Ментовские будни. Школьные кошмары

Глава 5: "Замки"

Слесарь по замкам оказался мужчиной лет пятидесяти с усталыми глазами и руками, пахнущими машинным маслом. Пришел он ровно в назначенное время – в восемь утра субботы, когда большинство соседей еще спало после трудовой недели.

– Замок-то неплохой был, – сказал он, осматривая взломанную дверь Воронцова. – Просто старый уже. Лет пятнадцать ему, не меньше. А сейчас отмычки продвинутые пошли, на любой старый замок найдется ключик.

– Ставьте что посовременнее, – буркнул майор, попыхивая сигаретой на лестничной площадке.

– Поставлю "Мотуру" с английским секретом. Такой без болгарки не возьмешь. Только он дорогой – четыре с половиной тысячи.

Воронцов кивнул. Деньги не были проблемой – после разговора с Савельевым он почувствовал себя обязанным хоть что-то изменить в своей защите. Хотя понимал, что дело не в замках.

– Ставьте. И второй замок тоже поменяйте, снизу.

– Два замка – это правильно, – одобрил слесарь. – Один сверху, один снизу. Если уж лезут, то пусть помучаются.

Пока мужчина возился с дверью, Воронцов стоял у окна в гостиной и смотрел во двор. Суббота, половина десятого утра. Во дворе играли дети, их голоса долетали даже до четвертого этажа. Молодые мамы сидели на скамейках и о чем-то оживленно болтали. Жизнь шла своим чередом.

– Александр Сергеевич, – окликнул его слесарь, – идите ключи попробуйте.

Воронцов подошел к двери. Новые замки блестели хромированным металлом, ключи были тяжелыми, с замысловатыми бородками.

– Вот этот верхний поворачивать строго по часовой стрелке, – объяснял мастер. – А нижний – против. Запомните, а то замучаетесь.

Майор несколько раз попробовал открыть и закрыть дверь. Замки работали мягко, без заеданий.

– Хорошо, – сказал он. – Сколько с вас?

– Девять тысяч с работой.

Воронцов достал деньги, отсчитал нужную сумму. Слесарь собрал инструменты, старые замки сложил в сумку.

– Ключи-то запасные сделать не забудьте, – посоветовал он на прощание. – А то потеряете единственный комплект – замучаетесь.

– Сделаю, – пообещал майор.

Когда слесарь ушел, в квартире стало очень тихо. Воронцов прошел в кухню, поставил кофе, закурил. Новые замки должны были дать ощущение защищенности, но вместо этого он чувствовал какую-то пустоту.

Телефон зазвонил неожиданно. Григорьев.

– Александр Сергеевич, как дела? Замки поменяли?

– Поменял. Теперь хоть танком не прошибешь.

– Это хорошо. Слушайте, я тут подумал про нашего Кондратова. Может, все-таки помочь пацану как-то? Ну, работу найти или в реабилитационный центр устроить?

Воронцов усмехнулся. Молодость – удивительная штука. В двадцать четыре года все еще кажется, что мир можно исправить, людей перевоспитать, а справедливость восстановить.

– Игорь, у нас не благотворительная организация. Мы милиция.

– Но ведь можно же попытаться. У меня есть знакомые в социальных службах…

– Попытайся, – согласился майор. – Только не особо надейся. Таких, как этот Кондратов, я видел сотни. Процентов девяносто из них все равно скатываются обратно.

– А десять процентов?

– Десять процентов – это уже неплохо.

После разговора с напарником Воронцов почувствовал себя еще более одиноким. Григорьев был хорошим парнем, но между ними лежала пропасть в восемнадцать лет жизни и опыта. То, что для молодого лейтенанта было трагедией, требующей немедленного исправления, для майора было обычной рутиной.

Он допил кофе, оделся и вышел во двор. Хотелось размяться, подышать свежим воздухом. Во дворе по-прежнему играли дети, но мамы уже разошлись по домам – время обеда приближалось.

– Дядя, а вы милиционер? – спросил мальчишка лет семи, подбежав к Воронцову.

– А откуда ты знаешь?

– Мама говорила. Вы же в сорок второй квартире живете, да? А у вас сегодня дяденька замки менял.

– Менял, – согласился майор. – А ты что, все во дворе знаешь?

– Почти все. А что у вас стряслось? Обокрали?

