Я. Тебя. Сломаю

– Пустите! – Рвусь сильнее, но один из мужчин сжимает мой локоть так, что боль пронзает руку. Они молчат, их лица пусты, но глаза горят холодной решимостью.

Паника захлестывает, сердце бьется, как будто хочет вырваться из груди. Все, что я сделала – записка, одежда на берегу, Мехмет, – рушится. Амир нашел меня.

Он всегда находит.

Они выводят меня через служебный выход. Ночной воздух бьет в лицо, пахнет асфальтом и выхлопами. У обочины ждет черный внедорожник, двигатель урчит. Один из мужчин открывает дверь и толкает меня внутрь.

Падаю на кожаное сиденье, задыхаясь от гнева и страха. Дверь захлопывается, машина трогается, унося меня прочь от аэропорта, от Москвы, от всего, что я почти обрела.

Хочу кричать, бить по стеклам, но сжимаю кулаки, пытаясь унять дрожь. Мужчина на переднем сиденье оборачивается и протягивает телефон. Его взгляд пуст, как у машины, выполняющей приказ. Беру телефон, пальцы дрожат, подношу к уху.

– Элиф, – голос Амира низкий, с ноткой насмешки. – Думала, можешь сбежать? Мы скоро увидимся. Не дергайся, если не хочешь проблем для своей семьи.

Ярость вспыхивает, обжигая горло. Этот человек смеет говорить со мной, как с добычей, которую уже загнал. Ненависть кипит, и я не могу молчать.

– Ты подонок, Амир! – Мой голос срывается, слова летят, как пули. – Думаешь, можешь запугать меня? Угрожать моим близким? Ты не человек, ты зверь! Я никогда не стану твоей, слышишь? Можешь держать этот город в страхе, но меня не заставишь подчиниться! Лучше умру, чем буду твоей марионеткой!

Тишина на другом конце тяжелая. Короткий смешок, острый, как нож, прорывается.

– Страсть, Элиф, – говорит он, и в его тоне мешаются восхищение и угроза. – Мне это нравится. Но страсть гаснет, если ее не подпитывать. Мы поговорим, когда приедешь. И ты будешь говорить иначе.

– Никогда! – кричу я. – Ты не купишь меня, не сломишь! Я не твоя вещь, и твои угрозы не заставят меня склониться! Ты можешь пугать Лейлу, отца, весь этот город, но я не такая! Я скорее разобьюсь, чем стану твоей!

Он молчит, но я слышу его дыхание – спокойное, уверенное. Это бесит меня еще больше.

– Ты зря тратишь силы, – говорит он. – Твой побег был глупым. Ты знала, что я найду тебя. И теперь ты знаешь, что будет с твоей семьей, если ты не угомонишься.

– Угрожай сколько хочешь, – огрызаюсь. – Моя семья не твоя собственность. Ты не бог, Амир, ты просто человек, который думает, что деньги и страх дают ему право на все. Но я не продаюсь!

– Ты ошибаешься, – голос становится жестче. – Это не о деньгах. Это о власти. Ты можешь бежать, кричать, ненавидеть меня, но ты уже в моем мире. И здесь мои правила.

– Правила? – почти смеюсь, но смех горький. – Твои правила – это цепи. Ты хочешь посадить меня в клетку. Я вырвусь, даже если придется выжечь этот город дотла!

– Смелые слова, – отвечает мужчина, слышу в его голосе тень улыбки. – Но смелость без силы – просто шум. Ты умная, Элиф. Ты знаешь, что проиграешь. Твой отец знал это, когда согласился.

– Мой отец был сломлен тобой! – кричу я, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Ты использовал его слабость, его болезнь, чтобы манипулировать им. Ты не мужчина, ты трус, который давит на слабых!

– Твой отец сделал выбор, – его голос холоден, как мрамор. – Он выбрал семью. А ты? Ты бежишь, оставляя их. Лейлу. Айлин. Селин. Ты думаешь, они будут в безопасности, если ты исчезнешь?

