Пишу про город

И вот он в своей последней чистой футболке уже шагает по вечернему городу. В одной и той же кофейне неизменно берет капучино, в одном и том же парке неизменно сидит на лавке. Артур Сейдж Ривер считал, что живет скучную жизнь, пустую и безрадостную. И кто-то скажет, что он идиот, не понимающий своего счастья: не работает, распивает кофеи по паркам и может делать всё, что ему заблагорассудится. Но факта это не изменит. Артур Сейдж Ривер был несчастен, так же, как и Мэри Грейс Форстер, как и многие другие персонажи, которых он когда-то писал.

Ох, как хотелось бы Артуру когда-нибудь написать о ком-то, кто не пуст, а полон. Создать, может быть, того самого героя, который будет воплощением его фантазий о лучшей версии себя. А может, и простого человека, но полноценного внутри, всецело удовлетворенного собой и жизнью. Наверняка Артур Сейдж Ривер и сам хотел бы быть лучше, но те выборы, которые он совершал, не сыграли на руку в этом деле. Он мечтал бы назвать себя смелым и решительным. Проснуться однажды и шагнуть в новую жизнь. Взять ответственность и разрешить себе быть “никем” без страха осуждения.

Именно такие мысли и лезли голову Артура каждое кофепитие. Он уж было думал перестать употреблять кофеин, но злосчастная привычка побеждала его снова и снова. Поэтому почти каждый день на пару десятков минут в парке он предавался философским размышлениям. Результат всегда был примерно одинаковым: Артур Сейдж Ривер – безвольное бревно, плывущее по реке жизни. За этим следовал обширный вздох, наполненный противоречиями бытия. Потом Артур неспешно прогуливался и возвращался домой.

Он был крайне впечатлён тем, что Мэри Грейс Форстер в тот вечер не осталась дома и не поехала к родителям. Конечно, в жизни обычно так не происходит, но, как и любому главному герою, Артур хотел подарить ей частичку надежды, которая, как правило, идет в комплекте с решительными действиями. Но что будет с Мэри дальше? Он знал лишь ту самую сцену, где она вываливается с чемоданами из автобуса (которая, кстати, ещё не написана). Её будущее было покрыто таким же мраком, как и сам город и всё, что с ним связано. Станет ли Мэри в итоге лишь жалкой проекцией его внутренней пустоты? Артур задумался о том, не захочет ли она стать писателем и любит ли она мороженое.

Не думайте, что Артур Сейдж Ривер представлял собой образец уныния. Встретив его, вы бы вполне оценили бойкость нрава, позитивный взгляд на жизнь и неплохое чувство юмора. Как и “подобает” приличному человеку, он умел держать лицо. И как “полагается” мужчине, он предпочитал аккумулировать негативные чувства вместо их выражения. Временами, порой затяжными, его, конечно, захватывали уничижительные мысли о себе и творчестве, но в свободное от них время Артур испытывал много надежд на светлое будущее. Он с удовольствием поддерживал друзей и приятелей, исправно навещал маму и сестру и в целом источал весьма приятный вайб.

Не стоит забывать и о “рациональности” Артура. Когда назойливые дурные мысли отступали, он совершенно отчетливо понимал, насколько мала величина его проблем в сравнении с важнейшими составляющими существования и жизнью самой по себе. Тогда Артур не видел ничего такого уж страшного в том, что не реализован, ведь он здоров и относительно молод. Зацикленность на том, чтобы иметь профессию и обрести себя, в такие моменты казалась ему смешной и нелепой. После каждого раунда обвинений Артур Сейдж Ривер неизменно давал себе ещё время. “Ну кто становится писателем за один день? Или даже год?”

– Эй, Артур, это ты?

Кто-то торопливо приближался к скамейке. Высокий белокурый мужчина с кожаным дипломатом в руке улыбался во весь рот.

– Да, точно! – воскликнул мужчина. – Сколько лет тебя не видал! Ты узнал меня? Картер Логан. Мы учились вместе в школе.

– Ка-а-артер, – протянул Артур. – Давно не виделись.

Мужчины пожали руки, и Картер, не спрашивая, уселся на скамейку. Он принялся трещать без умолку, на что Артур ритмично кивал и вежливо улыбался. Конечно же, этот разговор был для Артура, скажем прямо, нежелательным, ведь сейчас придётся говорить про книгу.

