Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи

Самое худшее в этом? Интернет все проглатывал. Всем нравились посты Руби. Что, естественно, подталкивало ее снимать еще. Она подошла к каналу как директор стартапа: тратила на него долгие часы, день за днем. Руби вникла в тему и знала, что на Диком Западе соцсетей главное – постоянство. Постить надо регулярно, а это означает, что любой крошечный момент должен становиться контентом. Первые шаги, выпавший зуб, детская истерика – Руби снимала их, сосредоточенная на том, чтобы набирать аудиторию, потому что блогинг – про количество. А с цифрами Руби всегда дружила.

Она знала, что основной способ заработка блогеров на YouTube – программа AdSense, но сначала надо было набрать тысячу подписчиков и четыре часа просмотров за год, чтобы тебя к ней допустили. Выполнив условия, ты начинал зарабатывать деньги, когда кто-нибудь смотрел видео или кликал на рекламу в нем. Руби поставила себе цель набрать эту тысячу подписчиков – добиться золотого билета в высшую лигу.

– Сегодня я снимаю внеочередное видео, чтобы сделать объявление, – сказала она 9 июля 2015 года в своем «специальном» ролике. – Мы достигли планки в тысячу подписчиков! Я невероятно счастлива – особенно с учетом того, что еще в прошлом месяце их было 142.

На то, чтобы набрать заветную тысячу, у нее ушло полгода.

Очень скоро мы начали осознавать, что проект Руби на YouTube грозит перевернуть нашу жизнь с ног на голову. Я сидела за кухонным столом и кормила младшую сестру яблочным пюре, когда Руби ворвалась в кухню, раскрасневшись от удовольствия.

– Шари, ты не поверишь! – воскликнула она. – Наша маленькая леди стала новой интернет-сенсацией!

Она выхватила мою сестру из детского стульчика и подкинула в воздух.

– Ты о чем, мам?

– Помнишь то видео, где она вылезает из кроватки? Оно завирусилось! Пятьдесят тысяч просмотров, и количество растет!

– Вау, это… много народу.

Я ничего не понимала. Моя сестра в своей детской в первый раз вылезла из кроватки. Что в этом особенного?

Руби расхохоталась и поцеловала сестру в пухлую щечку.

– Разве не потрясающе? Столько людей интересуются нашей семьей!

Глядя, как она чуть ли не танцует по кухне, я испытывала крайне неприятное предчувствие. Мы и без того жили как в реалити-шоу; если видео завирусилось, мы что, теперь выйдем в прайм-тайм?

Несколько месяцев то видео с кроваткой продолжало набирать популярность. Количество просмотров исчислялось уже миллионами. Десять миллионов. Двадцать. К концу года невероятные пятьдесят миллионов человек заглянули в нашу жизнь.

Тем временем количество подписчиков тоже росло. К сентябрю их стало пять тысяч. К апрелю – 100 000, к августу – 400 000. Невероятный охват, от Луизианы до Лаоса, от Кентукки до Кении. Это было как во сне.

Наблюдая за тем, как растет наша аудитория, я не могла поверить, что за каждой цифрой стоит живой человек, которому нравится смотреть видео вроде «Пауки, червяки и улитки, боже мой» или «Французские косы самой себе», не говоря уже о фильме ужасов «Урок Шари на пианино», когда Руби в первый раз – и совершенно точно не в последний – сняла мои самые неловкие моменты и превратила их в сенсацию недели.

По мере роста аудитории я все больше укреплялась в мысли: когда-нибудь людям это должно надоесть. Когда-нибудь все это закончится, и наша жизнь опять станет нормальной. Тогда мне было невдомек, что нормальная жизнь – роскошь, которую мы оставили далеко позади.

Глава 10

Переделка реальности

По мере развития YouTube-канала менялся и наш дом. Руби активно вкладывалась в ремонт, чтобы сделать наше жилье максимально привлекательным внешне. Прощайте, уродливые желтые стены. Здравствуй, белая краска и натуральное дерево. Стерильно и фотогенично. Руби тщательно декорировала террасу, расставляя по ней стильную уличную мебель, взбивала подушки, покупала атмосферные наружные фонари. Мы даже сняли с дома номер, чтобы не замазывать его каждый раз на видео. В результате получился живописный фасад, идеальный для съемок, но, пожалуй, чересчур идеальный для реальной жизни, – символ нашего превращения из обычной семьи в звезд YouTube.

