Частный случай

Эдуард Сероусов

Частный случай

ГЛАВА 1. СПЕЦИАЛИСТ ПО БЕЗНАДЕЖНЫМ СЛУЧАЯМ

Я проснулся за секунду до звонка будильника. Всегда так – мой организм давно настроен с точностью швейцарского хронометра, как и вся моя жизнь. iPhone на прикроватной тумбочке из итальянского мрамора всё-таки разразился мелодией из «Мементо», но я молниеносно заставил его заткнуться. Обожаю это ощущение – когда контролируешь даже мелочи.

Нащупав тапочки Loro Piana (пятьдесят тысяч за тряпичные тапки – разве не прекрасное доказательство абсурдности мира потребления?), я лениво потянулся и направился к панорамному окну. Октябрьская Москва, распластавшись у моих ног, только начинала просыпаться – мутная дымка над рекой, алое солнце, пробивающееся сквозь смог, золото куполов, усиленное низкими лучами. Сорок третий этаж – достаточно высоко, чтобы смотреть на город сверху вниз не только в переносном смысле.

Ирина ещё спала – безупречное лицо, словно отретушированное фотографом глянцевого журнала, лёгкая тень от длинных ресниц на скулах. Красивая женщина, удобная жена, правильный брак. Секс случился неделю назад – быстрый, технически совершенный и такой же бездушный, как подписание выгодного контракта. Мы уже давно перестали притворяться, что нас что-то связывает, кроме взаимного статусного удобства и исторической привычки друг к другу.

Душ – ровно шесть с половиной минут под температурой воды 42 градуса, выбор костюма – тёмно-синий Brioni (сегодня важный день – встреча с многообещающим клиентом), запонки с крохотными рубинами (подарок от благодарного фармацевтического магната, которого я вытащил из, казалось бы, неминуемой тюрьмы), идеально выбритое лицо, обработанное кремом за девять тысяч рублей. Вся процедура сборов не заняла и получаса.

На кухне ждал заваренный кофе – кухарка приходит в шесть утра. На столе свежая пресса и одинокий круассан. Но есть не хотелось. Вместо этого я нажал на пульт и включил огромную плазменную панель.

– …продолжаются протесты против фармацевтической компании «МедФарма», которую обвиняют в гибели шестнадцати пациентов после применения экспериментального препарата…

Я усмехнулся и отхлебнул кофе. Моё последнее крупное дело. «МедФарма» действительно косвенно виновата в смертях, но на прошлой неделе суд постановил, что юридически компания чиста как слеза младенца. Ещё бы – я лично проработал каждую запятую в документах, завалил экспертами коллегию присяжных, дискредитировал главного свидетеля обвинения и нашёл лазейку в законе о клинических испытаниях. Три месяца адской работы, миллионы гонорара и бесценный результат – спасённая репутация компании, акции которой уже вернулись к докризисным значениям.

– Моральные терзания? – прозвучал голос из спальни. Ирина стояла в дверном проёме, закутанная в шёлковый халат. Её тонкие губы изогнулись в полуулыбке.

– Не дождёшься, – я отсалютовал ей чашкой кофе. – Спи дальше. У тебя сегодня съёмки для обложки только в полдень.

– Будешь поздно?

– Как обычно. Не жди.

Ирина кивнула и исчезла в спальне. Диалог завершён, обмен дежурными фразами окончен. Пятнадцать лет брака свелись к этому – вежливому нейтралитету двух попутчиков в купе поезда дальнего следования.

Спустившись на подземную парковку, я завёл Porsche Panamera (единственная неидеальность в моей жизни – пристрастие к немецкому автопрому вместо положенного по статусу итальянского). Движение в сторону центра уже было плотным, но я знал секретные маршруты – как в городе, так и в жизни. Ткнув в сенсорный экран, я включил новый альбом Arctic Monkeys.

Москва за окном кишела как муравейник – такая же бессмысленная суета, такое же отсутствие индивидуальности. Серые клерки с одинаковыми лицами спешили в одинаковые офисы, чтобы весь день гонять туда-сюда цифры и буквы, создавая иллюзию бурной деятельности. В этом их главное отличие от меня – я не создаю иллюзий, я создаю реальность. Реальность оправдательных приговоров, выигранных исков и разбитых обвинений.

