Решала: Цена власти

Нэтали Штиль

Решала: Цена власти

Глава 1

Воздух в гостиной загородной виллы был густым и сладким, пах сексом, потом и дорогим танином разлитого вина. В нем было трудно дышать, но и не хотелось – каждый глоток казался обладанием, каждое движение – продолжением того, что только что закончилось.

Алиса лежала на спине на шершавом персидском ковре, раскинув руки, и смотрела в темноту потолка, чувствуя, как ее оголенная кожа медленно остывает. Рядом полулежал Артем, его мускулистая грудь мерно поднималась и опускалась, отбрасывая причудливые тени в свете одной-единственной настольной лампы. Свет ее был милостив, он выхватывал из мрака лишь их тела, оставляя в тайне разбросанную по комнате одежду и темное пятно на полу – след опрокинутого бокала.

Его пальцы, ленивые и тяжелые после кульминации, медленно скользнули по ее животу. Кожа там еще пульсировала в такт отступающему бешеному ритму сердца и была покрыта мурашками. Он прислушался к этой внутренней музыке ее тела, затем приложил ладонь к ее груди, чувствуя под ней глухой, постепенно утихающий стук. Из его горла вырвался тихий, удовлетворенный звук, и он коснулся губами ее плеча, оставляя приятную теплоту поцелуя.

Алиса прикрыла глаза, и на ее губах дрогнула уставшая улыбка. Мир сузился до шершавой ткани под спиной, до теплого тела рядом, до густого воздуха, который они вдыхали вместе. В этой истомленности было блаженное забвение и чувство временной, хрупкой, но абсолютной безопасности. Глубокой связи, которая казалась единственным, что осталось в целой вселенной.

И эту вселенную разорвал в клочья пронзительный, оглушительный звонок стационарного телефона.

Звонок резал тишину, как стекло. Он был не просто громким – он был насилием. Резкий, требовательный, он не умолкал, разрывая уютный кокон, который они так недавно сплели.

Артем преобразился мгновенно. Лень и расслабленность слетели с него, как маска. Все его тело напряглось в едином порыве, мышцы собравшись в тугой пучок готовности к прыжку. Он сорвался с пола одним плавным, стремительным движением пантеры, его глаза, секунду назад мутные от наслаждения, стали острыми и чистыми. Взгляд, выбросивший все лишнее, метнулся по комнате, сканируя угрозу, оценивая укрытия, выходы. Он искал опасность и нашел ее – его пистолет лежал на низком журнальном столике, в пяти шагах от него.

Алиса вздрогнула всем телом, как от удара током. Ее глаза, полные сонного блаженства, широко распахнулись от неожиданности, в них плеснул чистый, животный испуг. Инстинкт, древний и неумолимый, заставил ее искать защиту. Она инстинктивно прижалась к Артему, ее пальцы впились в его руку, цепкие и холодные. Ее расслабленное, податливое тело мгновенно сковал лед страха, вытеснив всю истомную негу.

В воздухе, еще недавно густом от страсти, теперь висел едкий запах адреналина. Тишина была мертвой, и больше не нарушалась тяжелым дыханием – только этот пронзительный, неумолимый звонок, зовущий в никуда.

Артем двинулся к аппарату неслышными, крадущимися шагами хищника. Его обнаженное тело, секунду назад бывшее инструментом ласки, теперь было сжато в готовности к бою. Он сделал глубокий, раздувающий ноздри вдох, вбирая воздух, который больше не пахнет ей и страстью, а несет в себе металлический привкус угрозы. Его пальцы обхватили холодную пластиковую трубку.

– ¿Sí? – его голос прозвучал низко и хрипло, без тени вопроса, лишь констатация факта приема сигнала.

В ответ в его ухе шипело и заскрежетало что-то электронное. Голос в трубке был искажен до неузнаваемости, сплющен и растянут цифровыми помехами, словно его пропустили через механическую мясорубку. Не мужчина и не женщина. Не человек. Просто голос.

Фраза была короткой, обрубленной, лишенной всякой эмоциональной окраски, как чтение прогноза погоды в аду: «Он знает,где вы. У вас мало времени.»

Артем не стал переспрашивать. Не потребовал ответа. Его лицо, обращенное к Алисе, окаменело. Ни один мускул не дрогнул. Он не бросил трубку – он положил ее на рычаг с той же конечной точностью, с какой проверял обойму пистолета. Механическое действие в ситуации, где любая эмоция – смерть.