– … и вот так я получил эту работу. Чудо, не иначе! Ингрид говорит, что я этого более чем заслуживаю. Да и пора бы, ведь тридцать лет уже. Ты только представь, целых двадцать девять дней отпуска в году! – Картер пригладил волосы, потер руки, передохнул секунды три и продолжил. – Ну а сам ты как? Столько лет прошло. Как там кто из наших одноклассников поживает?

– Я в порядке, – выдал Артур, всем своим тоном и видом походя на дружелюбного соседа. – Особо и рассказать нечего.

– Ты чем занимаешься?

Картер глядел на Артура в упор огромными синими глазами. ТОТ САМЫЙ вопрос вызвал в Артуре, по меньшей мере, тахикардию. Как бы он не старался, его напряженность в подобных разговорах выдавали движения и различные микро подергивания. К счастью, это вряд ли было заметно собеседнику, или люди просто предпочитали не говорить о своих заметках. По совершенной случайности Артур Сейдж Ривер стиснул кофейный стакан чуть сильнее, так что крышка подпрыгнула и упала на землю.

– Да вот, книгу пишу, – сказал Артур как можно более непринужденно.

– Ого! Ничего себе! Ингрид говорит, что писатели – люди пропащие, сплошь бездельники и нахлебники. Но я так не думаю. Это же сколько ума нужно, чтобы что-то придумать, а уж тем более написать.

“Нужно столько ума, сколько у меня вероятно нет!” – подумал про себя Артур.

– Где можно тебя почитать? – продолжил Картер. – Я бы прикупил книжку. Не читал, наверное, со времен школы. Или, может, ведешь блог? Чтение меня выматывает, а вот подписаться на приятеля – это я с радостью. Ингрид говорит, что сохранение контактов в наше время дорогого стоит.

– Я пока только начал писать, честно говоря. Но если я заведу блог, то обязательно дам тебе знать. У меня есть личный аккаунт, но, честно говоря, я особо его не вел никогда.

Артур, конечно же, лукавил. Если бы он завел блог, никто из одноклассников уж точно бы не был уведомлен.

Они обсудили поднятие цен на кофе, выяснили, что Ингрид, конечно, предпочитает чай, и когда стало понятно, что разговор не особо клеится, всё же обменялись контактами и разошлись.

Последствия разговора о занятиях Артура обычно вовсе не так драматичны, как он себе представляет. Никто особо не осуждал его за то, что тот не работает и никак не может написать книгу. В первую очередь, вероятно, потому, что никому и дела нет до того, кто там чем занимается. Только сам Артур придумывал, что должен соответствовать какому-то уровню, представлениям и “нормам”. Именно он решил минимизировать связи с обществом, дабы плескаться в собственном стыде и унижениях. Мечтая когда-то вернуться в мир уже полноценным, наполненным, Артур Сейдж Ривер совершенно осознанно отнимал у себя дни и месяцы, помещая себя в изоляцию. Но что же такое эта полноценность, которую он так жаждал?

Глава 4

Герберт Сэмюэл Рэй категорически не любил всяческие подъёмы. Будь то лестница или любого вида уклон, он предпочитал избегать похода вверх чего бы то ни стоило. Именно поэтому четырнадцать лет назад Герберт приобрел дом в самом равнинном из всех районов города. Проблема была лишь в том, что Эшбурн располагался в холмах, и различного рода подъёмов в нем было не счесть. Когда-то Герберт Сэмюэл Рэй всерьез задумывался, не сменить ли ему место жительства и не подыскать ли поселение без лестниц, но любовь к родному краю, где он провел почти всю свою жизнь, всё же его остановила.

На прошлой неделе Герберт отметил свой шестьдесят второй день рождения. На праздник собрались все, от мала до велика: братья и сестры, дети и внуки, племянники и племянницы, соседи и друзья, две его жены (бывшая и нынешняя). Не то чтобы Герберт как-то собирался отмечать, но Лиза (его жена) была непреклонна и созвала на празднество весь свет. Надо бы сказать, Герберта Сэмюэла Рэя это никак не обидело, и даже наоборот, для него подобные сборища всегда были настоящим удовольствием. Он вообще был очень благодарным человеком к людям, что его окружают, к себе и к самой жизни.

