Подвешенные на нити

– Ты девочка умная, сразу вижу. Слушай, что скажу: запоминай не то, что говорят, а то, о чём молчат. Люди всегда молчат о главном.

Маша улыбнулась в ответ так, будто знала это давно, хотя слова женщины стали ещё одним кирпичиком в стене её взросления. Она записала фразу в память, словно кредо, и стала слушать ещё внимательнее.

Курьерские рейсы, на которые она перешла с рынка, дисциплинировали её окончательно. Каждый адрес, каждое здание и каждую дверь она воспринимала как систему подсказок, что следовало запоминать безошибочно. Города и маршруты отпечатались в её сознании так глубоко, что она уже знала, какая дверь открывается сразу, а какая требует особого стука. Теперь её личное время мерилось лифтами, этажами и строгими лицами охранников, выдающих пропуска.

После исчезновения отца Маша продолжала жить в той же коммуналке, деля кухню и ванную с чужими голосами и навсегда запомнив запах старых труб. Когда ей исполнилось девятнадцать, в доме случился пожар – не страшный, но шумный. Часть жильцов переселили временно в резервный жилой фонд. Её поместили в крошечную студию – около двадцати шести метров – на пятом этаже панельной девятиэтажки на окраине, ведомственное жильё, куда обычно заселяли молодых специалистов.

Оказалось, что бывший участковый, которого она однажды выручила с документами, вспоминал о ней хорошо. Когда выяснилось, что вернуться в коммуналку нельзя – там шла перепланировка, – Маша получила предложение остаться в этой студии на правах служебной, с дальнейшей перспективой приватизации. Она не раздумывала. Так появился ключ, который подходил только к одной двери, и впервые в жизни – тишина, которую никто не нарушал.

Когда получила первые действительно заработанные деньги, купила ноутбук и аккуратно поставила его на простой письменный стол у окна. Её студия казалась образцом порядка: лишнего не было вовсе, каждая вещь занимала своё чётко обозначенное место. Даже аромат кофе, который она варила утром и вечером, казался продуманным жестом, без малейшей небрежности.

Вечерами тренировка внимания переходила в особую игру: она включала новости по телевизору, но всегда отключала звук. Смысл угадывала по губам ведущих, по тому, как вздрагивали скулы или напрягались уголки глаз. Ошибалась редко, и каждый успех добавлял уверенности. Особенно интересные моменты заносила в тетрадь, отмечая темы, повторявшиеся слишком часто, чтобы быть случайностью.

Однажды подруга, заглянувшая в гости, удивлённо спросила, увидев блокнот на столе:

– Ты что, новости без звука смотришь? Зачем?

Маша спокойно ответила:

– Чтобы слышать, нужно сначала научиться видеть. А видеть надо там, где остальные просто смотрят.

Эти занятия помогли ей вывести три основных правила, что постепенно стали её стратегией: не проси, если можешь заработать; не спорь, если можешь запомнить; не торопи, если пауза работает за тебя. Она тщательно соблюдала их в каждом общении и вскоре поняла, что правила работают лучше любых слов.

Опытом создания собственной связи стал случай у подъезда районной управы. Молодой чиновник, нервно куривший возле входа, безуспешно пытался дозвониться куда-то; видно было, как он злится и теряет контроль над ситуацией. Маша остановилась чуть в стороне и спокойно сказала:

– Если вы к Петровой из архива, то она уже ушла. Но я могу передать ей вашу справку завтра. Мы по пути на работу обычно встречаемся.

Чиновник внимательно посмотрел на Машу и, немного помедлив, отдал ей бумаги:

– Благодарю. Очень кстати. Запишите номер, если что-то пойдёт не так, позвоните.

Она аккуратно записала номер и не сомневалась, что обязательно им воспользуется. Это было началом – пусть крошечным, но осознанным. Так в её копилке появилось первое деликатное «знают, уважают, могут позвонить». И с каждым месяцем таких узелков становилось больше.

Со временем Маша научилась растворяться в потоке, который раньше казался чужим и непонятным. В метро стояла так уверенно и спокойно, что люди принимали её за свою, давно привыкшую к этому маршруту. Город перестал замечать её среди тысяч других одинаковых лиц, и она поняла, насколько важной стала эта невидимость – броня и пропуск одновременно.

Однажды вечером, возвращаясь домой после курьерского рейса, Маша случайно услышала разговор двух мужчин в костюмах, стоящих в тамбуре метро. Один из них тихо сказал другому:

– Если Смородин дал добро, значит вопрос решён окончательно. Там всё крутится вокруг него, от слова до цифры.

Маша не подала виду, что услышала это имя, но сразу же почувствовала в нём вес, значение которого было глубже простой фамилии. Позже дома записала в блокнот короткую заметку, обведя её кружком: «Смородин. Крутится система. Место для тех, кто держит паузу».

Имя это засело в её голове и напомнило о шахматных уроках отца. Она чётко осознавала, что теперь появилась настоящая цель. Вокруг фамилии Смородин вращалась целая система, в которой было множество незаметных входов и ходов, а для тех, кто умеет ждать и слышать тишину, всегда находилась подходящая дверь.

Перед сном, глядя в окно своей маленькой студии, Маша вспоминала годы, проведённые в тишине коммуналки, и мысленно благодарила каждую мелочь, каждую фразу и каждый жест, которые научили её главному – умению различать нужное и лишнее, голос и смысл, скорость и направление.

Теперь она знала, что ничто не было случайным. И путь, по которому шла с самого детства, приобретал чёткий, почти осязаемый контур, имя которому было – будущее.

Башня «Империум-Медиа» встретила Машу стеклом, металлом и золотой буквой, смотревшей сверху без лишних эмоций, будто не признавая чужого волнения. Строгие линии здания и отражения неба создавали обманчивое ощущение прозрачности, за которой скрывалась тщательно выстроенная система контроля. Здесь любили порядок и быстрые шаги, и привыкшая к точности девушка подстроилась под этот ритм без внутреннего сопротивления. Пропуск лёг в ладонь, как монета правильного номинала, и почти не ощущался – настолько естественно он подходил к ней и к месту.

Собеседование прошло без украшений и пустой вежливости. Вопросы задавали простые и чёткие, ответы ждали такие же: краткие, без дополнительных пояснений. Маша отвечала уверенно, не уклоняясь и не давая лишней информации, а главное – внимательно слушала. Это качество здесь ценилось больше, чем длинные истории о себе. Когда сообщили, что её берут курьером, она кивнула так ровно и спокойно, будто иного результата не ожидала.

С первого дня девушка начала систематически запоминать этажи и функции каждого помещения: где формировались новости, где проходил монтаж репортажей, где всегда остро пахло кофе и страхом сорванного дедлайна. Очень быстро лифты превратились для неё в карты влияния, коридоры – в диаграммы потоков информации. Схема башни ложилась в голову чётко, по слоям, и уже к концу первой недели она могла с закрытыми глазами назвать номер этажа по любому характерному запаху или звуку.

Охрана сразу отметила её аккуратность и деловую скромность. Девушка держала паспорт ровно и открыто, сумку – близко к телу, слова подбирала исключительно по делу. В этой выверенности не было ничего показного, только привычка не давать повода для лишних вопросов и замечаний. Через несколько дней охранники перестали долго рассматривать документы и стали лишь коротко кивать, когда она проходила мимо турникета.

На второй день её внимание привлекла закрытая дверь, рядом с которой располагался отдельный частный лифт. Маша увидела знак биометрического доступа и сразу добавила его к мысленным заметкам: наверху, куда вёл этот лифт, происходило нечто, не предназначенное для посторонних глаз и камер видеонаблюдения. Пентхаус с отдельным входом быстро стал первой и главной легендой сорок седьмого этажа, окружённой слухами и осторожным молчанием сотрудников.

Девушка держалась подчеркнуто неброско: простая чистая блузка, гладко собранные волосы, спокойная и уверенная походка. На фоне суеты, ярких бейджей и громких разговоров её появление давало странный эффект: все её видели, но никто не запоминал. Лицо и фигура словно растворялись в общей деловой среде, позволяя свободно наблюдать, фиксировать и анализировать происходящее вокруг. Она запоминала всех, а сама оставалась незаметной, и это было её главным козырем.

Первый рабочий маршрут провёл её через пресс-центр. Там журналисты и спикеры говорили много и уверенно – ни о чём, искусно создавая иллюзию важности каждого произнесённого слова. Маша сразу подметила, как меняется тон у ведущего пресс-конференции при звонке с неизвестного номера: уверенность съёживалась на полтона, и взгляд начинал скользить по комнате в поисках ответа на не произнесённый вслух вопрос. Девушка знала цену таким реакциям и мысленно фиксировала их в своей коллекции наблюдений.

К концу недели Маша уже уверенно перемещалась по всем этажам и точно знала, где лучше стоять, чтобы не мешать, но при этом всё видеть. Своё первое задание с доставкой важного конверта она выполнила с предельной точностью: вручила адресату ровно за пять минут до установленного времени – и так, чтобы никто посторонний даже не обратил внимания на передачу. Секретарь, принявший пакет, удивлённо приподнял бровь, но лишь коротко поблагодарил кивком и тут же забыл курьера, словно её и не существовало.

Вечером того дня девушка задержалась возле панорамных окон сорокового этажа. Отсюда город выглядел иначе – без шума улиц и случайных лиц прохожих, только огни и линии дорог, словно прочерченные кем-то уверенной рукой. Глядя сверху, Маша вдруг ясно осознала простую истину: в этой башне не ценят ни громкий голос, ни эффектные заявления. Здесь ценят только тех, кто вовремя и без лишних слов делает свою работу – тех, кто способен доставить конверт в нужные руки минута в минуту, не привлекая лишних взглядов.

Поняв это, Маша мягко, едва заметно улыбнулась своему отражению в стекле – так улыбаются люди, только что нашедшие важный ответ на вопрос, который ещё не успели сформулировать. Она уже знала, как действовать дальше, и именно это знание стало самым важным приобретением за всю первую неделю в башне «Империум-Медиа».

Работа курьера для Маши превратилась в настоящую школу разведки, где она совершенствовала искусство наблюдать, слышать и молчать. Она быстро начала замечать детали, скрытые от посторонних глаз: лёгкое переигрывание улыбок секретарей, задержку взгляда начальника на чужом бейджике и нажатие кнопки лифта дрожащими пальцами. Каждая мелочь становилась для неё потенциальным крючком, за который можно осторожно потянуть в нужный момент, чтобы получить ответы на вопросы, которых никто не ждал.

Девушка выделила троих сотрудников, у которых чётко прослеживались пересекающиеся маршруты влияния. Один – с привычкой нервно постукивать пальцами по кнопке лифта, всегда чуть опережая очередь, будто проверял не только механизм, но и реакцию тех, кто рядом. Второй – крепко сбитый начальник отдела логистики, бросающий быстрый взгляд на дорогие часы, глядя не на время, а словно проверяя, идёт ли всё по его внутреннему графику, о котором никто не знал. Третий – язвительный сотрудник пресс-службы с острым языком и почти не скрываемой иронией в каждом слове, способный одной фразой свести к нулю чей-то авторитет, если ощущал в нём слабость.

Первый часто появлялся возле серверной на десятом этаже, хотя по должности к ней не имел отношения. Второй имел обыкновение проводить собрания в буфете, где за обычным обсуждением завтраков перебрасывались настоящими решениями. Третий обожал перекрёстные разговоры в коридоре между редакцией и отделом аналитики, где с лёгкостью подцеплял сплетни и превращал их в управляемые сигналы. Маша следила за ними не пристально, а краем глаза, вылавливая закономерности. Она замечала, кто к кому подходит, кому кивает издалека, кого пропускает первым в лифт.

Скоро стало понятно: эти трое не были формально связаны, но на деле оказывались в нужное время рядом с решениями. Их маршруты пересекались у кофемашин, в узких проходах и на ступенях лестниц – там, где информация обретает плотность. Именно через такие наблюдения девушка училась видеть структуру не по диаграмме, а по движению. Эти особенности поведения помогали ей разглядеть тонкие швы, на которых держалась сложная иерархия компании. В её голове рождалась другая карта – не этажей, а влияния, где важны были не стены, а пересечения взглядов и пауз.

Однажды утром мимо неё прошли двое старших сыновей Смородина в сопровождении охраны, каждый – с собственной атмосферой уверенности и влияния вокруг. Антон держался безупречно ровно, но чуть зажатым движением поправлял запонки, выдавая внутреннее напряжение. Кирилл, напротив, явно переигрывал спокойствие, будто заранее приготовился к неожиданным вопросам. Младшего Николая она пока не встречала, однако успела узнать о нём гораздо больше, чем полагалось обычному курьеру. Имя Николая она слышала мельком, с оттенком снисходительности, словно произносившие его знали скрытую слабость, но об этом вслух не говорили.

