Вечный Страж: Хроники Нефритового Сердца

Виктория Пятых

Вечный Страж: Хроники Нефритового Сердца

Пролог: Иней на Нефритовом Троне

В Сердцевине Небесного Дворца, времени и тлена, царила тишина, что была гуще любой медитации и холоднее вечной мерзлоты гор Куньлунь. Воздух здесь был насыщен чистейшей духовной энергией, и каждый вздох мог даровать смертному столетия жизни. Здесь неросла трава и не текли ручьи – сам свет, струившийся из незримого источника, был и тем, и другим, переливаясь и напевая тихую, непостижимую мелодию гармонии.

В эпицентре этого великолепия, на возвышении из самоцветов, что пульсировали в такт дыханию вселенной, стоял трон. Он не был высечен из камня или отлит из металла. Говорили, что Первый Император Небес, Шэнь Вэй, в дни творения мироздания сжал в ладони хаос, и то, что осталось у него в руке после того, как порядок был установлен, и стало материалом для трона – «Сердцевиной Бездны, Обретшей Форму». Он был темным, как ночное небо в безлунную ночь, но в его глубине мерцали мириады звезд, а на ощупь он был гладким и прохладным, как отполированный до зеркального блеска нефрит.

На этом троне восседал он сам. Хунь Дунь Чжэ Цзай. Шэнь Вэй.

Его облик был совершенен и внеземен. Черты лица, казалось, были выверены самими законами геометрии мироздания, а кожа отливала бледным сиянием лунного жемчуга. Длинные волосы цвета воронова крыла, заплетенные в сложную укладку, удерживала простая нефритовая шпилька – «Хранительница Безмолвной Клятвы», единственная личная реликвия в его облачении. Одеяния его были столь же темны, как и трон, и по ним, словно живые, перетекали серебристые узоры, изображающие то сцепление драконов, то цветение лотоса, то хоровод звезд.

И в этом сердце абсолютного совершенства зрела трещина. Не видимая глазу, но ощутимая одним лишь сердцем.

Усталость.

Не та, что лечится сном или медитацией. Это была усталость от бесконечной череды эонов. От созерцания того, как подчиненные ему боги погрязли в мелких интригах, как будто забыв о своем долге перед мирозданием. От вечной тяжести ответственности, что давила на плечи тяжелее, чем все горы мира вместе взятые.

Его пальцы, тонкие и длинные, способные одним движением переписать судьбы галактик, бесшумно барабанили по подлокотнику трона. В этот миг ритм вселенной на мгновение сбился, и на ближайшем к трону дереве бессмертной сливы «Сюаньхуа», что цвела вне сезонов, иней выступил на нескольких лепестках. Дурное предзнаменование.

– Ваше Величество? – раздался голос у входа в зал. Глубокий, преданный, знакомый до боли.

Не поворачивая головы, Шэнь Вэй позволил энергии пространства донести до него образ гостя. Ло Фэн, Бог Справедливого Возмездия и Грома. Тот, кого он когда-то, в эпоху, что ныне казалась лишь сном, подобрал на окровавленном поле боя, усмирил его яростную душу и вознес на небеса, дав титул и покровительство. Его верный соратник, его ученик и творение.

Когда врата из «Камня Сотни Веков» сомкнулись за спиной Ло Фэна, отрезав его от величия Тронного Чертога, стать его, всегда прямая и непоколебимая, на миг согнулась, будто на плечи его легла тяжесть всех гор Тяньшань. Гул доспехов из «Громовой Стали» сменился тихим, натянутым, словно тетива, звоном – внутренняя ярость, усмиренная когда-то рукой Шэнь Вэя, рвалась из оков.

Он не направился в палаты Совета Бессмертных. Вместо того стопы его, отмеряемые тяжелым стуком сапог по зеркальному полу из «Застывшего Лунного Света», повлекли его прочь от средоточия власти, в лабиринт безмолвных галерей и потаенных павильонов, куда даже свет небесный струился лениво и неохотно.

Помыслы его были хаосом, страшнее любой сечи. Преемник. Смертный. Слова Шэнь Вэя жгли его изнутри, словно раскаленный металл. После всего, что он свершил, после всей верной службы, после той… ошибки… его благодетель и учитель искал замену не среди них, могущественных небожителей, а среди праха, среди ничтожных, жадных, мимолетных муравьев!

