Не разбивай моё сердце

– Каша сейчас будет, – говорит, не оборачиваясь.

У меня в животе вновь протест ощущается тяжелым комом. Поджимаю губы и пытаюсь донести все до Борзова. Он же умеет чувствовать мои мысли на расстоянии?

– Садись, – приказывает, мазнув взглядом по моим ногам.

Скрещиваю руки и остаюсь стоять.

Из звуков на кухне остается только стук ложек о керамические блюдца, из которых едят братья. Спина Борзова напрягается, и на вид она кусок отколотого камня.

– Тебе нравятся мои уроки? – говорит безучастно, но нескольких недель бок о бок с бандитом научили меня: его спокойствие или равнодушие часто профессиональная маска. Такие, как Ян, никогда не бывают расслаблены.

Глазами скольжу по натянутому торсу Борзова, когда он оборачивается лицом ко мне. Я трогала кубики, царапала их ногтями, и мне нравилось. А сейчас внутри опустошенность.

– Не хочу кашу. Не люблю я ее, – от напора бандита у меня срывается голос.

– А что любишь? Леденец?! – почти выкрикивает.

Камиль прыскает от смеха. Вновь хочется убежать, чтобы спрятаться в четырех стенах.

– Села!

Его голос мощнее боксерского удара. Меня отталкивает назад, и я плюхаюсь в кресло. Борзов накладывает ненавистную мне кашу и передо мной ставит тарелку. Ложку заворачивает в салфетку и передает из рук в руки.

Надо бы поблагодарить, но я молчу и опускаю взгляд на еще дымящуюся субстанцию ненавистной мне овсяной каши. Там еще и изюм.

Вместо желанного аппетита – рвотные позывы. Никогда не любила овсянку.

Ян садится напротив и ждет. В прошлый раз я ела из его рук. Такого унижения перенести во второй раз не смогу. И разворачиваю ложку, опускаю ее в кашу и под стеклянный взгляд Борзова начинаю есть.

– Я хочу устроиться на работу, – сообщаю, хотя вовсе не обязана. Да?… – К возвращению дедушки мне нужно…

– Не обсуждается, – срезает невысказанное мной, как охотничьим ножом.

Отставляю недоеденную кашу и облокачиваюсь на спинку кресла. Мы схлестываемся взглядами с Яном. Бандит давит, сплющивает, подчиняет своей воле. Его челюсти напрягаются, возможно, я даже слышу хруст.

От внутреннего давления кровь начинает выкипать, вызывая жажду и делая меня немой. Он создает правила, и я должна им следовать – таков его мир.

Не смею отвернуться. Его правила мне ненавистны.

– Ты же сама просила защиты? И я защищаю.

– Это всего лишь работа, – устало выдыхаю, – у меня нет денег даже заменить кеды.

Чувствую себя жалкой, никчемной. Не хватает еще, чтобы все трое подумали, что я что-то выпрашиваю у них.

– Кеды куплю. О работе забудь, Лика.