Потерянная летопись

Ardiza Diaz

Потерянная летопись

Глава 1

Девушка сидела в своём небольшом убежище, которым для неё служила комната. Мягкий, выцветший от бесчисленных стирок плед, подаренный бабушкой, согревал её хрупкое тело, укутывая с головы до ног, словно кокон, защищающий от навязчивого внешнего мира. Она держала в руках тяжёлую, потрёпанную книгу в кожаном переплёте, открытую где-то на середине, и её взгляд, полный жадного любопытства, бежал по исписанным строкам, словно по неведомым тропам. Каждое слово на этих страницах, казалось, не просто символом, а маленьким порталом, ведущим прямо в другую реальность, где правила были иными, а жизнь – ярче и насыщеннее.

За окном, сквозь тонкие занавески, уже проникала синяя дымка сумерек, но девушка не обращала на это никакого внимания. Она была далеко, среди древних лесов и кристальных озёр, которые так живо представали перед её внутренним взором. Аромат старой бумаги и чуть уловимый запах ванили, исходящий от страниц, только усиливали это ощущение полного погружения. Она читала о принце Эреоне, его доблестных подвигах и бесстрашных битвах, где он всегда выходил победителем, даже когда казалось, что всё потеряно.

Героиня этой истории, принцесса Авелина, казалась ей воплощением всего, что она сама хотела бы видеть в себе: грациозная, умная, бесконечно добрая и невероятно храбрая. Девушка представляла себя на её месте, совсем рядом с принцем, чувствуя его сильную руку, держащую её в танце на королевском балу, или наблюдая за ним на турнире, где он сражается за её честь. Её собственная жизнь, казалось, была лишена таких ярких моментов, таких глубоких чувств и великих свершений.

– Если бы только, – прошептала она, почти неслышно.

Комната постепенно погружалась во мрак, становясь лишь тенями и смутными очертаниями. За окном зажигались первые, робкие звёзды, рассыпаясь по бархатному полотну ночного неба, как бриллиантовая пыль. Девушка совсем не замечала, как текло время, не слышала привычные вечерние звуки города, полностью погрузившись в мир, созданный чьей-то фантазией. Ей было уютно в этом уединении, в этом убежище от повседневности.

Её сердце тосковало по приключениям, описанным в книге, по той всепоглощающей любви, что заставляла героев преодолевать любые преграды. Ей хотелось убежать от скучной, предсказуемой реальности, где каждый день походил на предыдущий, где не было места волшебству, доблестным рыцарям и истинным героям. Её собственный мир казался ей слишком серым и обыденным, слишком приземлённым для её необъятной души.

– Почему мой мир не такой? – вырвалось у неё.

Она закрыла глаза, крепко сжимая книгу в руках, и позволила воображению унести её ещё дальше. Девушка представляла, как она сама становится принцессой Авелиной, облачённой в прекрасное, струящееся платье из синего шёлка, расшитое серебряными нитями, идущей навстречу своей судьбе по залитым лунным светом аллеям. Она чувствовала лёгкий ветерок на коже, слышала шелест листвы, видела искры в глазах принца, когда он протягивал ей руку. Это было так реально, так осязаемо, что сердце замирало в предвкушении.

Она видела себя среди величественных замков, в окружении верных друзей, переживающей опасности и побеждающей зло. Её воображение рисовало картины, которые были ярче любого сна. Казалось, что именно там, в этом книжном мире, она наконец-то обретёт себя, найдёт своё истинное предназначение, а не будет просто сторонним наблюдателем чужих жизней, как это часто случалось в её обычной рутине.

Чужой среди своих. Вот кто она была.

Внезапно, сгусток глубочайшего желания вырвался из её груди, обретая форму почти физически ощутимого шёпота, который потонул в тишине комнаты. Она почти беззвучно произнесла, обращаясь словно к самому мирозданию, к страницам книги, к звёздам за окном: «Я хочу оказаться там. В этом мире. Я хочу стать частью этой истории». Голос её был полон отчаяния, но и невероятной решимости. Её желание было не просто мимолётной прихотью, а криком души, жаждущей перемен. Она хотела не просто читать о приключениях, а ощутить их на себе, прожить каждую секунду, а не просто перелистывать страницы, погружаясь в выдуманные миры лишь на короткое время. Она хотела стать частью того, что казалось ей идеальным.

