История Греции. Том 11

Это внезапное и позорное изгнание столь великого человека, как Дион, вызвало столько же смятения среди его многочисленных друзей, сколько триумфа у Филиста и сторонников деспотизма. Теперь не могло быть и речи о завершении либеральных проектов, задуманных Дионом, как из-за неспособности Дионисия осуществить их в одиночку, так и из-за его нежелания даже пытаться. Аристомáха, сестра Диона, и Аретá, его жена (последняя – единоутробная сестра самого Дионисия), дали волю своей скорби и негодованию, тогда как политические соратники Диона, и прежде всего Платон, трепетали за свою личную безопасность. Среди наёмных солдат имя Платона было особенно ненавистно. Многие подстрекали Дионисия убить его, и даже ходили слухи, что он уже убит как виновник всего беспорядка. [158] Но деспот, изгнав человека, которого он ненавидел и боялся больше всего, не желал причинять вред кому-либо ещё. Успокаивая тревоги Ареты, он уверял её, что отъезд её мужа не следует считать изгнанием, а лишь временной разлукой, необходимой для угасания царившей вражды. В то же время он приказал снарядить две триремы, чтобы отправить Диону его рабов, ценности и всё необходимое как для поддержания его достоинства, так и для комфорта.

Что касается Платона, который был в крайнем волнении, думая лишь о том, как бы скорее убраться из столь опасного положения, – то здесь проявления Дионисия были ещё более примечательны. Он успокоил опасения философа, умолял его остаться – мягко, но так, что отказаться было невозможно, – и тут же перевёл его в свою резиденцию, акрополь, под предлогом оказания ему почестей. Отсюда бегство было невозможно, и Платон оставался там некоторое время. Дионисий обращался с ним хорошо, общался свободно и доверительно и повсюду заявлял, что они – лучшие друзья. Что ещё любопытнее – он проявлял величайшее стремление заслужить уважение и одобрение мудреца и занять в его сознании место более высокое, чем то, [стр. 80] которое отводилось Диону, – но при этом уклонялся от философии и платоновского воспитания, полагая, что за этим кроется умысел опутать и обезоружить его под влиянием Диона. [159] Это странный рассказ, данный самим Платоном, но он похож на правдивый портрет тщеславного и слабого правителя, который восхищается философом, кокетничает с ним, так сказать, и жаждет завоевать его одобрение – но лишь до тех пор, пока это не требует подчинения истинно платоновской дисциплине.

Во время этого долгого и тягостного заточения, которое, вероятно, заставило его в полной мере оценить преимущества афинской свободы, Платон добился от Дионисия одной практической уступки. Он убедил его установить дружеские и гостеприимные отношения с Архитом и тарентинцами, что для последних стало реальным увеличением безопасности и удобства. [160] Но в главном, чего он страстно желал достичь, он потерпел неудачу. Дионисий отвергал все просьбы о возвращении Диона. Наконец, занятый войной (неизвестно, той ли самой войной с Карфагеном, о которой говорилось ранее, или какой-то другой), он согласился отпустить Платона, пообещав снова пригласить его, как только наступят мир и досуг, и одновременно вернуть Диона – на этих условиях Платон, со своей стороны, согласился вернуться.

Спустя некоторое время наступил мир, и Дионисий снова пригласил Платона, но так и не вернул Диона, потребовав, чтобы тот подождал ещё год. Однако Платон, ссылаясь на условия договора, отказался ехать без Диона. Лично для него, несмотря на известность, которую придавало ему влияние на Дионисия, это путешествие было крайне неприятным – он уже вдоволь насмотрелся на Сиракузы и их деспотизм. Он даже не стал слушать просьбы самого Диона, который, отчасти ради собственного будущего возвращения, горячо убеждал его поехать. Дионисий осаждал Платона просьбами, [161] обещая выполнить все его условия в пользу Диона, и снова привлёк Архита и тарентинцев, чтобы те уговорили его. Эти люди через их общего друга Архедема, прибывшего в Афины на сиракузской триреме, заверили Платона, что Дионисий [стр. 81] теперь страстно увлечён философией и даже достиг в ней значительных успехов. Под их настойчивыми уговорами, а также уговорами Диона, Платон наконец согласился отправиться в Сиракузы.

Его встретили, как и прежде, с особыми почестями. Ему было даровано исключительное право приближаться к деспоту без обыска, и его тепло приветствовали родственницы Диона. Однако этот визит, затянувшийся гораздо дольше, чем он сам желал, превратился лишь во второе пышное заточение в качестве спутника Дионисия в акрополе Ортигии. [162]

Дионисий-философ снискал множество льстецов – как до него Дионисий-поэт – и даже осмелился провозгласить себя сыном Аполлона. [163] Возможно, даже такое бессильное увлечение философией со стороны столь могущественного правителя могло способствовать росту репутации философов в современном ему мире. В противном случае дилетантство Дионисия не заслуживало бы внимания, хотя он, кажется, действительно обладал некоторым литературным талантом [164] – до конца сохраняя искреннее восхищение Платоном и ревниво раздражаясь из-за того, что не мог заставить Платона восхищаться собой.

Но второе посещение Платоном Сиракуз – совсем не похожее на первое – не сулило никакой пользы для сиракузцев и заслуживает внимания лишь в связи с судьбой Диона. Здесь, к сожалению, Платон ничего не смог добиться, хотя его преданность другу оставалась непоколебимой. Дионисий нарушил все свои обещания, его ненависть стала ещё яростнее, он раздражался из-за уважения, которым пользовался Дион даже в изгнании, и боялся мести, которую тот однажды мог свершить.

После изгнания из Сиракуз Дион отправился в Пелопоннес и Афины, где в течение нескольких лет продолжал получать регулярные переводы своего имущества. Но в конце концов, даже пока [стр. 82] Платон находился в Сиракузах, Дионисий решил удержать половину имущества под предлогом сохранения её для сына Диона. Вскоре он предпринял ещё более жёсткие меры, сбросил маску, продал всё имущество Диона и присвоил или раздал друзьям крупную сумму – не менее ста талантов. [165] Платон, с горечью узнавший об этом, находясь во дворце Дионисия, был полон скорби и негодования. Он умолял отпустить его. Но хотя Дионисий, под влиянием клеветников, [166] теперь был настроен против него, разрешение на отъезд далось нелегко и потребовало утомительных просьб – в основном благодаря настойчивым увещеваниям Архита и его сподвижников, которые напомнили деспоту, что именно они привезли Платона в Сиракузы и отвечают за его безопасное возвращение. Наёмники Дионисия были настолько враждебно настроены к Платону, что для его спасения потребовались значительные предосторожности. [167]

Весной 360 г. до н. э. философ вернулся в Пелопоннес после своего второго визита к младшему Дионисию и третьего – в Сиракузы. На Олимпийских играх того года он встретился с Дионом и рассказал ему о недавних действиях Дионисия. [168] Возмущённый конфискацией имущества и не питая больше надежд на разрешение вернуться, Дион теперь задумал силой добиться своего восстановления в правах. Но последовало ещё одно оскорбление со стороны Дионисия, которое влило в этот конфликт ещё больше яда.

Арета, жена Диона и единоутробная сестра Дионисия, оставалась в Сиракузах после изгнания мужа. Она была связующим звеном между ними, но Дионисий, в своей нынешней ненависти к Диону, больше не мог терпеть её присутствия. Поэтому он самовольно объявил её разведённой и, несмотря на её сопротивление, выдал замуж за своего друга Тимократа. [169] К этому он добавил ещё одну жестокость, намеренно развращая и ожесточая старшего сына Диона, юношу, только вступавшего в пору зрелости.

Возмущенный столь жестокими оскорблениями самых дорогих для него чувств, Дион с горячей решимостью принял намерение отомстить Дионисию и освободить Сиракузы от тирании, даровав им свободу. Большую часть своего изгнания он провел в Афинах, в доме своего друга Каллиппа, наслаждаясь обществом Спевсиппа и других философов Академии, а также уроками самого Платона, вернувшегося из Сиракуз. Будучи хорошо обеспечен деньгами и строгим в своих личных потребностях, он мог щедро проявлять свою великодушную натуру по отношению ко многим, в том числе и к Платону, которому помог покрыть расходы на хоровое представление в Афинах. [170] Дион также посетил Спарту и другие города, везде пользуясь высокой репутацией и заслуживая уважение; это не осталось неизвестным Дионисию и лишь усилило его недовольство. Тем не менее, Дион долго не терял надежды, что это недовольство смягчится и позволит ему вернуться в Сиракузы на дружеских условиях. Он не питал никаких враждебных намерений, пока последние действия тирана в отношении его имущества и жены не уничтожили все надежды и не пробудили в нем жажду мести. [171]