Башня «Империя» вырастала из утреннего тумана, как космический корабль пришельцев. Офис «Крафт и партнёры» занимал три этажа в середине здания. Не слишком высоко – чтобы показать, что нам не нужно выпендриваться, но и не слишком низко – чтобы продемонстрировать уровень. Мой кабинет размером с трёхкомнатную квартиру в спальном районе смотрел окнами на запад – вечернее солнце хорошо подсвечивает лица клиентов, делая их более уязвимыми во время переговоров.

– Максим Андреич, вас Виктор Палыч ждёт, – защебетала секретарша Катя, нелепо пытающаяся выглядеть строго в своём сером костюме с юбкой чуть ниже колена.

– Пусть подождёт ещё пять минут, – бросил я, проходя мимо.

Разумеется, я не собирался заставлять ждать управляющего партнёра. Это была простая проверка. И, как я и предполагал, Катя метнулась к телефону, чтобы предупредить «самого» о моей наглости. Интересно, как быстро она побежит докладывать обо мне, когда я сам стану управляющим партнёром? А в том, что это произойдёт, я не сомневался – вопрос был только во времени.

Я зашёл в свой кабинет, бросил пальто на диван, подошёл к окну и замер, созерцая город. В такие моменты я чувствовал себя почти богом – настолько мелким, суетливым и беспомощным казался мир под моими ногами.

Ровно через пять минут – ни секундой раньше – я открыл дверь кабинета Виктора Палыча. Старик сидел за своим массивным столом из красного дерева – реликт советской эпохи, как и он сам. Шестьдесят два года, но выглядит на все семьдесят пять – жизнь в условиях постоянного стресса берёт своё. Хотя нет, не стресса – азарта. Каждое дело для него как партия в покер, где ставки всё повышаются.

– А, Максим! – он оторвался от бумаг и снял очки в роговой оправе. – Присаживайся. Кофе?

Я покачал головой. С Виктором Палычем мы знали друг друга как облупленные. Пятнадцать лет назад он разглядел во мне потенциал, когда я был никем – вчерашним выпускником юрфака, с красным дипломом, но без связей и денег. Взял под крыло, учил, направлял и теперь явно видел во мне продолжателя своего дела. Единственная проблема – он не торопился уходить на покой, а я не отличался особым терпением.

– У меня для тебя особое дело, – начал он, поигрывая дорогой ручкой Montblanc. – Такое, знаешь, редко выпадает.

– Слушаю, – я сел в кресло, машинально поправляя манжет рубашки, чтобы запонка поймала свет и бликнула рубином.

– «РусХим» – слышал о таких?

– Химический концерн, третий по величине в России. Производство удобрений, бытовой химии, промышленные реактивы. Владелец – Кравцов Леонид Валерьевич, – я автоматически выдал информацию, которой, казалось бы, не владел. Но я не был бы собой, если бы не держал в голове досье на всех крупных игроков рынка.

Виктор Палыч довольно хмыкнул: – А я говорил, что ты лучший.

– Что у них случилось?

– Экологическая катастрофа. Утечка на заводе в Северске. Отравлена река, десятки пострадавших, один ребёнок в реанимации, – он постучал пальцами по папке, лежащей перед ним. – Уголовное дело, гражданские иски от жителей, экологические штрафы. И самое приятное – общественный резонанс. Активисты, пикеты, хэштеги в Твиттере.

– То есть полный букет? – я почувствовал, как внутри просыпается охотничий азарт. Чем безнадёжнее выглядит дело, тем приятнее его выигрывать.

– Более того, – Виктор Палыч подался вперёд, – прокуратура настроена серьёзно. Есть информация, что ищут козла отпущения для показательной порки. Слишком большой шум.

– И наши перспективы?

– Официальная версия «РусХима»: случайная авария из-за изношенности оборудования. Но между нами – экономили на модернизации очистных сооружений. Годами. Документы подделывали, проверки обходили. Стандартный набор.

– Улики?

– Пока не все, но будут. И, боюсь, серьёзные.

Я помолчал, взвешивая информацию. Взялся за солонку на столе и стал крутить её в пальцах – старая привычка, помогающая думать. – Гонорар?

Виктор Палыч назвал сумму с шестью нулями. Я не смог сдержать присвистывания.

– Так много?

– Кравцов знает, что покупает. Ему нужен лучший. Ты лучший.

– Но победа не гарантирована, – заметил я, продолжая играть с солонкой.

