Не беси меня

Василий Никитенков

Не беси меня

<Пролог>

Он очнулся от собственного крика.

Воздух дрожал, будто в комнате только что пронеслась буря. Сердце колотилось так, что отдавалось в висках.

Сначала он заметил запах. Резкий, тягучий, железный. Как ржавчина, как горячая батарея, залитая водой. Кровь.

Потом – стены. Белые вчера, теперь они были забрызганы красным. Потёки стекали вниз, как если бы кто-то провёл кистью, обмакнутой в мясо.

А потом он увидел тело.

Оно лежало неловко, с согнутыми под неестественным углом руками. Брюхо вспорото, будто туда залез медведь и вытянул всё, что внутри. Кишки разметало по полу, как клубки серых верёвок.

– Нет… нет, – он прошептал, пятясь к двери. – Это не я…

Но взгляд сам упал на его руки.

Кожа разодрана, ногти длиннее, чем вчера. Под ними – чёрные сгустки крови.

И тут, в тишине, зазвучали голоса.

Тихие, тянущиеся изнутри:

– Ты нас разбудил.

– Ты сделал первый шаг.

– Не беси нас, и мы дадим тебе силу.

Он вжал ладони в виски, пытаясь заглушить их. Но чем сильнее давил, тем громче становились шёпоты.

А потом раздался смех. Сначала один, потом второй, третий – хриплый, детский, женский, звериный. Смех множился, пока не заполнил всё пространство.

Саша снова посмотрел на тело.

И понял: если он не вспомнит, что произошло, это повторится. И снова. И снова.

В углу комнаты, на стене, было выцарапано что-то, написанное рваным почерком. Он подошёл ближе, дрожащими пальцами коснулся букв.

«НЕ БЕСИ МЕНЯ».

<Глава 1. Бес внутри.>

Он не спал третьи сутки.

Веки саднили, в глазах плыло, но сон был страшнее яви. Стоило закрыть глаза – и стены начинали шевелиться, как сырое мясо. Из трещин вылезали пальцы. Слишком много пальцев.

Телевизор работал без звука. На экране мельтешили лица, а он сидел, вцепившись в подлокотники кресла, и чувствовал, как внутри что-то копошится.

Голоса не умолкали. Теперь они были явственнее:

– Мы всегда были здесь.

– Ты просто нас не слышал.

– Ты держал нас на цепи.

Саша пытался спорить. Шептал сам себе: «Это нервы. Это психоз. Мне нужен врач».

Но голоса смеялись.

На кухне стояла банка с маринованными огурцами. Он пошёл за водой, но вдруг заметил – крышка банки содрана, стекло треснуто. Внутри, среди рассола, плавал кусок мяса. Не огурец. Кусок человеческой плоти, с обрывком ногтя.

Он выронил стакан.

– Ты сделал это ночью, – сказал один голос.

– Ты даже не заметил, – прошептал второй.

– Но мы заметили, – захихикал третий.

Саша прижался к стене, стараясь отдышаться. В груди бушевал пожар, руки тряслись.

И вдруг – звонок в дверь.

Глухой, уверенный. Три удара.

Он замер. Никого не ждал. Никого не звал.

– Открой, – подсказали бесы. – Пусти. Мы хотим поиграть.

Саша подошёл к двери. Сердце билось так, что, казалось, сейчас вырвется наружу. Глазок был чёрным – будто кто-то закрыл его пальцем.

– Кто там? – выдохнул он.

В ответ – тишина. Только в глубине квартиры тихо зашевелилось расчленённое тело.

И тогда он понял: дверь открывать не нужно. Гость уже внутри.

Саша попятился от двери, не отрывая глаз от глазка. Но тот оставался чёрным, словно за ним стояла сама пустота.

– Он хочет войти, – сказал один голос.

– Нет… он уже вошёл, – поправил второй.

– Мы впустили его. За тебя, – хихикнул третий.

В гостиной что-то глухо шлёпнулось.

Он резко обернулся. Тело соседа, которое он спрятал под простынёй, больше не лежало, как раньше. Оно было развернуто лицом к нему. Глаза пустые, но рот… рот двигался.

Губы растянулись в ухмылке, и хриплый голос прорезал тишину:

– Не беси меня.

Саша вжался в стену, чувствуя, как холодный пот катится по спине.

Простыня зашевелилась, тело дёрнулось, руки скрючились, будто марионетку дёрнули за нитки. Кости трещали, ломались, выворачивались наружу.