Воронцов посмотрел на мальчика внимательнее. Смышленый парнишка, глаза живые, интересующиеся. Лет через десять, может, тоже в милицию пойдет. Или в бандиты – кто знает, как жизнь повернется.

– Обокрали, – подтвердил он. – Бывает такое.

– А вы поймали вора?

– Поймали.

– И что с ним будет?

Воронцов затянулся сигаретой. Что с ним будет? Если Григорьеву удастся устроить Кондратова в реабилитационный центр – может, и исправится. Если нет – будет продолжать воровать, пока не сядет всерьез или не умрет от передозировки.

– Не знаю, – честно ответил он мальчику. – Это зависит от него самого.

– От вора?

– От вора.

Мальчишка задумался над этим философским ответом, а Воронцов пошел дальше по двору. Возле магазина на первом этаже он встретил соседку с третьего этажа – ту самую, которая его не узнавала при опросе.

– О, Александр Сергеевич! – воскликнула женщина. – А я вас и не узнала тогда. Извините, пожалуйста. Слышала, у вас неприятности были?

– Ничего страшного, – ответил майор. – Разобрались уже.– Это хорошо. А вы знаете, я после вашего визита думала – как же мы, соседи, друг друга не знаем. Раньше ведь не так было. В советское время все друг с другом общались.

– Время другое было, – согласился Воронцов.

– А может, нам как-то организовать общение? Ну, собрания соседские проводить или праздники вместе отмечать?

Майор посмотрел на женщину с удивлением. Инициатива была неожиданной, хотя и запоздалой.

– Может быть, – неопределенно ответил он.

– Я поговорю с другими жильцами, узнаю, что думают. А вы не против будете участвовать?

– Посмотрим.

Вернувшись домой, Воронцов почувствовал, как новые замки создают иллюзию безопасности. Квартира казалась более защищенной, но от чего? От воров – да. Но от одиночества, от пустоты, от мыслей о том, что жизнь проходит мимо – замки не помогали.

Он прошел в спальню, открыл шкаф, достал с верхней полки коробку с фотографиями. Давно не заглядывал сюда. Свадебные снимки, совместные отпуска, дни рождения. Марина на всех фотографиях улыбалась – искренне, радостно, влюбленно.

Когда это прошло? В какой момент улыбка стала натянутой, а потом и вовсе исчезла? Он помнил последний год их брака – сплошные молчаливые ужины, редкие разговоры, все больше времени, проводимого порознь. Работа стала удобным оправданием – всегда можно было задержаться в отделении, взять дополнительное дежурство, уйти по вызову.

А Марина тем временем увядала в этой пустой квартире. Она пыталась заводить разговоры о детях, о совместных планах, но он отмахивался – не время, не деньги, не подходящие условия. Всегда находились причины отложить жизнь на потом.

И она ушла. Просто и окончательно.

Воронцов закрыл коробку с фотографиями, убрал обратно в шкаф. Потом достал мобильный телефон, нашел в контактах номер Марины. Номер был старый, может, уже не действующий. Она могла его поменять.

Палец завис над кнопкой вызова. Что он скажет? "Привет, как дела?" Глупо. "Хочу поговорить" – тоже не то. "Меня ограбили, и я понял, что совсем один" – совсем по-идиотски.

За полтора года после развода они ни разу не общались. Все юридические формальности были улажены через адвокатов. Квартира осталась за ним, совместных детей не было, имущество делить было особо нечего.

Он нажал кнопку.

Длинные гудки. Номер действующий. На четвертом гудке ответили.

– Алло? – знакомый голос, чуть охрипший, как будто Марина только проснулась.

Воронцов молчал, не зная, что сказать.

– Алло, кто это? – повторила она нетерпеливо.

На заднем плане слышались голоса. Мужской голос что-то говорил, Марина отвечала ему, прикрыв трубку рукой.

– Извините, ошибся номером, – наконец проговорил майор и нажал отбой.

Телефон упал на диван. Воронцов закурил дрожащими руками. Мужской голос. Конечно же. Прошло полтора года, она красивая женщина, еще молодая. Естественно, что у нее появился кто-то другой.

Хотя чего он ждал? Что она будет сидеть и горевать по их неудавшемуся браку? Что будет ждать его звонка? Глупо.

Телефон зазвонил. Марина перезванивала. Воронцов смотрел на экран, не решаясь ответить. Звонок прервался, но через минуту повторился.