В башне существовала неписаная тактика – когда и как задавать вопросы. Один раз, заметив, как нервничает помощница директора по планированию, Маша спокойно спросила:

– Подтвердите, пожалуйста, номер переговорной для встречи с международным отделом? Хочу убедиться, что я всё правильно запомнила.

Женщина слегка вздрогнула и на секунду задумалась, затем неожиданно сказала чуть больше, чем требовалось:

– Пятый этаж, переговорная семь. И если увидите Журавлёва, передайте, чтобы срочно проверил чат. Он почему-то игнорирует сообщения, хотя тема там горячая.

Именно эта короткая ремарка впервые открыла Маше доступ к внутреннему чату: помощница, не дождавшись Журавлёва, поспешно отправила ей ссылку, решив, что та из внутреннего отдела. Доступ не закрыли – видимо, сочли её своей. С этого момента девушка начала читать переписки сотрудников, которые слишком часто забывали о правилах осторожности. Ненавязчивый и чёткий стиль «деловой тени», который она вырабатывала, приносил свои плоды: она двигалась плавно, говорила ровно и никогда не повторяла просьбу дважды, чётко обозначая свою позицию в сложной системе взаимоотношений.

К концу второй недели память стала для неё надёжнее электронного пропуска и прочнее печати. Она знала всех по именам, должностям и привычкам, хотя сама по-прежнему оставалась всего лишь «той самой девушкой, которая приносит документы вовремя». Её лицо было знакомо всем, но никто не мог точно сказать, где и когда её видел.

Обеденные перерывы Маша проводила в столовой, неизменно выбирая место спиной к стене и лицом к очереди. Лица людей, стоящих в очереди за кофе и салатом, рассказывали больше, чем официальная новостная лента. Однажды, заметив напряжение в лице ведущего аналитика, она негромко спросила стоящего рядом сотрудника:

– Что-то случилось? Обычно он не выглядит таким напряжённым перед вечерним эфиром.

Сотрудник, задумавшись, пожал плечами и неожиданно откровенно ответил:

– Похоже, опять будут менять ведущего сюжета. Кто-то наверху решил, что старая команда недостаточно убедительно говорит о текущих событиях.

Так девушка узнавала новости ещё до того, как они официально поступали в производство. Каждая случайно брошенная фраза становилась частью её коллекции знаний, которые аккуратно укладывались в голове.

К концу недели она уже знала, где хранят «горячие» документы и по каким коридорам гости проходят без протокола и предварительных проверок. В её рабочей тетради появилась аккуратная сетка фамилий, стрелок и условных знаков, но реальными страницами тетради были коридоры и двери «Империум-Медиа». Здесь не было лишних лиц, лишних слов и случайных совпадений.

В пятницу вечером Маша задержалась в коридоре, аккуратно поправляя содержимое папки и делая вид, что ищет нужный документ. В этот момент мимо прошёл Виктор Антонов, руководитель отдела международных партнёрств, и с лёгким раздражением сказал своему сопровождающему:

– Почему меня до сих пор не проинформировали о визите немецкой делегации? В этой башне никто никогда не знает заранее, что произойдёт завтра?

Маша, стоявшая неподалёку с папкой в руках, не поднимала взгляд, но голос прозвучал чётко и без лишних интонаций:

– Немецкая делегация будет в переговорной семь в понедельник в десять утра. Сообщение пришло ещё утром.

Антонов обернулся, будто не сразу понял, откуда прозвучало. Он уставился на неё с прищуром:

– Простите, вы это сейчас сказали?

– Да, – ответила Маша. – Информация в чате. Отправили в девять сорок. Переговорная номер семь закреплена под визит. Гостевой список с фамилиями загружен, но пока не опубликован.

Он подошёл ближе, разглядывая её, будто впервые видел.

– А вы у нас… курьер? – спросил он, с едва заметной ноткой сомнения.

– Временно. Доставляю документы между этажами. Иногда информацию – между людьми.

Антонов усмехнулся, без насмешки.

– И кто же вам рассказал об этих деталях? – спросил он тоном, в котором прозвучало больше интереса, чем подозрения.