И тут он понял – это не сосед. Это бесы играют его телом.

Кровь брызнула из разорванного живота, кишки заскользили по полу, как змеи, и потянулись к нему. Вонь ударила в нос, заставив закашляться.

Голоса внутри стали громче, слились в хор:

– Смотри! Это мы. Это наше лицо.

– Прими нас.

– Или беги.

Саша кинулся к двери, но ручка была ледяной, словно вмороженной в металл.

А за спиной раздался хруст – труп поднялся, шатаясь, кишки тянулись за ним, как кровавые канаты.

– Куда собрался? – прохрипел он. – Я же сказал… не беси меня.

Саша рванул за дверную ручку со всей силой. Металл ожил под его ладонью, закричал, будто он сжимает не железо, а глотку. Хрип, визг, и дверь сама распахнулась.

Саша выскочил в подъезд. Тусклый свет лампочки качался, отбрасывая на стены длинные тени. Но шагов было больше, чем его собственные. Чужие шаги шли рядом, сверху, снизу, и эхом отдавались в голове.

Сзади хлопнула дверь.

Саша обернулся – и увидел, как соседское тело вывалилось в коридор. Живот был пустой, но изнутри торчали руки. Не человеческие – длинные, узловатые, с когтями. Они тянулись наружу, как будто в трупе кто-то сидел и пытался вылезти.

Он закричал. И в тот же миг – что-то сорвалось внутри него.

Руки сами сомкнулись в кулаки. Кости пальцев хрустнули, кожа натянулась, ногти проросли, почернели, стали острыми.

Он чувствовал – это не он. Это они.

И в голове раздался восторженный визг:

– Вот так!

– Дай нам выйти!

– Порви его!

Он прыгнул вперёд, не осознавая движения. Кулак ударил по телу соседа. Кожа разошлась, как мокрая бумага, грудная клетка треснула, кровь брызнула в лицо.

Он бил снова и снова, пока в руках не осталась только липкая каша из костей и мяса.

И только потом понял: это не его сила.

Это бесы взяли его тело.

Он отшатнулся, задыхаясь, глядя на то, что натворил. Весь пол был залит кровью, куски мяса прилипли к стенам.

А в темноте подъезда кто-то шептал:

– Это только начало.

….Двор его дома гудел, как улей.

У подъезда стояла «Газель» с надписью «Следственный комитет», рядом моргаши таскали носилки. Люди толпились за лентой, судачили.

В подъезде пахло хлоркой и чем-то ещё, сладким и тяжёлым – кровь.

– Ну, что там у тебя? – спросил лысоватый следак, поднимаясь на этаж.

– Мрак, – отозвался опер, выходя из квартиры соседа. Лицо его было серое, губы тряслись. – Я такого не видел. Даже на войне, говорят, трупы так не рвёт.

Следак зашёл внутрь.

Первое, что ударило – запах. Будто мясной склад на жаре.

Кровь была везде. На стенах, на потолке, на дверях. Куски плоти прилипли к обоям, свисали с люстры.

В центре комнаты – то, что осталось от соседа.

Тело разломано, как куклу. Рёбра наружу, живот вывернут, лицо разорвано так, что глаз не найти.

Следак закрыл нос платком и присел рядом.

– Смотри, – сказал он тихо. – Здесь нет следов оружия. Ни ножа, ни топора. Всё рваное. Как когтями.

Опер перекрестился.

– Может, собака? Волк?

– В хрущёвке на пятом этаже? Ты совсем ебнулся? – Следак нахмурился. – И где следы лап? Где шерсть?

Он посмотрел ещё раз – и нахмурился сильнее.

– Когти… как у человека.

Тишина давила. Только капало с потолка.

– Слушай, – тихо сказал второй опер. – Может, это… он сам себя?

Следак зло посмотрел на него:

– Ты видел, что тут? Человек сам себе рёбра не выдёрнет и кишки по углам не развесит.

Он поднялся, глядя на стены. Там, среди пятен крови, было нацарапано что-то ногтями.

Неровно, с рывками, но различимо:

«НЕ БЕСИ МЕНЯ».

Следак нахмурился, записывая.

– Маньяк, – сказал он. – Только маньяк не один. Это… что-то другое.

Он плёлся по ночному городу, весь заляпанный чужой кровью. Никто не останавливал его – прохожие отворачивались, будто не замечали. Или делали вид.

А может… бесы закрывали их глаза.

В голове гул стоял непрерывный.