Для меня каждая видеосъемка становилась пыткой. Я так и не привыкла к ним и не могла расслабиться. Это было как повторяющийся ночной кошмар, когда ты внезапно оказываешься на сцене голая, перед целым морем глаз, которые смотрят на тебя с насмешкой. Подростковый период и так достаточно труден, – а тут еще многотысячная аудитория!

К счастью, в моей новой кошмарной ситуации имелся и плюс – послабления. Я сообразила, что, если чего-то хочу от Руби – разрешения позже лечь спать, новую одежду или возможность куда-нибудь пойти с друзьями, – надо спросить ее, пока камера снимает. Мы заключали сделки из разряда «рука руку моет». Руби хочет, чтобы я была ее счастливой, улыбающейся партнершей по съемкам? Ладно, но не бесплатно. Поездка в торговый центр, освобождение от домашних обязанностей, сверкающий новенький гаджет – то, чего мне хотелось на текущий момент.

Руби пыталась превратить свое коммерческое предприятие в веселье, даже благо для нас.

– Если снимешь, как вы идете есть мороженое, можешь заплатить за все кредиткой «8 Пассажиров», – говорила она. – Только подумай: бесплатная еда и списание налогов!

Какой подросток откажется похвастаться кредитной карточкой, почувствовать себя взрослым и самостоятельным?

Я научилась обходить налоги еще до того, как получила водительские права. Поездки за одеждой, выходы в торговые центры – я узнала, что все это можно списать на деловые расходы. Если я снимала в машине по пути в парк развлечений, даже бензин считался бизнес-тратой. Мне начинало казаться, что мы обманули систему. И почему все вокруг еще не делают контент на детях, снимая все от колыбели до колледжа?

Первой рекламу у нас купила компания, производящая мультиварки. Они прислали нам свою красивую технику и продукты, чтобы в ней готовить. После этого как будто открылись шлюзы: товар так и хлынул в наш дом. Одежда, техника, еда – присылайте, мы сделаем обзор.

Бывали дни, когда приходило столько подарков, что мы не успевали их открывать. Коробки по нескольку дней стояли в холле нераспечатанные.

Мы ездили в полностью оплаченные заказчиком путешествия, всегда с включенной камерой. В одну из наших первых поездок мы побывали в Сиэтле – по приглашению разработчика компьютерных игр. Мы поселились в съемной квартире с видом на залив Пьюджет-Саунд. Это было особенное событие, потому что когда-то Кевин там учился, и поехала вся семья, включая родителей Руби.

Удивительно, насколько изменилась наша жизнь. Когда-то мы делали собственную гранолу, консервировали фрукты и вырезали купоны, чтобы сэкономить. Теперь у нас было столько еды, что мы не знали, куда ее девать. Из семьи, которая гордилась, что выжимает максимум из того, что имеет, мы превратились в тех, кто имеет больше, чем может употребить, и продолжает наращивать обороты.

Я думала об отце, который всегда был интеллектуальным лидером нашей семьи и посвящал свой блестящий ум изучению землетрясений, чтобы сделать мир более безопасным. Но только мамино безумное увлечение Интернетом принесло нам финансовый успех. Наведи камеру, сними, загрузи – и смотри, как капают денежки.

15 октября 2015 года, в День памяти о нерожденных детях, Руби сидела одна на кровати, глядя в камеру, – готовилась снимать ролик, отличающийся от всех предыдущих. Об истории, про которую не заговаривала много лет, – выкидыше в 2009 году.

Надтреснутым голосом она описала стерильный медицинский кабинет, холод геля на своем животе, а потом… оглушительную тишину вместо сердцебиения ее маленького сына. Рассказывая, как она поняла, что ребенок умер и его крошечное тельце придется извлечь из ее живота, она испытывала неподдельную боль. Руби вспоминала, как очнулась в машине Кевина, чувствуя себя полностью опустошенной, морально и физически. Ей даже не дали взглянуть на тельце ребенка, прежде чем избавиться от него. От ее нерожденного сына не осталось даже пепла, который она могла бы привезти домой.

Она злилась на врачей за то, как они с ней обошлись, и в конце видео заплакала, изливая годами копившуюся скорбь.

– Не знаю, поможет ли это видео кому-то из вас, – сказала она, вытирая слезы. – Боже, мне оно очень помогло.

