Врезка

Все смотрели на Ксемена. Он напряженно молчал, глядя в пол. Наконец, он тяжело вздохнул и поднял голову.

– Ладно. – Он выдохнул, будто сдаваясь. – Ладно, чёрт возьми. Идём к Моноклю. Только… – его взгляд стал острым, – только чтобы посоветоваться. Потом никаких участковых. Понятно? Мы просто рассказываем ему и слушаем, что он скажет.

– Это лучше, чем ничего. – Тихо сказал Марьян.

– Тогда приходите в себя и собираемся. – Бросила Софья.

– Опять на улицу идти… – Пробормотал краснолицый Ксемен.

Воздух был колючим, а багровые полосы заката таяли на горизонте. Четверо фигур замерли у подъезда серой пятиэтажки.

Ксемен ритмично бился плечом о холодную железную балку. Софья впилась взглядом в ледяной, намертво вмерзший в дверь, потрепанный домофон. Её пальцы сами собой скручивали край рукава в тугой, мокрый жгут. Марьян то хватал себя за шею, то запускал пальцы в волосы, выдёргивая отдельные пряди с тупыми, щелкающими корнями. Даша молча стояла, глядя в пол.

– Квартира точно та? – Сипло, сквозь зубы, выдохнул Ксемен – его палец замер в сантиметре кнопок.

– Да, сорок четвертая. – ответила Софья. – Она развернулась и, наклонив голову, глядела на улицу из-за плеча.

Ксемен, резко кивнув, всё же вжал кнопку. Домофон залился разухабистой, дешёвой восьмибитной мелодией. В ответ – лишь треск и давящая тишина.

– Может, его нет? – Сказал Марьян полушепотом. Он не мог перестать теребить молнию на куртке. – Может, зря мы…

– Должен быть. – Буркнул Ксемен и снова, с какой-то отчаянной злостью, твердо стал тыкать по кнопкам.

Тяжёлая подъездная дверь с лязгом и скрипом неожиданно распахнулась изнутри. Ледяная корочка и снег посыпались вниз порошком.

На пороге стоял Валентин Андреевич – он, вероятно, направлялся в магазин.

Сквозь очки он в недоумении глядел на них невидимым взглядом. На его лице мелькнула лёгкая усталая улыбка.

– Ребята? – Его голос прозвучал спокойно и приветливо. Но почти сразу он переменился в лице – брови его дрогнули, улыбка сползла с лица. Он услышал их сбивчивое, частое дыхание, скрип ботинок по снегу, нервные подергивания.

Марьян сделал шаг вперёд, его голос дрожал, слова путались и наезжали друг на друга:

– Валентин Андреевич, мы вчера… мы видели… там, у трубы, это…

Софья резко, почти грубо, дёрнула его за рукав, заставив замолчать. Марьян с перепугу дернулся, как кошка, которую застали врасплох. Синие глаза Софьи, остекленевшие от чистого страха, были прикованы к концу улицы. Ксемен замер, как вкопанный – он все еще жался к холодному железу.

Из-за угла, метров за сто, медленно, выплыла знакомая «буханка» грязно-бежевого цвета. Она плавно катилась по ухабистой дороге с неестественной гладкостью и медлительностью. Свет в салоне был выключен, но за грязными, заиндевевшими стёклами угадывалось лишь смутное, расплывчатое пятно лица водителя – бледная маска без черт.

Машина поравнялась с ними. Напряжение висело в воздухе, а когда буханка замедлила ход ещё сильнее и стала ползти по скрипучему снегу, ребята совсем застыли.

Лицо водителя повернулось в их сторону. Не было ни злобы, ни интереса – его сонный взгляд не выражал ничего. Тяжелыми, замученными глазами он скользнул по подросткам и на мгновение задержался на фигуре учителя. Буханка медленно покатались дальше.

– На нас смотрит… – еле слышно прошептала Даша, не поднимая глаз от земли. Её голос был безжизненным и плоским, как будто она констатировала погоду, – он смотрит на нас сквозь стекло. Он думает… куда бы нас спрятать.

Для Ксемена, Софьи и Марьяна этого было более, чем достаточно.

Ксемен оттолкнулся от столба, мотнул головой в сторону Софьи, подхватил под руки Марьяна и Дашу, и, засуетившись, потащил их от подъезда.

– Все! – Прошипел он громко. – Мы уходим!

– Простите! – Выдохнула Софья и пихнула Марьяна с Дашей в спины.

Марьян издал непроизвольный, задыхающийся звук.

Они помчались прочь, не оглядываясь, их ноги вязли в снегу, дыхание рвалось из груди клубами пара. Звук их бега – тяжёлый, панический, беспорядочный – разрывал вечернюю тишину.

Буханка, так и не остановившись, даже не прибавив ходу, плавно тронулась с места и через мгновение растворилась в сгущающихся синих сумерках, как будто её и не было.

Валентин Андреевич остался стоять на пороге в легкой растерянности. Тогда он видел лишь очертания машины, но сейчас чётко слышал отчаянный топот ног бегущих детей. Он почувствовал вихрь паники, смешавшийся с холодным воздухом. Валентин Андреевич медленно поднёс руку к переносице, поправив очки.

– Что же вы такое наделали… – Тихо, одними губами, прошептал он себе под нос.

Естественность

Ксемен что-то язвительно шептал Софье на ухо, та устало отмахнулась, не отрывая взгляда от окна, за которым медленно угасал полярный день. Марьян не писал, а просто сидел, уставившись в одну точку на потёртой поверхности парты, нервно перебирая пальцами надорванный край тетради. Он был не здесь. Он был там, в том карьере.

Валентин Андреевич стоял у доски. Его взгляд, чуть расфокусированный за толстыми линзами, медленно скользил по рядам, но казалось, он видел каждого насквозь – и испачканные чернилами пальцы Ксемена, и напряжённую спину Софьи, и неподвижную фигуру Марьяна.