Его взгляд встретился с взглядом Алисы. И в глубине его стальных глаз, обычно таких непроницаемых, она прочла все, что боялась увидеть. Худшие опасения, самые темные кошмары, параноидальные догадки – все это в ту же секунду получило леденящее душу подтверждение.

Тишина, наступившая после звонка, была теперь в тысячу раз громче и страшнее. Она была наполнена беззвучным криком.

Молчание стало оружием. Воздух застыл, превратившись в плотную, тягучую субстанцию, где каждый звук казался бы предательством. Артем двигался теперь с холодной, безжалостной эффективностью боевого андроида, чьи программы вдруг перезапустились, сменив «расслабление» на «боевую готовность».

Его рука метнулась к журнальному столику. Пальцы сами нашли шершавую, знакомую рукоять пистолета. Он не смотрел на оружие – его взгляд продолжал сканировать комнату, а периферийное зрение и мышечная память делали свою работу. Механический щелчок снятого с предохранителя курка прозвучал оглушительно громко в звенящей тишине.

Резкий, отрубающий жест в сторону Алисы: «Стой. Молчи.» Он не произнес ни слова, но приказ висел в воздухе, не терпящий неповиновения. Она замерла, вжавшись в ковер, стараясь даже не дышать.

Следующее движение – к окну. Не шаги, а плавное скольжение тени. Плотная ткань портьер была непроглядным барьером между ними и темным испанским побережьем. Артем не стал раздвигать ее. Он поддел край указательным пальцем, создав ровно такую щель, в которую мог бы смотреть прицел.

Его глаз, прильнувший к щели, сузился до булавочного укола. В темноте зрачок расширился, пытаясь уловить малейшее движение. Свет луны выхватывал лишь неподвижные силуэты кипарисов и пустую дорогу. Но его взгляд был настроен не на статику, а на аномалии. На сломанный узор, на вспышку света, на не там лежащую тень. Пальцы, сжимающие пистолет, побелели до цвета кости. Это была не просто хватка – это было мертвое сжатие, готовое в любой миг выплеснуть смерть.

Тишина снаружи была теперь иной. Глухой, искусственной. Исчез не только стрекот цикад – исчез сам шум жизни. Океан, чей прибой всегда был фоном их ночей, будто затаился, прислушиваясь вместе с ними. Эта немая пауза была страшнее любого крика. Она означала, что что-то или кто-то уже здесь, уже заглушил все вокруг.

В комнате повисла дикая, полярная разность эмоций: абсолютная, животная концентрация Артема, волевым усилием подавившего в себе все, кроме инстинкта охотника, и нарастающая, тошнотворная паника Алисы, которая вот-вот должна была вырваться наружу тихим стоном. Он был дамбой, а ее страх – водой, готовой прорвать любую плотину.

Триггером стал запах. Тот самый, что витал в воздухе: густой, сладковатый запах ее собственного страха, смешавшийся с остатками ее возбуждения. И шершавая, впивающаяся в босые пятки ткань ковра. Это запустило память тела, ту самую, что хранится в мышцах и на коже, а не в разуме.

Мир поплыл. Роскошная гостиная испанской виллы растворилась, сменившись другой, куда более страшной роскошью.

Спальня Глеба. Не комната, а золотая клетка. Давящая роскошь: гобелены, хрусталь, темное дерево. Каждый предмет кричал о стоимости и власти, насмехаясь над ней.

Грубые, холодные пальцы Глеба, впивающиеся в кожу ее предплечья, оставляющие синяки-ожерелья. Боль, острая и унизительная. И запах. Его запах. Дорогая, удушающая туалетная вода, в которой тонули ароматы дорогого коньяка и ее собственного, животного страха. Ощущение полной, абсолютной беспомощности. Тело, которое больше ей не принадлежало.

Его голос. Тихий, спокойный, почти ласковый, отчего становилось еще страшнее. Он звучал прямо у ее уха, заполняя собой все пространство, не оставляя места для мыслей о сопротивлении: «Ты никуда не денешься. Ты – моя. До последнего издыхания.»

Его пустой, безразличный взгляд. Он смотрел не на нее, а сквозь нее, поверх нее, как на предмет мебели, который временно вызывает досаду. В этих глазах не было ни ненависти, ни страсти – лишь холодная констатация факта владения.

Возвращение в настоящее было резким, как удар током. Алиса вздрогнула, всем телом, содрогнувшись от прикосновения призрака. Она инстинктивно обхватила себя руками, пытаясь согреться, но ее била мелкая, предательская дрожь, которую невозможно было остановить. Прошлое не просто напомнило о себе – оно физически вернулось и сидело теперь с ними в комнате, ухмыляясь из темного угла.

