвижная, как ночью. Ник осторожно подошёл ближе. На сковороде дымились куски хлеба, чёрные по краям. Он положил ладонь ей на плечо. Лена вздрогнула так же, как ночью. Обернулась с натянутой улыбкой.

– Доброе утро, – сказала она хрипловато.

– Ага. Тосты горят.

– Ах… – Лена торопливо сняла сковороду. Дым повалил в вытяжку, запах пережаренного хлеба вперемешку с кофе заполнил кухню. – Я… отвлеклась.

Ник промолчал, налил себе кружку. Горячий аромат чуть успокоил нервы, но металлический привкус не уходил изо рта.

Через пару минут вбежал Илья. Сонный, взъерошенный, с портфелем, который еле держался на плече.

– Мам, где мой бутер?

Лена молча протянула тарелку. Мальчик сел, уткнулся в хлеб с джемом.

– Па, – Илья поднял глаза, – после футбола за мной зайдёшь?

– Зайду, – кивнул Ник.

Лена пила кофе, не глядя ни на мужа, ни на сына. Она будто растворялась в чашке.

Илья убежал в прихожую. Ник помог застегнуть молнию, проверил – тетрадки на месте, бутсы тоже. Мальчишка торопился, подпрыгивал на одной ноге, засовывая ногу в кроссовок.

– Ты хоть шнурки завяжи, чемпион, – проворчал Ник, нагибаясь.

– Сам могу! – оттолкнул сын и с гордой мордашкой показал, как ловко затянул узел.

Ник улыбнулся впервые за эти сутки.

Они вышли во двор. Утренний воздух встретил запахом сырости и тонкой металлической ноткой, похожей на озон. Ник глубоко вдохнул, пытаясь вытеснить ночные видения. Панельные дома стояли угрюмо, в окнах тускло горели огоньки. Где-то тарахтела мусоровозка.

– Смотри, Вадим идёт, – сказал Илья и махнул рукой.

По двору неспешно шагал Вадим – сосед сверху, коллега и друг. На ходу он натягивал куртку, в зубах сигарета, в глазах сонная ирония.

– Доброе утро, ядерные герои! – гаркнул он. – Чего такие мрачные?

– Ночь… так себе, – отозвался Ник.

Вадим выпустил струю дыма и криво ухмыльнулся:

– У меня та же история. Мелкий кошмары гонял, жена полночи с ним сидела. Может, магнитная буря?

Ник замер, вспомнив звонок от Дани. Холодок прошёл внутри. Но он натянуто улыбнулся:

– Может и буря.

Вадим похлопал его по плечу:

– Поехали вместе. Я за рулём, ты кофе допивай.

Ник кивнул. Илья побежал к автобусу, успев ещё раз махнуть отцу. Тот смотрел ему вслед, пока школьный транспорт не скрылся за углом.

Во дворе повисла тишина. Только собака соседки Раи глухо рычала на пустое место у стены дома.

Жигулёнок Вадима фыркнул, кашлянул выхлопом и нехотя тронулся с места. Ник устроился на пассажирском сиденье. Вадим щёлкнул радио – на волне бубнил ведущий о росте цен на бензин, и это звучало так нелепо после слов мальчишки «они пришли», что Ник криво усмехнулся.

Они проехали мимо школьного двора. На площадке, ещё пустой, ветер гонял пакет. Металлический гул разнёсся по утренней тишине. Ник невольно передёрнулся.

– Слышь, ты точно живой? – спросил Вадим, бросив взгляд. – Вид у тебя, как у реактора на консервации.

– Не спал, – буркнул Ник. – Просто устал.

– Ну, держись. Там сегодня проверки, – Вадим усмехнулся. – Будем, как всегда, отдуваться за всех.

Машина выехала на трассу. Серое небо нависало низко, будто придавливая город. Вдалеке виднелись массивные башни станции, чёрные силуэты, застывшие на горизонте, как стражи. Ник всмотрелся в них и почувствовал знакомый трепет: работа, гордость, его опора.

Он сделал глоток кофе. Горячая жидкость обожгла язык, но не прогнала холод внутри.

«Просто усталость. Просто нервы. Лена перенервничала, Даня что-то напутал, дети часто видят кошмары. Это всё объяснимо».

Он повторял это как молитву, глядя на чёрные башни, пока мотор гудел, отмеряя километры.

За окном тянулись поля, серая дорога уходила вперёд. Внутри машины было тепло, привычно. Но ощущение, что мир треснул ночью, не отпускало.

Глава 2

7 июня 2028 года

КПП Курской АЭС всегда встречало одинаково: ровные линии забора, стекло кабинки с отпечатками чужих ладоней, барьер, который поднимается без эмоций. Ник протянул пропуск, и в этот момент понял – рутина даёт осечку. Охранник Климов, обычно не лишённый грубоватых шуточек, сегодня был молчалив. Он крутил карточку так, будто разбирался в новом алфавите, морщил лоб. Широкие плечи тянули, на шее перекатывались жилы, а глаза оставались мутными, словно он не высыпался целую вечность.

– Ты чего, Климов? Ослеп? – попытался подбодрить Ник привычным тоном.

Климов не улыбнулся. Взял сканер, провёл над пластиком; устройство пискнуло с первой попытки. Все, как всегда. И всё равно не так.

– Проходи, инженер, – сказал он глухо и только потом, будто спохватившись, буркнул: – Смотри в оба. Сегодня… дичь будет.

Ник не спросил, какая «дичь». Лишь шагнул под рамку металлодетектора.

За стеклянной дверью начиналась другая вселенная: белые коридоры, жёлтые линии на полу, стрелки, цифры зон, лампы дневного света, неподвижные, как иней. Воздух пах маслом и чистящим средством; на дальней стене тени труб ложились параллельно, и от этого параллелизма становилось спокойнее. Стабильность. Контроль.

Ник автоматически сверил часы, свернул налево к раздевалке. Шаги отдавались ровным эхом. Под подошвами чувствовалась почти незаметная вибрация, привычная, как собственный пульс. Станция жила своим низким гулом, как океан в скорлупе.