Он начал готовить план вооруженного нападения на Дионисия и освобождения Сиракуз, ища поддержки у Платона. Тот одобрил его замысел, но не без грустных оговорок: он сказал, что ему уже семьдесят лет, что, хотя он признает справедливость жалоб Диона и дурное поведение Дионисия, вооруженная борьба все же противна его чувствам, и он не ожидает от нее ничего хорошего – что он [стр. 84] долго и тщетно пытался примирить двух разгневанных родственников и теперь не может действовать в противоположном направлении. [172]

Но если Платон был равнодушен, его друзья и ученики в Академии горячо сочувствовали Диону. Особенно Спевсипп, близкий друг и родственник, сопровождавший Платона в Сиракузы, много общался с горожанами и принес обнадеживающие известия об их готовности помочь Диону, даже если он явится с совсем небольшим отрядом против Дионисия. Каллипп, Евдем (друг Аристотеля), Тимонид и Мильтас – все трое члены Академии, последний к тому же прорицатель – оказали ему поддержку и присоединились к его предприятию. В изгнании находилось множество сиракузян, не менее тысячи человек; с большинством из них Дион вступил в переговоры, приглашая их присоединиться. Одновременно он нанимал наемников небольшими отрядами, стараясь сохранять свои планы в тайне. [173]

Алкимен, один из видных ахейцев Пелопоннеса, горячо поддержал дело (вероятно, из симпатии к ахейской колонии Кротону, тогда зависевшей от Дионисия), придав ему дополнительный вес своим именем и присутствием. Было собрано значительное количество запасного оружия всех видов, чтобы вооружить новых сторонников по прибытии в Сицилию. Со всеми этими силами Дион оказался на острове Закинф вскоре после середины лета 357 г. до н. э., имея под началом восемьсот опытных и храбрых воинов, которые были тайно собраны там небольшими группами, не зная, куда их поведут. Была подготовлена небольшая эскадра из всего пяти торговых судов, два из которых – тридцативесельные, с провизией, достаточной для прямого перехода от Закинфа до Сиракуз, поскольку обычный путь – через Керкиру и [стр. 85] вдоль Тарентского залива – был невозможен из-за морского могущества Дионисия. [174]

Вот с каким ничтожным войском Дийон решился атаковать величайшего из греческих властителей в его собственной твердыне и на его острове. Дионисий к этому времени правил Сиракузами как деспот уже около десяти-одиннадцати лет. Хотя лично он уступал своему отцу, тем не менее, похоже, что сиракузская мощь при нем еще не пошатнулась существенно. О политических событиях его правления нам известно мало, но ветеран Филист, его главный советник и военачальник, судя по всему, сохранил большую часть ресурсов, оставленных старшим Дионисием. Таким образом, дисбаланс сил между нападающим и обороняющейся стороной был просто чудовищным.

Для Дийона лично, впрочем, этот дисбаланс не имел значения. Для человека его пылкого нрава само предприятие – освобождение родины от тирана и месть за жестокие личные обиды – было столь героическим и возвышенным, что он был готов высадиться на Сицилии с любым, сколь угодно малым отрядом, считая за честь погибнуть за такое дело. [175] Эти выразительные слова Дийона передает нам Аристотель, который (будучи тогда учеником Платона) вполне мог слышать их собственными ушами. Для беспристрастных современников, таких как Демосфен, эта попытка казалась безнадежной. [176]

Однако образованные люди из Академии, сопровождавшие Дийона, не собирались бездумно жертвовать жизнями ради славного мученичества; ни они, ни он сам не упускали из виду обстоятельств, незаметных для обычного наблюдателя, но серьезно подрывавших кажущуюся неуязвимость Дионисия.