Я задыхаюсь от ярости. Его слова бьют, как кулаки, но я не сдаюсь.

– Не смей говорить о моей семье. Ты угрожаешь им, чтобы держать меня на поводке. Но я не собака, Амир.

– Ты упрямая, – в тоне появляется что-то новое, почти любопытство. – Это делает игру интересной. Но упрямство не спасет тебя. Ты приедешь, и мы поговорим. Лицом к лицу. И ты поймешь, что бежать некуда.

– Я убегу. Я всегда найду способ. Ты не удержишь меня.

– Посмотрим, – отвечает он, и связь обрывается.

Швыряю телефон на сиденье, слезы обжигают глаза. Ненависть к нему пылает, сжигая изнутри. За его власть, его наглость, за то, как он играет с моей жизнью. Машина мчится по ночным улицам, огни Стамбула мелькают за окном.

Надежда ускользает. Я была так близко к свободе, но он быстрее, хитрее, сильнее. Как он узнал? Кто-то из дома предал меня? Или его люди следили за мной с самого начала?

Не сдаюсь. Не ему, не этому городу, не долгу, который отец повесил на меня. Вспоминаю Лейлу – ее заплаканное лицо, злость, обвинения, что я украла ее мечту. Она не понимает, что я защищаю ее. Амир уничтожил бы ее.

Машина сворачивает на узкую улицу. Вдалеке блестит Босфор, на его водах уже блестит солнце. Этот город красив, но его красота душит. Вспоминаю маму – ее волосы, голос, твердивший, что я должна быть сильной.

Она бы боролась. И я борюсь.

– Куда вы меня везете? – спрашиваю, глядя в затылок мужчины впереди. Он молчит, лишь обменивается взглядом с водителем. Их молчание громче слов.

– Передайте ему, что я не боюсь, – продолжаю, гнев пульсирует в висках. – Пусть угрожает, посылает своих псов, но я не стану его игрушкой.

Мужчина чуть поворачивает голову, тень улыбки скользит по его лицу – усталая, будто он слышал это не раз. Стискиваю зубы, гнев борется с отчаянием. Они не ответят. Их задача – доставить меня к Амиру.

Машина тормозит у высокого забора. За ним – особняк, укрытый пальмами и кипарисами, его окна горят в утреннем свете. Меня вытаскивают наружу. Не сопротивляюсь – не из слабости, а чтобы сберечь силы.

Они понадобятся для войны, которая ждет впереди. Стою на гравиевой дорожке, ветер с Босфора холодит кожу. Поднимаю подбородок, готовясь встретить его. Пусть видит, что я не сломлена. Пусть знает, что я не подчинюсь.

Глава 8

В ппросторном холле особняка Амира, и воздух здесь тяжелый, пропитанный ароматом сандала и чего-то резкого, металлического. Полы из черного мрамора блестят, отражая свет хрустальной люстры, чьи подвески тихо звенят над головой.

Стены украшают мозаики с замысловатыми узорами, похожими на арабески в старых мечетях, но их красота холодна, как ледяной ветер. Этот дом – крепость, выстроенная для власти, а не для уюта.

Высокие арки, резные двери, золотые акценты – все кричит о богатстве..

Мужчины в черных рубашках, что притащили меня сюда, исчезли, оставив одну. Я не боюсь – или заставляю себя в это верить. Сердце колотится, но я держу спину прямо, подбородок поднят.

Этот дом не сломит меня, как и голосу его хозяина в телефоне. Я здесь, но я не добыча.

Шаги эхом отдаются по мрамору, оборачиваюсь. Из бокового коридора выходит мужчина – молодой, лет двадцати пяти, с острыми чертами лица как лезвие. Внешне он напоминает Амира: те же высокие скулы, темные брови, но глаза светлее, с зеленоватым отблеском, как море у островов.

Он обнажен по пояс, кожа блестит от пота, а на руках и торсе – пятна крови, свежие, алые, как гранатовый сок. Грудь вздымается, будто он только что вышел из боя, взгляд – наглый, дерзкий – цепляется за меня, как острый крючок.