Вирусным тот ролик не стал, но вызвал большой отклик, и я до сих пор испытываю к нему смешанные чувства. Я рада, что Руби смогла так откровенно поделиться той историей. В сфере семейных блогов искренность и демонстрация своей слабости – лучший способ привлечь подписчиков и обеспечить каналу процветание. Но там, где дело касается детей, грань между откровенностью и эксплуатацией стирается, а это опасно. Мой нерожденный маленький братик на небесах никак не пострадал от того, что Руби рассказала о том эпизоде. Но как же мы, остальные, историями которых она делилась день за днем?

Каковы отдаленные последствия взросления под камерами, без возможности возражать и сопротивляться? Как жизнь напоказ влияет на самоощущение ребенка, на его будущие отношения, на его личностные границы? И как должно выглядеть согласие, когда ты еще слишком мал, чтобы сказать нет? Лично я жалею, что потратила те драгоценные годы на прислуживание интересам другого человека. Руби может сколько угодно заявлять, что ее дети были с ней заодно, но правда в том, что нам никогда не предоставляли выбора.

И что сама Руби? Какие эмоциональные изменения она претерпела с ростом своего успеха в Интернете? Да, она стремилась заработать денег для семьи и потешить свое эго. Но ни то ни другое не могло исправить поломку в ней. Вместо этого популярность подкрепляла замкнутый круг, подталкивая ее искать еще больше одобрения, больше просмотров, делать больше контента – зачастую за счет собственной семьи.

Самый проблемный элемент нашей семейной жизни – бесконечные амбиции Руби, замешанные на взрывной комбинации непроработанной боли и нарциссизма, – стал движущей силой нашего существования. Мы как будто нашли у себя в саду самое ядовитое растение и вместо того, чтобы выполоть, сделали его столпом своей жизни.

Глава 11

Подростковый инфлюенсер

К концу восьмого класса, когда мне было четырнадцать, я запустила собственный YouTube-канал по единственной причине: деньги. Я видела, сколько YouTube приносит Руби. Если так можно было оплатить колледж, не подрабатывая в магазине после уроков, я была только за. Хотя сначала, конечно, надо было попросить у Руби разрешения.

Она эффектно выгнула брови:

– Твой собственный канал? Но к нему надо относиться серьезно.

– Обещаю, я буду!

– Ты несовершеннолетняя, и тебе нельзя завести свой аккаунт AdSense, поэтому мне придется управлять твоими доходами.

– О… ну ладно, – ответила я, разочарованная. Я и забыла, что до восемнадцати лет не смогу иметь собственный аккаунт.

– Не беспокойся, если твой канал станет успешным, мы будем откладывать заработки, – продолжала она. – Небольшая кубышка тебе на будущее.

– Тебе надо будет сделать мне рекламу на канале «8 Пассажиров», и подписчики толпой повалят! – восторженно воскликнула я.

Руби рассмеялась.

– Ни в коем случае, Шари. Никаких легких путей, никакой рекламы. Тебе придется набрать тысячу подписчиков самой, как сделала я. А уж потом я прорекламирую тебя на «8 Пассажиров».

– Серьезно? Мне надо заработать рекламу у собственной матери?

– Шари, я не рекламирую тех, у кого нет тысячи подписчиков, ты это знаешь. Считай это испытанием на деловую хватку. Я прорекламирую тебя, когда ты сделаешь свой канал достойным рекламы.

Вызов принят, мам. Но не заблуждайтесь: я ненавидела каждую секунду съемок.

– Закончила! – кричала я с облегчением после каждого видео, наконец-то выключив камеру. Это была пытка, но это была работа. Дальше шел монтаж, составление подписей, решение, когда опубликовать пост, и загрузка. Те, кто говорит, что постить видео – не работа, определенно никогда сами этого не делали.

Мои посты выходили дважды в неделю. И, как мама, я эксплуатировала своих братьев и сестер. Например, снимала с сестрами ролики про бритье ног или обсуждала менструации, потому что знала: так мы наберем просмотры. Я по сей день ощущаю вину за это, но я всего лишь следовала по пути, проложенному Руби: это нравится людям, а значит, приносит деньги. Все самое личное.

Как-то раз Руби принесла свой ноутбук ко мне в комнату, собираясь что-то показать.

– Посмотри на это, – воскликнула она возбужденно. – На случай, если ты не поняла, почему YouTube – самое важное, что случалось с нашей семьей.