– Максим, – Виктор Палыч посмотрел на меня с тем особым выражением, которое обычно предваряло философские размышления, – за что мне платят? За гарантии?

– За результат.

– Чушь. За иллюзию контроля, – он откинулся в кресле. – Клиенты нанимают не юристов, а шаманов. Мы делаем вид, что можем управлять хаосом правосудия, а они делают вид, что верят в это.

– Однако моя статистика говорит об обратном. Девяносто процентов выигрышных дел за последние три года.

– Потому что ты лучший шаман, – он усмехнулся. – Берёшься?

Я поставил солонку на стол и кивнул: – Берусь.

– Отлично. Материалы дела уже у тебя в электронной почте. Встреча с Кравцовым завтра в «Русском Стандарте» в семь вечера. И, Максим… – он замялся. – Будь осторожен. Кравцов – не из тех, с кем можно играть. Он из старой гвардии, понимаешь? Для них человеческая жизнь – разменная монета.

– Для меня тоже, – холодно улыбнулся я, вставая. – Только монета дороже.

Вернувшись в кабинет, я позвонил Кате и приказал отменить все встречи на ближайшие три дня. Затем открыл ноутбук и погрузился в материалы дела. Первые две минуты просмотра подтвердили мои худшие опасения – «РусХим» действительно годами игнорировал нормативы. Если верить документам, предприятие фактически сливало промышленные отходы напрямую в реку Северку, лишь создавая видимость их очистки.

Я откинулся в кресле и прикрыл глаза. Мысленно я уже набрасывал план действий. Нужно будет заказать альтернативную экспертизу, найти лазейки в экологическом законодательстве (которое, к счастью, изобилует противоречиями), подготовить контраргументацию для прессы, возможно, проспонсировать «независимое» журналистское расследование, указывающее на другие источники загрязнения.

Телефон пискнул – сообщение от Ирины: «Ужин с Мельниковыми в 20:00. Не опаздывай».

Я поморщился. Мельниковы – скучнейшая пара. Он – банковский зам, она – бывшая модель, превратившаяся в профессиональную жену. Пустые разговоры, натянутые улыбки, взаимное прощупывание статусов под видом светской беседы. Стандартный вечер в моём мире.

«Буду», – коротко ответил я и вернулся к материалам дела.

К вечеру картина прояснилась окончательно. «РусХим» был виновен по всем статьям – и с юридической, и с моральной точки зрения. Прекрасно. Такие дела я любил больше всего. Защищать невиновных может каждый второй выпускник юрфака. Искусство начинается там, где вина очевидна, а твоя задача – убедить всех в обратном.

Стемнело. За окном зажглись миллионы огней, превращая Москву в россыпь электрических созвездий. Я стоял у панорамного окна, поигрывая стаканом с виски, и размышлял. Почему-то вспомнилось детство – хрущёвка в Подмосковье, отец-инженер, вечно пахнущий дешёвым табаком, мать-учительница с вечно усталыми глазами. Их представления о морали, такие наивные, такие бесполезные в реальном мире. «Поступай правильно, Максимка».

Что же, я поступаю правильно. По правилам игры, в которую играет весь мир. Правда, справедливость, мораль – это просто слова, которыми оперируют, чтобы получить то, что хотят. Я же не лицемерю. Я откровенен в своём цинизме.

Я допил виски и посмотрел на часы. Пора ехать на ужин с Мельниковыми. Надевая пальто, я поймал своё отражение в зеркале – безупречный костюм, идеальная стрижка, холодный взгляд. Маска успешного человека, приросшая к лицу так прочно, что я уже не помнил, что под ней.

А под маской ждало новое дело – очередной вызов, очередная победа. Я выключил свет и вышел из кабинета, прокручивая в голове фразу, которую скажу Кравцову при встрече: «Справедливость – это товар. И я лучший продавец на рынке».

ГЛАВА 2. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Ресторан «Русский Стандарт» – место для избранных. Не тех, кого выбирает народ, а тех, кто выбирает себя сам, отсеивая остальных количеством нулей в банковском счёте. Тут подают чёрную икру ложками, а шампанское стоит как подержанная иномарка. Демонстративная, вызывающая роскошь – атрибут нашего класса, нового дворянства, не обременённого ни титулами, ни традициями, ни ответственностью.