За его спиной приоткрыта дверь, в щели вижу тень комнаты: темные стены, стул, перевернутый на полу, и что-то, похожее на лужу крови, поблескивающую в тусклом свете. Запах железа становится сильнее, мой желудок сжимается.

Там кого-то били. Или хуже. Убивали?

– Ну, вот и ты, – голос мужчины низкий, с хрипотцой, пропитанный высокомерием. Он вытирает руки о полотенце, небрежно, будто кровь – это просто грязь. – Элиф, да? Та самая, из-за которой весь этот цирк. – Он ухмыляется, обнажая белые, ровные зубы, а я снова чувствую, как гнев закипает.

– А ты кто? – скрещиваю руки, глядя мужчине в глаза. – Еще один пес Демира? Или просто любитель пачкаться в крови?

Его брови взлетают, но ухмылка не гаснет. Мужчина делает шаг ближе, и я невольно напрягаюсь, но не отступаю. Его присутствие – как раскаленный песок, обжигающий кожу.

Он выше меня на голову, мускулистый, но не громоздкий, темные волосы зачесаны назад, открывая лоб. Кровь на его коже кажется почти декоративной, как часть этого жестокого мира.

– Пес? – он смеется, коротко, резко. – Я Керем, младший Демир. Брат твоего жениха. И, знаешь, ты не совсем то, что я ожидал. – Его взгляд скользит по мне, от капюшона до кроссовок, и в нем нет ничего, кроме наглой оценки. – Думал, ты будешь… поскромнее. А ты вся такая колючая, как кактус на базаре.

Стискиваю зубы, чувствуя, как жар гнева разливается по венам. Его слова – как уколы, но я не собираюсь молчать.

– А я думала, что в семье Демиров хотя бы один человек умеет держать язык за зубами, – огрызаюсь, прищурившись. – Но, видимо это не так.

– Да уж, вижу, ты весь в брата, – я делаю шаг ближе, мой голос режет, как нож. – Может, вместо того, чтобы пялиться на меня, займешься делом? Например, отмоешься от этой дряни. – Киваю на его окровавленные руки, и мой тон острый и колкий. – Или это твой стиль – разгуливать, будто только что из бойни?

Керем замирает, потом ухмыляется шире, его глаза искрятся, как солнце на Босфоре. Он бросает полотенце на пол, небрежно, но я замечаю, как напрягаются его мышцы, как будто он хочет, чтобы я это увидела.

– Острая, – мужчина растягивая слова, как патоку. – Понимаю, почему Амир выбрал тебя. Ему нравятся те, кто кусается. – Он наклоняется ближе, чувствую запах крови и его парфюма, резкий, как перец. – Но знаешь, девочка, здесь не Москва. Здесь наши правила. И ты либо играешь по ним, либо… – Он не договаривает, но его взгляд, холодный и хищный, говорит все за него.

Этот Керем – копия Амира, только моложе, наглее, с меньшим лоском. Его слова неприятны, и я не даю ему закончить.

– Правила? – выпрямляюсь, смотрю прямо в глаза. – Ваши правила – это цепи, которыми вы душите всех, кто посмеет дышать без вашего позволения. Я не твоя девочка, Керем, и не игрушка твоего брата. Лучше держи свои грязные руки подальше, если не хочешь узнать, как больно я кусаюсь.

Он смеется, громко, как будто я рассказала анекдот. Его глаза блестят, хлопает в ладоши, медленно, насмешливо.

– О, ты мне нравишься, – но его тон как мед, смешанный с ядом. – Амир говорил, что ты не такая, как другие. Огонь, а не тлеющий уголек. Но огонь, знаешь, горит ярко, а потом гаснет. – Он наклоняется еще ближе, и я чувствую дыхание, теплое и наглое. – Амир не любит, когда его игрушки ломаются слишком быстро. Но я? Я бы посмотрел, как далеко ты можешь зайти.

Хочу ударить его, вцепиться в это самодовольное лицо, но мои руки сжаты в кулаки, и я держу себя. Этот дом, этот человек, этот мир – все здесь пропитано властью, жестокостью, кровью. То, что я ненавижу больше всего.

Вижу ту приоткрытую дверь, тени за ней, мой желудок скручивает. Они не просто угрожают – они ломают людей, как глиняные горшки, а потом выбрасывают. Для них чужая жизнь ничего не стоит.

– Ты ошибаешься, Керем, – стараюсь, чтобы мой голос был холодным. – Я не ломаюсь. И если твой брат думает, что может надеть на меня ошейник, как на собаку, он скоро узнает, что я кусаю до крови.

Керем открывает рот, чтобы ответить, но его перебивает звук шагов, тяжелых, уверенных, как удары молота. Оборачиваюсь, воздух в холле сгущается, как перед грозой.

Амир.

Он стоит в арке, силуэт темный, как тень хищного зверя на закате. Костюм безупречен, черный, сшитый так, будто сам город кроил его для своего короля. Лицо – острое, с аккуратной бородой, глаза – как угли, тлеющие под пеплом.

Его присутствие заполняет пространство, как аромат кардамона, и я чувствую, как мое сердце сжимается, но не от страха – от ярости.

– Керем, – голос низкий, как гул моря, и в нем нет тепла. – Оставь нас.

Керем ухмыляется, бросает на меня последний взгляд, полный яда и веселья, уходит, небрежно, как кот, облизавший сливки.

Я остаюсь одна с Амиром, и воздух между нами трещит, как шелк, который рвут пополам. Его глаза находят мои, и в них – буря, готовая разразиться.

– Я назначал нашу встречу на сегодняшний вечер, но ты пришла раньше. Так не терпелось встретиться, невеста моя?

Он шутит. Да, очень смешно.

– Пришла, но не по своей воле.

– Печально. А вот твой друг был более приветлив к моим людям.

Что? Что он такое говорит? Мехмет? Он имеет в виду его? Сердце замирает, в груди разливается жар. Не хочу думать о том, что с Мехметом что-то случилось, но предчувствие уже разрывает душу.

Глава 9

– Что ты сказал? – мой голос дрожит, но я заставляю его звучать твердо, несмотря на холод, сковавший грудь. – Мехмет? Что ты с ним сделал?

Амир стоит в двух шагах, его фигура заполняет холл, как тень, поглощающая свет. Его глаза, цвета крепкого чая, горели холодной яростью, но в них есть что-то еще – контроль, натянутый, как струна, готовая лопнуть.

Мужчина сжал кулаки, так, что костяшки белели, и я вижу, мышцы под безупречным черным костюмом напряглись. Этот человек едва сдерживает себя, и от этой мысли у меня замерло сердце.

Его гнев осязаем, он давит, как тяжелый воздух перед бурей, но я не могу показать страх.

Не ему. Никогда.

– Твой друг, – Амир произносит каждое слово медленно, будто пробуя их на вкус, – решил, что может играть против меня. Он ошибся. Как и ты.

Отступаю, инстинкт кричит бежать, но бежать некуда. Мраморный пол веет могильным холодом, стены особняка кажутся ближе, чем минуту назад. Амир делает шаг вперед, сокращая расстояние, его присутствие – мощное, подавляющее, как волна, готовая накрыть.

Терпкий парфюм – древесный, с нотами кожи и чего-то острого – обволакивает, мешая дышать. Замечаю детали, которые не видела раньше: тонкий шрам, пересекающий правую бровь, едва заметные морщины у глаз, седину, вплетенную в его ухоженную бороду.

Он красив, чертовски красив, но его привлекательность ядовита. Глаза, темные и глубокие, смотрят на меня с такой силой, что я почти теряю равновесие, но я стискиваю зубы и держу спину прямо.

– Если ты тронул Мехмета, – мой голос режет тишину, – ты заплатишь. Не думай, что можешь ломать всех, кто стоит на твоем пути.

Амир смеется, коротко и резко, но в этом смехе нет веселья – только угроза. Мужчина делает еще шаг, и я невольно отступаю, пока спина не касается холодной мозаичной стены.