На экране было сообщение в директ от подписчицы «8 Пассажиров». Женщина писала, что выросла в неблагополучной семье. Ее родители постоянно ругались, и она чувствовала себя одинокой и несчастной, – пока не наткнулась на «8 Пассажиров».

– Глядя на вашу семью, я чувствую, что, наконец-то, нашла свой дом, – прочитала Руби вслух. – Вы такие счастливые и любящие, и прежде всего ИСКРЕННИЕ, что это дает мне надежду: когда-нибудь у меня все это тоже будет. Из-за вас я даже начала ходить в церковь и думаю покреститься в мормонскую веру. Спасибо, что указали мне свет.

Лицо Руби сияло, когда она оторвалась от экрана.

– Разве не удивительно, Шари? Сам Господь послал нам эту платформу. И посмотри, как мы влияем на человеческие жизни! Мы указываем им путь!

Когда подписчики восхищались ее «искренностью» и тем, как она показывает неприкрашенную правду семейной жизни, я видела гордость в ее глазах. Это лишний раз укрепляло Руби в убежденности, что она занимается чем-то достойным и осмысленным. Но у меня к таким комментариям было другое отношение.

«Мои родители в разводе и постоянно ругаются. Когда я смотрю ваши видео, мне кажется, что я часть вашей семьи».

«У меня такое чувство, что я расту вместе с вами, ребята. Вы как мои братья и сестры. Я все знаю про вас».

Такие слова внушали мне тревогу. Подобная связь казалась странной: люди цеплялись за семью, которая им не принадлежала, раздувая эго Руби до эпических масштабов.

«Ух ты, спасибо, что показываете сложную сторону родительства».

«Я бы хотела иметь таких родителей, как вы, Руби. Может, тогда я подростком не попала бы в неприятности».

Фанаты, восторгаясь историей, которую Руби продавала, сами не понимали, что творили. Они внушали ей ощущение своей праведности и уверенность в том, что она, идеальная мать, не может быть неправа, тем самым подталкивая ее все больше отчуждаться от реальности.

Как-то раз в тринадцать лет я вошла в школьную столовую с подносом и двинулась через море разных групп и группок. Я направлялась к столику в углу, где обычно сидела с еще несколькими книжными червями. Но по пути меня остановил звонкий девичий голос:

– Эй, Шари, сюда!

Я оглянулась, пораженная, и увидела, что одна из девочек-чирлидеров машет мне из-за заветного стола самых популярных. Ее окружала толпа обожательниц – с идеально уложенными волосами и в дизайнерской одежде. Она никогда раньше не заговаривала со мной и уж тем более не вызывала из толпы смертных, приглашая сесть за ее стол. Но теперь все изменилось. Приобретя известность в Интернете, я стала такаааая интересная в их глазах.

Я знала, что этот внезапный интерес такой же поддельный, как их постановочные фото в соцсетях. Они интересовались не мной, Шари-человеком, а Шари-интернет-знаменитостью, потенциальным инструментом для расширения их собственной аудитории. Тем не менее было приятно, что меня заметили и позвали к себе – пусть даже по таким низменным резонам. Поэтому я села за стол популярных девочек, улыбалась для их неизбежных селфи, смеялась внутренним шуточкам, которые толком не понимала, и делала вид, что все это абсолютно нормально.

И тут вдруг Джейк, мальчик, в которого я втайне была влюблена уже несколько месяцев, подошел к нашему столу. Мое сердце так и подпрыгнуло, когда он улыбнулся своей фирменной улыбкой.

– Как делишки, инфлюенсер? – спросил он с интересом. Глаза Джейка блестели.

– О, отлично, – ответила я, улыбаясь хотя дежурно, но не без искреннего восторга.

– Круто. Слушай, а ты есть в «Снэпчате»?

– Не-а, – я пожала плечами, пытаясь звучать беззаботно.

Брови Джейка взлетели вверх от удивления.

– То есть ты знаменитость на YouTube, но у тебя нет «Снэпчата»?

– Ну да, понимаю, это странно, – сказала я смущенно. – Но мне мама не разрешает.

– Паршиво. С моей тоже нелегко. Может, встретимся как-нибудь, поболтаем про наших мамаш?

– Ой, ну нет! – выпалила я, даже не поняв, что говорю, и торопливо поправилась: – Я имею в виду – да, можем встретиться и поболтать.

Прежде чем отойти, он еще раз широко улыбнулся.