Артем отшатнулся от окна. Его лицо, освещенное косым лучом света от лампы, было мрачным и несуетным. Он увидел Алису – маленькую, сгорбленную, все еще сидящую на ковре. Ее плечи тряслись от остаточной дрожи, взгляд был устремлен в никуда, в плену у только что нахлынувшего кошмара. В ту же секунду его собственная тревога сменилась на нечто иное – острое, режущее чувство ответственности.

Он быстро пересек комнату и опустился перед ней на колени. Но его прикосновение было уже другим – не нежным, не ласковым. Быстрым, деловым, проверяющим. Он взял ее за подбородок, заставив поднять глаза.

– Одевайся. Сейчас же. – сказал он тихо, отчеканивая слова.

– Это он? – голос Алисы предательски дрожал, звучал сипло и чуждо.

Артем отвернулся, его взгляд уже искал их вещи, составляя план:

– Неважно, кто звонил. Важно, что они не соврали. Мы засветились.

Его слова были как ушат ледяной воды. Шок в ее глазах начал медленно кристаллизоваться, превращаясь в холодное, ясное понимание. Страх никуда не делся, но он перестал быть паническим, бесформенным ужасом. Он стал конкретным. Осязаемым. Погоня началась. Их короткий, украденный рай был окончен.

Артем резким движением поднялся, нашел ее одежду – то самое легкое платье, что он с нее снимал всего полчаса назад, – и швырнул его ей. Он уже не смотрел на ее обнаженное тело с желанием и восхищением. Теперь он видел лишь уязвимость, хрупкость, мишень. Объект, который нужно немедленно защитить, спрятать, укрыть от надвигающейся угрозы.

Контраст между жаром их страсти и ледяным ужасом реальности был теперь физически осязаем.

Глава 2

Луна пробивалась сквозь щели жалюзи, расчерчивая спальню бледными, холодными полосами. В этом призрачном свете знакомые очертания комнаты казались чужими, зловещими. Каждая тень копила в себе угрозу, каждый звук – а их почти не было – казался преувеличенно громким.

Алиса лежала на спине, не в силах сомкнуть глаза. Тонкая шелковая ночнушка, купленная для соблазнения, теперь была жалкой защитой от проникающего в кости страха. Ткань скользила по коже, напоминая о недавней ласке, но это воспоминание было уже ядовитым. Она вглядывалась в потолок, пытаясь уловить хоть какой-то шум снаружи – шуршание листьев, далекий прибой, – но мир замер в гнетущем, неестественном молчании.

У двери, слившись с темнотой, стоял Артем. Его силуэт, прямой и недвижимый, был единственной твердой точкой в этом плавающем мире ужаса. Он прислонился к косяку, его плечи, обычно такие расслабленные, теперь были напряжены буграми готовых к действию мышц. В его опущенной руке тускло поблескивал пистолет. Он не просто слушал – он впитывал тишину, фильтровал ее, пытаясь уловить фальшивую ноту, которая вот-вот должна была прозвучать.

Нервы Алисы были натянуты до предела, готовая лопнуть струна. Она хотела позвать его, сказать что-то, чтобы разорвать эту ледяную паузу, но слова застревали в горле комом. Губы не слушались, парализованные страхом.

Он почувствовал ее взгляд. Повернул голову. Его лицо оставалось жесткой маской, но в глазах, поймавших лунный блик, мелькнуло что-то – попытка успокоить, обещание защиты. Он не сдвинулся с места, не сделал ни шага, словно боялся нарушить хрупкое равновесие.

– Спи. Я на посту. Рано утром уезжаем. – его голос прозвучал тихо, хрипло, но абсолютно четко, пробиваясь сквозь тишину, как пуля через стекло.

Это были не слова утешения. Это был приказ. Последний островок порядка в хаосе, который вот-вот должен был на них обрушиться.

Тишина прорвалась. Не звонком, не скрипом – она была взорвана изнутри.

Оглушительный, животный рев разорвал ночь. Не просто громкий звук – это был удар по телу, по сознанию. Воздух сгустился и ударил в барабанные перепонки, вытеснив собой все мысли, оставив только первобытный ужас.

Дом содрогнулся, будто по нему ударили гигантским молотом. Пол под ногами Артема вздрогнул, стены поплыли. Со стороны гостиной – тот самый грохот ломающегося дерева и рвущегося металла, который он мысленно уже проигрывал десятки раз. Дверь. Снесло с петель. Дребезжали стекла в спальне, звеня ледяным хором.