Он вступил в свой личный павильон, «Нефритовый Рев». Внутри царила спартанская простота, не приличествующая небесной обители. На алтаре вместо изображений почитаемых предков покоилась единственная вещь – малая, истончившаяся от времени тряпичная кукла, старательно починенная. Рядом с нею лежал медальон из слоновой кости, внутри коего хранился иссохший цветок «Забвенной Любви».

Ло Фэн тяжело опустился пред алтарем, сжимая виски руками. В ушах стоял навязчивый звон – отзвук того самого мгновения, когда гнев его, проклятая, неконтролируемая мощь вырвались на волю и… и…

Вспышка ослепительно-белого света. Искры на ее изумрудных одеждах. Тихий, недоуменный вздох. И затем… ничто. Пустота. Душа, ее душа, прекрасная, чистая душа рассеялась в прахе, не оставив даже возможности для перерождения. Его единственная. Милая Линь.

Стон вырвался из груди его. Он зажал его, превратив в хриплый выдох. Явить слабину сейчас – значит быть растерзанным врагами на Небесах, те, что таились за масками учтивости, не упустят возможности насолить ему. Они знали. О, они все знали о его провале. Они покрыли эту ошибку, забыли о ней, дабы не пятнать репутацию Шэнь Вэя, Великого Императора Небес, но с тех пор взирали на него с молчаливым презрением, как на сломанный клинок, который вот-вот отринут.

И ныне Шэнь Вэй искал нового, нетронутого, идеального меча, свою пешку на несколько тысяч лет вперед.

Ярость, холодная и острая, пронзила его. Нет. Не позволит он этому случиться. Не позволит себе быть забытым, замененным, отринутым. Он не мог, упустить этот шанс.

Его дрожащая рука, с грубыми длинными пальцами простерлась к медальону. Он не молился. Он беседовал с тенью. – Прости меня, дитя мое, – глас его был скрипучим шепотом. – Был слаб. Подвел тебя. Но исправлю это. Все исправлю.

Из складок одеяний своих он извлек не изумрудную табличку для донесений, а странный, отполированный до черноты осколок, подобный обломку когтя или зуба. Был он холоден на ощупь и, казалось, поглощал весь окружающий свет. «Зеркало Шепчущей Бездны» – дар от того, чье предложение он так яростно отвергал столетия назад.

Сделав глубочайший вдох, Ло Фэн сосредоточился, вкладывая в осколок всю боль свою, свое отчаяние и жажду исправить прошлое.

Поверхность осколка задрожала, и из глубины его выполз глас. Был он подобен скрежету камней под землей, лишенный всякой теплоты или сострадания. – Ло Фэн. Бог, что помнит о своей боли. Неужели ты наконец-то решился воспользоваться моим… предложением?

– Он ищет преемника среди смертных, – прошипел Ло Фэн, не отвечая прямо. – Решение его непоколебимо.

Глас в осколке издал нечто, похожее на сухой, безрадостный и в то же время надменный смех. – Предсказуемо. Великое милосердие его всегда было слабостью его. Он видит грязь в собственном дворце, но мечтает обрести алмаз в навозной куче. Ты знаешь, что я могу предложить.

Ло Фэн сглотнул ком в горле. Цена была невообразимой. Измена. Предательство того, кто был ему всем. – Клялся ты… клялся, что сможешь вернуть ее. Целиком. Не тень, не эхо. Ее.

(Его слова были полны надежды и бездонной грусти)

– Мо Цзюнь, Князь Бездны, не привык слова на ветер бросать, – прогремел глас надменно. – Законы жизни и смерти… гибки для тех, у кого есть воля и сила, дабы согнуть их. Искусства мои, древние как сам хаос, могут собрать даже рассеянную душу из праха воспоминаний. Но цена моя неизменна. Ослабь его. Помоги мне открыть Врата. Учитель твой столь устал… ему нужен покой. А тебе – прощение.

Рука Ло Фэна сжала осколок так, что впился он в ладонь, и на идеально отполированный пол упала капля крови божественной, золотой и обжигающей. – Я сделаю всё, что ты прикажешь, – выдохнул он, и в словах тех была гибель всего, чем он когда-то был. – Но если солгал ты… уничтожу тебя, даже если придется низвергнуться в небытие самому.

– Охотно верю. Начни с малого. Когда низойдет он, направляй его. Яви ему лишь самое гнилое, самое низменное, что есть в его «прекрасном» человечестве. Да умрет надежда его, прежде чем обретет он то, что ищет. А я… приготовлю почву.

Связь прервалась. Осколок потух, став просто холодным камнем.

Ло Фэн сидел в полной тишине, внимая, как разрывается сердце его на части. Взирал он на куклу на алтаре, и глаза его наполнились слезами ярости и скорби, что не могли пролиться.

Он поднялся с колен. Спина его вновь выпрямилась. Но то была не стать воина, а жесткая, неестественная выправка того, кто надел на себя оковы добровольного рабства. Вышел он из павильона, и стопы его были беззвучны. Стал он тенью. Тенью, которой надлежало поглотить свет своего же создателя.

А в вышине, в чертоге своем, Шэнь Вэй, взирая в бесконечность, ощутил, как по связи, что некогда связывала с его творением, прошел ледяной ветер отчуждения. Принял он, этот ветер, за эхо собственной усталости.

Ошибался он. Гроза собиралась не на горизонте. Она зрела прямо у него за спиной.

Стоя на Мосту Разлуки, который сотворён из слез и лунного света, Шэнь Вэй окинул взором сияющее, но прогнившее изнутри царство, которое он покидал. Вид его был отрешенным и полным мнимой скорби, будто сердце его и вправду разрывалось от необходимости сего ухода.

Но за маской милосердного и уставшего правителя скрывался иной разум. Древний. Холодный. Привыкший к тому, что выживает лишь тот, кто видит все ходы заранее.

Суетятся, – промелькнула мысль, быстрая и острая, как кинжал в ночи. Словно тараканы, почуявшие свет. Прекрасно.

Его руки, скрытые в широких рукавах, совершили несколько изящных, почти невесомых пассов. Каждое движение было ритуалом, столь древним, что сама память о нем стерлась из летописей. Он не призывал могущественных заклятий и не тратила силу. Нет. Он лишь… отпускал.

Тринадцать едва заметных искр, не светлых, а напротив, темнее самой черной ночи, сорвались с его кончиков пальцев и растворились в тканях реальности. Они не имели формы, не имели души. Они были «Ушами Бездны» – крошечными осколками его собственной изначальной, до-небесной сущности, той самой, что существовала до творения упорядоченных миров.

Одна искра устремилась к трону из «Сердцевины Бездны», дабы слышать шепоты в его чертоге. Другая – в павильон к старику Лао Цзюню, ибо искренность нуждалась в проверке не меньше лжи. Третья прилипла к кромке одеяния удаляющейся Чжишуй, дабы плескаться в потоках времени ее интриг.

И последняя, самая малая и самая хитрая, устремилась вслед за Ло Фэном. Она не стала преследовать его вплотную – его ярость могла почуять неладное. Вместо того она влилась в тень от его доспехов, стала ею, обретя способность видеть и слышать лишь то, что происходило в его непосредственном присутствии.

Он не был наивен. Он помнил времена, когда мироздание было диким и жестоким полем битвы титанов. Он помнил, каково это – вырывать победу когтями и зубами, а не указом. Эта "усталость"была лишь очередной, самой изощренной маской. Маской, под которой скрывался расчетливый охотник, заманивавший свою добычу в ловушку самоуверенности.

Он позволил себе вздохнуть, и вздох этот был полон притворной печали, которую должны были уловить все оставленные им «Уши».

– Простите меня, старые друзья, – прошептал он так, чтобы донеслось до всех. – Я должен это сделать. Ради вас же. Ради всего сущего.

И затем он шагнул с моста в бездну, ведущую в мир смертных. Нефритовый оберег «Байюэ» на его шее вспыхнул, и его божественная сущность окончательно скрылась под завесой смертного облика.

Но теперь, покидая Небеса, он был подобен пауку, сплетающему незримую паутину, каждая нить которой вела обратно к нему. Он оставлял позади не вакуум власти, а идеальную ловушку.

Охота началась. Но истинным охотником был не тот, кто спускался вниз, а тот, кто уходил, чтобы наблюдать за своими жертвами свысока, слушая каждый их шепот, каждую измену, каждую проявленную слабость.

А на Небесах, в тени колонны, Ло Фэн, чувствуя мнимое облегчение от ухода учителя, сжал в кулаке осколок «Зеркала Шепчущей Бездны».

– Ищи, учитель, – прошипел он в пространство, не ведая, что его тень внимательно слушает. – Ищи свою чистоту. А я… я буду ждать здесь и готовить тебе достойную… встречу.

Он не знал, что его слова уже долетели до того, кому были предназначены, и были встречены ледяным, безмолвным удовлетворением существа, чье прошлое было покрыто мраком, а милосердие – лишь тактическим ходом в игре, длящейся целые эпохи.

В последний миг, прежде чем мир смертных обнял его, он позволил маске усталого правителя спать. На его лике, обращенном к уходящим Небесам, на миг проступило иное выражение – холодное, безжалостное любопытство творца, наблюдающего за муравейником, который он сам и возвел. В глазах его, лишенных теперь божественного сияния, вспыхнули и погасли искры первозданного хаоса.

Затем облик его окончательно сомкнулся вокруг него, и он стал тем, кем желал казаться: странствующим совершенствующимся с проницательным, но человеческим взором.

А на Небесах тем временем началось.

Едва эхо его шага затихло в бездне, в Тронном Чертоге произошло незримое изменение. Воздух, всегда трепетно внимавший воле Шэнь Вэя, замер в недоуменной пустоте. И в эту пустоту тут же хлынули иные вибрации.

Оставленный им «Ухо Бездны», сокрытое в самом троне, жадно впитывало все.

Первой в опустевший чертог на цыпочках вошла Чжишуй. Она обвела взглядом зал, и на ее устах играла тонкая, торжествующая улыбка. Ее пальцы, тонкие и быстрые, как иглы, провели по резным опорам священного трона, будто проверяя, не осталось ли там тепла. – Наконец-то, – прошептала она, и глас ее был сладким ядом. – Простор для более… гибких решений. Великий Император устал, а мы… мы должны проявить инициативу. Приготовься, старина, – обратилась она к пустоте, но «Ухо» знало – она говорила с своим отражением в полированном полу, с собственной алчностью. – Скоро твой законный владелец сменится.

«Ухо», сокрытое в тени Ло Фэна, донесло иное. Бог Возмездия стоял в своей обители, «Нефритовом Реву», и взирал на осколок «Зеркала». Лик его был искажен не просто яростью, а лихорадочной решимостью. – Слышишь ли? Он ушел, – шипел он темной поверхности. – Начинай. Готовь Врата. Я сделаю свое дело. Он увидит лишь грязь и отребье. Его надежда умрет, прежде чем он сделает и десяти шагов по той земле. А ты вернешь мне ее!

В Зале Совета тем временем кипели уже не споры, а откровенный дележ. – Без его сдерживающей длани клановые распри вспыхнут с новой силой! – гремел Лэй Цзюнь, и его колесница из пламени метала искры, опаляющие нефрит пола. – Именно поэтому мы должны упредить хаос! – парировала Цзинь Хуа, и светозарные волосы ее сплелись в подобие короны. – Временный регентский совет. Из достойнейших. Разумеется, я готова взять на себя бремя ведения летописи и… внешних сношений.

– Регентский совет? – фыркнула птица Фэнхуан, Фэнъи. – Чтобы вы разодрали Небеса на куски за неделю? Я видела во сне…

– Твои сны останутся при тебе, вещая птица, – лениво оборвал ее Шуй Шэн, с наслаждением погружая руку в гриву спящего цилиня. – Дaйте ему уйти. Дaйте ему найти то, что ищет. А мы посмотрим, что из этого выйдет.

И сквозь весь этот шум, сквозь шепоты, интриги и откровенные призывы к узурпации, «Ухо», оставленное у старика Лао Цзюня, донесло тихое, усталое бормотание у наковальни в Небесной Кузнице: – Ох, старый друг… во что ты ввергаешь их? Глупцы. Не видят, что ты все так же держишь их за горло. Просто твоя длань стала незримой. Береги себя там, внизу. И… да простит тебя Дао за ту тьму, что ты в себе носишь.

Все эти голоса, все эти помыслы и заговоры текли единой рекой прямо в сознание Шэнь Вэя, уже ступившего на пыльную дорогу в мире смертных. Он шел, с виду – простой странник, всматривающийся в даль. Но внутри него бушевал холодный, безжалостный смех того, кто он был на самом деле.

Они уже начинали. Уже делили его шкуру. Уже хоронили его. Совершенно не понимая, что он не ушел. Он наблюдает.

И первый же его шаг по земле людей подтвердил его правоту. Он увидел двух торговцев, с ожесточением дерущихся у дороги из-за медной монеты. Увидел жадность в их глазах, готовность раздавить друг друга из-за сущей безделицы.

На его лике появилась маска милосердной печали. Внутри же – лишь ледяное удовлетворение.

Продолжайте, – подумал он, обращаясь и к смертным, и к небожителям, слушая их через оставленные «Уши». – Показывайте мне свою истинную суть. И ты, мой старый друг Ло Фэн, готовь свою ловушку. Веди меня. Я последую за тобой. Прямиком в самое сердце того ада, что ты для меня уготовил.