Я смотрела ему вслед со смесью облегчения и изумления. Другие девочки за столом были ошарашены не меньше моего. Не имело значения, что интерес Джейка привлекла в первую очередь моя слава на YouTube: я могла думать только про то, как он на меня смотрел, – с искренней заинтересованностью и теплотой. Он был первым мальчиком, кто выказал мне внимание.

Конечно, оставалась маленькая проблемка, крошечное препятствие на пути моих грандиозных романтических планов. Мне не разрешалось встречаться с мальчиками до шестнадцати лет. Кроме того, Джейк не проявлял особой активности в нашей церкви, а я знала, что для моих родителей это серьезный красный флаг. К тому же его мама с папой развелись, а у папы были татуировки. Еще и еще красные флаги.

Но когда я вспоминала улыбку Джейка, все это не имело значения. Впервые в жизни я была готова взбунтоваться.

После школы, с колотящимся сердцем, я обменялась с Джейком телефонными номерами; когда я вбивала свой номер в его мобильный, у меня отчаянно тряслись руки. Это было одновременно и опасно, и восхитительно. С этого момента мы постоянно переписывались. Я все время проверяла свой телефон, пока никто не смотрит, – от каждого сообщения у меня по спине пробегала дрожь, которой я еще ни разу не ощущала.

Я потихоньку скачала «Снэпчат», хотя мама и пришла бы в ярость, узнай она об этом. С каждым забавным фото или видео от Джейка, с каждой смешной маской и дурацким мемом я чувствовала себя так, будто заглядываю в мир, который всегда был для меня недоступен. Мир, где я была обычной девочкой-подростком и могла не волноваться насчет перепадов настроения Руби и семейного бизнеса – видеоблога.

По умолчанию мне до восемнадцати лет следовало спрашивать у Руби разрешение на все, что я собиралась публиковать в соцсетях. Процесс одобрения был строгим. Я должна была отправлять ей фото и подпись, спрашивая: «Можно мне это запостить?» Для сториз – фото или видео, доступных лишь 24 часа, – делалось исключение; обычно она разрешала мне публиковать их без предварительного согласования. Становясь старше, я начинала лучше понимать, что она сочтет допустимым, но все равно мне надо было получить ее согласие.

Обычно Руби запрещала селфи, в которых другие могли усмотреть намек на сексуальность. Оглядываясь назад, я понимаю ее. Думаю, любая хорошая мать поступала бы так же. Я не собиралась постить что-то действительно неприличное – например, мне и в голову не пришло бы опубликовать фото в белье. Но, помню, как-то я хотела поделиться фотографией, где делаю прыжок-шпагат, и добавить шуточный комментарий о моей плохой растяжке, а Руби мне запретила. Уж не знаю, чем она руководствовалась в первую очередь: стремлением защитить меня или сохранить свой безупречный интернет-имидж. Наверное, и тем и другим. Грань между родительской заботой и бренд-менеджментом в нашем доме всегда была размытой.

По школе очень быстро пошли слухи насчет интереса Джейка ко мне. В результате те же популярные девочки, что позвали меня за свой стол, отвернулись от меня с головокружительной скоростью. Только что я была для них ступенькой к интернет-славе – и вдруг стала угрозой их старательно оберегаемой иерархии. В коридорах шептались: «Почему Джейк с ней?» Забавно, как быстро их поддельная дружба испарилась, стоило нам стать соперницами.

Ситуация обострилась, когда одна из самых злобных девчонок отправила мне фото, где Джейк целовался с другой, как будто тот старый снимок мог как-то меня задеть. Я только посмеялась тому, насколько отчаянным выглядел этот шаг. Они правда думали, что мне не наплевать на какую-то старую фотку?

Эти девочки, которые всего неделю назад казались мне такими недоступными и влиятельными, теперь выглядели маленькими и незрелыми.

И вот в один солнечный день я сидела с Джейком на газоне под раскидистым дубом; травка щекотала мои голые ноги, наши колени почти касались друг друга, мы болтали и смеялись.

– Поверить не могу: мы, наконец-то, встретились, – сказал Джейк, прищурившись в улыбке. У меня на щеках выступил румянец. Я удивлялась, как легко шел у нас разговор. В отличие от напряженных поверхностных бесед, которые я вела со всеми остальными, с Джейком мы болтали свободно и естественно. Как будто были знакомы много лет.