– Саша, это ты звонил? – сразу спросила она, когда он все-таки взял трубку.

– Да. Я.

– Что случилось?

– Ничего. Просто… хотел поговорить.

Пауза. На заднем плане по-прежнему слышались голоса.

– У тебя гости? – спросил он.

– Да, друзья пришли. А что, что-то срочное?

– Нет, не срочное. Прости, что побеспокоил.

– Саша, подожди, – остановила его Марина. – Ты в порядке? Голос какой-то… странный.

– В порядке. Работаю, как всегда.

– Понятно. Слушай, может, встретимся как-нибудь? Поговорим нормально. У меня завтра вечер свободен.

Воронцов закрыл глаза. Встретиться. Поговорить. О чем? О том, как он профукал их брак? О том, как теперь живет в пустой квартире и звонит ей в субботу, потому что больше некому позвонить?

– Не знаю, – ответил он. – Может быть.

– Хорошо. Если решишь – позвони. А сейчас извини, я не могу говорить.

– Да, конечно. Пока.

– Пока.

Связь прервалась. Воронцов долго сидел с телефоном в руках, потом встал и прошел на кухню. Достал из холодильника бутылку водки, налил в стакан. Выпил залпом.

За окном уже темнело. Суббота подходила к концу, впереди было воскресенье – еще один день в пустой квартире. Можно было поехать в отделение, найти какую-нибудь работу. Или остаться дома, пить водку и жалеть себя.

Зазвонил домашний телефон. Воронцов снял трубку.

– Александр Сергеевич? – послышался голос Григорьева. – Извините, что беспокою в выходной. У нас тут ситуация. Убийство на Профсоюзной. Можете подъехать?

– Еду, – сразу ответил майор.

Он оделся, проверил новые замки – закрывались легко, ключи поворачивались без усилий. Спустился во двор, сел в машину.

По дороге на место происшествия Воронцов думал о том, что работа – это единственное, что у него осталось. Единственное, что придает жизни хоть какой-то смысл. Дома его никто не ждет, друзей практически нет, от семьи остались только воспоминания.

Зато есть работа. Есть преступления, которые нужно раскрывать, есть преступники, которых нужно ловить. Есть Григорьев с его молодым энтузиазмом и верой в справедливость.

Может быть, этого достаточно. Может быть, не всем суждено семейное счастье и теплый дом. Может быть, его призвание – быть одиноким волком, который защищает покой других людей ценой собственного одиночества.

Профсоюзная улица встретила его мигалками "скорой" и милицейских машин. Григорьев стоял возле подъезда, записывал показания свидетелей.

– Что у нас? – спросил Воронцов, подходя к напарнику.

– Мужчина, сорок лет, зарезан в собственной квартире. Жена нашла, когда вернулась с работы. Соседи говорят, слышали крики часа два назад.

– Семейное?

– Пока не ясно. Но похоже на то.

Воронцов кивнул и направился в подъезд. Еще одна трагедия, еще одна разрушенная семья. И ему предстоит разобраться в этом, найти виновного, восстановить справедливость.

Хотя какая тут справедливость? Мертвый не воскреснет, семья разрушена навсегда, дети останутся без отца. Или без матери, если убийца – она. Жизнь сломана, и никого не волнует, что у майора милиции Воронцова новые замки на двери и пустая квартира, в которую не хочется возвращаться.

Но работа есть. И этого пока достаточно.

Последний шанс

Глава 1: "Звонок"

Дежурный по отделению старшина Петухов как раз допивал третью чашку кофе за эту смену, когда зазвонил телефон. Было половина четвертого дня вторника, самое тихое время в районном ОВД – утренняя пьянь уже протрезвела в камерах, а вечерние разборки еще не начались.

– Дежурная часть, старшина Петухов слушает, – привычно ответил он в трубку, одновременно записывая время звонка в журнал.

В трубке было тихо, слышались только какие-то отдаленные звуки – шум машин, может быть, или ветер.

– Алло, слышите меня? – повторил дежурный.

– Слышу, – наконец отозвался мужской голос. Пожилой, хрипловатый, будто человек долго не разговаривал. – Через час кто-то умрет. В центре города. Сам… сам уйдет из жизни.

– Постойте, не кладите трубку! – быстро заговорил Петухов, включая запись. – Назовите ваше имя и адрес места происшествия.