И тогда… тогда ты увидишь, что такое истинная Бездна.

Охота началась. Но ни пушная дичь, ни поджидающие ее в засаде хищники даже не подозревали, что самый главный охотник уже здесь, среди них. И он смотрел на них обоими ликами – милосердного спасителя и древнего, беспощадного существа из тьмы, что была старше самого мироздания.

Глава 1: Пыль и Шепот

Солнце мира смертных было иным – желтым, навязчивым и беспощадным. Оно не ласкало, а жгло спину через простую холщовую робу. Пыль, поднятая его собственными стопами, оседала на одежде и на губах, горькая и грубая на вкус после кристальной чистоты Небес.

Шэнь Вэй шел уже несколько часов, измеряя время биением своего замедленного, но все еще могучего сердца. Пейзаж вокруг был убогим: выжженные поля, чахлые рощицы, редкие глинобитные домишки. Нищета. Упадок. Он видел это и раньше, с высоты, но тогда это казалось абстракцией. Теперь же это был запах, вкус, тактильное ощущение.

Его божественное сознание, ограниченное теперь телом, все еще простиралось дальше человеческого. Он чувствовал мелкие, жалкие ауры людей – вспышки гнева, уныния, редкие искорки радости, мгновенно гасимые грузом забот. Он слышал их мысли – не слова, а общий гул: «голодно», «холодно», «боюсь».

И сквозь этот гул, словно ядовитый ручей, пробивался направляющий импульс. Тот самый, что исходил от Ло Фэна через «Зеркало Шепчущей Бездны». Импульс вел его, мягко подталкивая, подсовывая на пути именно те картины, что должны были убить в нем последнюю надежду.

Вот на обочине сидит старик с пустым взором, и Шэнь Вэй чувствует, как жизнь медленно покидает его – не от болезни, а от полного равнодушия родни, бросившей его умирать. Картина, подстроенная? Возможно. Но реальная.

Вот группа подвыпивших деревенских парней издевается над хромым мальчишкой. Их ауры полны тупой жестокости и страха оказаться на его месте.

Смотри, учитель, – словно шептал знакомый голос в его сознании, маскируясь под его собственные мысли. Смотри на творения свои. Разве это не прах? Разве это не тлен?

Шэнь Вэй смотрел. Лицо его сохраняло выражение спокойной, скорбной мудрости. Внутри же он лишь констатировал факты. Да. Именно так все и устроено. Как он и предполагал.

Он подошел к колодцу на окраине бедной деревушки, чтобы зачерпнуть воды. Несколько местных женщин, тут же замолчали, с подозрением косясь на незнакомца. Их мысли были подобны щитам: «Чужой!», «Не украл бы чего», «Уйти бы поскорее».

И в этот момент его «Ухо», прилепленное к Ло Фэну, донесло новый отрывок. Его бывший генерал в своей небесной обители отрабатывал очередной «учебный» удар своим легендарным топором. И в ярости, вложенной в удар, в его мысленном рыке, проскользнуло нечто большее, чем просто гнев.

…должен поспешить! Мо Цзюнь жаждет действий! Он говорит, что печать на Вратах ослабевает сама по себе… что ее разрушает нечто извне… Что-то древнее…

Шэнь Вэй замер на мгновение с ковшом воды у губ. Что-то древнее? Мысль его работала молниеносно. Мо Цзюнь, Князь Демонов, был стар. Но не настолько, чтобы помнить нечто древнее самих основ мироздания.

Значит, Ло Фэня или обманывают, или… или он наткнулся на нечто, чего не понимает сам. На силу, которую не контролирует ни он, ни его демонический покровитель.

Интересно.

Маска на лице Шэнь Вэя оставалась непроницаемой. Он отпил воды, поблагодарил женщин кивком и двинулся дальше, следуя за ядовитым импульсом Ло Фэна. Но теперь в его глазах, помимо притворной печали и скрытого холодного любопытства, появилась новая искра – азарт охотника, учуявшего не просто дичь, а неведомого, опасного зверя.

Он шел по пыльной дороге, ведомый предателем, окруженный людской низостью. А в ушах его звучали шепоты о «древнем» и «печати», что разрушается сама по себе.

Охота только что стала гораздо интереснее.

Пройдя через деревню, Шень Вэй увидел, покосившийся от времени указатель, его тянуло туда вглубь этих просторов.