Я вошёл минута в минуту, как привык. Метрдотель – лысеющий мужчина с выправкой отставного военного – узнал меня и склонил голову: – Господин Воронов, вас ожидают в VIP-зале.

Я кивнул и проследовал за ним через основной зал, где за столиками сидели «просто богатые» – те, кто мог позволить себе ужин за двадцать тысяч, но не те, кто принимает решения, изменяющие жизни миллионов. Метрдотель открыл неприметную дверь в глубине зала, и мы оказались в другом измерении – приглушённый свет, звукоизолированные стены, сервировка посудой ручной работы. Здесь трапезничали настоящие хозяева жизни.

За круглым столом в центре комнаты сидели трое мужчин. Двоих я знал по фотографиям из досье – Леонид Валерьевич Кравцов, генеральный директор «РусХима», и его финансовый директор Ильин. Третий был мне незнаком – молодой мужчина лет сорока с тщательно уложенной причёской и голливудской улыбкой.

– А вот и наш спаситель! – Кравцов поднялся мне навстречу.

В свои пятьдесят три он выглядел как кряжистый дуб – широкоплечий, с мощной шеей и крупной головой. Рукопожатие – крепкое, но без показной силы. Взгляд оценивающий, как у мясника на рынке.

– Максим Андреевич Воронов, – представился я, обмениваясь рукопожатиями со всеми.

– Леонид Валерьевич, – кивнул Кравцов. – Это Семён Аркадьевич, наш финансист, а это Павел Дмитриевич Соколов, глава нашего PR-отдела.

Соколов улыбнулся ещё шире, обнажив идеально ровные зубы: – Наслышан о ваших победах, Максим Андреевич. Особенно впечатляет дело «МедФармы». Виртуозная работа.

Я сдержанно кивнул и сел в предложенное кресло. Официант материализовался из тени с бутылкой красного вина, которое при ближайшем рассмотрении оказалось «Петрюсом» 1982 года – около полумиллиона за бутылку.

– Не побрезгуйте нашим скромным угощением, – Кравцов кивнул официанту, и тот наполнил бокалы.

– У нас в стране теперь два дефицитных ресурса, – продолжил Кравцов, глядя на вино. – Настоящее вино и настоящие специалисты. И то, и другое приходится искать долго и платить дорого.

Я отпил глоток – вино было великолепным, с нотами чернослива и кожи. – К делу, Леонид Валерьевич?

– Нетерпеливая молодёжь, – усмехнулся он, но тут же стал серьёзным. – Хорошо, к делу. Я так понимаю, Виктор Палыч ввёл вас в курс ситуации?

– В общих чертах. Хотелось бы услышать вашу версию произошедшего.

Кравцов откинулся в кресле и сложил руки на внушительном животе. – Наша версия проста и прозрачна. Завод в Северске – одно из старейших предприятий отрасли, построено ещё в 60-х годах. Оборудование, разумеется, модернизировали, но полностью заменить всё невозможно. Месяц назад произошла техническая авария – прорыв трубы в системе охлаждения реактора.

– Пострадали люди?

– В момент аварии – никто. Всё произошло ночью, в автоматическом режиме. Но, к сожалению, часть реагентов попала в технический сток, а оттуда – в реку Северку.

– Объём выброса?

Вместо Кравцова ответил Ильин: – По официальным данным – около трёхсот кубометров технической воды с примесями химикатов. По заключению наших экспертов, концентрация вредных веществ была в пределах допустимых норм для кратковременного выброса.

– А по неофициальным данным? – я посмотрел прямо на Кравцова.

Тот усмехнулся: – Вижу, Виктор не ошибся в вас. По неофициальным – около тысячи кубов. И концентрация была… скажем так, не совсем в пределах норм.

– Насколько «не совсем»?

– В пять-шесть раз выше предельно допустимой, – нехотя признал Кравцов.

– Я так понимаю, завод продолжал работу после аварии?

– Естественно, – пожал плечами Кравцов. – Мы не можем остановить производственный цикл. Это повлекло бы огромные убытки и нарушение контрактных обязательств.

– То есть пока устраняли аварию, выбросы продолжались, – я констатировал это как факт, не вопрос.

– Технически да, – вступил в разговор Соколов. – Но мы сразу организовали информационную кампанию. Пресс-релизы, интервью, посты в соцсетях. Объяснили ситуацию, заверили общественность, что всё под контролем.

– И кто вам поверил?

