Ментовские будни. Школьные кошмары

– Вон он, – показал Григорьев на худого подростка в джинсах и потертой куртке.

Воронцов издалека оценил объект. Типичный наркоман-новичок – еще не совсем опустившийся, но уже с характерными признаками. Нездоровая бледность, дергающиеся руки, постоянно бегающий взгляд.

– Антон Кондратов? – спросил майор, подходя к компании.

Подросток вздрогнул и попытался сделать шаг назад, но Григорьев уже перекрыл ему путь к отступлению.

– А вы кто? – нервно спросил парень.

– Милиция, – коротко ответил Воронцов, показывая удостоверение. – Нам нужно с тобой поговорить.

Друзья Антона мгновенно испарились, оставив его один на один с оперативниками.

– Я ничего не делал, – сразу начал оправдываться подросток.

– Посмотрим, – сказал майор. – Пойдем, прокатимся.

В машине Антон сидел на заднем сиденье, нервно грыз ногти и косился на Воронцова.

– Слушай, парень, – начал майор, не оборачиваясь, – расскажи-ка мне про квартиру на Коломенской, дом двенадцать, четвертый этаж.

– Какую квартиру? – попытался изобразить удивление Антон.

– Ту, где ты позавчера был. Отпечатки твои там остались.

Подросток побледнел еще больше.

– Я… я не знаю, о чем вы говорите.

– Антон, – терпеливо сказал Воронцов, —Ты врешь плохо. Очень плохо.

– Я не врал никогда! – вспыхнул парень.

– Тогда объясни, как твои отпечатки попали в чужую квартиру?

Антон молчал, глядя в окно.

– Ладно, – вздохнул майор. – Поехали в отделение. Там поговорим обстоятельно.

– Не надо в отделение! – испуганно воскликнул подросток. – Мама узнает, убьет меня.

– Тогда говори правду.

Антон помолчал, потом тихо сказал:

– Да, был я в той квартире. Но не сам придумал.

– А кто?

– Один мужик предложил. Сказал, что хозяин в командировке, квартира пустая, можно спокойно взять что нужно.

Воронцов переглянулся с Григорьевым в зеркале заднего вида.

– Какой мужик?

– Не знаю, как зовут. Встретил меня возле метро, когда я… ну, искал товар. Предложил легкий заработок.

– Опиши его.

– Лет сорока, наверное. Среднего роста, темные волосы. Одет нормально, не как бомж. И говорил грамотно.

– А что он точно сказал?

Антон сосредоточился, вспоминая:

– Говорит: "Хочешь легко заработать на дозу?" Я, конечно, согласился. А он мне адрес дает и говорит, что там мужик живет один, работает поздно, квартира будет пустая. Сказал, что денег особо нет, но часы старые можно взять и продать.

– Часы? – насторожился Воронцов. – Он конкретно про часы говорил?

– Ага. Сказал, что они в гостиной на столе стоят, механические, старые. И еще про деньги в спальне упомянул, в коробке в тумбочке.

Майор почувствовал, как в груди нарастает злость. Значит, неизвестный не только знал его распорядок, но и точно знал, где лежат деньги и стоят отцовские часы.– И что дальше?

– Дал он мне отмычки, показал, как пользоваться. Сказал, что замок старый, легко откроется. А за работу пообещал две дозы дать.

– Отмычки дал? – переспросил Григорьев.

– Ага. И правда, замок легко открылся.

– А где сам мужик был, когда ты квартиру обчищал?

– Не знаю. Сказал только, что подождет меня через час возле метро.

– И дождался?

– Да. Я ему часы и деньги отдал, а он мне дозу дал. И еще денег немного.

– Сколько денег?

– Тысячу рублей.

Воронцов сжал кулаки. Восемь тысяч триста украли, а пареньку дали тысячу. Неплохая прибыль у организатора.

– Антон, а ты понимаешь, что тебя просто использовали? – спросил Григорьев.

– Как это?

– Этот мужик знал хозяина квартиры. Знал его распорядок, знал, где деньги лежат. А тебя подставил под статью. Если бы тебя поймали с поличным, сидел бы ты, а не он.

Подросток задумался над этими словами.

– А зачем ему это было нужно? – спросил он.

– Вот это мы и выясняем, – сказал Воронцов. – Скажи, у этого мужика были какие-то особые приметы? Шрамы, татуировки, золотые зубы?