– Хорошо.

– Сладко.

– Ты – наш нож.

Он пытался зажать уши, но руки дрожали, пальцы всё ещё были чужими – длинные, когтистые. Он натянул перчатки, но ткань рвалась от острых ногт

Утром его разбудил звонок.

Телефон.

Номер был незнакомый.

– Доброе утро, – сказал мужской голос. Спокойный, холодный. – Вы ведь знаете, что прошлой ночью произошло убийство в вашем доме?

Он сглотнул, но промолчал.

– Жертва расчленена. Рёбра разломаны, органы вытащены. Следы на теле… необычные. – Голос сделал паузу. – Звериные. Но мы-то понимаем, зверей там не было.

Герой почувствовал, как леденеет спина.

– Кто… вы?

Смех в трубке. Негромкий, уверенный.

– Тот, кто тоже носит бесов. Только я давно перестал им сопротивляться.

Линия оборвалась.

Он уронил телефон, сжал голову руками. Голоса внутри тут же ожили, заплясали, как на карнавале:

– Он наш брат.

– Он сильнее тебя.

– И скоро он придёт.

Он зажмурился, пытаясь не слушать. Но веки тут же наполнились видениями. Он видел тело девушки – располосованное на части, внутренности аккуратно выложены в форме круга. Улыбка. Холодная. Чужая.

И тогда он понял: это не просто убийца. Это зеркало. Тень того, кем он может стать.

Сирены резанули ночь.

Сине-красные вспышки разрезали двор, отражаясь в лужах.

Жители кучковались у подъезда, кто-то крестился, кто-то шептал: «Сатанисты, точно сатанисты…»

Полиция выставила оцепление.

Двое оперов зашли в подвал – и сразу выматерились.

Тело лежало прямо на цементном полу. Женщина. Молодая, лет двадцать пять.

Кожа располосована на полосы, словно её сдирали ножами до хруста костей. Рёбра разломаны, сердце вынуто – и положено рядом, аккуратно, как на блюде.

– Мамочка моя… – один из оперов отвернулся, задыхаясь.

Второй присел ближе и побледнел ещё сильнее.

Потому что органы не просто валялись.

Из них выложен круг.

Печень, сердце, почки – всё разложено точно, будто по чертежу. В центре – голова, повернутая лицом вверх. Глаза открыты. Рот растянут в мерзкой улыбке.

– Это… это ж ритуал какой-то, – прохрипел один.

– Да какой нахрен ритуал, – процедил второй, пытаясь держаться. – Это псих. Маньяк.

Сзади зашёл следак – крепкий мужик в кожанке, с видом того, кто много видел. Но когда он глянул на круг из органов, даже его перекосило.

– Маньяк?.. – повторил он. – Маньяки так не работают.

Он вытер пот со лба и глухо добавил:

– Это будто предупреждение.

В углу, на стене, красовалась надпись, нацарапанная кровью:

«НЕ БЕСИ МЕНЯ».

Тишина давила. Даже крысы не скреблись в подвале.

И все вдруг почувствовали – тут что-то большее, чем убийство. Тут будто сам ад дышал.

Опер, молодой, худой, с сальными волосами, сделал шаг назад, едва не споткнувшись.

– Товарищ следователь, – голос у него дрожал, – тут не место для людей…

Старший хмуро посмотрел, но не стал орать – сам чувствовал. Воздух был густой, вязкий. Как будто дышишь не кислородом, а чем-то гнилым.

Он снова перевёл взгляд на труп.

Куски мяса лежали не просто так – будто выложены. Кусок руки на столе, нога у дивана, сердце – прямо посередине комнаты, как экспонат.

Следак медленно опустился на корточки и шепнул:

– Это… ритуал. Или игра. Но не случайность.

– А кто, блядь, так играет? – не выдержал второй опер, перекрестился и резко вышел в подъезд, задыхаясь.

В квартире стало ещё тише.

Старший заметил ещё деталь: рядом с сердцем, прямо на полу, кровью был обведён круг. Неровный, но замкнутый. Внутри – царапины, как будто когтями чертили какие-то знаки. Не буквы. Не цифры. Что-то чужое.

Он поднялся, чувствуя холодный пот на спине.

– Запомните, парни. Тут – не просто убийство. Это вызов.

И в этот момент в коридоре погас свет.

На секунду – тьма. Только фонарики на телефонах зажглись.

И все трое услышали – из стены, из самой бетонной плиты – шорох.