Тело Артема среагировало раньше мозга. Инстинкт, выжженный сотнями тренировок и десятками перестрелок. Он не упал – он рухнул, слился с полом, уменьшив свой силуэт. Мышцы пресса напряглись до каменной твердости, амортизируя падение. Рука с пистолетом выбросилась вперед сама собой, ствол намертво зафиксировался на распахнутом проеме спальни, ожидая появления цели. Его лицо исказила не маска страха, а холодная, собранная ярость хищника, загоняемого в угол. Все лишнее – паника, сомнения, вопросы – было сожжено в адреналиновой топке. Остался только расчет. И убийственная концентрация.

Алису подбросило на постели, как тряпичную куклу. Из горла вырвался не крик, а глухой, захлебывающийся всхлип, похожий на предсмертный хрип. Сердце не заколотилось – оно затрепетало, бешено и беспомощно, словно птица, бьющаяся о стекло. Глаза, только начинавшие привыкать к полумраку, широко распахнулись, залитые слепым, животным ужасом. Все ее существо, все нервы сжались в один крошечный, болезненный комок. Инстинкт самосохранения заставил ее отпрянуть назад, прижаться к изголовью кровати, вжаться в него, пытаясь стать меньше, невидимой, раствориться в этой внезапно наступившей адской реальности.

В разорванную взрывом тишину ворвался новый звук – тяжелые, грубые шаги в гостиной. Топот сапог по паркету, усыпанному осколками. Быстрые. Целеустремленные. Их было много.

Артем резко обернулся. Его глаза пронзили комнату. Они не искали Алису, не выражали сострадания или страха. Они сканировали. Прочертили линию от окна к двери, оценили толщину стен, нашли слабые места. Это был взгляд тактика, видящего не комнату, а поле боя. Пути отхода. Укрытия. Углы обстрела.

– Встать! Быстро! – его голос был похож на скрежет металла. Хриплый, отрубленный, лишенный всяких эмоций. Он не просил. Он приказывал. И в этом голосе не было места для возражений.

Алиса попыталась подчиниться. Ее тело откликнулось спазмом. Она сползла с кровати, шелк ночнушки беспомощно обвис. Ноги, ватные и непослушные, подкосились. Она едва удержалась, ухватившись за холодное постельное белье.

Со стороны гостиной донеслись крики. Грубые, гортанные, на непонятном языке. Они резали слух, как нож. И тяжелые, быстрые шаги. Уже ближе. Уже почти здесь.

Артем не ждал. Он сделал три стремительных шага через комнату. Его рука метнулась к ней. Пальцы с силой, граничащей с болью, впились в ее обнаженное плечо выше локтя. Это был не ласковый жест, не поддержка. Это был жесткий, безжалостный захват. Хватка, предназначенная для того, чтобы тащить, а не утешать.

– Пошли! – его дыхание было горячим и коротким.

Он рванул ее за собой, к выходу из комнаты, в сторону, противоположную от нарастающего грома шагов и чужих голосов. Время на одежду, на стыд, на раздумья кончилось. Началось время бегства.

Артем потащил ее за собой в узкий коридор, ведущий вглубь дома, к черному ходу. Его хватка была железной, почти болезненной, вытаскивая ее из оцепенения болью в руке.

Она спотыкалась, ее босые ноги скользили по гладкому паркету, цепляясь за складки ковра. Но через мгновение подошвы встретили не гладкость, а хаос. Пол был усыпан осколками стекла и щепками от взорванной двери. Острая, жгучая боль вонзилась в мягкую ткань ступни. Она почувствовала, как что-то острое и твердое глубоко впивается в кожу. Теплая, липкая волна крови сразу же обожгла холодную кожу.

Полумрак вокруг разрывали резкие, слепящие вспышки. С другой стороны коридора, из гостиной, били лучи фонарей, выхватывая из тьмы летающую в воздухе пыль, осколки мебели, искаженные тени людей. Большие, быстрые тени. Пресследователей.

Звуки смешались в оглушительную какофонию. Ее собственное прерывистое, свистящее дыхание. Тяжелое, хриплое дыхание Артема прямо над ухом. Его отрывистые, командные выкрики: «Пригнись!», «Беги!», «Не оглядывайся!». И за спиной – грубые, незнакомые крики на том же гортанном языке. Угрожающие. Приближающиеся.