Пожалуй, можно сказать, что Герберт жил свою жизнь на славу. В молодости, когда колени позволяли, он успел перепробовать всё на свете. Он покатался на лыжах в Арктике, увидел Доломиты, Альпы и Гималаи (конечно же, снизу), съездил в круиз по Атлантике, искупался во всех морях Европы, попробовал настоящие суши в Японии и даже тухлую акулу в Исландии. Герберт воспитал пятерых детей, четырёх собак, двух котов, одну раненую белку и такого же бедолагу голубя. Он успел развестись и остаться друзьями с женой, смог найти вторую любовь. Герберт побыл лесорубом, смотрителем маяка, столяром, научился танцевать сальсу, выучил два языка, овладел игрой на гитаре. Он провел бурную юность, насыщенную молодость и вполне приятную зрелость.

Хоть сам он и не считал себя человеком особо уж взрослым, глядя на своих старших внуков тинейджеров, он волей не волей вспоминал, что за даты стоят у него в паспорте. Но это было не столь важно, ведь Герберт планировал быть вполне себе юным, как минимум до девяноста лет. Жизнь для него была так сладостна, словно конфета, которую он смаковал. И если бы кто-то предложил ему бессмертие, Герберт Сэмюэл Рэй непременно бы согласился. Он никогда не желал останавливаться, встречал препятствия с гордо поднятой головой и заготовленной шуткой.

В нём, так же как и во всех нас, скрывались свои шрамы, тревоги, травмы. Его характер не был таким уж прекрасным, как можно подумать. Герберт был весьма упрям, довольно настойчив и периодически слишком уж саркастичен. В его жизни бывали и провалы, и огрехи, но после всего этого он вставал и говорил себе, что надо продолжать идти. Своих друзей и близких он часто ободрял любимой фразой: “Дорогу осилит идущий”. Пожалуй, именно это и было его жизненным кредо.

Герберт отпил несколько глотков воды и заприметил приближающийся междугородний автобус. Последние пару лет он подрабатывал водителем такси, но совсем не ради материальной составляющей. У него была неплохая пенсия, да и одна из дочерей имела крайне прибыльный бизнес и активно вкладывала в старение своих родителей. Но Герберт привык работать с самой юности. Не было и года, чтобы он прозябал в безделье. Поэтому, когда он вышел на пенсию, количество свободного времени показалось ему слишком уж колоссальным. Уже через две недели подстригания сада он закупил все необходимое оборудование, чтобы сделать из своего верного вместительного универсала такси, попросил внуков помочь разобраться в приложении и даже вытянул из шкафа парочку приличных рубашек. Честно говоря, эти парадные сорочки за всю жизнь он носил только на свадьбы да на похороны, но как человек с ответственным подходом к работе, Герберт заключил, что должен выглядеть представительно. Большую часть жизни он отдал рабочим специальностям, где самыми ходовыми нарядами были роба и ботинки или джинсы с футболкой или флисовой рубахой. Настала пора попробовать что-то новое.

К вечеру в Эшбурне стало даже прохладно, насколько это возможно для лета. Герберт накинул на плечи твидовый пиджак. Автобус, пыхтя и задыхаясь, протащился до остановки в нескольких метрах. Герберт Сэмюэл Рэй любил наблюдать за пассажирами. В них таились истории, а он страсть как любил послушать о жизни. За кучкой подростков, которые явно ездили в соседний город за чипсами по акции, из автобуса неспешно вышла его соседка Миссис Кук. Думая, что на этом пассажиры закончились, ведь Эшбурн был далеко не самым популярным направлением, Герберт чуть было не развернулся, но вовремя заметил рыжий чемодан, скачущий на порожке автобуса. За чемоданом показалась голова, вернее копна непослушных то ли рыжих, то ли каштановых волос, торчавшая из двери. Герберт поспешил на помощь, потому что чемодан никак не желал оказываться на асфальте.

– Спасибо, спасибо большое, – сказала незнакомка.

Герберт Сэмюэл Рэй сразу же углядел в молодом лице усталость, печаль и нотку стыдливости, вызванную, вероятно, сложностями с принятием помощи. Эта особа явно нуждалась в хорошем отдыхе и сне.

– Да чего уж там, – ответил Герберт, вытянув и второй чемодан.

Затем и незнакомка оказалась, наконец, на остановке. Она была такая хрупкая, едва доставала Герберту до подбородка. Налицо видно недоедание. Тоненькие ручки героически держали два, наверняка не самых легких, рюкзака. Девушка озиралась по сторонам и каждый раз при взгляде на Герберта стеснительно улыбалась.

– Вы, стало быть, первый раз в Эшбурне? – спросил Герберт.