Он близко, слишком близко. Дыхание теплое, оно касается моей щеки, жар его тела пробивает толстовку. Мое сердце колотится, но я не отвожу взгляд. Показать страх – значит проиграть, а я не проиграю.

– Ты не понимаешь, Элиф, – голос низкий, почти шепот, но каждое слово бьет, как молот. – Я не ломаю людей. Я учу их. И тебя я научу. Подчинению. Послушанию. Ты думаешь, что можешь бежать, кричать, кусаться? Это ничего не изменит. Ты моя. И ты будешь моей женой.

Сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони, боль помогает собраться. Слова – как цепи, которые он пытается надеть на меня, но я не позволю.

– Я не твоя, – шиплю, глядя ему прямо в глаза. – И никогда не буду. Ты можешь угрожать, можешь держать этот город в кулаке, но меня ты не заставишь. Я не Лейла, не Айше, не мой отец. Я скорее умру, чем стану твоей куклой.

Глаза Амира вспыхивают, и на миг мне кажется, что он сейчас ударит. Но вместо этого он наклоняется ближе. Лицо в сантиметре от моего, дыхание касается губ.

Запах – смесь парфюма и чего-то дикого, почти животного – заполняет мои легкие. Хочу оттолкнуть его, но руки словно онемели. Он слишком силен, слишком властен, и это пугает больше, чем я готова признать.

– Умрешь? – почти рычит, в его голосе насмешка, смешанная с чем-то темным, почти голодным. – Ты не умрешь, Элиф. Ты будешь жить. И ты будешь моей. Я научу тебя, как гнуться, не ломаясь. Ты думаешь, что твоя ярость делает тебя сильной? Она делает тебя слабой. Потому что ты не знаешь, когда остановиться.

– А ты знаешь? – огрызаюсь, гнев пересиливает страх. – Ты думаешь, что можешь купить меня? Угрожать моим близким, чтобы я подчинилась? Ты не мужчина, Амир. Ты трус, который прячется за своей властью.

Его челюсть напрягается, в его глазах вспыхивает что-то опасное. Поднимает руку, и я замираю, ожидая удара, но вместо этого его пальцы касаются моего лица, грубо, но не больно.

Амир сжимает мои щеки, заставляя смотреть на него, прикосновение обжигает, как раскаленный металл. Хочу вырваться, но его сила подавляет, а взгляд приковывает к месту.

– Трус? – голос становится тише, но от этого только страшнее. – Ты не знаешь, о чем говоришь. Я дал твоему отцу шанс спасти вашу семью. Я дал тебе шанс стать частью чего-то большего. А ты? Ты плюешь на это, бежишь, как ребенок, строишь планы с каким-то врачом, который думал, что может меня обмануть.

– Мехмет не твой враг! – кричу, пытаясь вырваться, но пальцы мужчины сжимаются сильнее. – Он хотел помочь мне! Если ты тронул его, я…

– Ты что? – перебивает, наклоняясь так близко, что наши губы почти соприкасаются. – Убьешь меня? Сбежишь снова? Ты уже пробовала, Элиф. И где ты теперь? Здесь. В моем доме. В моих руках.

Я задыхаюсь от ярости и страха, но не даю себе отвести взгляд.

Его глаза – темные, бездонные – смотрят прямо в душу, и я ненавижу себя за то, что часть меня замечает, как они красивы. Как он красив и опасен.

– Ты не удержишь меня, – шепчу, но голос дрожит, готовый выдать слабость. – Я найду способ. Всегда нахожу.

Амир улыбается, но эта улыбка – не теплая, а острая, как лезвие.

И вдруг, без предупреждения, он целует меня.

Губы горячие, жесткие, они впиваются в мои с такой силой, что я теряю дыхание. Пальцы сильнее сжимают щеки, лишая возможности двигаться, он забирает мой воздух, мою волю.