Но в ответ услышал только короткие гудки.

Старшина несколько секунд смотрел на трубку, потом быстро набрал внутренний номер.

– Воронцов? Срочно в дежурную часть. Дело есть.

Александр Сергеевич появился в коридоре через пять минут, неторопливо допивая кофе из пластикового стаканчика. Сорокадвухлетний майор с восемнадцатилетним стажем не любил спешку без серьезных причин. За годы службы он усвоил простую истину – в девяноста процентах случаев "срочные" дела оказываются обычной ерундой, а настоящие проблемы, как правило, приходят тихо и незаметно.

– Что случилось, Петя? – спросил он, входя в дежурную часть.

– Анонимный звонок полчаса назад, – старшина протянул ему листок с записью. – Говорит, что через час кто-то покончит с собой. В центре города. Больше ничего не сказал.

Воронцов взял листок, пробежал глазами по тексту. Почерк у Петухова был как у школьника – крупный, старательный.

– И что, по-твоему, мне с этим делать? – майор закурил, хотя в служебных помещениях это было запрещено. – Весь центр перекрыть? Оцепить мосты? Может, еще спецназ вызвать?

– Не знаю, Александр Сергеевич. Но если что случится, а мы ничего не предприняли…

– Если что случится, то случится, – философски заметил Воронцов. – Людей каждый день кто-то куда-то посылает. Половина – психи, половина – дурачки, которым нечем заняться. А ты что думаешь?

Петухов пожал плечами. В свои двадцать два года он еще верил в то, что милиция обязана спасать всех и каждого. Воронцов в его возрасте тоже так думал.

– Запись есть? – спросил майор.

– Есть.

– Давай послушаем.

Старшина включил магнитофон. Из динамика послышался тот самый хриплый голос: "Через час кто-то умрет. В центре города. Сам… сам уйдет из жизни."

Воронцов несколько раз прокрутил запись, внимательно вслушиваясь в интонации.

– Интересно, – пробормотал он. – Не похоже на розыгрыш. И не на месть.

– А на что похоже?

– На правду. – Майор затушил сигарету о край урны. – Хреново дело, Петя. Если парень действительно собрался покончить с собой, то найти его в центре города – как иголку в стоге сена.

– Но попытаться стоит?

Воронцов посмотрел на молодого старшину. Двадцать два года, после училища, полтора года службы. Еще не успел разочароваться в людях и в системе. Еще думает, что добро всегда побеждает зло, а справедливость восторжествует.

– Стоит, – согласился он. – Хотя шансов немного. Где Григорьев?

– В отделе, оформляет вчерашнее задержание.

– Позови его. Поедем искать нашего самоубийцу.

Игорь Валерьевич Григорьев появился в дежурке через минуту. Молодой лейтенант с красным дипломом МГУ и офицерским прошлым всегда выглядел так, будто только что вышел из парикмахерской. Воронцов иногда подшучивал над напарником, называя его "прокурорским сынком", но в глубине души уважал парня за ум и принципиальность.

– Что у нас? – спросил Григорьев, быстро пробегая глазами по записи Петухова.

– Загадка века, – ответил майор. – Неизвестный звонит и сообщает, что через час кто-то покончит с собой в центре города. Имени не называет, адреса тоже. Вопрос – что делать?

Лейтенант задумался. В отличие от многих своих ровесников, он не торопился с выводами и всегда пытался проанализировать ситуацию со всех сторон.

– А голос записан? – спросил он.

– Записан.

– Можно послушать?

Петухов снова включил магнитофон. Григорьев внимательно выслушал запись, потом попросил повторить еще раз.

– Мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, – сказал он, наконец. – Курящий, судя по хрипоте. Говорит медленно, обдуманно. Не похоже на пьяного или наркомана. Скорее всего, образованный.

– Дальше что? – поинтересовался Воронцов.

– Дальше интересно. Он говорит не "я покончу с собой", а "кто-то умрет". То есть либо он знает о чужих планах, либо… – Григорьев помолчал, – либо пытается дистанцироваться от собственного решения.

– То есть?

– То есть вполне возможно, что звонил сам потенциальный самоубийца. Последний крик о помощи.

Воронцов кивнул. Такой вариант он тоже рассматривал.