– Да, да, – защебетала пассажирка. – Ой, извините. Меня зовут Мэри, Мэри Форстер.

Она протянула тонкую руку, на что Герберт ответил легким рукопожатием. Эта девушка напоминала ему его несколько рассеянную младшую дочь, которая так же беспокойно разглядывала новые места.

– Герберт Рэй. Я тут вожу такси. Может, вас куда подвести или хотя бы что подсказать?

Мэри пошаркала по карманам и вытянула оттуда потрепанную листовку. Она раскрыла её и, посмотрев на Герберта, сообщила, что направляется в Ридж Парк – город без интернета.

– Ридж Парк? – удивился Герберт. – Давненько я никого не возил туда. Надо бы сказать, не помню, чтобы вообще последние пару лет туда направлялся кто-то, кроме местных.

– Да, – Мэри запнулась, – я, честно говоря, не знаю. Нашла эту листовку на остановке и подумала: почему бы и нет? Если, конечно, эта программа вообще работает.

– Честно, я не слыхал ни про какую программу, но остановиться точно найдется где. Там есть целый отель, представьте себе, какого у нас тут нет, хоть Эшбурн и побольше.

Не успела Мэри и сообразить, как Герберт уже грузил ее чемодан в багажник желтого универсала с шашечками.

– А вы к нам издалека, стало быть? – поинтересовался Герберт.

– Да, восемь часов на автобусе. – вздохнула Мэри, садясь на заднее сиденье.

– Это, конечно, далековато, – сказал Герберт и, сощурив глаза, пристально посмотрел на Мэри. – Вы, милая, то ели хоть что сегодня?

Мэри отрицательно качнула головой. Так легонько, что можно было и не заметить.

– Да, я не голодна, – сказала она.

– Ясно, – заключил Герберт. – Значит, перед нашей поездкой я угощу гостью нашего города самым вкусным сэндвичем, который вы когда-либо пробовали. Честное слово, если бы не эти сэндвичи, я бы уж давно уехал из этой дыры.

В отличие от многих людей, Гербер Сэмюэл Рэй любил говорить не только о прошлом или только о будущем. Его занимали разговоры обо всём что было, есть и будет. Вот и в машине он тарахтел, как заведённый генератор, рассказывая Мэри истории и байки про Эшбурн, свою жизнь и планы. На самом деле состояние девушки несколько печалило Герберта, побуждало некий отцовский инстинкт. А в таких ситуациях он всегда говорил без умолку, травил шутки, пытаясь хоть как-то ободрить человека.

За эту нотку неиссякаемого оптимизма и присущий ему легкий азарт все окружение Герберта Сэмюэла Рэя его крайне уважало, если не сказать любило. Он был довольно юморной, в меру практичный и невероятно щедрый ко всем, кто приходил с добром. И даже несмотря на перипетии характера Герберта, сложно было бы припомнить человека, который отзывался бы о нем хоть мало-мальски плохо. Сам же он считал себя человеком совершенно обычным и порой, получая объятия или комплименты, любил поворчать.

Сэндвич из местной пиццерии, который так жаловал Герберт, по размеру был примерно с предплечье Мэри. Он взял еще по бутылке воды и местного смородинового морса. Хоть поначалу было видно, что Мэри побаивается и смотрит в зеркало заднего вида с легкой тревогой, к середине пути на ее щеках проступила здоровая розовинка, и она даже начала смеяться с шуток.

Можно сказать, это было особой чертой Герберта Сэмюэла Рэя. С ним рядом люди по каким-то неведомым причинам могли расслабиться и чувствовать себя безопасно. Возможно, секрет был в его характере, ведь казалось, что он не знает, что такое уныние. Но на самом деле, пройдя через множество различных кризисов, моментов скорби и потерь, повидав мир и людей, Герберт Сэмюэл Рэй познал две простые истины.

Первая – благодарность. Он не был особо религиозным, не верил так уж сильно в судьбу и уж тем более не слыхал ничего об эзотерике. Тем не менее, в моменты слабости, истощения, потерь и страхов Герберт не уповал на злой рок. Напротив, он благодарил. Каждый вечер, укладываясь спать, внутри него, как давно выученная мантра, звучали слова благодарности за то, что он имеет, что ему дарована жизнь, здоровье, люди. Он говорил спасибо за всё, что он смог постичь и продолжает постигать.