Этот поцелуй – не ласка, а наказание, требование подчинения. Я задыхаюсь, но гнев вспыхивает ярче, и я кусаю его, сильно, чувствуя вкус крови на языке.

Амир отстраняется, глаза вспыхивают яростью, но в них мелькает что-то еще – удивление, может быть, даже восхищение. Он касается губ пальцами, замечая кровь, его улыбка становится шире, почти дикой.

– Ты кусаешься, – в голосе смесь гнева и удовольствия. – Хорошо. Это будет интереснее чем я думал.

Тяжело дышу, щеки горят от его прикосновений, в горле застревает ком. Хочу кричать, ударить его, но взгляд мужчины держит как цепи. Он отступает на шаг, но его присутствие все еще давит, как тяжелый камень.

– Ты будешь жить здесь, – голос Амира снова становится холодным, деловым. – До свадьбы. Мои люди проследят, чтобы ты не сбежала. И если ты еще раз решишь обратиться за помощью, – он делает паузу, глаза темнеют, – тот, кто тебе поможет, будет кормить рыб в Босфоре. Как твой друг Мехмет.

Замираю, слова бьют, как молния.

Мехмет. Нет. Он не мог.

Сердце сжимается, на миг я теряю контроль – слезы жгут глаза, но я моргаю, чтобы прогнать их. Не могу показать слабость. Не перед ним. Но внутри все рушится.

Мехмет. Мой друг, человек, который рискнул ради меня. Если Амир говорит правду, если он…

– Ты лжешь, – шепчу, но голос дрожит, выдавая сомнение. – Ты не посмеешь.

– Не посмею? – Амир наклоняет голову, взгляд режет, как нож. – Ты плохо меня знаешь, Элиф. Я не угрожаю впустую. Твой друг заплатил за свою глупость. И ты заплатишь, если продолжишь играть против меня.

Хочу кричать, но горло сжимает боль. Мехмет. Его лицо – доброе, с ямочкой на щеке – вспыхивает в памяти, и я чувствую, как пол уходит из-под ног.

Нет. Он не мог.

Но Амир не лжет – я вижу это в его глазах, в его холодной, уверенной улыбке. Он уничтожил моего друга, чтобы показать мне, что сопротивление бесполезно.

– Ты чудовище, – шепчу, голос ломается. – Ты не человек. Ты…

– Я тот, кто выигрывает, – перебивает Амир, тоном острым, как сталь. – И ты научишься это принимать. Или потеряешь больше, чем одного друга.

Он разворачивается, шаги гулко отдаются по мрамору. Стою, прижавшись к стене, чувствуя, как холод мозаики проникает сквозь одежду. Мое тело дрожит, но я не позволяю себе упасть.

– Уведите ее в комнату! – приказывает Амир, не оборачиваясь, его голос эхом разносится по холлу. Двое мужчин в черных рубашках появляются из тени, их лица пусты, как у статуй. Они подходят ко мне, но я поднимаю руку, останавливая их.

– Я сама пойду.

Не дам им тащить меня, как жертву. Пусть Амир думает, что сломил меня, но он ошибается. Я не сломлена. Я зла, напугана, разбита, но не сломлена.

Мужчины обмениваются взглядами, но отступают. И за ними по коридору, чувствуя, как каждый шаг отдается в груди. Амир исчез за поворотом, но его присутствие все еще витает в воздухе, как яд.

Я ненавижу его – за Мехмета, за Лейлу, за отца, за то, что он заставляет меня чувствовать себя слабой. Но больше всего я ненавижу себя за тот миг, когда его поцелуй, жесткий и властный, заставил мое тело дрогнуть.

Это было не желание – нет, я не могу его желать. Это была искра, короткая и опасная, которая вспыхнула и тут же утонула в гневе.

Коридор тянется бесконечно, мозаики на стенах сменяются резными панелями, а люстры над головой бросают холодный свет. Иду, держа голову высоко, но внутри бушует буря.

Мехмет. Если он мертв, если Амир говорит правду, то я никогда не прощу себе. Он был моим другом, человеком, который поверил в меня, рискнул ради меня. А я подвела его.