– Хорошо, допустим, ты прав. Но как нам его найти? Центр города – это километра два в диаметре. Мосты, высотки, подземные переходы, крыши. Где искать?

– А давайте подумаем логически, – предложил лейтенант. – Если человек решил покончить с собой и при этом предупредил об этом милицию, значит, он хочет, чтобы его нашли. Но не называет точного адреса. Почему?

– Потому что сам еще не определился с местом, – предположил Петухов.

– Возможно. Или потому что хочет дать нам шанс его найти, но не гарантию. Своеобразная игра со смертью.

Воронцов закурил новую сигарету. За годы службы он встречался с десятками самоубийц – удачливых и неудачливых. И знал одну простую истину: тех, кто действительно хочет умереть, остановить почти невозможно. А тех, кто сомневается, можно спасти, если успеть вовремя.

– Ладно, хватит философии, – сказал он. – Поехали искать. Начнем с мостов – они самые популярные у самоубийц. Потом высотки.

– А может, стоит патрульные предупредить? – предложил Григорьев. – Пусть обращают внимание на одиноких мужчин в центре.

– Можно. Только без паники. Скажи, что ищем пропавшего без вести. А то еще пресса прознает, устроят цирк.

Петухов быстро связался с патрульными экипажами, дал ориентировку. Воронцов и Григорьев вышли к машине.

– Знаешь, что меня больше всего напрягает в этом деле? – сказал майор, заводя двигатель.

– Что?

– То, что мы можем потратить весь день на поиски призрака. А в это время где-нибудь ограбят старушку или изобьют ребенка. И мы об этом не узнаем, потому что будем гоняться за тенью.

– Но если этот человек действительно собирается покончить с собой?

– Если собирается – покончит. Со звонком или без звонка. А если не собирается – не покончит, даже если мы его не найдем.

Григорьев посмотрел на напарника с удивлением.

– Александр Сергеевич, вы что, против того, чтобы спасти человека?

– Я за то, чтобы не тратить время и силы на невозможное. За восемнадцать лет службы я видел достаточно самоубийц, чтобы знать: кого можно спасти, а кого нет.

– И как их различить?

– Никак. Поэтому и едем искать.

Они свернули на центральную улицу. Город жил обычной жизнью – люди спешили по делам, машины стояли в пробках, торговцы зазывали покупателей. Никто не подозревал, что где-то рядом человек, возможно, готовится расстаться с жизнью.

– А вы сами когда-нибудь думали о самоубийстве? – неожиданно спросил Григорьев.

Воронцов бросил на напарника быстрый взгляд.

– А ты?

– Нет. То есть, в детстве, может быть, когда родители ругали. А серьезно – никогда.

– Молодой еще, – усмехнулся майор. – Жизнь не успела тебя, как следует потрепать. Вот разведешься, останешься без денег и без детей, поймешь, что работа – дерьмо, начальство – козлы, а справедливости в мире не существует. Тогда и подумаешь.

– Вы думали?

Воронцов затянулся сигаретой.

– Думал. После развода особенно. Сидишь в пустой квартире, водку пьешь и думаешь – а нафига все это? Но потом утром просыпаешься, похмелье снимаешь и понимаешь – жить все-таки лучше, чем не жить.

– Что вас остановило?

– Лень, наверное. Или трусость. А может, привычка. Восемнадцать лет каждое утро встаешь, бреешься, едешь на работу. Привыкаешь к ритму.

Они подъехали к первому мосту – автомобильному, через реку. Воронцов припарковал машину и они вышли.

– Смотри внимательно, – сказал он Григорьеву. – Ищем одинокого мужчину средних лет. Может стоять у перил, может просто ходить взад-вперед.

Мост был довольно людный. Пешеходы торопливо переходили с одной стороны на другую, не обращая внимания на окружающих. Несколько рыбаков устроились у перил с удочками. Парочка влюбленных целовалась, глядя на воду.

– Никого подозрительного, – сказал Григорьев через десять минут.

– Едем дальше.

Второй мост – железнодорожный – тоже не дал результатов. Воронцов начинал сомневаться в правильности выбранной тактики.

– Может, он имел в виду не мост, а крышу какого-нибудь здания? – предположил лейтенант.

– Возможно. Но крыш в центре сотни. Мы физически не успеем их все проверить.