Вторая – честность к самому себе. Герберт терпеть не мог врать другим, но еще больше ненавидел врать самому себе. Он задавал себе множество вопросов о том, чего и как он хочет. И даже если ответом временами было “ничего”, он не упивался виной и не впадал в болезненные сравнения себя с другими. Он давал себе время, говорил с близкими, шёл на рыбалку. Герберт считал, что лучшее, что он может дать людям – это определенность. Он был тем самым плечом, на которое можно было положиться как для других, так и для самого себя.

Наверное, Герберт Сэмюэл Рэй был полноценным.

Глава 5

Артур Сейдж Ривер мечтал побывать в Доломитах, прыгнуть с парашютом и купить мотоцикл. К сожалению, в отличие от Герберта Сэмюэла Рэя, он не обладал достаточной решимостью для осуществления своих планов. Артур всегда знал, чего хочет, что, конечно, было несомненным плюсом. Однако знать и делать – это вещи порой вообще не связанные. Поэтому все его мечты и фантазии прочно хранились лишь в голове в ожидании своего исполнения, которое крайне затянулось. И в мыслях о своих желаниях Артур метался между двух огней. Временами он придумывал множественные оправдания, почему это невозможно. Артур заключал, что все эти мечты – не более чем плод воображения, и он вряд ли вообще способен на их осуществление по причине своей неуверенности и нерешительности. В другое время он неустанно повторял себе, что сам привёл себя в эту точку и сам способен из неё уйти.

Весь этот бесцельный, по мнению Артура, год, что он посвятил писательству, его выручали деньги, полученные от сдачи в аренду огромной квартиры, которая досталась им с сестрой от бабушки. Этого дохода вполне хватало на поддержание скромного уровня жизни и аренду захудалой студии. Можно сказать, Артуру повезло. Но ведь Доломиты стоят совсем ДРУГИХ денег, и далеко не факт, что писательство принесёт ему хоть копейку. Один финансовый вопрос сам по себе был отличным оправданием. Да и потом, прыгнуть с парашютом, например, ещё нужно решиться, а затем запланировать. И, конечно же, всегда есть какие-то дела, которые обязательно вмешаются и перечеркнут планы.

Верно будет заметить, что Артур Сейдж Ривер боялся собственных желаний. Ему казалось, что было бы сильно легче, если бы он хотел прожигать свою жизнь в безработности и беззаботности. Тогда никакие списки желаний не лезли бы ему в голову. Не нужно было бы напрягаться, придумывая оправдания или уничижая себя за стагнацию. Можно было бы даже не думать о том, что то, как ты живёшь – твоё собственное творение.

К тому же было у Артура некое ощущение, что в своей собственной жизни он герой отнюдь не главный. Какой-то эпизодический персонаж, который попался на глаза автору и показался достойным минуты времени. Но кто тогда главный? И кто, как не сам Артур, его назначает?

Он искал протагониста и в своей жизни, и в городе, который, кстати, приобрёл ещё худшее название. “Ридж Парк”! Это казалось Артуру не названием, а грубостью, услышанной от прохожего. “Астрид Парк” было куда лучше, но всё равно плохо. Хорошего там было только “Парк”, но не назвать же так город.

Так вот кто был главным персонажем в городе? И был ли он вообще? Может сам город и есть этот протагонист? Нет. Артуру хотелось запихнуть личину главного героя в человека, но пока он не понимал как. Персонажи возникали в его голове, как случайные вспышки. Артур Сейдж Ривер шёл на поводу у этих импульсов, но утыкался в никуда.

Проблема была ещё и в том, что Артур уделял персонажам крайне мало времени. Раскрыть полноценность за пару страниц – задача как будто бы невозможная. Нет, она, конечно, вероятна, если ты действительно мастер слова. Поэтому сейчас он просто шёл за вспышками, меняя героев. Это казалось ему идеей одновременно интересной и нелепой. Артур прыгал по верхам, не углубляясь в персонажей. Был ли он в поиске своего героя? Может быть, но пока его писанина была больше похожа лишь на отражение непостоянства мыслей.

Пожалуй, в такие моменты Артур больше всего нуждался в друге. Ему действительно хотелось бы обсудить внутреннюю писательскую путаницу. Вернее будет сказать, обсуждать (как регулярное явление). Но это было заданием со звёздочкой. Артура сковывал стыд и страх. Гордыня, от которой он никак не стремился отказываться, диктовала ему, что он должен разобраться со всем сам. Обращение к другим людям позорно. Кто вообще такой Артур Сейдж Ривер, если он не может выдавить из себя книжонку? Да что там книжонку, хотя бы адекватную главу. Вместо друга он задавал эти вопросы ложке мороженого.