Мужчины останавливаются у тяжелой деревянной двери. Один из них открывает ее, жестом указывая войти. Шагаю внутрь, не глядя на них. Комната большая, с высоким потолком и окном, выходящим на Босфор.

Кровать застелена шелковым покрывалом, на столе стоит ваза с белыми розами, но это не комната – это клетка. Красивая, дорогая, но клетка.

Дверь за мной закрывается, ключ поворачивается в замке. Подхожу к окну, смотрю на воду, которая блестит под утренним солнцем. Где-то там, в этом городе, Мехмет, возможно, уже мертв.

А я, стою на краю пропасти, где каждый шаг может стать последним.

Глава 10

Амир

Рассвет сочится через высокие окна моего кабинета, окрашивая Босфор в оттенки меди и золота. Наблюдаю за ни, руки в карманах, пиджак брошен на спинку кресла. Спать не ложился – ночь была долгой, наполненной отчетами, звонками и мыслями об Элиф.

Ее лицо – упрямое, с голубыми глазами, яркими, как кристаллы льда, – не выходит из головы. Я знал, что она что-то задумает. Знал, что попытается сбежать. Но провернуть такое – инсценировать смерть, оставить одежду у воды, подговорить врача?

Это было неожиданно. Интересно. Я не ошибся в ней.

Элиф София Кая, старшая дочь Хасана Кая, – не Лейла с ее кроткими глазами и мягкостью, которая сломается от одного моего взгляда.

Элиф – вызов. И я люблю вызовы. Люблю когда непросто.

Сигара тлеет в пепельнице на столе, ее горьковатый дым смешивается с ароматом кофе, который не допил. В этом доме все подчинено мне: люди, время, даже воздух.

Но она… Она сопротивляется.

В ее положении – с долгом отца, с угрозой, нависшей над ее семьей, – сопротивляться бессмысленно. И все же она делает, и это достойно уважения. Ее глаза, эти ледяные озера, полные ярости, смотрели на меня так, будто я не человек, а мишень.

Она не боится. Или боится, но не показывает. И это делает ее еще опаснее. Опаснее для меня.

Я ошибся, поцеловав ее.

Это было импульсом, вспышкой, которую я не смог сдержать. У девушки мягкие губы, несмотря на стальную волю, поддались на миг, прежде чем укусила, как дикая кошка. Кровь на языке, ее вкус, смешанный с болью, ударил в голову, как виски.

Возбуждение было острым, почти болезненным, и даже сейчас, стоя здесь, я чувствую, как тело реагирует на воспоминание. Член напряжен, и это раздражает.

Я хочу ее. Не просто как жену, не как трофей, а всю – с ее гордостью, непокорностью, с этим огнем, который она бросает мне в лицо.

Ломать Элиф будет приятно. Не потому, что я хочу ее уничтожить, а потому, что я хочу увидеть, как далеко она зайдет, прежде чем сдастся.

Брак мне не нужен. Женщин и без того хватает – они приходят и уходят, их лица сливаются в одно, их голоса тонут в шуме города. Но традиции, черт бы их побрал, и моя мать, с ее бесконечными речами о наследии, долге, о том, что Демирам пора выйти из тени, – все это давит.

Мать стареет, ее здоровье слабеет, но воля железная. Она хочет видеть меня женатым, с наследником, с семьей, которая укрепит наше имя. И бизнес…

Брак с дочерью Кая – ход, который откроет двери, которых я не касался раньше. Политики, инвесторы, старые семьи Стамбула – все они уважают традиции. Пора показать, что Амир Ахметоглу Демир не только теневой король, но и человек, который может играть по их правилам.

Элиф – идеальный выбор. Не потому, что она покорна – она не такая, – а потому, что она выделяется. Ее огонь, ум, дерзость – это то, что я могу использовать. И, то, что я хочу.

Отхожу от окна, сажусь за стол, провожу рукой по волосам. Ее лицо снова всплывает перед глазами. Глаза, голубые, как зимнее небо, которое я видел однажды в горах.