Глава 2: "Мосты"

Первый мост через реку Воронцов проверил за двадцать минут. Старый железнодорожный мост, по которому давно не ходили поезда, а теперь его облюбовали бомжи и наркоманы. Григорьев остался в машине, поддерживая связь с патрульными, а майор прошелся по всей длине моста.

Возле центральной опоры он наткнулся на мужика лет пятидесяти в грязной куртке, который сидел, свесив ноги через перила, и пил из горла дешевое вино.

– Документы, – коротко сказал Воронцов.

Мужик обернулся, и майор увидел опухшее от постоянного пьянства лицо с мутными глазами.

– А чё, нельзя посидеть? – пробормотал алкаш.

– Можно. Документы покажи.

Мужик полез во внутренний карман, достал потрепанный паспорт. Василий Кузьмич Потапов, 1968 года рождения. Воронцов сверил лицо с фотографией – все сходилось, хотя за пятнадцать лет человек изменился до неузнаваемости.

– Василий Кузьмич, а что ты тут делаешь?

– Пью, – честно ответил Потапов. – А что, запрещено?

– Не запрещено. А мысли всякие в голову не приходят? Ну, типа прыгнуть вниз?

Алкаш посмотрел на майора с удивлением, потом рассмеялся беззубым ртом:

– Да вы что, товарищ милиционер! Мне жить охота. Хоть и плохо живу, а все равно охота.

– Понятно. Тут еще кто-нибудь был? Одинокий мужчина, может, странно себя вел?

– Да не, никого не видел. Я тут с утра сижу.

Воронцов вернулся к машине. Григорьев закончил разговор по рации и посмотрел на напарника вопросительно.

– Алкаш местный. Не наш клиент, – коротко доложил майор, заводя мотор.

Второй мост – автомобильный, новый, с широкими тротуарами – был более людным. Пешеходы торопливо переходили с одной стороны на другую, не задерживаясь. Но у южного въезда, прислонившись к ограждению, стояла молодая женщина лет тридцати и плакала.

– Девушка, – Воронцов подошел к ней осторожно, – что случилось?

Женщина подняла заплаканное лицо. Красивая, но измученная, с синяками под глазами от недосыпания.

– Ничего, – всхлипнула она. – Просто жизнь дерьмовая.

– Хотите поговорить?

– А вы кто?

– Майор милиции Воронцов. Если нужна помощь…

Женщина горько усмехнулась:

– Поможете мужа вернуть? Или работу найдете? Или квартиру, которую за долги отобрали?

– Не помогу, – честно признался майор. – Но и прыгать с моста не стоит. Проблемы решаемые, а смерть – нет.– Откуда вы знаете, что я думала… – начала женщина, но осеклась.

– Опыт, – коротко ответил Воронцов. – Как зовут?

– Лена.

– Лена, послушай. У тебя дети есть?

– Сын. Восемь лет.

– И что с ним будет, если ты отсюда шагнешь?

– Он у бабушки живет. Лучше ему без такой матери.

– Ерунда. Материнскую любовь ничем не заменишь. А проблемы временные.

Лена помолчала, вытирая слезы рукавом.

– А у вас дети есть? – спросила она.

Воронцов затянулся сигаретой. Старая больная тема.

– Нет. Не сложилось.

– Жалеете?

– Каждый день.

– Тогда откуда знаете про материнскую любовь?

Хороший вопрос. Майор помолчал, обдумывая ответ.

– Мать у меня была хорошая. До конца жизни переживала за меня, хотя я уже взрослый дядька. Умерла три года назад. Так вот, если бы она покончила с собой, когда мне было восемь лет, жизнь бы сложилась совсем по-другому. И не факт, что лучше.

Лена кивнула, успокаиваясь.

– Может, вы правы. Но как дальше жить – не знаю.

– По дням. Сегодня пережил – уже хорошо. Завтра новый день, новые возможности.

– Легко говорить.

– Не легко. Я тоже после развода думал покончить с собой. Сидел дома, пил и думал – зачем все это? Но потом понял – смерть проблем не решает. Только создает новые для тех, кто остается.

Лена вытерла последние слезы и отошла от ограждения.

– Спасибо, товарищ майор. Пойду домой.

– Правильное решение.

Воронцов проводил ее взглядом, потом вернулся к машине. Григорьев ждал с нетерпеливым видом.

– Еще одна потенциальная самоубийца? – спросил лейтенант.

– Была. Теперь нет. Поехали дальше.