Во-первых, существовало явное и почти всеобщее недовольство среди жителей Сиракуз. Хотя им запрещалось открыто выражать свои чувства, они были сильно взволнованы первоначальным замыслом Дийона даровать городу свободу – а также склонностью самого Дионисия к тому же, вскоре, увы, угасшей [стр. 86] – двусмысленными речами Дионисия, высоким положением жены и сестры Дийона, а также вторым приездом Платона – все это питало надежду, что Дийона могут дружелюбно вернуть. Наконец, эта надежда рухнула, когда его имущество конфисковали, а жену выдали замуж за другого. Но так как его энергичный характер был хорошо известен, сиракузцы теперь и страстно желали, и твердо ожидали, что он вернется с оружием в руках и поможет им свергнуть того, кто был врагом и ему, и им. Спевсипп, сопровождавший Платона в Сиракузы и много общавшийся с народом, привез убедительные свидетельства их недовольства Дионисием и горячего стремления к освобождению руками Дийона. Им было бы достаточно (говорили они), если бы он явился даже один – они бы толпами окружили его и тут же вооружили бы достаточным войском. [177]

Без сомнения, в Пелопоннес было отправлено много других подобных посланий; и один сиракузский изгнанник, Гераклид, сам по себе представлял немалую силу. Хотя он был другом Дийона, [178] он долгое время занимал высокий пост при Дионисии, вплоть до второго визита Платона. Тогда он впал в немилость и был вынужден бежать, спасая жизнь, из-за мятежа среди наемных войск, точнее – среди ветеранов, чье жалованье Дионисий урезал. Лишенные положенного, они подняли бунт, требуя восстановления прежней платы; а когда Дионисий запер ворота акрополя, отказавшись выполнить их требования, они с яростным варварским пэаном (боевым кличем) бросились на штурм стен. [179]

Ужасны были голоса этих галлов, иберов и кампанийцев для слуха Платона, знавшего, что они ненавидят его самого и находившегося в тот момент в саду акрополя. Но Дионисий, не менее напуганный, чем Платон, подавил мятеж, уступив всем требованиям и даже пошедши на большее. Вину за этот провал возложили [стр. 87] на Гераклида, по отношению к которому Дионисий повел себя с неправедной жестокостью и вероломством – так считали и Платон, и все его окружение. [180]

Как изгнанник, Гераклид сообщил, что Дионисий не мог даже полагаться на наемные войска, которых он содержал с такой скупостью, что это вызывало у них тем большее отвращение, что они сравнивали ее с щедростью его отца. [181] Гераклид жаждал участвовать в свержении тирании в Сиракузах. Но он задержался, снаряжая эскадру триер, и не был готов так скоро, как Дийон; возможно, намеренно, поскольку вскоре между ними вспыхнула вражда. [182]

Возмущённый таким образом во всех самых чувствительных сторонах своей души, Дион с пылкой решимостью принял план отомстить Дионисию и освободить Сиракузы от деспотизма, даровав им свободу. Бóльшую часть своего изгнания он провёл в Афинах, в доме своего друга Каллиппа, наслаждаясь обществом Спевсиппа и других философов Академии, а также учением самого Платона, вернувшегося из Сиракуз. Будучи хорошо обеспечен деньгами и строгим в своих личных потребностях, он мог щедро проявлять свою великодушную натуру по отношению ко многим, в том числе и к Платону, которому помог покрыть расходы на хоровое представление в Афинах. [170] Дион также посетил Спарту и другие города, везде пользуясь высокой репутацией и вызывая уважение; этот факт не остался неизвестным Дионисию и лишь усилил его недовольство. Тем не менее, Дион долгое время не терял надежды, что это недовольство смягчится, позволив ему вернуться в Сиракузы на дружеских условиях. Он не питал никаких враждебных намерений до тех пор, пока последние действия в отношении его имущества и жены не уничтожили все надежды и не пробудили в нём жажду мести. [171]

Он начал готовить план вооружённого нападения на Дионисия и освобождения Сиракуз, ища поддержки у Платона. Тот одобрил его замысел, хотя и не без грустных оговорок: он сказал, что ему уже семьдесят лет – что, хотя он признаёт справедливость обид Диона и дурное поведение Дионисия, вооружённый конфликт всё же противен его чувствам, и он не ожидает от него ничего хорошего – что [стр. 84] он долго и тщетно пытался примирить двух разгневанных родственников и теперь не может действовать в противоположном направлении. [172]