– Поначалу все, – Соколов пожал плечами. – Проблемы начались через три дня, когда в местной больнице появились первые пациенты с симптомами отравления. А когда в реанимацию попал ребёнок, всё взорвалось. Активисты, журналисты, прокуратура – все словно с цепи сорвались.

– В деле указано, что среди экологических активистов особенно выделяется некая Анна Климова?

Соколов скривился, словно откусил лимон: – О, наша главная заноза. Бывший учёный-эколог, теперь профессиональная правозащитница. Умная, образованная и крайне опасная. У неё связи в научных кругах, её слушают журналисты.

– Она местная?

– Нет, – покачал головой Соколов. – Москвичка. Но как только запахло жареным, примчалась в Северск. Организовала местных жителей, подала коллективный иск, устраивает пикеты у заводоуправления. Настоящий крестовый поход.

Я сделал мысленную пометку разобраться с этой Климовой поподробнее.

– Что с ребёнком? – спросил я, возвращаясь к главной проблеме.

– Стабильно тяжёлое состояние, – нехотя ответил Кравцов. – Мальчик, восемь лет, астматик. Плавал в реке после выброса.

– Выживет?

– Врачи обещают, что да. Мы, кстати, оплачиваем лечение. И всем пострадавшим предложили компенсацию.

– Которую большинство отказалось принять, – добавил я, вспоминая материалы дела.

– Из-за этой Климовой, – проворчал Кравцов. – Убедила их, что в суде они получат в десять раз больше. Настроила против нас.

– И каковы ваши ожидания от моей работы? – я отставил бокал и посмотрел на Кравцова.

– Максим Андреевич, – он подался вперёд, – мне нужен результат. «РусХим» не может позволить себе этот скандал. У нас контракты с правительством, зарубежные партнёры, акционеры. Каждый день простоя – миллионы убытков. Каждый пункт падения акций – миллиарды потерь капитализации.

– Я не волшебник, Леонид Валерьевич. Если всё так, как вы описали, дело серьёзное.

– Именно поэтому мы обратились к вам, – вступил Соколов. – Нам нужен не просто хороший юрист, а… как бы это сказать…

– Специалист по безнадёжным случаям, – закончил я за него, слегка улыбнувшись.

– Именно, – кивнул Кравцов. – Виктор сказал, что вы лучший. Что вы можете выиграть любое дело.

– При условии полной откровенности клиента, – я посмотрел ему прямо в глаза. – Мне нужно знать всё. Каждую грязную деталь, каждый скелет в шкафу. Иначе я не смогу подготовить защиту.

Кравцов выдержал мой взгляд. На мгновение в его глазах промелькнуло что-то тяжёлое, тёмное, но он быстро справился с собой: – Соколов предоставит вам все материалы. Без купюр.

– Я хотел бы лично осмотреть место аварии.

– Зачем? – удивился Ильин. – У нас есть фотоотчёты, видео, экспертные заключения…

– Затем, что я привык составлять собственное мнение, – отрезал я. – Завтра я еду в Северск.

– Как скажете, – Кравцов кивнул. – Соколов вас сопроводит. У нас там свой транспорт, служебные квартиры для командированных специалистов.

– Предпочитаю ехать один, – возразил я. – И остановлюсь в гостинице.

– Вы нам не доверяете? – прищурился Кравцов.

– Я никому не доверяю, Леонид Валерьевич. Это профессиональное, – я улыбнулся. – А теперь расскажите мне подробнее об этих активистах и их требованиях.

Следующий час мы обсуждали детали дела. Постепенно картина прояснялась – «РусХим» оказался в крайне уязвимом положении. Экологи требовали не просто компенсаций, но и полной остановки завода до замены всего оборудования и системы очистки. Для компании это означало бы колоссальные убытки.

– Какова ваша стратегия? – спросил наконец Кравцов, когда мы закончили с деталями.

Я помолчал, собирая воедино разрозненные кусочки головоломки. – Стратегия будет многоуровневой. Во-первых, нужно затянуть процесс. Время работает на вас – чем дальше от события, тем меньше эмоций, тем легче договариваться.

Соколов кивнул, одобрительно улыбаясь.

– Во-вторых, необходимо дискредитировать ключевых противников. Особенно эту Климову. Копайте её прошлое, ищите компромат, финансовые нарушения, личную жизнь – всё, что можно использовать.

– Уже работаем в этом направлении, – отозвался Соколов.