– Не помню… А, да! У него на руке татуировка была. На левой руке, между большим и указательным пальцами. Какие-то буквы.

– Какие буквы?

– Не разглядел толком. Может, "А" и "К", а может, по-другому.

Воронцов снова переглянулся с напарником. Татуировка на руке между пальцами – это обычно тюремная наколка. А буквы могут означать что угодно – от инициалов до воровских понятий.

– Слушай, Антон, – сказал майор, – а этот мужик говорил что-нибудь про хозяина квартиры? Может, ругал его или угрожал?

– Нет, ничего такого. Только сказал, что мужик работает в милиции и домой поздно приходит. И еще что-то про то, что "пора ему урок преподать".

– "Пора урок преподать"? – переспросил Воронцов. – Именно так сказал?

– Ага, именно так.

Теперь картина начинала проясняться. Кто-то целенаправленно решил отомстить майору, причем знал его достаточно хорошо – и работу, и домашний распорядок, и то, где он хранит деньги и ценности.

– Антон, а ты сможешь этого мужика опознать, если мы его найдем?

– Наверное, смогу. А что будет со мной?

Воронцов задумался. Формально парень совершил кражу с незаконным проникновением в жилище. Это серьезная статья, особенно учитывая, что он уже был судим условно. Но с другой стороны, подросток был всего лишь орудием в чужих руках.

– Это зависит от многих факторов, – сказал он, наконец. – В том числе от того, поможешь ли ты нам найти того, кто тебя подставил.

– Я помогу, – быстро сказал Антон. – Только маме не говорите пока, ладно?

– Посмотрим, – уклончиво ответил майор.

Они довезли подростка домой, и взяли с него подписку о невыезде. Воронцов понимал, что формально надо было бы его задержать, но интуиция подсказывала – парень не убежит. Слишком испуган и слишком зависим от наркотиков, чтобы далеко уехать.

– Что думаешь? – спросил Григорьев, когда они остались одни в машине.

– Думаю, что кто-то очень хорошо меня знает, – мрачно ответил Воронцов. – Знает мою работу, мой дом, мои привычки. И имеет против меня серьезные претензии.

– Может, кто-то из тех, кого ты сажал?

– Возможно. Но тогда зачем такие сложности? Зачем привлекать постороннего пацана? Можно было просто в подъезде подкараулить и отлупить.

– А может, не хотел рисковать? Все-таки ты оперуполномоченный, с оружием.

Воронцов закурил и задумался. За восемнадцать лет службы он пересажал немало людей. Большинство мелких преступников, конечно, но были и серьезные дела. Кто-то из них мог затаить обиду и дождаться удобного момента для мести.

– Нужно поднять архив, – сказал он. – Посмотреть, кого я сажал в последние два-три года. Особенно тех, кто недавно вышел или вышел условно-досрочно.

– А татуировку как будем искать?

– Через базу данных. "А" и "К" – это может быть что угодно. "Альфа" и "Кодла", "Авторитет" и "Колымский", да мало ли что. Но это уже зацепка.

Они поехали в отделение. По дороге Воронцов все думал о том, что кто-то потратил время и силы на то, чтобы причинить ему неприятности. Не просто ограбить – для этого есть более простые способы. А именно унизить, показать, что он не может защитить даже собственный дом.

– Знаешь, что больше всего бесит? – сказал он вслух.

– Что?

– То, что этот ублюдок был прав. Я действительно не смог защитить свой дом. Живу как отшельник, никого не знаю, никто меня не знает. И в результате любой может прийти и сделать со мной что захочет.

– Но ведь ты узнал про кражу только через несколько часов, – возразил Григорьев. – А следы уже нашли. Это хорошая работа.

– Хорошая работа была бы, если б я предотвратил кражу, а не расследовал ее постфактум.

В отделении их ждал еще один сюрприз. Дежурный сказал, что час назад звонила какая-то женщина и спрашивала майора Воронцова.

– Что за женщина? – насторожился Александр Сергеевич.

– Не представилась. Сказала только, что у нее есть информация по его личному делу. Велела передать, что перезвонит завтра в это же время.

– Информация по личному делу… – пробормотал Воронцов. – Интересно.

– Может, кто-то видел того мужика с татуировкой? – предположил Григорьев.

– Может быть. А может, это новый виток игры. – Майор устало потер лицо руками. – Слушай, Игорь, а у тебя есть ощущение, что мы в этом деле не расследователи, а подопытные кролики?