Но хотя Платон оставался равнодушным, его друзья и ученики в Академии горячо сочувствовали Диону. Особенно Спевсипп, близкий друг и родственник, сопровождавший Платона в Сиракузы, много общался с населением города и сообщал ободряющие известия о их готовности помочь Диону, даже если он придёт с совсем небольшим отрядом против Дионисия. Каллипп, вместе с Евдемом (другом Аристотеля), Тимонидом и Мильтасом – все трое члены общества Академии, а последний ещё и прорицатель – оказали ему поддержку и присоединились к его предприятию. В изгнании находилось множество сиракузян, не менее тысячи в общей сложности; с большинством из них Дион вступил в переговоры, приглашая их присоединиться. Одновременно он нанимал наёмников небольшими отрядами, стараясь сохранять свои планы в тайне. [173]

Алкимен, один из главных ахейцев в Пелопоннесе, горячо поддержал дело (вероятно, из симпатии к ахейской колонии Кротон, находившейся тогда под властью Дионисия), придав ему дополнительный вес своим именем и присутствием. Было собрано значительное количество запасного оружия всех видов, чтобы вооружить новых сторонников по прибытии в Сицилию. Со всеми этими силами Дион оказался на острове Закинф вскоре после середины лета 357 г. до н. э., имея под своим началом восемьсот опытных и храбрых солдат, которым было приказано прибыть туда тихо и небольшими группами, не зная, куда их ведут. Была подготовлена небольшая эскадра из всего пяти торговых судов, два из которых – тридцативёсельные, с провизией, достаточной для прямого перехода через море от Закинфа до Сиракуз; поскольку обычный путь – от Коркиры [стр. 85] вдоль Тарентского залива – был невозможен из-за морского могущества Дионисия. [174]

Вторым источником слабости Дионисия были его собственный характер и привычки. Энергия его отца, далёкая от того, чтобы принести пользу сыну, сочеталась с ревностью, которая намеренно сдерживала его и мешала его развитию. Он всегда был слабым, мелочным, лишённым мужества и дальновидности, непригодным для положения, которое завоевал и удерживал его отец. Его личная некомпетентность была очевидна для всех и, вероятно, проявилась бы ещё более явно, если бы он не нашёл такого способного и преданного династии министра, как Филист. Но помимо этой известной несостоятельности, он в последнее время приобрёл привычки, вызывавшие презрение у всех вокруг. Он постоянно пребывал в пьянстве и разврате. Свергнуть такого правителя, даже окружённого стенами, солдатами и военными кораблями, казалось Диону и его доверенным спутникам предприятием вполне осуществимым. [183]

Тем не менее, эти причины слабости были известны лишь близким наблюдателям, тогда как огромная военная мощь Сиракуз бросалась в глаза каждому. Когда солдаты, собранные Дионом на Закинфе, впервые узнали, что им предстоит прямое нападение на Сиракузы, они отвергли это предложение как безумное. Они жаловались на своих [стр. 88] командиров за то, что те не сообщили им заранее о планах; подобно тому как десять тысяч греков в армии Кира, достигнув Тарса, жаловались на Клеарха за сокрытие факта, что они идут против Великого Царя. Потребовалось всё красноречие Диона, его преклонный возраст, [184] его величественная внешность и обилие золотой и серебряной утвари в его распоряжении, чтобы рассеять их опасения. Насколько широко распространились эти опасения, видно из того, что из тысячи сиракузских изгнанников лишь двадцать пять или тридцать осмелились присоединиться к нему. [185]

После великолепного жертвоприношения Аполлону и обильного угощения для солдат на стадионе в Закинфе Дион приказал начать посадку на корабли на следующее утро. В ту же ночь произошло лунное затмение. Мы уже видели, какие роковые последствия повлекло за собой это же явление пятьдесят шесть лет назад, когда Никий собирался вывести разгромленный афинский флот из гавани Сиракуз. [186] В условиях нынешних опасений среди людей Диона затмение могло бы заставить их отказаться от предприятия; и, вероятно, так бы и случилось под командованием такого полководца, как Никий. Но Дион изучал астрономию; и что было не менее важно, Мильтас, прорицатель экспедиции, помимо своего дара предвидения, также получил образование в Академии. Когда перепуганные солдаты спросили, какое новое решение следует принять ввиду столь серьёзного знамения от богов, Мильтас встал и заверил их, что они неправильно истолковали знак, который сулил им удачу и победу. Затмение луны означало, что нечто очень яркое скоро померкнет: а в Греции не было ничего ярче тирании Дионисия в Сиракузах; именно Дионисию предстояло затмиться, благодаря победе Диона. [187]