Будто кто-то когтем провёл по внутренней стороне.

Фонарик дрожал в руке оперуполномоченного, луч света метался по закопчённым стенам.

И вдруг застыл.

На стене, прямо над кровавой надписью, проявилась тень.

Сначала – неясный силуэт. Потом резче. Человеческий. Но слишком высокий, слишком вытянутый.

Опер, что держал фонарь, сглотнул и выдавил:

– Это… кто?..

Но в комнате, кроме них троих, никого не было.

Тень сделала шаг.

И свет фонарика не дрогнул – будто она двигалась сама по себе, а не как отражение.

– Господи… – прошептал молодой, хватаясь за крестик на груди.

Тень склонилась к кровавому кругу, медленно провела рукой по знакам на полу.

И тогда все трое услышали – шёпот.

Он не имел языка. Он был сразу внутри черепа. Слова, которых они не знали, но смысл был очевиден:

«Он – открыл. Вы – свидетели».

Следак почувствовал, как волосы на руках встают дыбом.

– Выключи свет, быстро! – рявкнул он.

Фонарик щёлкнул. Комнату накрыла кромешная тьма.

И вместе с тьмой – тень исчезла.

Включили снова – стены пусты. Лишь труп соседа, выложенный в мерзкий рисунок, и надпись кровью.

Опер упал на колени, блеванул в угол.

Следак тяжело дышал, пытаясь держать себя в руках.

– Оформляем. И никому… ни слова о том, что видели. Никому, ясно?!

Но внутри каждый уже понял: это не остановится.

Кто-то – или что-то – играло с ними. И убийство соседа было только первой страницей книги, которую никто из них не хотел открывать.

Саша сидел в темноте своей квартиры, на табуретке у окна.

Не зажигал свет – курить перестал ещё днём, руки тряслись.

Снизу, через перекрытия, доносились глухие голоса и грохот – менты возились с телом соседа. Соседа, которого он сам разорвал, но уже не своими руками.

Он закрывал глаза – и видел. Видел снова и снова: как лицо соседа расползается от ужаса, как чужая сила тянет его тело, ломает кости, выворачивает суставы. Как будто кто-то использовал его, героя, как инструмент.

И внутри звучал тихий смешок. Чужой.

Вдруг снизу стало тише.

Слишком тише.

Шаги.

Тяжёлые, но без ритма. Как будто кто-то ходил по кругу.

А потом – шорох прямо за стеной.

Саша поднял голову.

И понял – тень, которую менты видели в подвале, поднялась этажом выше.

Из угла комнаты тьма начала густеть. Не просто темнота – вязкая, будто её можно тронуть руками.

В этой тьме зашевелилось что-то длинное, пальце подобное, и по обоям прошла глубокая царапина.

Саша хотел вскрикнуть, но горло сжало так, будто ему в рот засунули чью-то ладонь.

И тогда из темноты раздался тот самый шёпот, теперь уже чётко:

– Ты – открыл. Мы – в тебе.

И на секунду ему показалось, что его собственная тень на стене улыбается.

Он медленно поднялся с табуретки, ноги ватные, колени дрожат.

В коридоре тускло поблёскивало зеркало, старое, с мутными пятнами по краям.

Он не хотел подходить. Но ноги сами повели.

Шаг. Ещё шаг.

В ушах – гул, будто кровь закипает.

Он встал напротив зеркала.

И замер.

Отражение… не совпадало.

В зеркале он стоял с широкой улыбкой, зубы в крови, глаза блестят, как у зверя.

Руки отражения – по локоть в крови, пальцы с острыми когтями.

– Кто… ты?.. – хрипло прошептал герой.

Отражение наклонило голову набок, улыбка ещё шире.

Губы в зеркале зашевелились, но звука не было.

И только внутри его черепа прозвучало:

– Я – ты. Я всегда был. Ты просто перестал прятать.

Отражение подняло руку.

И изнутри стекла коготь провёл по поверхности. На настоящем зеркале осталась царапина, будто на металле ножом.

Саша отшатнулся, врезался в стену.

Зеркало дрогнуло, в глубине отражения заколыхалась темнота – и на миг показалось, что оттуда вот-вот выйдет рука.

Тут снизу снова заорали менты:

– Тащи мешок! Быстрее, сука! – кто-то ругался, хлопали двери.

И это вырвало его из транса.

Зеркало снова показывало обычного его. Только… в глазах осталось то звериное блестящее.

Он рухнул на колени прямо посреди коридора.