– Как это?

– Да так. Кто-то дергает за ниточки, а мы послушно бегаем и выполняем его команды. Сначала он организует кражу, чтобы мы начали расследование. Потом подбрасывает нам исполнителя на блюдечке – парня с отпечатками. Теперь еще какая-то таинственная женщина звонит…

– Ты думаешь, это все спланировано?

– А ты как думаешь? Случайно подросток-наркоман решил именно мою квартиру обокрасть? Случайно оставил отпечатки именно там, где их легко найти? И случайно все это происходит именно сейчас?

Григорьев задумался над словами напарника.

– Тогда получается, что кто-то хочет, чтобы ты узнал правду. Зачем?

– Хороший вопрос, – согласился Воронцов. – Может, чтобы показать свою власть надо мной. Мол, смотри, как легко я могу тебя достать, и не только ограбить, но и заставить плясать под мою дудку.

– Но ведь можно просто не играть по его правилам.

– Можно, – кивнул майор. – Но тогда преступление останется нераскрытым. А это задевает профессиональную гордость. Понимаешь? Он знает, что я не смогу оставить все как есть. Обязательно буду копать дальше.

– Значит, завтра ждем звонка загадочной женщины?

– Ждем, – согласился Воронцов. – А пока поднимем архив и посмотрим, кого я обидел за последние годы настолько сильно, что он решил устроить мне персональный театр мести.

Глава 4: "Месть"

Звонок загадочной женщины пришел ровно в два часа дня, как и было обещано. Воронцов сидел в отделении, курил очередную сигарету и просматривал архивные дела, пытаясь найти того, кто мог затаить на него обиду. За восемнадцать лет службы таких набралось изрядно.

– Майор Воронцов слушает, – ответил он в трубку.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – послышался женский голос, усталый и какой-то надломленный. – Вчера я звонила по поводу вашего дела.

– Да, помню. У вас есть информация?

– Есть. Но не по телефону. Встретимся в парке на Октябрьском проспекте, возле памятника. Через час. Приходите один.

– А вы кто такая? – успел спросить майор, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Григорьев поднял голову от компьютера:

– Кто звонил?

– Та самая загадочная информаторша. Зовет на встречу в парк. – Воронцов затушил сигарету. – Поедешь со мной?

– А как же "приходите один"?

– А ты будешь в стороне, для подстраховки. Мало ли что этой тетке в голову взбредет.

Через сорок минут они уже стояли в парке. Игорь устроился на скамейке метрах в пятидесяти от памятника, делая вид, что читает газету. Воронцов курил возле монумента и изучал прохожих.

Женщина появилась ровно в три часа. Лет сорока пяти, среднего роста, в темном пальто и платке. Лицо усталое, с глубокими морщинами вокруг глаз. Она подошла медленно, осторожно оглядываясь по сторонам.

– Александр Сергеевич? – спросила она тихо.

– Да. А вы?

– Меня зовут Елена Михайловна Савельева. – Женщина села на скамейку рядом с памятником. – Мне нужно вам кое-что рассказать. О том, кто обокрал вашу квартиру.

Воронцов сел рядом, не выпуская сигарету изо рта.

– Слушаю.

– Это был мой муж. Точнее, он организовал эту кражу. – Голос женщины дрожал. – Василий Петрович Савельев, сорок восемь лет. Работает слесарем на заводе.

– И зачем ему понадобилось лезть в мою квартиру?

Елена Михайловна достала из сумочки носовой платок и прижала его к глазам.

– У нас сын есть. Был. Алексей. Полгода назад вы его арестовали за торговлю наркотиками.

Воронцов почувствовал, как в груди что-то сжалось. Теперь все начинало складываться в логичную картину.

– Савельев Алексей Васильевич, – медленно проговорил он. – Помню такого. Семнадцать лет, торговал "спайсом" возле школы.

– Да, это он. – Женщина всхлипнула. – Три года условно получил. А недавно в колонии его… его убили. Другие заключенные. За то, что он был малолетним дилером.

Майор закрыл глаза. Вот оно, объяснение всей этой истории с кражей. Не просто месть, а горе отца, потерявшего сына.

– Соболезную, – сказал он искренне. – Но при чем тут я?

– Вася говорит, что это вы Алешку загубили. Что если бы не арестовали его тогда, мальчик был бы жив. – Елена Михайловна смотрела на майора с болью в глазах. – Он полгода вынашивал план мести. Изучал ваши привычки, выяснил, где вы живете, когда дома бываете.

– И решил отомстить через кражу?

– Он хотел, чтобы вы почувствовали себя беззащитным. Чтобы поняли, каково это – когда у тебя отнимают самое дорогое. – Женщина всхлипнула снова. – Часы вашего отца для него символизировали вашего сына. Которого у вас нет, но память об отце – это тоже что-то очень личное.

Воронцов молча курил, переваривая услышанное. Логика мести была понятна, хотя и извращенна. Отец, потерявший сына, решил причинить боль тому, кого считал виновным в этой потере.

– А вы почему мне рассказываете все это? – спросил он.

– Потому что это неправильно. – Елена Михайловна выпрямилась, и в ее голосе появились твердые нотки. – Вы просто выполняли свою работу. Алеша сам выбрал дорогу, по которой пошел. А Вася… Вася сходит с ума от горя и готов на любую глупость.

– То есть на краже дело не закончится?

– Боюсь, что нет. Он говорит, что это только начало. Что заставит вас страдать так же, как страдает он.

Воронцов бросил окурок под ноги и растоптал его каблуком. В голове быстро прокручивались варианты дальнейших действий. Формально все ясно – есть заявление о краже, есть исполнитель, есть организатор. Дело нужно возбуждать и доводить до суда. Но с другой стороны…

– Елена Михайловна, а где сейчас ваш муж?

– Дома. Пьет уже третий день. После того как узнал о смерти Алеши, он почти не просыхает.

– Понятно. – Майор достал пачку сигарет. – А что вы от меня хотите?

– Не знаю. – Женщина растерянно развела руками. – Может быть, поговорить с ним? Объяснить, что месть ни к чему хорошему не приведет? Он ведь не плохой человек, просто горе его сломало.

– А может, лучше дело возбудить? Пусть посидит немного, остынет.

– Нет! – Елена Михайловна схватила Воронцова за рукав. – Не надо! У него и так жизнь рухнула. Если еще и в тюрьму попадет…

Воронцов посмотрел на женщину внимательно. В ее глазах читались отчаяние и мольба. Она действительно боялась потерять и мужа тоже.

– Хорошо, – сказал он после паузы. – Давайте адрес. Поговорю с ним.

– Спасибо вам, – прошептала Елена Михайловна, и слезы снова потекли по ее щекам.

Через полчаса Воронцов и Григорьев стояли у двери квартиры в пятиэтажной хрущевке на окраине города. Дом был такой же серый и депрессивный, как и район вокруг него.

– Как думаешь, правильно поступаем? – спросил Игорь.

– Не знаю, – честно ответил майор. – Но попробовать стоит. Может, удастся решить все по-человечески.

Дверь открыл мужчина среднего роста с небритым лицом и мутными глазами. От него пахло перегаром и немытым телом. Одет он был в засаленные домашние штаны и майку с дырками.

– Чего надо? – хрипло спросил он.

– Василий Петрович Савельев? – уточнил Воронцов.

– А если он?

– Милиция. Майор Воронцов и лейтенант Григорьев. Нам нужно с вами поговорить.

Лицо мужчины изменилось. Сначала появилась настороженность, потом что-то похожее на злость.– А, это ты. – Он пристально посмотрел на Воронцова. – Я тебя по фотографии узнал. Тот самый майор, что моего сына загубил.

– Можно войти? – спокойно спросил Воронцов.

Савельев помолчал, потом отступил в сторону.

– Заходи. Все равно рано или поздно мы с тобой поговорить должны были.

Квартира была маленькой и запущенной. В гостиной на столе стояла початая бутылка водки, валялись грязные тарелки и окурки. На стене висела фотография подростка в школьной форме – видимо, погибший Алексей.

– Садитесь, – буркнул Савельев, сам плюхнувшись в кресло. – Только предупреждаю сразу – ни в чем каяться не собираюсь.

Воронцов сел на диван, Григорьев остался стоять у двери.

– Василий Петрович, я знаю, что произошло с вашим сыном. Соболезную вам.

– Не надо мне твоих соболезнований! – вспыхнул мужчина. – Это ты его убил! Своими руками!

– Я арестовал подростка, который торговал наркотиками возле школы. Выполнял свою работу.

– Работу! – Савельев схватил со стола стакан и залпом выпил водку. – Знаешь, какая у тебя работа? Ломать людям жизни! Алешка же еще мальчишка был, глупый. Можно было по-другому с ним поговорить, объяснить…

– Василий Петрович, давайте честно. Ваш сын торговал "спайсом" уже полгода. Мы его предупреждали, беседы проводили. Участковый с вами разговаривал. Но парень продолжал заниматься своим делом.

– Да он деньги семье помогал зарабатывать! – выкрикнул Савельев. – У нас зарплаты нищенские, кредиты, долги. А тут возможность появилась немного подзаработать.

– На наркотиках.

– А что еще нам оставалось? Государство о нас забыло, работы нормальной нет, пенсии копеечные. Молодежь как может, так и выкручивается.

Воронцов закурил и внимательно посмотрел на собеседника. Перед ним сидел сломленный человек, который пытался оправдать и себя, и погибшего сына. Логика была ущербной, но боль отца была настоящей.

– Василий Петрович, а как насчет кражи в моей квартире?

Савельев усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья.

– А что, нашел исполнителя? Молодец. Быстро работаешь.

– Нашел. Антон Кондратов. Шестнадцать лет, наркоман. Вы его использовали.

– Использовал. И что с того?

– А то, что теперь парень может сесть на серьезный срок. За кражу с незаконным проникновением в жилище. Особенно учитывая, что он уже судимый.

– Мне плевать на этого пацана. – Савельев налил себе еще водки. – Пусть сидит. Одним наркоманом меньше.

– Но ведь он такой же, как ваш сын был. Тоже подросток, тоже попал в наркотики, тоже ищет легких денег.

– Не смей сравнивать его с Алешкой! – взорвался мужчина. – Мой сын был хорошим мальчиком!

– И этот Антон чей-то сын. У него тоже мать есть, которая его любит и переживает.

Савельев замолчал, уставившись в стакан с водкой.

– Значит, теперь меня арестовывать будешь? – спросил он после паузы.

– Это зависит от вас, – ответил Воронцов. – Если дадите слово, что больше никаких попыток мести не будет, можно обойтись без суда.

– А в чем тогда справедливость? – Савельев поднял голову. – Ты загубил моего сына, а я должен просто забыть и простить?

– Василий Петрович, я не губил вашего сына. Я арестовал преступника. А убили его другие заключенные, которые сами решили, что торговцы наркотиками должны нести наказание.

– Но если бы ты его не арестовал…

– То он продолжал бы торговать наркотиками. И рано или поздно все равно попался бы. Или того хуже – сам стал бы наркоманом. Видел я таких дилеров. Начинают с продажи, а заканчивают тем, что сами на игле.

Мужчина молчал, вертя в руках стакан.

– Скажите, а вы знали, чем ваш сын занимается? – спросил Воронцов.– Подозревал, – тихо ответил Савельев. – Но не хотел верить. Думал, может, он где-то подрабатывает. Деньги домой приносил, помогал с кредитами.

– И вы не пытались выяснить, откуда у семнадцатилетнего подростка такие деньги?

– Пытался. Но он говорил, что работает грузчиком. А я… я поверил. Потому что хотел поверить.

Воронцов затянулся сигаретой. Картина становилась все яснее. Отец, который закрывал глаза на преступления сына, потому что семье нужны были деньги. А теперь, когда сын погиб, вся вина переносилась на того, кто его арестовал.

– Василий Петрович, скажите честно – вы действительно считаете меня виновным в смерти Алексея?

Савельев долго молчал, глядя на фотографию сына.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Раньше считал. А теперь… Теперь думаю, что виноваты мы все. И я, что не уследил. И он, что связался с наркотиками. И ты, что арестовал. И те, кто его в колонии убил.

– Но месть не вернет вам сына.– Знаю. Но хоть легче становится на душе, когда делаешь что-то. А то сидишь и думаешь, думаешь… До сумасшествия.

Григорьев, который все это время молчал, вдруг заговорил:

– Василий Петрович, а как вы думаете, что бы сказал ваш сын, если бы узнал, что вы из-за него другого подростка под суд подставляете?

Савельев поднял голову и посмотрел на молодого лейтенанта.

– Что ты имеешь в виду?

– Антона Кондратова. Которого вы использовали для кражи. Он ведь тоже чей-то сын. И если его посадят, его мать будет горевать так же, как горюете вы.