– В-третьих, нужно разделить противников. Предложите щедрые индивидуальные компенсации самым уязвимым пострадавшим – матери больного ребёнка, например. Кто-нибудь обязательно согласится, и это внесёт раскол в их ряды.

– Разумно, – кивнул Кравцов.

– В-четвёртых, подготовим альтернативные экспертные заключения. У меня есть контакты в научных кругах, найдём специалистов, которые подтвердят, что концентрация химикатов была в пределах нормы.

– А что с прокуратурой? – спросил Ильин. – Они настроены очень серьёзно.

– С прокуратурой сложнее, – признал я. – Но у них тоже есть слабые места. Будем оспаривать каждую процедуру, каждый протокол, каждое доказательство. Технически затянем дело, а параллельно… – я сделал паузу, – будем искать иные пути воздействия.

Кравцов понимающе кивнул. Мы оба знали, о чём я говорю. В России любая правовая проблема имеет неправовое решение – вопрос только в цене и уровне связей.

– Что-нибудь ещё? – спросил Соколов.

– Да. Запустите информационную кампанию о важности завода для экономики региона. Сколько рабочих мест обеспечивает «РусХим» в Северске?

– Около пяти тысяч напрямую, и ещё столько же в смежных производствах, – ответил Ильин.

– Отлично. Пусть все знают: закрытие завода – это удар по простым людям, по их семьям. Сделайте репортажи с рабочими, которые боятся потерять работу. Пусть они расскажут, как завод помогает городу – строит детские площадки, спонсирует школы. Создайте образ социально ответственной компании, которую несправедливо атакуют.

– Гениально, – Соколов сделал пометку в блокноте. – Фактически столкнём экологов с местным населением.

– Именно. Разделяй и властвуй – древний, но эффективный принцип, – я допил вино. – А теперь, если вы не возражаете, мне пора. Завтра рано выезжать в Северск.

Кравцов поднялся: – Машина будет ждать вас у подъезда в девять утра.

– Не стоит, – я покачал головой. – Я поеду на своей.

– Как скажете, – Кравцов крепко пожал мне руку. – Жду хороших новостей, Максим Андреевич.

– Я не продаю новости, Леонид Валерьевич, – я улыбнулся. – Я продаю результаты.

Выйдя из ресторана, я глубоко вдохнул прохладный октябрьский воздух. После душного VIP-зала и тяжёлой энергетики Кравцова хотелось проветрить не только лёгкие, но и мысли. Что-то в этом человеке настораживало меня – не его прямолинейный цинизм, а то, что скрывалось за ним. Какая-то тёмная, холодная глубина, до которой я не мог дотянуться.

Устроившись за рулём «Порше», я на мгновение закрыл глаза. Дело обещало быть сложным, но интересным. И, в отличие от многих моих клиентов, Кравцов не строил иллюзий относительно моральной стороны вопроса. Он знал, что виновен, и не пытался убедить меня в обратном. Просто хотел избежать последствий.

Я завёл машину и влился в поток вечерних огней Москвы. Впереди ждал Северск – маленький промышленный городок, где мне предстояло вступить в схватку с экологами, прокуратурой и общественным мнением. И, возможно, со своей собственной совестью – хотя последнее я давно считал атавизмом, не нужным в современном мире.

Северск встретил меня моросящим дождём и серым небом, которое, казалось, навсегда срослось с дымящими трубами химического комбината. Городок с населением чуть больше ста тысяч человек выглядел типично для российской провинции – центральная улица с относительно ухоженными сталинками, окраины с хрущёвками и унылыми панельными домами, редкие вкрапления современных торговых центров как жалкая попытка соответствовать столичным стандартам.

Я оставил машину у гостиницы «Северская» – единственной в городе с претензией на три звезды – и отправился к реке пешком. Хотел прочувствовать атмосферу места, поймать его ритм. Привычка, выработанная годами: прежде чем формировать стратегию, нужно понять территорию.

Река Северка когда-то, наверное, была живописной. Сейчас же она больше напоминала сточную канаву – мутная вода с радужной плёнкой на поверхности, затхлый запах химикатов, смешанный с гнилью, мёртвые деревья по берегам. Я прошёл вдоль берега, стараясь дышать через раз. На противоположной стороне виднелись унылые корпуса комбината – серые бетонные коробки, увенчанные дымящими трубами.