Два дня назад Артур отметил свой двадцать девятый день рождения. Событие для него невеликое, ведь подобные личные праздники всегда о ненавистном подведении итогов. День был совершенно обычным (хоть он и получил весомое количество поздравлений). Сначала Артур Сейдж Ривер отлынивал от работы, потом побрел в кофейню, где бывает каждый день. Он купил ванильный кекс и даже попросил свечу. Задувая её, Артур понял, что, пожалуй, то, чего бы ему действительно хотелось – это тот самый друг.

Сидя за столиком в кофейне, а не на лавке в парке (что бывало лишь в редкие дни сильных дождей и праздников), Артур наблюдал прелестную картину молодой любви. Юная парочка уплетала один кусочек чизкейка на двоих. Они смотрели друг на друга теми самыми глазами, которыми глядишь на объект своей симпатии до столкновения с различными видами разочарований. Они задорно смеялись и то и дело, будто ненароком касались друг друга. Им было не больше семнадцати, и, наверное, они впервые познавали любовь, бросаясь в неё со всей искренностью и верой в бесконечность.

Артур Сейдж Ривер, конечно, был одинок. И хоть он вспомнил об одном человеке, увлекло его кое-что другое. Он задумался о том, почему он пишет лишь о взрослых. Кому-нибудь вообще интересно читать про взрослых? А даже если и интересно, то в каком жанре? Его город больше походил на какие-то заметки, чем на начало полноценной истории.

Получается, на данный момент Артур писал городские заметки. Была здесь лишь крошечная проблема: подобный жанр никогда его не интересовал. Артур Сейдж Ривер плохо подмечал детали и довольно скверно разбирался в людях. Как же он раскроет какую-то суть, если его наблюдательность работает совершенно другим образом, не подходящим для этого жанра?

Но даже если бы Артур каким-то образом изменил свою неспособность замечать детали, городские истории никогда не увлекали его. Если, конечно, автор не обладает искромётным чувством юмора и невероятным ощущением ритма жизни. А это был явно не его конек.

Артур Сейдж Ривер же всегда хотел писать фэнтези или приключения. Его влекло создание миров, всё необузданное и несуществующее. Артур любил витиеватые живописные сюжеты, напряженную динамику, наполненную атмосферой магии или другими сверхъестественными атрибутами. Ему нравилось выходить за грани обыденности, погружаться в фантазию и больше всего – создавать что-то из ничего.

Другой жанр, который Артур Сейдж Ривер мог бы рассмотреть как вариант – это детектив. Правда, он считал себя слишком уж тупоголовым для того, чтобы создать убедительную цепочку. Если бы Артур писал детектив, то “кто убийца” поняла бы еще на второй главе даже его пятилетняя племянница, которая научилась читать вчера. А в пятой всё стало бы очевидно и для троюродной бабки, памяти у которой осталось достаточно лишь для того, чтобы упомнить свое имя.

Итого, у Артура имелись весьма неприятные выводы. Жанр городских заметок и историй про жизнь был ему не близок. Для детектива ему недоставало проворности ума. С фэнтези ситуация обстояла сложнее: как вообще можно увести то, что он начал, в этот жанр? Ему что, направить в город эльфийского принца? Или, может, Мэри Грейс Форстер вдруг оседлает метлу? Артур находился в легком замешательстве. Его раздражало, что он не видит сюжет этой истории.

Писать без плана было его слабой стороной. Ему хотелось знать весь сюжет и обязательно заранее. Артур Сейдж Ривер, с одной стороны, был убежден, что без четкой фабулы книге никогда не бывать хорошей, а с другой стороны, он уже неоднократно пробовал продумывать всё наперед, но коварная шестая глава так или иначе пускала всё под откос. Пока что Артур написал лишь две крошечных главы о городе, но уже сомневался, родит ли он ещё хотя бы четыре.

А потом он думал про диалоги. Они были в самом топе причин, по которым Артуру Сейдж Риверу было противно собственное письмо. Его персонажи болтали, как железные дровосеки. Манекены в магазинах и те были более убедительны. Артур был уверен, что не может подобрать ни слов, ни эмоций для злосчастных диалогов. От этого все его персонажи сливались в единую кашу. Казалось, что все они говорили одним и тем же образом.