Она оступилась, наступив на раненую ногу. Боль, острая и ослепляющая, пронзила ее до самого темени. Мышцы ноги подкосились, и она с глухим стоном пошла ко дну, ее рука выскользнула из его захвата.

Артем не раздумывал ни секунды. Он резко развернулся, его движение было одним плавным, отработанным жестом. Он не подхватил ее на руки – он резко наклонился, перебросил ее через плечо, как мешок с песком, безжалостно и эффективно. Воздух вырвался из ее легких от удача животом о его твердое плечо. Мир перевернулся с ног на голову.

И почти не целясь, навскидку, он разрядил пистолет в сторону вспышек фонарей в конце коридора. Оглушительный треск выстрела ударил по ушам, на миг заглушив все остальные звуки. Запах. Резкий, едкий, обжигающий нос запах пороха повис в воздухе, смешавшись с кислым запахом его пота и медным привкусом ее собственного страха на языке.

Грубость захвата. Безжалостное давление его плеча на ее диафрагму, выжимающее воздух. Пронизывающая боль в ноге. Ощущение себя беспомощной ношей, вещью, которую не несут, а эвакуируют. Все это сплелось в тугой узел и дернуло за невидимую нить, связывающую настоящее с прошлым.

Настоящее исчезло. Его плечо стало другим. Полутьма коридора растворилась, сменившись давящей, знакомой роскошью.

Та самая спальня Глеба. Воздух в ней был густой, спертый, пропахший дорогим табаком и ее собственным страхом. Она лежала на огромной кровати, свернувшись калачиком, стараясь занять как можно меньше места. Шелк простыни был холодным и скользким, как змеиная кожа.

Глеб стоял у окна, спиной к ней. Широкие плечи под идеально сидящим пиджаком были расслаблены. Он медленно, с наслаждением раскуривал сигару. Клубы дыма лениво ползли к позолоченному потолку. Он был спокоен. Абсолютно. Удовлетворен, как человек, завершивший небольшую, но неприятную работу.

Он обернулся. Его глаза скользнули по ней, лежащей, и в них не было ни ненависти, ни злорадства, ни даже интереса. В них была лишь пустота. Бездонная, ледяная. Взгляд на использованную, надоевшую вещь, которая пока еще занимает место, но уже не имеет ценности.

Мысль Алисы тогда, пронзившая ее острее любого лезвия, холодная и отчетливая: «Он не просто обидит. Он убьет. Не из мести, не в ярости. А просто потому, что может. Потому что я больше не нужна. Как выкидывают сломанный стул. Без злобы. Без сожаления.»

Возвращение в настоящее было подобно удару. Ее тело, переброшенное через плечо Артема, содрогнулось. Легкие снова заработали, втягивая не табачный дым, а едкий пороховой дым. Боль в ноге стала острой и настоящей.

И эта старая мысль пронзила ее сейчас, обретая новую, смертоносную силу: «Я не хочу так умереть. Не сейчас. Не после того, как узнала, что может быть иначе.»

Это было не просто желание жить. Это была ярость. Маленькая, сжатая в кулак искра, возникшая в кромешной тьме ее страха.

Они вырвались на улицу через черный ход. Резкий порыв холодного ночного воздуха обжег легкие, словно ледяная вода. Артем резко свернул за угол дома, в густую, колючую чащу декоративных кустов, и опустил ее на землю.

Его дыхание было тяжелым, прерывистым, из горла вырывался свист. Он не смотрел на нее – его глаза, дикие и быстрые, сканировали территорию, скользили по темным силуэтам деревьев, забора, искали движение. Он был натянутой тетивой, готовой сорваться в любой миг.

Алиса стояла на холодной, влажной земле. Колючки веток впивались в босые ноги. Тонкий шелк ночнушки мгновенно пропитался ночной сыростью, прилип к коже, став не защитой, а вторым ледяным покровом. Ее тело била мелкая, неконтролируемая дрожь – коктейль из шока, адреналина и пронизывающего холода. Она чувствовала себя абсолютно голой. Не просто без одежды, а обнаженной перед всем миром, перед этими невидимыми людьми с фонарями, которые хотели ее смерти. Эта уязвимость была унизительнее любого насилия.

Она посмотрела на него. Его лицо в призрачном свете луны было высечено из камня – скулы напряжены, губы сжаты в тонкую белую ниточку. Но в его глазах не было и тени ее страха. Только ярость. Холодная, расчетливая, направленная вовне. И безупречный, пугающий расчет.