В висках стучало, ладони тряслись, а сердце билось так, будто пыталось пробить грудную клетку.

Картинка не уходила: сосед – живой, кричащий, пытающийся вырваться.

И его, Саши, руки, что рвут, ломают, лезут внутрь, как будто это не он, а кто-то другой управлял каждой мышцей.

Но ощущение пальцев, скользящих в чужой крови, было слишком настоящим.

– Я… я убил… – прохрипел он, и желудок сжался.

Его вывернуло прямо на пол.

Сначала – жёлтая жёлчь, кислый запах.

А потом… что-то зашевелилось.

Он в ужасе уставился в лужу рвоты.

Там, среди слизи и кислоты, копошились жуки.

Чёрные, блестящие, с толстыми панцирями. Они шевелили лапками, щёлкали маленькими челюстями и пытались выбраться наружу.

– Нет… нет-нет-нет!!! – заорал он, отползая к стене.

Один жук резко прыгнул.

Ударился о щёку, пополз по лицу к глазу. Саша с визгом сдёрнул его, раздавил ладонью. Под пальцами хрустнуло, брызнула мерзкая жидкость – густая, чёрная, пахнущая тухлым мясом.

Но остальные жуки уже выползали из рвоты, расползались по полу, лезли в щели паркета.

И тогда из темноты раздался тот же шёпот, теперь громче, почти радостный:

– Ты – раскрыл рот. Мы – выходим.

Саша закрыл глаза руками, но звук ползущих жуков был повсюду, в ушах, под кожей.

И ему показалось – один из них уже внутри, скребётся у самого сердца.

……Саша лежал на полу, полу сознание, комната дышала вместе с ним – стены будто вздувались и сжимались. Жуки исчезли, как растворились. Осталась только вонь рвоты и крови, и тихий шёпот где-то на границе слуха.

И вдруг – резкий удар в дверь.

– Полиция! Откройте!

Он даже не успел подняться. Дверь со второго удара распахнулась, влетели двое – в бронежилетах, с фонарями и стволами.

– Стоять! – заорал один, наставив пистолет.

Саша поднял руки, но его пальцы были все в крови, и вид у него был такой, будто он только что резал кого-то.

Менты переглянулись, один сразу заорал вниз по рации:

– Нашли жильца! Вся морда в крови, руки по локоть, ведём на допрос!

Его скрутили быстро. Пластиковые стяжки врезались в запястья, он даже не сопротивлялся.

Голова кружилась, глаза слезились. Когда его выводили из квартиры, он видел – соседи, бабки в халатах, мужики с пивом у подъезда – смотрели на него с ужасом и шептались:

– Вот он… маньяк…

– А я говорила, странный какой…

Его затолкали в «буханку», дверь захлопнулась.

В темноте машины пахло бензином и железом.

Он сел, опустил голову…

И только он услышал. Только он.

Шёпот рядом, прямо у уха:

– Молодец. Теперь мы идём с тобой.

И на стекле окна изнутри проступил след когтя.

Его провели по коридору отдела – серый линолеум, запах дешёвого табака и старого пота.

Менты толкнули его в комнату для допросов: стол, два стула, лампа, мигающая от перегрузки сети.

– Садись.

Его усадили, руки в стяжках.

Через пару минут зашёл следователь. Тот же, что был в квартире соседа. Уставший, с мешками под глазами, в кожанке.

Сел напротив, достал папку, щёлкнул зажигалкой, прикурил.

– Ну что, гражданин… объясняй. Откуда кровь на руках? Почему соседа твоего нашли по кускам, а ты сидишь наверху, как ни в чём не бывало?

Герой молчал. Смотрел на свои руки. Кровь уже подсохла, коркой. Пальцы дрожали.

– Я… не я… – выдавил он. – Это не я сделал.

Следак скривился.

– Знаем мы таких. «Не я», «голоса в голове», «чёрт попутал». Затёртая пластинка. Давай нормально. Где был, когда сосед твой… —

И тут Саша перестал его слушать.

Потому что за спиной следователя, на голой стене, начала вытягиваться тень.

Сначала – силуэт самого следователя. Но он двигался не так, как человек.

Следак затянулся сигаретой, поднял руку – а тень подняла обе. И пальцы у тени были слишком длинные, с когтями.

Саша вытаращил глаза. Дыхание перехватило.

– Она… она здесь… – прошептал он.

– Чё? – нахмурился следак. – Ты кому там шепчешь?

Тень медленно склонилась к уху следователя. И герой услышал этот голос – не ушами, а внутри черепа:

– Скажи ему. Скажи правду. Или мы скажем за тебя.

Следак хмыкнул, заметил, как герой дрожит, и ухмыльнулся:

– Чё, видишь кого-то? Призраки пришли? Бесы?

И тут лампа мигнула. На секунду вся комната погрузилась во тьму.

Когда свет вернулся – тень за спиной следователя улыбалась, хотя у неё не было лица.

Лампа мигнула ещё раз… и со звоном лопнула, осыпав стол осколками.

Комнату накрыла кромешная тьма.

– Да что за хрень?! – взвыл следак, роняя стул.

Саша же сидел неподвижно, как парализованный.

Потому что видел.

В темноте тень стала объёмной. Она отлепилась от стены и пошла вперёд.

Длинные руки тянулись к нему, пальцы будто скребли воздух, оставляя за собой алые полосы – светящиеся, как неон.

– Нет… нет… не подходи! – захрипел он, вжимаясь в стул.

Следак шарил по карману за зажигалкой, заорали где-то за дверью:

– Эй! У вас там чё, коротнуло?

Но Саша их уже не слышал.

Тень склонилась прямо к его лицу.

Головы у неё как будто не было, только пустая дыра, из которой шёл холодный смрад.

И голос. Тот самый:

– Ты наш. Ты открыл дверь. Теперь каждый, кто рядом, – увидит.

И вдруг Саша понял: это не просто про него. Это про всех.

Сосед – первая жертва. Менты – следующие.

Тень собиралась выйти в мир.

Он заорал так, что горло разорвало:

– УБЕРИТЕ ЕЁ!!!

Дверь распахнулась, влетели двое с фонарями.

На секунду комната осветилась… и тень исчезла.

Саша сидел на стуле, в крови, с лицом белым как мел.

– Этот псих сейчас мне уши сорвал, – рявкнул следак, пытаясь скрыть дрожь. – В камеру его! Пусть остынет!

Его подняли, повели по коридору.

А на потолке, между мигающих ламп, на секунду промелькнул силуэт, длинный и кривой.

И только Саша заметил, как он скользнул в вентиляцию.

Сашу кинули в камеру, дверь с грохотом захлопнулась, замок щёлкнул.

Внутри – бетонные стены, железные нары, запах мочи и сырости. Лампочка под потолком мигала, будто вот-вот сгорит.

Он сел на нары, обхватил голову руками.

В ушах ещё стоял тот голос, тот холодный шёпот, который будто прожигал мозг.

– Я не открывал… – шептал он сам себе, качаясь. – Я не открывал…

Но стены будто смеялись.

Сначала Саша услышал шорох.

Посмотрел вниз – и обомлел.

Из щелей в бетоне, из трещин на полу начали вылезать чёрные жуки.

Они копошились, лезли друг на друга, щёлкали челюстями, тянулись к его ботинкам.

– НЕТ! – Саша вскочил, отскочил к двери, забарабанил в металл кулаками. – Эй! Эй, тут живое!!!

За дверью тишина.

Будто весь участок вымер.

Жуки продолжали лезть. Их становилось всё больше, и вдруг они начали собираться в рисунок прямо на полу.

Лапки царапали бетон, выкладывая кривой круг. В центре круга они оставили пустое место, будто для него.

Саша вжался в стену, сердце колотилось так, что, казалось, грудь треснет.

И тут лампочка мигнула в последний раз и погасла.

Темнота.

В темноте на стене, напротив него, проступили буквы.

Они светились красновато, будто написаны тлеющими углями:

НЕ БЕСИ МЕНЯ.

Саша зажал рот ладонью, чтобы не закричать.

А потом понял: жуки ползут вверх по его ногам.

Саша сполз по стене, пытаясь смахнуть тварей с ног.

Он бил их кулаками, топтал сапогами, но жуки лезли снова и снова.

И один, самый крупный, с жирным блестящим панцирем, оказался прямо у его лица.

Он хотел закричать, но слишком поздно.

Жук прыгнул – и влетел ему прямо в рот.

Саша захрипел.

Повалился на пол, захлёбываясь. Пальцы вцепились себе в горло, но тварь уже скреблась внутри. Панцирь царапал нёбо, лапки шуршали по языку.

Он бился об бетон, выгибался, пена выступила на губах.

– УГХХХ… УБЕРИТЕ… – выдавил он, но голос сорвался.