Резкий, пронизывающий холод ударил в спину, заставляя девушку судорожно вздрогнуть. Она открыла глаза, но вместо привычного потолка своей комнаты увидела низкое, свинцовое небо, затянутое грязными, рваными облаками. Воздух был сырым и тяжелым. Она лежала на чем-то твердом и влажном. С трудом приподнявшись на локтях, она поняла, что это была голая, утоптанная земля, усеянная мелкими, острыми камнями. Мягкого пледа не было. Аромат ванили и старой бумаги, который так успокаивал ее, бесследно исчез. Его сменила густая, тошнотворная вонь гнили, сырости и чего-то еще, кислого и затхлого. Вокруг, насколько хватало глаз, громоздились руины. Почерневшие от времени и непогоды камни, остатки некогда величественных стен замка, теперь походили на скелеты доисторических чудовищ.

Это не тот замок.

– Эреон? – ее голос прозвучал слабо, тонким, испуганным писком, который тут же поглотила гнетущая тишина. Она села, озираясь по сторонам с отчаянной надеждой. Он должен был быть здесь. Благородный принц, герой ее грез, тот, ради кого она так страстно желала попасть в этот мир. Но вокруг не было никого. Только ветер гулял между разрушенных арок, завывая, словно скорбя о былом величии. Сердце сжалось от ледяного предчувствия, превращаясь в маленький, дрожащий комок. Она поднялась на ноги, платье, то самое, в котором она сидела дома, теперь было испачкано в грязи и порвано на колене.

– Принц Эреон! – крикнула она громче, вкладывая в голос всю свою надежду, но он разбился о безмолвные камни и вернулся к ней лишь жалким, искаженным эхом. Паника начала затапливать сознание, вытесняя остатки сонного оцепенения. Это была ложь. Все было ложью. Волшебный мир, описанный на страницах книги, оказался обманом, жестокой насмешкой над ее мечтами. Здесь не было магии, не было сияющих доспехов и рыцарской чести. Только холод, грязь и всепоглощающее одиночество.

Она медленно побрела вперед, спотыкаясь о вывороченные из земли корни и обломки каменной кладки. В проемах, некогда бывших окнами, зияла пустота. Вместо цветущих садов, которые она так живо себе представляла, ее окружали лужи стоячей, мутной воды и чахлые, скрюченные деревья. В одном из полуразрушенных строений она увидела движение. Фигура, закутанная в грязные лохмотья, сидела у потухшего кострища и что-то жевала. Девушка замерла. Это был не вельможа и не рыцарь. Это был изможденный старик с ввалившимися щеками и пустыми глазами. Он даже не посмотрел в ее сторону. Нищета. Вот что царило здесь. Беспросветная, удушающая нищета, пропитавшая каждый камень, каждый вздох этого проклятого места. Осознание опасности пришло внезапно, пронзив ее, как ледяная стрела. Этот мир был не просто неидеален. Он был враждебен.

– Простите… где я? Что это за место? – голос дрожал, но она заставила себя спросить, подойдя к старику чуть ближе.

Он медленно повернул голову. Его взгляд был мутным и безразличным.

– Где надо, там и есть. В Гнили, – прохрипел он и снова отвернулся, впиваясь беззубым ртом в какой-то корень.

Гниль. Подходящее название.

В ее памяти всплыл яркий, сияющий образ: она, в роли принцессы Авелины, в роскошном синем платье, танцует с Эреоном в залитой светом бальной зале. Музыка, смех, восхищенные взгляды придворных. Его сильная рука на ее талии, его глаза, полные обожания. Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Какой контраст. Какая издевка судьбы. Вместо шелкового платья – рваная домашняя одежда. Вместо сияющего принца – безразличный старик, доживающий свой век в руинах. Книжные идеалы рассыпались в прах, погребенные под слоем грязи и отчаяния. Она не была героиней. Она была чужачкой, случайно заброшенной в кошмар, который сама же и призвала.

– Глупая… Какая же я глупая, – прошептала она, и горячие слезы обжгли ее щеки, смешиваясь с грязью. – Зачем я этого хотела? Зачем?

Она хотела приключений, но получила борьбу за выживание. Хотела любви, но нашла лишь безразличие и запустение. Все ее представления о героизме, о чести и доблести оказались фальшивкой, красивой оберткой для жестокой и уродливой правды. Здесь не было места для наивной мечтательницы. Этот мир перемалывал таких, как она, не оставляя и следа.