Тишина заброшенной деревни была оглушительной. Она давила, гуще и тяжелее, чем шум Небесного Совета. Шэнь Вэй стоял, завороженный противоречием: эта точка на карте мира смертных была специально выбрана Ло Фэном, чтобы явить ему квинтэссенцию зла и отчаяния. И вместо этого она явила ему… это.

Юношу.

Его спина, прямая даже в скорби, казалась хрупкой под грубым холщовым одеянием. Запачканные землей пальцы с нежностью, не уместной в этом месте смерти, поправляли увядший полевой цветок на могильном холмике. Его аура, чистейший родник в соленом океане, пенилась тихой печалью, но не горечью.

Линь Бао. Имя пришло в сознание Шэнь Вэя само собой, прочитанное в вибрациях его души. Малое Сокровище. Ирония судьбы была изощренной.

Внутри него бушевала война. Древний, холодный разум, помнивший рождение и гибель галактик, уже анализировал ситуацию: Уязвимость. Идеальная мишень. Его боль – инструмент. Его чистота – приманка. Ло Фэн прав в своем безумии – она не выживет.

Но другая часть его, та, что он давно запрятал в самую глубь, смотрела на юношу и видела не инструмент. Она видела… отражение. Отражение той искры, что горела в нем самом до того, как он надел маску Императора и погрузился в ледяной сон вечности.

Вспомнилось:

Первый хаос. Битва с исполинами тьмы, чьи тела были сплетены из тени и голода. Он тогда не был Императором. Он был Молчаливым Клином – острием, что рассекало беспорядок. Он не правил – он просто резал, очищал, уничтожал все, что угрожало хрупкому равновесию мироздания. В его руках тогда был не нефритовый скипетр, а коготь самого первого Повелителя Бездны, обращенный против его же творений. И он не чувствовал ни усталости, ни сомнений. Лишь яростную, ликующую потребность творить порядок.

Это воспоминание, дикое и кровавое, вспыхнуло и погасло за мгновение. Оно было столь же острым, сколь и чуждым. Оно причиняло боль. Сравнить ту яростную простоту с тем, во что он превратился сейчас…

Шэнь Вэй сделал шаг вперед, и сухая ветка хрустнула у него под ногой. Звук в давящей тишине прозвучал как выстрел.

Линь Бао вздрогнул и обернулся. И Шэнь Вэй увидел его лицо.

Прекрасное. Не женственной красотой, но чистотой линий и ясностью, исходящей изнутри. Глаза, цвета темного меда, были полны слез, но не были опустошены.

Взгляд Линь Бао скользнул по фигуре незнакомца. Он увидел не седовласого старца или умудренного мужа. Перед ним стоял юноша, казавшийся его ровесником, может лишь на два-три года старше. Черты его лица были утонченными и совершенными, кожа – бледной и чистой, словно у знатного отпрыска, никогда не знавшего тяжелого труда. Одежды его, хотя и простые, сидели на ним с необъяснимым изяществом. Длинные черные волосы были собраны в небрежный хвост, и несколько прядей выбивались, обрамляя лицо, на котором читалась… не скорбь, а какая-то отстраненная, почти детская растерянность, странно сочетающаяся с глубиной взгляда.

– Ты… ты тоже заблудился? – тихо спросил Линь Бао, его голос был хриплым от слез, но мелодичным. В его глазах не было страха, лишь удивление и тень той же растерянности. Он не видел перед собой учителя или наставника. Он видел такого же, как он, потерянного юношу.

Этот простой вопрос обезоружил Шэнь Вэя. Он тысячелетия не был для кого-то «ты». Он был «Ваше Величество», «Пресветлый», «Великий Император». Это обращение, простое и человеческое, проникло сквозь все его защиты.

Вспомнилось:

Двор Небесного Императора. Тысячи бессмертных, простирающихся ниц. Гул молитв, сливающихся в единый оглушительный гимн его величию. Он восседает на троне из «Сердцевины Бездны», и каждый его вздох – закон, каждое движение – история. Он – ось мироздания. И он невыразимо, до тошноты одинок. Никто не видит его. Все видят лишь титул, силу, символ. Он – идея, а не человек. Не существо.

– Заблудился, – тихо ответил Шэнь Вэй, и в его голосе не было ни капли притворства. Это была чистая правда. Он заблудился в лабиринте собственной вечности и чужих интриг.

Он смотрел на Линь Бао, и ему внезапно, до боли захотелось сбросить все маски. Остаться просто этим юношей с красивым лицом и потерянным взглядом. – Мне… некуда идти.