Ободрённые такими утешительными словами, солдаты взошли на корабли. У них были все основания сначала верить, что благосклонность богов сопутствует им, поскольку лёгкий и устойчивый этезийский ветер благополучно перенёс их через открытое море за двенадцать дней, [стр. 89] от Закинфа до мыса Пахина, юго-восточного угла Сицилии, ближайшего к Сиракузам. Лоцман Прот, который провёл корабли так, что они точно достигли мыса, настоятельно рекомендовал немедленную высадку, не продолжая движение вдоль юго-западного побережья острова, поскольку начиналась штормовая погода, которая могла помешать флоту держаться близ берега. Но Дион боялся высаживаться так близко к основным силам врага. В итоге эскадра двинулась дальше, но была отброшена сильным ветром от Сицилии к берегам Африки, едва избежав кораблекрушения. Лишь с большими трудностями и опасностями им удалось вернуться в Сицилию через пять дней, пристав к берегу у Гераклеи Минои к западу от Агригента, в пределах карфагенского владычества. Карфагенский наместник Минои, Синалус (возможно, грек на службе у Карфагена), был личным знакомым Диона и принял его со всем возможным радушием, хотя ничего не знал заранее о его прибытии и поначалу, по неведению, сопротивлялся его высадке.

Так Дион, после десяти лет изгнания, снова ступил на землю Сицилии. Благоприятные предсказания Мильтаса полностью оправдались. Но даже этот прорицатель вряд ли мог предвидеть удивительные новости, которые теперь услышал и которые гарантировали успех экспедиции. Дионисий недавно отплыл из Сиракуз в Италию с флотом из восьмидесяти трирем. [188] Что побудило его совершить такую роковую ошибку, мы не можем понять; ведь Филист уже находился с флотом в Тарентском заливе, поджидая Диона, полагая, что вторгшаяся эскадра, как почти всегда в те времена, пойдёт вдоль берегов Италии к Сиракузам. [189] Филист не повторил ошибки Никия в отношении Гилиппа, [190] – не стал презирать Диона из-за малочисленности его сил. Он караулил в обычных водах и был разочарован лишь потому, что Дион, рискнув пойти необычным прямым путём, был весьма обласкан ветром и погодой. Но пока Филист сторожил берега Италии, естественно было ожидать, что сам Дионисий с основными силами останется на страже в Сиракузах. [стр. 90]

Тиран прекрасно осознавал недовольство, царившее в городе, и надежды, возбуждённые замыслом Диона; этот замысел был широко известен, хотя никто не мог сказать, как и в какой момент следует ждать освободителя. Подозрительный теперь как никогда, Дионисий приказал провести новый обыск в городе на предмет оружия и конфисковал всё, что смог найти. [191] Можно быть уверенным, что его обычные шпионы действовали активнее, чем когда-либо, и что царила необычайная строгость. И всё же в этот критический момент он счёл нужным покинуть Сиракузы с большой частью своих сил, оставив командование Тимократу, мужу своей бывшей жены Диона; и в этот же критический момент Дион прибыл в Миною.

Ничто не могло сравниться с радостью солдат Диона, узнавших об отъезде Дионисия, который оставил Сиракузы беззащитными и лёгкими для захвата. Желая воспользоваться благоприятным моментом, они потребовали от своего вождя немедленно двинуться туда, отвергая даже тот отдых, который он рекомендовал после тягот плавания. В итоге Дион, после краткого отдыха, устроенного Синалусом (у которого он оставил запасное оружие для последующей переправки), выступил в поход на Сиракузы. Вступив на территорию Агригента, он был встречен двумястами всадников близ Экнома. [192] Далее, проходя через Гелу и Камарину, он пополнил свои ряды многими жителями этих городов, а также соседними сиканами и сикулами. Наконец, приблизившись к границам Сиракуз, он получил поддержку значительной части сельского населения, хотя и безоружного; в общей сложности к нему присоединилось около пяти тысяч человек. [193] Вооружив этих добровольцев как можно лучше, Дион продолжил движение до Акр, где сделал короткую остановку на вечер. Оттуда, получив добрые вести из Сиракуз, он возобновил марш во второй половине ночи, спеша к переправе через [стр. 91] реку Анап, которую ему удалось занять без сопротивления до рассвета.