– Никто. Просто читаю, что другие забывают удалить. И запоминаю то, что они считают неважным.

– Удивительно, – пробормотал он. – У вас хорошая память для курьера.

– В «Империум-Медиа» иначе нельзя, – сказала она спокойно. – Память здесь ценится выше голоса.

Он смотрел на неё молча ещё пару секунд, затем кивнул:

– Я вас запомню.

– А я – вас, – ответила Маша и отвернулась к своей папке, будто ничего важного не произошло.

Но это была проверка, и она её прошла.

Она знала, что именно такие короткие диалоги со временем складываются в доверие, а доверие здесь было дороже самых громких слов и должностей. В тот момент она окончательно поняла, что в башне «Империум-Медиа» не столь важно, кем являешься официально. Ключевым было то, где именно стоишь, когда открывается нужная дверь, и что именно успеваешь сказать, прежде чем она закроется вновь. С тех пор она всегда стояла там, где нужно, и знала заранее, какую дверь предстоит открыть завтра.

Сеть мелких связей росла постепенно, почти незаметно, как корни растения, осторожно продвигающиеся сквозь землю в поисках живительной влаги. Каждый новый день приносил возможность прибавить очередную ветвь, заметить важную мелочь, услышать фразу, которая могла позже превратиться в стратегическое преимущество.

Сегодня Маша помогла менеджеру отдела логистики перенести коробки с папками и случайно услышала дату закрытой встречи, о которой пока знали только избранные сотрудники. Завтра она ненавязчиво передала забытую флешку из монтажной комнаты ассистенту главного редактора и получила благодарность, прозвучавшую теплее и искреннее, чем любая официальная премия.

Однажды, проходя мимо стеклянных стен переговорной, девушка заметила Виктора Антонова, руководителя отдела международных партнёрств. Он стоял у доски, что-то объясняя сотрудникам, и его манжеты, бесконечно поправляемые во время выступления, безжалостно выдавали внутреннюю неуверенность. В его голосе явно читалось желание казаться более утончённым, значительным, чем позволяло происхождение, будто каждый слог давался с небольшим напряжением. Маша спокойно и методично зафиксировала в памяти: Антонов был уязвим, когда чувствовал, что его проверяют на соответствие некоему стандарту, и именно это знание могло пригодиться в будущем.

На другом этаже, неподалёку от отдела аналитики, внимание Маши привлекла Ира Волкова. Эта женщина держалась с безупречной осанкой, улыбалась мягко и сдержанно, словно контролировала даже количество тепла во взгляде. Её слова всегда завершались едва уловимой недосказанностью, и это заставляло окружающих слушать её внимательнее, чем других. Маша поняла, что Волкова работает телом и жестами столь же тщательно и профессионально, как и речью, выдерживая паузы гораздо дольше общепринятых норм. Девушка отметила в своём внутреннем каталоге эту особенность и решила, что в нужный момент сможет использовать и эту информацию.

Первое «невидимое» поручение пришло к ней неформально, без подписи и печати. Один из сотрудников планового отдела встретил её в коридоре и с деланным равнодушием передал конверт:

– Маш, тут документы для одного человека, но лучше не через канцелярию. Понимаешь, да? Просто отнеси лично. Я бы сам, но… не сейчас.

Она взяла конверт спокойно и так же без выражения лица ответила:

– Понимаю. Будет сделано без лишних глаз.

Маршрут для доставки она выбрала тщательно, учитывая расположение камер и наличие сотрудников в коридорах. Движения были такими же стандартными, как обычно, но уже более осторожными. Конверт лёг на стол нужного человека точно в срок, и никто, кроме адресата, этого не заметил.

За аккуратно выполненное поручение ей, по случайности или доверчивости, открыли доступ в кабинет, куда курьеров обычно не пускали. Секретарь, поспешно собираясь на срочное совещание, не глядя сказала:

– Оставь на столе документы и уходи сразу. Дверь за собой закроешь?

– Конечно, закрою, – кивнула Маша, переступая порог, и мгновенно зафиксировала всё увиденное: числовой код на панели двери, привычку хозяина кабинета складывать важные бумаги в левый ящик и тонкий запах сандалового дерева, исходивший от кожаных кресел. Именно такие детали могли открыть любую дверь в нужное время.

Теперь её работа стала не просто доставкой документов. Маша вела тихие учёты: кто кому должен кофе, кто обещал важную услугу, кто, напротив, задолжал спокойствие или молчание. Эти скрытые долги медленно, но верно формировали новый баланс сил, и девушка прекрасно понимала ценность каждой такой маленькой задолженности.

Однажды вечером, когда в офисе уже почти никого не осталось, она встретила возле кофемашины Иру Волкову, та задумчиво смотрела в окно. Заметив Машу, Волкова заговорила первой:

– Интересно, – тихо сказала она, не поворачивая головы, – люди здесь думают, что влияние связано с должностью. Но настоящая власть не там, где высокий кабинет. Она там, где тебя слушают, даже если ты молчишь. Где ждут, что ты скажешь, и нервничают, когда ты выбираешь молчание.

Маша помолчала ровно столько, сколько требовала фраза. Её взгляд был спокойным, а голос – тихим, но весомым:

– Важно не только, кто тебя слушает, но и почему боятся твоих слов. Иногда молчание значительнее, чем любые реплики. Особенно если молчание обретает форму присутствия. Многие здесь говорят, чтобы заполнить паузу. Я предпочитаю слушать, пока они выкладывают больше, чем хотели.

Волкова повернулась и впервые внимательно посмотрела на девушку. Не просто взглядом – как рентгеном, будто хотела понять, из чего именно сделана эта внешняя невидимость. Её губы едва заметно дрогнули, но улыбки не появилось:

– Вы совсем не похожи на курьера. Это маска?

– Нет, – ответила Маша, – это форма. Иногда, чтобы услышать важное, нужно выглядеть неважно. Слышу это часто и не возражаю.

Волкова сделала шаг ближе, не нарушая дистанции. Её голос стал чуть теплее:

– Запоминаю лица. Ваше – запомню.

– Это удобно, – ответила Маша. – Когда нужно будет передать что-то без слов.

Вечером, вернувшись в свою маленькую, аккуратную квартиру, она методично разложила мысли, как кружки на столе – ровно, с чёткими промежутками, без малейшего беспорядка. В этом спокойствии и порядке заключалось её основное преимущество: ясность сознания экономила шаги и избавляла от возможных ошибок.

Перед сном она вспомнила наставления отца, чётко сформулированные и давно усвоенные: «Слушай не только слова, но и тишину между ними». Он всегда повторял, что именно в паузе чаще всего прячется суть, а в молчании – замысел. Эти правила помогали ей с самого детства, когда приходилось понимать, что чувствует человек, который ничего не говорит. Она вспомнила, как отец учил её угадывать новости по интонации диктора и по тому, какие темы вдруг исчезали с эфира. Теперь, в «Империум-Медиа», эти уроки обрели другое измерение. Здесь паузы были политикой, паузы бывали угрозой, а иногда – откровением.

Маша добавила к отцовским словам собственное наблюдение, выстраданное в коридорах башни, где всё значимое произносилось не вслух: «Если пауза тянется слишком долго, это уже не пауза – это приглашение». Таких приглашений она больше не пропускала: за ними всегда следовало действие – или открытие, или провал, если вовремя не заметить знак.

Она лежала, глядя в потолок, и мысленно перебирала ситуации за последние дни: кто замолчал на полуслове, кто резко изменил тему, кто прервал разговор, словно вспомнил, что за ним наблюдают. Все эти фрагменты выстраивались в цепочки. И каждый раз, когда кто-то делал паузу – слишком долгую, слишком выразительную, – она начинала слушать ещё внимательнее. В тишине различалось больше, чем в словах. И именно это стало её главным навыком.

Пауза – не пустота, а напряжение; если в ней не прятаться, можно пройти внутрь.

Второй раз она увидела Петра Смородина вблизи не в телерепортаже и не в газетной статье, а живым, реальным человеком, стоящим у собственного лифта, который открывался без малейшей задержки. Он двигался так уверенно и размеренно, будто пространство подстраивалось под его шаг, а не наоборот. Всё вокруг – от лёгкого поклона охраны до приветственных улыбок сотрудников – выглядело почти театрально, как репетиция, где каждый знал своё место и точную дистанцию. Люди улыбались глазами, слегка наклоняли голову, но сохраняли ровно ту дистанцию, что показывала их уважение и осторожность одновременно.