– Но он же наркоман, преступник…

– Как и ваш Алексей был преступником, – жестко сказал Григорьев. – Но это не значит, что его не нужно было любить и жалеть.

Савельев снова замолчал. По лицу было видно, что слова молодого оперативника задели его за живое.

– Что вы от меня хотите? – спросил он наконец.

– Чтобы вы прекратили эту войну, – ответил Воронцов. – Чтобы оставили в покое и меня, и этого пацана. Горе – это не повод разрушать чужие жизни.

– А если я не соглашусь?

– Тогда я возбужу уголовное дело. И по краже, и по подстрекательству к преступлению. Получите года два условно, а может, и реально. Зависит от судьи.

Савельев встал с кресла и подошел к окну. За стеклом виднелся серый двор с разбитым асфальтом и покосившимся забором.

– Знаете, что самое страшное? – сказал он, не оборачиваясь. – Что я уже не помню, каким Алешка был в детстве. Помню только последний год, когда он связался с наркотиками. И теперь не могу выкинуть из головы мысль, что, может быть, я сам его на эту дорогу толкнул.

– Как это? – спросил Воронцов.

– Да постоянно ныл о деньгах, о том, что не хватает на жизнь. Говорил, что нужно искать дополнительные заработки. А он и нашел. Только не тот, который я имел в виду.

– Но выбор-то он сделал сам.

– Да, сам. – Савельев обернулся. – И поплатился за него жизнью. А я хочу, чтобы кто-то еще заплатил. Но это ведь не поможет, правда?

– Не поможет.

– И Алешку не вернет.

– Не вернет.

Савельев вернулся к столу и сел в кресло. Лицо его стало еще более усталым.

– Хорошо, – сказал он тихо. – Больше мстить не буду. Только… только верните часы отца. Они ведь вам дороги, как мне память об Алешке.

– Часы давно проданы, – ответил Воронцов. – Но я попробую их найти и выкупить.

– А с пацаном, что будет?

– Это зависит от того, как он себя поведет. Если исправится, найдет работу, бросит наркотики – может, и обойдется условным сроком.

– Помогите ему, – неожиданно попросил Савельев. – Если можете. Я же понимаю теперь – он такой же дурак, как мой Алешка был.

Воронцов кивнул. Разговор подходил к концу, и майор чувствовал странную смесь облегчения и усталости. Дело было решено, но не так, как обычно решаются дела в милиции. Не через суд и приговор, а через человеческий разговор и взаимопонимание.

– Мы пойдем, – сказал он, вставая. – И помните – если что-то еще задумаете, лучше сразу звоните мне. Поговорим.

– Буду помнить, – кивнул Савельев.

На улице Григорьев долго молчал, а потом спросил:

– Александр Сергеевич, а правильно мы поступили? По закону ведь надо было дело возбуждать.

– По закону – надо, – согласился Воронцов. – Но иногда человеческая справедливость важнее формальной. Тот мужик не преступник. Он просто отец, который потерял сына и не знает, как с этим жить.

– А если он снова что-то предпримет?

– Не предпримет. Я видел в его глазах – он понял, что месть не поможет. А понимание – это уже половина исцеления.

Они дошли до машины. Воронцов завел мотор, но не тронулся с места.

– Знаешь, Игорь, в чем разница между хорошим копом и плохим?

– В чем?

– Плохой коп думает только о статистике и отчетах. А хороший понимает, что за каждым делом стоят живые люди со своими бедами и болью. И иногда важнее помочь человеку, чем наказать его.

– Но ведь могут быть проблемы с начальством, если узнают, что дело не возбудили.

Воронцов усмехнулся:

– А кто узнает? Заявления о краже у нас нет – я его еще не писал. Исполнитель найден, но показания еще не оформлены. Организатор раскаялся и обещал больше не безобразничать. Все чисто.

– Но ведь это не по уставу.

– Игорь, устав – это хорошо. Но жизнь сложнее любого устава. И если ты хочешь быть настоящим опером, а не бюрократом в погонах, учись видеть в каждом деле не статистику, а людей.

Машина тронулась с места. За окном проплывали серые дома спального района, и Воронцов думал о том, сколько еще таких историй скрывается за этими стенами. Сколько горя, боли и отчаяния. И как важно иногда не наказать, а понять и помочь.