Она стояла так несколько минут, позволяя отчаянию захлестнуть себя. Но затем, сквозь пелену слез, что-то изменилось. Холодный ветер хлестнул по лицу, отрезвляя. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони, размазывая грязь. Ждать чуда было бессмысленно. Принц не прискачет на белом коне, чтобы спасти ее. Никто не придет. Никто не спасет. Если она хочет выжить, она должна сделать это сама. Образ принцессы Авелины, такой желанный и близкий, растаял, уступая место чему-то новому – твердому и злому. Она больше не была персонажем книги. Она была собой. И она была в беде. Ей нужно было найти способ приспособиться, научиться жить в этой нищете, или умереть.

– Мне нужна вода, – сказала она тверже, снова обращаясь к старику. – И… работа. Я могу что-нибудь делать? Могу помочь?

Старик издал странный звук, похожий на сухой кашель или смех. Он окинул ее оценивающим взглядом, задержавшись на ее чистых, хоть и испачканных руках.

– Работы тут на всех хватит, – проскрипел он. – Смерть – самый усердный работник в Гнили. А вода… вода в колодце. Если дойдешь.

Он махнул костлявой рукой в сторону еще более густых руин, где виднелось нечто, похожее на остатки центральной площади. Это был не ответ, а вызов.

Она кивнула. Поблагодарить его язык не повернулся. Она отвернулась от старика и посмотрела в указанном направлении. Каждый шаг будет испытанием. Каждый день будет битвой. Путь принцессы закончился, так и не начавшись. Теперь начинался ее собственный путь. Трудный, грязный и, возможно, очень короткий. Но это был ее путь. Она глубоко вздохнула, наполняя легкие вонючим, сырым воздухом, и сделала первый шаг. Первый шаг в своей новой, ужасающей реальности. Ноги вязли в грязи, но она упрямо шла вперед, прочь от места, где рухнули ее мечты, навстречу неизвестности, которая ждала ее в сердце Гнили.

Каждый шаг давался с невероятным трудом. Земля под ногами была предательски скользкой, перемешанной с грязью и острыми осколками камней. Девушка с трудом удерживала равновесие, ее взгляд лихорадочно выискивал хоть какую-то опору среди хаотичных руин, которые обступали ее со всех сторон. Воздух был тяжелым, насыщенным запахами разложения и сырости, отчего дышать становилось тяжело, а горло першило.

Она шла вперед, ее истерзанное платье цеплялось за торчащие куски арматуры и острые края повалившихся стен, оставляя новые затяжки и маленькие разрывы. Каждый порыв ветра, проносясь сквозь зияющие проемы, казался шепотом древнего горя, уносящим последние крупицы ее прежних надежд. Сердце колотилось в груди, не от страха, а от изнурения и осознания беспросветности происходящего. Впереди, в глубине этого каменного лабиринта, она надеялась найти колодец, источник жизни в этом мертвеющем мире. Ей отчаянно нужна была вода, чтобы смыть с себя не только грязь, но и остатки наивных мечтаний. Ее ноги, непривычные к таким нагрузкам, с каждым шагом становились все тяжелее, а мышцы горели от напряжения. Она чувствовала, как на коже выступает холодный пот, смешиваясь с грязью и слезами, которые уже давно перестали течь. Отчаяние сменялось упрямством, гнев на судьбу – чистой, животной жаждой выживания. Мир, который она так желала, оказался ловушкой, но теперь отступать было некуда.

Она пробиралась сквозь обломки, словно фантом, лишенный былой красоты и изящества, ставшая частью этой разрухи. Ее глаза, еще недавно полные мечтательной искры, теперь были прикованы к земле, выискивая наименее опасный путь. На этом пути не было ни рыцарей, ни волшебства, только бесконечная, гнетущая борьба за каждый вдох, за каждый шаг. Это был ее мир теперь, и ей предстояло либо принять его, либо быть им поглощенной. Она не была героиней. Она была выжившей. И это было лишь начало. Руины тянулись бесконечно, словно застывший во времени крик былого величия, а теперь – молчаливый свидетель упадка. Каждый камень, казалось, был пропитан этой безнадежностью, каждый обломок дышал историей, которую она еще не знала, но уже чувствовала ее тяжесть.

Голод и жажда начинали щипать, отвлекая от мыслей, заставляя сосредоточиться на базовых потребностях. Ей нужна была вода. Только вода. Все остальное могло подождать. Скрюченные силуэты деревьев, их голые ветви, казалось, тянулись к ней, словно костлявые пальцы, пытаясь ухватить за тонкие обрывки платья. Каждый шаг был болезненным напоминанием о том, как хрупок ее прежний мир и насколько неподготовленной она оказалась к этому новому. Это было ее испытание, и она должна была пройти его, несмотря ни на что. Где-то вдали послышался скрип, возможно, это был ветер, играющий с покосившимися ставнями, или же что-то живое, скрывающееся в тени руин. Девушка напряглась, ее слух обострился, каждое движение, каждый звук заставлял ее сердце биться сильнее. Но она не останавливалась. Она не могла. Слишком много на кону. Слишком многое она уже потеряла, чтобы просто так сдаться. Она чувствовала, как ее руки и ноги покрываются ссадинами от постоянных соприкосновений с острыми краями камней и шершавыми поверхностями.

Грязь въедалась под ногти, а волосы, когда-то аккуратно уложенные, теперь сбились в колтуны, покрытые пылью. Ее внешний вид был полным отражением ее внутреннего состояния – сломленной, но не до конца уничтоженной. И все же, ей предстояло пройти еще много, прежде чем она достигнет своей цели. Ее решимость только крепла. Ее ждала вода. А после воды – выживание. Это было ее новое кредо. Единственное, что имело значение. Она должна была это сделать. Ради себя. Ради своего нового, ужасного будущего. Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоить дрожь в руках, и продолжила свой путь. За каждым поворотом, за каждой рухнувшей стеной она надеялась увидеть то, что ищет, но путь казался бесконечным. И тогда, когда силы уже были на исходе, ее нога предательски подвернулась на куске рыхлой кладки. Она вскрикнула, потеряв равновесие, и рухнула на землю с глухим стуком, выставив вперед руки. Острые камни впились в колени, разрывая ткань платья и царапая кожу.

Резкая, пронизывающая боль пронзила все тело, заставив ее судорожно выдохнуть. Слезы навернулись на глаза, но она быстро заморгала, пытаясь отогнать их. Слабость. Нельзя позволять себе слабость здесь. Она должна быть сильной. Всегда. Должна быть. Ей нужна вода, и эта мысль, словно раскаленный уголь, жгла в ее сознании, перекрывая физическую боль. Она оттолкнулась от земли, скрипнув зубами от усилившегося жжения в разбитых коленях. Из ссадин сочилась кровь, смешиваясь с грязью на руках и ногах. Она даже не посмотрела на раны, понимая, что это лишь малая плата за выживание. Ее взгляд был устремлен вперед, ища хоть какой-то ориентир. Боль была лишь фоном. Не более.

Она поднялась, опираясь на обломок стены, тяжело дыша. Платье окончательно пришло в негодность, но сейчас это было наименьшей из ее проблем. Каждый вдох давался с трудом, но она упорно заставляла себя идти. Еще один шаг, еще один. Цель так близка. Сквозь полуразрушенные проулки, между покосившимися столбами, она наконец увидела его – древний, полуразрушенный колодец. Он стоял посреди небольшой, такой же разрушенной площади, похожий на горбатого старика, сутулящегося под бременем времени. Каменные стенки были покрыты мхом и грязью, а деревянный ворот, казалось, мог рассыпаться от одного прикосновения. Но самое страшное – вода в нем была мутной, почти черной, с едва различимыми пятнами гнили на поверхности. Мечты о чистой, хрустальной влаге рассыпались в прах.

Вокруг колодца стояли несколько человек. Изможденные, молчаливые фигуры в грязных лохмотьях, их лица были похожи на высеченные из камня маски – пустые, безразличные, с глазами, полными усталости и боли. Они стояли в очереди, держа в руках ведра и кувшины, не обмениваясь ни словом, ни взглядом. Когда она подошла ближе, их взгляды скользнули по ней, цепкие и оценивающие, но тут же отвернулись. Никто не проявил ни любопытства, ни сочувствия. Она была просто еще одним призраком в этом городе призраков. Никакого тепла, никакого участия. Только холодное безразличие. Один из них, худощавый мужчина с седой бородой, взглянул на нее с нескрываемым презрением. “Еще одна, пришедшая из ниоткуда, – пробормотал он себе под нос, его голос был скрипучим и сухим, как старые листья. – Только место занимает.” Никто даже не кивнул ей в ответ на ее невысказанный вопрос.

Она почувствовала, как в груди разрастается жгучий комок обиды и одиночества. Где рыцарская честь? Где милосердие? Где хоть проблеск того, что она читала в книгах? Здесь не было ничего, кроме пустоты и отчуждения. Это было так далеко от ее представлений о сказочном мире, что казалось жестокой насмешкой. Она взяла старое, щербатое ведро, висевшее на крюке у колодца. Деревянная ручка была гладкой от частого использования, а само ведро – тяжелым и неудобным. Ее неопытные руки с трудом справились с веревкой, которая, казалось, весила тонну. Она опустила ведро в колодец, чувствуя, как веревка обжигает ладони. В ответ раздался глухой всплеск. Когда она начала поднимать ведро, мышцы рук заныли от непривычной нагрузки. Вода, мутная и холодная, тяжело плескалась внутри. Несколько капель пролились, оставляя грязные разводы на ее уже испачканном платье. Ведро качалось, грозя выскользнуть из ослабевших пальцев. Она зажмурилась, сосредоточившись на каждом движении, на каждом усилии, пытаясь удержать ношу. Ей было неловко, стыдно за свою неспособность выполнить такую простую задачу, но выбора не было. Это ведро. Эта вода. Это ее жизнь. Дыхание сбилось, лоб покрылся испариной. Наконец, с последним рывком, ведро оказалось на краю колодца.

Она чувствовала себя полностью истощенной, но облегчение от того, что вода была добыта, было сильнее усталости. Никто из окружающих не предложил помощи. Они продолжали молча стоять, отводя взгляды или просто уставившись в пустоту. Их глаза были безжизненными, их движения медленными и вялыми. Она осознала, что здесь нет места для сострадания. Каждый был занят выживанием, каждый держался за свою крошечную долю ресурсов, не готовый делиться ничем, даже взглядом. Она была одна. Совершенно одна. Это не был мир, где герой спасает попавшего в беду, где доброта вознаграждается, а благородство является нормой.

Здесь не было рыцарей, готовых протянуть руку помощи. Здесь был только животный инстинкт самосохранения, диктующий свои безжалостные правила. Ее книжные идеалы разбивались, словно хрупкий хрусталь о каменные плиты этой мертвой земли. Никто не двигался, пока она не взяла ведро и не начала тащить его прочь от колодца. Тяжесть воды давила на ее тело, руки дрожали, а каждый шаг отзывался болью в разбитых коленях. Она старалась держать равновесие, чтобы не пролить драгоценную влагу.

Подняв глаза, она окинула взглядом разрушенный город. Тени от рухнувших стен казались хищными, а ветер свистел, разнося запахи гнили. Это был не Эреон. Не тот прекрасный мир, о котором она читала. Это был Гниль. Это была ее новая реальность. Осознание пронзило ее, как ледяной клинок. Все ее мечты, все фантазии рассыпались в прах, превратившись в пыль под ногами. Она должна привыкнуть. Должна научиться жить здесь. Или умереть. Другого пути не было.

Она глубоко вздохнула, этот воздух, вопреки отвратительному запаху, теперь казался ей единственным доступным. “Хорошо, – прошептала она самой себе, ее голос звучал хрипло и твердо. – Я справлюсь. Я выживу.” Это была не мольба, не вопрос, а клятва, данная самой себе. Путь назад был отрезан. Путь вперед был единственным. Она больше не была принцессой Авелиной, жаждущей спасения. Она была собой, девушкой без имени и без будущего, которая должна была найти свой путь в этом жестоком, безразличном мире. Ведро с водой казалось непосильной ношей, но она тащила его, чувствуя, как каждая капля пролитой воды отнимает у нее часть сил. Но она не останавливалась. Она шла вперед, шаг за шагом, впитывая эту новую реальность, пытаясь понять ее правила. Это было тяжело, но она чувствовала, как внутри нее что-то меняется, что-то ломается, чтобы потом построиться заново – более крепкое, более стойкое, более приспособленное к выживанию. Теперь ее путь начинался по-настоящему.

Глава 2

Ее ноги, словно налитые свинцом, еле передвигались по каменистой, усыпанной мелкой пылью дороге. Вокруг простиралось неприветливое поселение: редкие, покосившиеся домишки с тусклыми окнами, которые словно смотрели на мир безразличными, пустыми взглядами. Воздух был тяжел, пропитан запахом застоявшейся воды и тлеющего костра, а небо над головой казалось таким же серым и безрадостным, как и ее собственные мысли. С момента ее внезапного появления в этом искаженном мире прошло слишком много времени, чтобы просто отчаяться, но недостаточно, чтобы принять его. Сердце сжималось от предчувствия беды, от осознания того, что все ее мечты о волшебстве обернулись прахом, а вместо принца и дворцов она нашла лишь руины и равнодушие. Она шла вперед, шаг за шагом, в надежде найти хоть что-то, что могло бы пролить свет на эту чудовищную ошибку Вселенной, хоть какую-то зацепку, способную объяснить происходящее или, быть может, указать путь назад, в ее прежний, такой уютный и безопасный мир.

Вдали, чуть поодаль от основной массы ветхих строений, стоял небольшой, но удивительно опрятный домик, его стены были сложены из темного, почерневшего от времени камня, а крыша, покрытая мхом, казалась почти целой. Из тонкого дымохода вилась еле заметная струйка дыма, обещая тепло и, возможно, жизнь. На мгновение в ее душе вспыхнула крохотная искорка надежды – первая за долгое время. Она подошла к деревянной, с виду крепкой двери, ее ладонь дрогнула, прежде чем робко постучать. Стук разнесся гулким эхом в тишине, нарушая застоявшийся покой этого забытого места.

Почти сразу дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился старик. Его лицо было испещрено глубокими морщинами, словно древний пергамент, хранящий в себе века историй и тайн. Глаза, цвета оникса, светились необычайной мудростью и каким-то глубинным знанием, которые она не встречала ни в одной из своих книг. Он не выражал удивления или враждебности, лишь спокойную внимательность. Его взгляд, пронзительный и цепкий, словно заглядывал прямо в душу, оценивая ее не столько по внешнему виду, сколько по той внутренней буре, что бушевала в ее сердце.

– Заходи, дитя, – произнес старик низким, хрипловатым голосом, в котором, однако, чувствовалась необъяснимая мягкость. – Не стой на ветру. Вижу, путь твой был долог и нелегок.

Она вздрогнула от неожиданного приглашения, но тут же почувствовала прилив благодарности. Это было первое теплое слово, которое она услышала с момента своего прибытия. Кивнув, девушка несмело переступила порог, оказавшись в полумраке, окутавшем скромное жилище. Воздух внутри был насыщен запахом сухих трав, старой бумаги и чего-то сладковатого, похожего на мед. Единственное окно, небольшое и высоко расположенное, дарило лишь рассеянный свет, отчего тени плясали на стенах, уставленных полками с древними фолиантами и странными артефактами. Это место дышало историей, и впервые за долгое время она почувствовала себя не совсем чужой.

Старик, представившийся Старейшиной Андаром, указал на низкий деревянный табурет у очага, где уютно потрескивали поленья. Затем он бесшумно подошел к столу, на котором стояла глиняная кружка и лежала краюха свежеиспеченного хлеба. Он налил ей воды из кувшина, ее поверхность была кристально чистой, без малейших признаков мути, в отличие от той, что она видела ранее. Он протянул угощение, его движения были медленными и уверенными. От каждого глотка прохладной воды и каждого кусочка простого хлеба по телу разливалось давно забытое тепло. Истощение, как физическое, так и эмоциональное, накатило с новой силой, когда напряжение последних дней начало спадать.

– Благодарю, Старейшина, – прошептала она, ее голос звучал хрипло от долгого молчания и пережитых потрясений. – Я… я не знаю, как сюда попала. Этот мир… он совсем не такой, как я думала.

Андар лишь кивнул, его взгляд не отрывался от ее лица. Он сел напротив, скрестив тонкие, жилистые пальцы на коленях, и терпеливо ждал, пока девушка немного придет в себя и сможет связно изложить свою историю. Под его спокойным, но проницательным взором ей стало легче говорить, словно невидимая преграда, мешавшая ей доверять, рухнула. Она рассказала ему о своей комнате, о книге, о желании, которое так внезапно и, как ей тогда казалось, чудесным образом исполнилось. Говорила о принце Эреоне, о замках из хрусталя и о том, как вместо всего этого оказалась среди разрушенных стен и отчуждения. Ее голос дрожал от обиды и разочарования, когда она описывала, как каждый шаг в этом мире лишь углублял пропасть между ее книжными мечтами и суровой реальностью.