Он резким движением сорвал с себя темную куртку – та самая, что висела на спинке стула в спальне, – и накинул ей на плечи. Грубая, пропитанная потом и порохом ткань ударила в нос резким, мужским запахом. Это не было утешением. Это была необходимость. Маскировка. Еще один слой между ней и смертью.

Его пальцы снова впились в ее руку, уже поверх ткани куртки. Захват был безжалостным.

– Бежим. К машине, – его голос был низким, хриплым от напряжения и не оставлял места для вопросов, сомнений, страха.

И прежде чем она успела кивнуть, он рванул ее за собой, и они растворились в спасительной, заглатывающей темноте ночи.

Глава 3

Салон угнанной BMW застыл в ледяном безмолвии, разрываемом лишь натужным ревом мотора и шипением мокрого асфальта под колесами. Машина неслась по темной ленте дороги, затерянной где-то в испанской глуши, убегая от адского света фонарей и чужих голосов. Недавний дождь оставил после себя мир, блестящий и скользкий, как черный лед; фары выхватывали из тьмы придорожные кипарисы, на мгновение превращая их в немых стражей их бегства.

Артем сидел за рулем, вцепившись в него мертвой хваткой. Его профиль в полумраке был резким и неподвижным, как у горного орла. Челюсть сжата до боли, скулы выступали напряженными буграми. Каждый мускул его тела был натянут, готовый к новому взрыву, новому рывку. Он вел машину с безжалостной точностью, не глядя на спутницу, весь превратившись в инструмент побега.

Алиса на пассажирском сиденье казалась его полной противоположностью – хрупкой, разбитой, мелко дрожащей. На ней была лишь его грубая кожаная куртка, накинутая поверх шелковой ночнушки, промокшей и грязной. Ткань впивалась в кожу, пахнущая им, порохом и чужим потом – запах опасности, который теперь будет преследовать ее везде. Она чувствовала каждую царапину на босых ногах, каждую каплю засохшей крови на пятке, липкие пряди волос на щеках. Холодный ветерок из неплотно закрытого окна обжигал кожу, заставляя сжиматься еще сильнее. Она пыталась согреться, но дрожь шла изнутри, из самой глубины, сбивая дыхание и заставляя зубы стучать в такт неровной дороге.

Они мчались сквозь ночь, запертые в стальной капсуле, объятые одним страхом, но разделенные пропастью пережитого ужаса.

Дрожь Алисы стала такой сильной, что ее зубы выстукивали на стекле нервную, беспорядочную дробь. Она пыталась сжаться в комок, вжаться в холодную кожу сиденья, но ледяной холод, шедший от босых ног, парализовал все тело, затуманивая сознание.

Артем, не сводивший глаз с дороги, резко, почти с раздражением, дернул руку к панели приборов. Его пальцы, все еще сжатые в кулак от напряжения, с силой крутанули регулятор печки. Пластик треснул под давлением, но рычаг поддался.

Из дефлекторов с шипящим звуком, похожим на змеиный выдох, вырвался поток горячего, спертого воздуха. Он ударил ей в ноги, обжег кожу, заставив вздрогнуть от неожиданности и резкого контраста. Она невольно выдохнула и прижалась к источнику тепла, протянув к нему замерзшие, побелевшие пальцы.

Он не посмотрел на нее. Не произнес ни слова. Его взгляд продолжал сканировать темную дорогу, его руки мертвой хваткой сжимали руль. Этот жест не был нежностью. Это была суровая, безэмоциональная необходимость. Как заправить машину, как сменить обойму. «Я тебя не брошу. Я должен тебя согреть, чтобы ты выжила и могла бежать дальше». Это молчаливое сообщение прозвучало в оглушительном реве мотора громче любого признания.

Машина резко дернулась, попав колесом в глубокую выбоину, скрытую луной тенью. Алису подбросило на сиденье, и ее рука, лежащая на собственном колене, соскользнула вниз.

Пальцы, ледяные и цепкие, на мгновение коснулись его руки, лежащей на рычаге коробки передач. Контраст был как удар током. Ее кожа – холодная, почти мокрая от испарины страха. Его рука – обжигающе горячая, жилистая, с напряженными до белизны сухожилиями, готовая в любой миг рвануть рычаг или схватить оружие.

Он не отдернул руку. Она не убрала свою. Три секунды. Пять. Семь. В такт этому молчаливому прикосновению стучали их сердца – ее бешено и беспорядочно, его – тяжело и глухо, как барабанная дробь перед казнью.