Внезапно что-то между нами изменилось. Джейк наклонился ко мне и перевел взгляд на мои губы.

– Можно я тебя поцелую, Шари? – спросил он почти шепотом.

Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Это правда происходит! Я кивнула с широко распахнутыми глазами и повернула голову, чтобы наши губы встретились.

– Закрой глаза, – мягко попросил Джейк.

– Х-хорошо, – запинаясь, пробормотала я. Щеки у меня загорелись еще сильнее.

Наши губы соприкоснулись, и меня словно ударило током. Как будто тысяча крошечных фейерверков взорвалась под моей кожей, от губ до кончиков пальцев. В этот момент весь мир отошел для меня на задний план. Не было ни YouTube, ни Руби, ни школьной драмы – только мы с Джейком, впервые целующиеся под старым дубом.

Когда позже я шла домой, то не могла перестать улыбаться. Я хотела сохранить тот первый поцелуй в памяти навечно. Никогда в жизни я еще не была так счастлива – но это чувство испарилось, стоило мне переступить порог дома.

Руби с Кевином сидели в гостиной на диване с суровыми лицами, и их глаза словно лазеры впились в меня.

– Мы с мамой должны с тобой поговорить, – сказал Кевин серьезно.

Меня охватила паника. Наверное, они узнали про Джейка!

Мои мысли закружились в поисках объяснения, оправдания, чего угодно…

– Как ты могла скачать «Снэпчат», не сказав нам?! – прошипела Руби.

«Снэпчат»? Так, значит, из-за него они разозлились? Слава Богу…

– О, прости, мам, – пробормотала я. – Просто… у всех в школе он есть.

Глаза Руби сверкнули.

– Я сказала: никаких соцсетей без моего согласия!

Я повесила голову, мучаясь чувством вины.

– Я не хотела…

– Не хотела что? Испортить все, ради чего мы работаем? Поставить наш источник средств под угрозу? – она говорила резко, не выбирая слова.

– Нет, конечно нет. Я просто… просто хотела побыть нормальным ребенком.

Руби рассмеялась жестко, без всякого юмора.

– Шари, мы не нормальные. Мы – публичные личности. Каждый наш шаг, каждое слово напрямую влияют на наши доходы. Ты можешь уже понять?

Пока она продолжала свою тираду насчет бренда и канала, «который нас кормит», я заметила, что Руби ни разу не упомянула про мою безопасность. Все дело было в контроле. В поддержании идеального имиджа для ее драгоценной аудитории.

– Давай сюда телефон, – холодно потребовала Руби. – Мне совершенно ясно, что ты еще недостаточно взрослая, чтобы ответственно подходить к владению смартфоном.

Никогда еще я не испытывала столь глубокой благодарности – к «Снэпчату» за его исчезающие сообщения и к себе самой за то, что сразу же стирала переписку с Джейком, чтобы не оставлять цифровых следов, которые Руби могла отыскать.

Она заменила мой айфон древней раскладушкой на случай, если мне понадобится позвонить. С тем же успехом она могла отправить меня в школу на телеге с лошадью; я уже почти слышала насмешки одноклассников у себя за спиной. Поэтому как-то вечером, когда родителей не было дома, я прокралась в их спальню, чтобы найти айфон, который Руби спрятала под замком в шкафу. К счастью, я знала, где лежит ключ.

В тот вечер, в уединении своей спальни, я снова пролистала сториз Джейка в «Снэпчате», его забавные маски и смешные селфи. Каждое движение пальца по экрану было актом неподчинения, кратким мгновением нормальности в моем полностью подконтрольном мире.

Риски? Громадные. Поймай меня Руби, разразилась бы настоящая буря. Но пьянящий коктейль стремления к самостоятельности и связи с моим возлюбленным был слишком силен, чтобы ему сопротивляться. В эти моменты я, наконец-то, чувствовала себя свободной. И даже если бы Руби узнала и – в переносном смысле – заживо сняла бы с меня кожу, оно все равно того стоило.

Глава 12

Кажется, мама меня не любит

Я сидела у себя за столом над раскрытым дневником, занеся ручку над пустой страницей. В доме было тихо, камеры выключены, и на короткий момент я осталась сама по себе. Глядя на чистый лист, я внезапно со всей ясностью почувствовала то, что таилось в моем подсознании уже много лет. Эти слова написались как будто бы сами, резкие и неотвратимые: